Сеньора

IV

Любой, кто посмотрел бы на Аурелию в тот момент, заметил бы, что ее прекрасное лицо приобрело новое выражение и что весь ее облик изменился.

Это выражение, ледяное, невозмутимое и непоколебимое, придавало ее красоте холодность мраморной статуи. Однако взгляд ее больших карих глаз отражал сияние ума. В ней происходила разительная перемена: переставая прислушиваться к сердцу, в котором сосредоточена вся сущность женщины, она отдавала предпочтение разуму, доводами которого обычно руководствуются мужчины. В подобные моменты ее ум приобретал необыкновенную остроту, что поражало Лемоса до мозга костей, добраться до которого было непросто в силу природной тучности старика.

Если говорить серьезно, всех, кто мало знал Аурелию, удивляли, а ее опекуна – пугали проницательность, с которой юная девушка решала самые непростые вопросы, обширность ее познаний в финансовой науке и способность производить сложнейшие математические расчеты, нередко делая вычисления в уме.

Однако в Аурелии не было и тени нелепого дилетантизма, присущего девушкам, которые, пролистав несколько серьезных книг и получив поверхностное представление о том, что в них изложено, принимаются рассуждать обо всем на свете.

Она не выставляла своих знаний напоказ, применяя их, только когда это действительно требовалось для достижения ее целей. В противном случае никто не слышал, чтобы она обсуждала финансовые сделки или высказывала свое мнение о чем-либо, что обычно не входит в круг интересов молодой незамужней девушки.

Лемос чувствовал себя не в своей тарелке, он утратил свой безудержный задор, придававший ему вид легкомысленного весельчака. По тому, насколько серьезным был тон начинавшейся встречи, Лемос, как человек, умудренный опытом, догадался, что ее последствия могут быть очень значительны.

Он весь обратился в слух, не упуская ни единого слова Аурелии.

– Простите, что я потревожила вас, дядюшка, но мне необходимо обсудить с вами один вопрос, для меня очень важный.

– Очень важный? – повторил Лемос, качая головой.

– Да. Вопрос о моем замужестве! – ответила Аурелия, приняв наиболее холодный и равнодушный вид.

Старик подскочил в кресле, точно резиновый мяч. Желая скрыть свое смятение, он быстро потер одну руку о другую; такой жест он делал всегда, когда был крайне взволнован.

– Вы считаете, что мне еще рано задумываться об этом? – спросила девушка.

– Отнюдь. Вам уже восемнадцать лет…

– Девятнадцать.

– Как? Девятнадцать? Разве вам уже исполнилось девятнадцать?.. Многие выходят замуж в этом возрасте, а некоторые и раньше. Но это когда матушка или батюшка подбирают им хорошего жениха и отваживают от них всяких проходимцев. Девушке, не имеющей жизненного опыта, сироте, я не советовал бы выходить замуж прежде, чем она достигнет совершеннолетия и лучше узнает мир…

– Я уже слишком хорошо его знаю, – ответила девушка все тем же серьезным тоном.

– Так, значит, вы уверены в своем решении?

– Настолько уверена, что сегодня пригласила вас на эту встречу.

– Понимаю! Вы хотите, чтобы я подобрал вам подходящего жениха… Хм… Непросто найти молодого человека, который будет под стать такой девушке, как вы, Аурелия. Что ж, придется мне постараться!

– В этом у вас нет необходимости. Я уже сделала свой выбор!

Для Лемоса это стало еще одним ударом, от которого он вновь подскочил в кресле.

– Как же так? У вас есть кто-то на примете?

– Простите, дядюшка, я не понимаю вашей фигуры речи. Я хотела сказать, что выбрала мужчину, за которого должна выйти замуж.

– Ясно. Но не забывайте, что я ваш опекун и что вам необходимо мое согласие.

– Конечно, я это знаю; но ведь вы не будете ко мне жестоки и не откажете мне в нем? Иначе я буду вынуждена обратиться в суд, и вас лишат права опеки надо мной.

– В суд? И как такие мысли приходят к вам в голову?

– Сеньор Лемос, – сказала девушка с расстановкой, бросая ледяной взгляд на удивленное лицо старика. – Мне исполнилось девятнадцать лет. Я могу обратиться в суд с просьбой о досрочном признании моей дееспособности, доказав которую я, несмотря на ваше несогласие, получу разрешение выйти замуж за того, за кого сочту нужным. Если этих юридических аргументов вам недостаточно, я приведу еще один, личного характера.

– В чем же он заключается? – спросил старик, чтобы нарушить гнетущую тишину.

– Такова моя воля. Вы не знаете, чего мне стоит это решение, но клянусь вам, чтобы осуществить его, я могла бы пожертвовать всем наследством, доставшимся мне от деда.

– Подобные мысли свойственны людям вашего возраста! Так рассуждают разве что в девятнадцать лет, и то в наше время далеко не все.

– Вы забываете, что из этих девятнадцати лет восемнадцать я прожила в крайней бедности, а один в роскоши, в которую окунулась так внезапно. Мир преподал мне два больших урока: урок нищеты и урок богатства. Когда-то деньги представлялись мне властелином, теперь они – мой послушный раб. В этом смысле я старше вас, потому что вы никогда не знали ни такой бедности, в которой я жила, ни такого богатства, которое принадлежит мне теперь.

Лемос удивленно смотрел на девушку, когда та говорила ему об уроках этого мира, исполненных неизвестной ему философии.

– Мое богатство было бы бесполезным, – продолжила Аурелия, если бы оно не давало мне возможности выйти замуж за своего избранника, тем более если для этого надо всего-навсего расстаться с несколькими ничтожными конто.

– В этом и кроется вся сложность, – сказал Лемос, который давно уже обдумывал возможные возражения. – Конечно же, вам хорошо известно, что как ваш опекун я не могу потратить ни одного винтена без согласия суда. 21

– Кажется, вы не хотите меня понять, дорогой опекун, – ответила девушка, и в ее голосе зазвучали нотки раздражения. – Помимо того, о чем вы говорите, мне известно и многое другое, хотя об этом мало кто догадывается. Например, я знаю, какие дивиденды приносят акции, каковы ныне банковские ставки и биржевые котировки, а еще я могу вычислить сложный процент с безошибочной точностью.

У Лемоса голова пошла кругом.

– И наконец, мне известно, что все, чем владел мой дед, теперь принадлежит мне, как указано в его завещании, которое он передал мне собственноручно.

Теперь лицо старика Лемоса из багрового сделалось белым, что было пугающим признаком, учитывая его толстокожесть и тучность, от которой на нем едва сходился его черный фрак.

– А это означает, что если мой опекун будет чинить мне препятствия и вызывать мое неудовольствие, то по достижении совершеннолетия я не выдам ему чек на получение положенной ему суммы, пока не сделаю проверки счетов, которыми он распоряжался от моего имени. Поверьте, для этого у меня найдется и адвокат, и бухгалтер.

– Да, сеньора. Вы имеете на это полное право, – ответил сокрушенный Лемос.

– Что же, значит, мне повезло, что у меня такой замечательный опекун, который всегда готов пойти мне навстречу. Не так ли, дядюшка?

– Именно так! Совершенно верно!

– В таком случае, чтобы не тратить даром времени и не докучать вам юридическими и финансовыми вопросами, предлагаю считать, что мы друг друга поняли. Кроме того, вы ничего не получаете за опеку надо мной. Это неправильно, если у подопечной более чем достаточно средств, чтобы вознаградить труд опекуна.

– Нет-нет, Аурелия. В этом я с вами не соглашусь. Опека над вами – мой священный долг, который я исполняю в память о моей незабвенной сестре!

Лемос смахнул слезинку, которую ему удалось из себя выдавить, хотя казалось, будто он плакал искренне. При упоминании о матери Аурелия резко встала и подошла к окну, словно желая посмотреть, что за ним происходит.

Когда она вернулась на свое место, Лемос уже успел оправиться от пережитых потрясений: он вновь выглядел непринужденно, свежо, бодро и весело.

– Так, значит, мы договорились? – спросила девушка с неизменной серьезностью, с которой вела весь этот диалог.

– Вы просто колдунья – заставляете меня делать все, что вам угодно.

– Подумайте хорошо, дядюшка. Я открою вам тайну, которой не знает никто в мире. Никто, кроме Господа Бога. Если, узнав ее, вы откажетесь или не сможете мне помочь, я никогда не сумею вам этого простить.

– Не тревожьтесь, Аурелия. Я докажу, что заслуживаю вашего доверия.

– Я вам доверяю, сеньор Лемос, и, чтобы у вас не осталось ни малейшего сомнения насчет важности моих слов, памятью матери клянусь вам, что все мое счастье зависит лишь от того, сумеете ли вы исполнить мою просьбу.

– Я в вашем распоряжении.

Аурелия на мгновение замолчала.

– Вы знаете Амарала?

– Которого из них? – спросил Лемос в недоумении.

– Мануэла Тавареса ду Амарала, таможенного служащего, – сказала девушка, смотря в свою записную книжку. – Будьте любезны записать. Небогат, но кое-какое состояние у него есть. Он готов отдать свою дочь Аделаиду замуж за одного молодого человека, который на некоторое время уезжал из Рио-де-Жанейро. Женившись на ней, он получит тридцать конто.

Когда Аурелия произносила эти слова, ее голос, прежде звучавший очень уверенно, дрогнул, после чего она заговорила более резким тоном.

Лемос вновь побагровел от смущения и, чтобы скрыть его, нервно тряхнул головой, расстегивая ворот рубашки, который, казалось, душил его.

На мгновение Аурелия остановила свой холодный взгляд на Лемосе, а затем невозмутимо перевела его на страницу записной книжки, давая опекуну время прийти в себя. Лемос угадал это – он хорошо знал подобные приемы, к которым нередко прибегают в свете.

– Тридцать конто? Неплохо для начала! – заметил он.

Аурелия продолжила:

– Нужно расстроить этот брак. Аделаида должна выйти замуж за доктора Торквато Рибейро, которого она любит. Он беден, поэтому отец девушки не позволил ему взять ее в жены. Но как вы считаете: если убедить сеньора Амарала в том, что у юноши есть состояние в пятьдесят конто или около того, даст ли он ему согласие на брак? 22

– Предположим, Амарала мне удастся убедить. Только где взять эти деньги?

– Я предоставлю необходимую сумму с большим удовольствием.

– Но, моя дорогая, к чему нам вмешиваться в чужие дела?

– Вы достаточно умны, сеньор, чтобы понять. Я ничего не стану скрывать от вас, потому что ни на мгновение не сомневаюсь в вашей преданности.

Следующие слова девушке было трудно произносить.

– Жених Аделаиды Амарал – именно тот мужчина, которого я выбрала в мужья. Поскольку принадлежать двум женщинам одновременно он не может, мне необходимо за него побороться.

– Можете на меня положиться! – сказал старик Лемос, потирая руки так, словно предвидел, что получит хорошее вознаграждение за свои старания.

– Этот мужчина…

– Назовите мне его имя, – попросил Лемос, опуская перо в чернильницу.

Аурелия сделала знак рукой, указывая, что Лемосу нужно подождать.

– Этот мужчина вчера вернулся в Рио-де-Жанейро; сейчас, скорее всего, он занят подготовкой к свадьбе, решение о которой было принято около года назад. Вам следует встретиться с ним как можно скорее.

– Я сделаю это сегодня же.

– Вам нужно предложить ему условия другого брака. В Рио-де-Жанейро такое происходит часто, не так ли?

– Каждый день!

– Вам лучше знать, как решаются подобные вопросы.

– Ну-ну…

– Мне нужно предупредить вас: вы не должны называть ему моего имени.

– Ах! Вы хотите сохранить инкогнито?

– Да, пока не состоится первая встреча с женихом. До этого вы только можете дать ему понять, что невеста не старуха и не калека.

– Все ясно, – ответил Лемос, смеясь. – Вы хотите устроить романтическую свадьбу.

– Вовсе нет, дядюшка. Итак, вы не должны раскрывать подробностей. Вам следует упомянуть только, что девушка, о которой идет речь, не стара и не дурна собой.

– Хотите сделать сюрприз?

– Может быть. А теперь условия брака…

– Позвольте! Если вы желаете оставаться неизвестной, возможно, мне лучше не участвовать в сватовстве лично?

– Я бы предпочла, чтобы мы обошлись без посредников. Если он узнает в вас моего дядю и опекуна, разве не сможете вы убедить его в том, что я не имею никакого отношения к обсуждаемому браку и что вы хотите выдать замуж одну свою дальнюю родственницу?

– Отлично придумано! С этим-то я справлюсь, можете быть спокойны.

– Условия брака таковы – слушайте внимательно: семья таинственной незнакомки ищет для нее жениха и дает за нее приданое в сто конто. Если этого будет мало и жених попросит больше, предложите двести…

– Ста конто должно быть достаточно. Не сомневайтесь.

– Как бы то ни было, я хочу, чтобы вы поняли мои намерения. Очевидно, чем выгоднее я приобрету то, что мне необходимо, тем лучше. Однако для меня самое главное – приобрести, цена второстепенна; о ней я не стану задумываться, если она не превышает половины моего состояния. Я покупаю не что иное, как свое счастье.

Эти последние слова девушка произнесла многозначительно.

– Не слишком ли высокую цену вы за него заплатите?

– О! – воскликнула Аурелия. – За него я бы отдала и все свое состояние. Кому-то счастье достается даром – им оно ниспослано свыше; кому-то, но не мне. Хотя мне грех жаловаться, потому что, не дав мне такого счастья, Господь все же смилостивился надо мной и даровал мне огромное наследство, которое позволит мне исполнить мою самую сокровенную мечту. Не случайно же говорят, что деньги могут любого сделать счастливее?

– Счастливчик тот, у кого они есть, – сказал Лемос как человек, сведущий в этом вопросе.

Аурелия, на мгновение позволившая чувствам взять над собой вверх, вернулась к своему прежнему холодному и рассудительному тону, с которым с самого начала встречи говорила о своем будущем.

– Мне осталось обсудить с вами, дядюшка, всего одну подробность. Слова не только имеют обыкновение забываться, но и бывают весьма двусмысленны. Не могли бы оформить договоренность о свадьбе письменно?

– Вы хотите, чтобы жених выразил свое согласие на бумаге?.. Конечно, это возможно, но все же не гарантирует, что он сдержит слово, и не дает законных оснований обязать его на вас жениться.

– Это не имеет значения. Я предпочитаю полагаться на его честь, а не на суд. Мне достаточно, чтобы он письменно подтвердил, что обязуется вступить в брак.

– В таком случае надо получить от него соответствующую бумагу.

– Надеюсь, в этом вы мне поможете по дружбе.

Лемос сделал вид, что не заметил иронии, с которой Аурелия произнесла слова «по дружбе». Он взял лист со своими записями и посмотрел его на свет.

– Итак, что у нас получается… Таварес ду Амарал, таможенный служащий… Его дочь – дона Аделаида, приданое тридцать конто… Доктор Торквато Рибейро… передать пятьдесят конто… Другой мужчина… от ста до двухсот конто. Не хватает только имени последнего.

Аурелия достала из бумажника визитку и передала ее опекуну. Тот уже собрался произнести написанное на ней имя вслух, но Аурелия не позволила ему сделать этого, коротко сказав повелительным тоном, какой иногда был ей свойственен:

– Запишите!

Старик Лемос переписал имя и адрес, указанные на визитной карточке.

– Это все?

– Все. Только, повторяю, от вас зависит, станет ли возможной единственная радость, которую оставил мне на этом свете Господь Бог.

Девушка произнесла эти слова с такой глубокой убежденностью, что против них оказался бессилен добродушный скептицизм Лемоса.

– Вы будете очень счастливой. Я вам обещаю.

– Сделайте возможным счастье, о котором я так мечтаю, и тогда вы получите щедрое вознаграждение.

– Вы можете на меня рассчитывать, Аурелия.

Старик Лемос пожал руку Аурелии, чьи последние слова глубоко его тронули, и удалился. Вернувшись домой, он еще долго не мог прийти в себя после пережитых потрясений.

V

Когда-то на Богадельной улице, ближе к площади, стоял один дом, который позднее был разрушен в ходе последней перестройки района. Фасад того дома украшали три окна с наличниками: два в гостиной и одно в кабинете, расположенном рядом с ней. 23

И внешний вид здания, и внутреннее убранство комнат свидетельствовали о бедности хозяев дома. В гостиной из мебели были диван, шесть стульев и два столика из жакаранды, на которых не осталось и следа лака. Обои на стенах из белых сделались желтыми, а в некоторых местах были заметны следы аккуратной починки.

Подобным образом выглядел и кабинет. Поклеенные там обои, некогда синие, выцвели и приобрели цвет старой бумаги. Комод из кедра, который использовался также в качестве бюро, шкаф из виньятику, письменный стол, металлическая кушетка, закрытая зеленой противомоскитной сеткой, – все эти предметы имели вид потертый, но опрятный. На стенах нельзя было заметить ни одной паутины, а на мебели – ни пылинки. Деревянный пол весь пошел щелями, но на разошедшихся досках не было ни пятнышка. 24

Особенностью всего дома был разительный контраст между скромностью обстановки комнат и некоторыми находившимися там личными вещами, которые принадлежали одному из обитателей дома. Так, на спинку старого стула из жакаранды был небрежно наброшен черный фрак такой прекрасной ткани, такого элегантного кроя и такой тонкой работы, что в нем сразу узнавался шик дома Ронье, уже тогда модного портного.

Рядом с фраком были остальные элементы бального наряда, вышедшие из-под ножниц того же Ронье, а также элегантный цилиндр, изготовленный лучшим парижским мастером, жувеневские перчатки соломенного цвета и пара ботинок, которые только Кампа мог сделать для своих любимых клиентов.

На сервантах располагались коробки с гаванскими сигарами самых престижных марок, какие только можно было найти в продаже. Такие сигары в то время во всей империи могли себе позволить не больше десятка истинных любителей курения.

На старом плетеном диване лежала синяя, вышитая золотом атласная подушечка с бахромой. Даже самые роскошные гостиные Рио-де-Жанейро не могли похвастаться такой изящной вещью, выполненной нежными руками аристократки.

В спальне на жалком бюро, покрытом выцветшей тканью и заваленном книгами, в большинстве своем романами, теснились пустые позолоченные бронзовые чернильницы, портсигары на любой вкус, пепельницы с тонким узором и другие безделушки.

Крышка комода напоминала прилавок парфюмерного магазина. На ней располагались не только всевозможные гребни и щетки, какими пользуются модники, но и флаконы с разнообразными французскими и английскими мужскими духами, по этикеткам на которых можно было определить, какие были от Бернардо, а какие – от Льюиса.

В углу спальни находилась целая коллекция зонтов и тростей, среди которых были весьма дорогие. Многие из них хозяин дома получил в подарок, так же как и вещицы из бронзы и яшмы, которые были небрежно брошены под стол, хотя стоили они больше, чем вся мебель в доме.

Любой заметил бы в этом контрасте свидетельство противоречия между публичной и частной жизнью человека, занимавшего эту половину дома. В то время как сам дом и его обстановка указывали на нехватку средств или даже нужду, которую испытывали его обитатели, одежда и безделушки, казалось, принадлежали богатому аристократу, представленному ко двору.

Свойственный дому контраст повторялся в его жильце Сейшасе, который в тот момент, с ногами расположившись на диване, читал утреннюю газету, положив ее на согнутые колени, как на подставку для книг.

Ему еще не исполнилось тридцати лет. Правильные черты, белая ровная кожа, мягкая каштановая бородка делали его лицо благородным и приятным. Его большие лучистые глаза бывали исполнены искренней нежности, а если загоралась любовью, то перед их блеском не могла устоять ни одна женщина. Верхнюю губу Сейшаса окаймляли усы, элегантные и вместе с тем придававшие его лицу серьезность и мужественность.

Даже такая небрежная поза не могла скрыть статности его фигуры. Он был высокого роста, стройным, но не худым. Его ступни, тогда обутые в домашние туфли, были длинными и узкими и имели высокий подъем, что придавало им аристократический вид.

Одетый в халат из бумазеи, не сочетавшийся с камлотовыми туфлями, украшенными вышивкой, Сейшас выглядел как человек, только вставший с постели. Жесткая щетка еще не касалась его волос, и они элегантно волнились.

Несколькими минутами ранее Сейшас умылся и, надев халат, направился в гостиную, а по пути туда подошел к двери, выходившей на лестницу, чтобы взять утреннюю газету. Он принадлежал к числу тех, кто считает, что останется в неведении и с пустой головой, если, проснувшись, не расшевелит свой дух этими полотенцами, которыми цивилизация вытирает лицо публике каждое утро.

Лежа на диване, Сейшас перевернулся на живот, чтобы ему удобнее было читать. Машинально он пробегал глазами заголовки статей, желая найти новость, которая пробудила бы его любопытство, притупленное после утомительной бессонной ночи.

И вот у двери в гостиную появилась женская фигура. Девушка заглянула в комнату и спросила:

– Братец, ты уже встал?