Признание Лусиу

В предисловии сетовали на то, что не все талантливые португальцы известны миру. И впрямь жаль. Но тут как с монголами – попробуй запомнить некоторые имена! Еще и с дефисом. Хочешь признания – меняй фамилию.А талант у Са-Карнейру есть. Текст очень интересный, необычный, золотой. Без психотерапевта не оседлаешь. Любопытно, что я недавно наугад ткнула в египетский рассказ с похожим посылом, там обвиненный в убийстве искренне уверял, что это не он, что его роль – добрый царь, а не убийца. Лусиу уже осуждён и уже отбыл наказание в тюрьме – в конце срока он решает наконец рассказать, как всё было на самом деле и объяснить, что он безвинен. Так ли это? Герой не зря безропотно принял приговор и отсидел положенное. Он знает за собой вину, но жаждет объяснить, что она из другого мира.Это роман-мерцание.В нём есть реальность, где произошло убийство, приговор, наказание.И есть космос (Запредельное!) между двумя мужчинами, в котором перемешаны их чувства друг к другу, одиночество, литература, соблазнительное женское и невозможное мужское.В сознании и признании Лусиу эти два мира проникают друг в друга, как на переливной картинке – где настоящее, где придуманное, где чистое золото желания?В последней попытке прижиться в реальности я стал целыми днями бесцельно бродить по улицам городаЕдинственное, что могло бы помочь прижиться, это общение с объектом привязанности, признание, принятие своих чувств. Но Лусиу страшно боится, отвергает даже намёк на любовь к мужчине. Сочиняет такие баррикады, что можно только удивляться голосом Красной Шапочки «Запутался! – Так прямо нарочно не запутаешься!»На самом деле я испытывала некоторый диссонанс от чувственных описаний персонажей и ситуаций и вот этого ярого, болезненного неприятия истинного объекта любви. Конечно, нет однозначного варианта, что вообще в романе произошло, но, на мой взгляд, Лусиу умудрился (в ужасе от своих порывов) персонализировать Аниму другого человека и оживить её (и переспать с ней, и приревновать, и убить). Это объясняло бы все странности восприятия, всё недоумение друзей, когда он пытался спрашивать о Марте – её нет, она дана только ему в ощущения. Диссонанс в том, что мне не верится в такой вулкан страстей в том обществе и в то время. Опиум и афинские вечера, богема, артисты, обнажённые танцовщицы, культ любви и женственности, громокипящий модернизм и разрушение традиций, золотая эпоха слома барьеров – да люби ты кого хочешь. Но нет, португальские мужчины не такие, они не танцуют. Впрочем не хочу экстраполировать на всех мужчин – это мироощущение героя романа. Его лазорево-нежный рассказ о том, к какому разрыву в психике может привести не разрешение себе любить. Он упивается, глядя в эту пропасть – там Запредельное, звёзды, обладание. Выстрел.Бобэоби пелись губы,Вээоми пелись взоры,Пиээо пелись брови,Лиэээй – пелся облик,Гзи-гзи-гзэо пелась цепь.

Кто бы добровольно стал отбывать наказание за преступление, которого не совершал? Ну, разве что правосудие кривое, и деваться некуда. Но это, вроде бы, обещался не тот случай, и признание героя с самого начала казалось мне невероятным, может быть, именно поэтому оно и заинтересовало – в нем была некая моральная интрига, и мне хотелось узнать подробности, чтобы иметь возможность принять факт такого самопожертвования, ведь у всех жизнь одна, и, как мы знаем, прожить ее надо так, чтобы…Поначалу книга читается вполне реалистично и напоминает многочисленные романы, посвященные периоду начала XX века – с их философическими беседами за бокалом вина на закате, прогулками по древним улочкам какого-нибудь приморского города, легкими, эстетски и интеллектуально окрашенными влюбленностями и ничем не отягощенным летним томлением духа и плоти (почти сразу пробуждается ностальгия по «вкусу шампанского и хрусту французской булки»). Но с середины все сильнее стал чувствоваться мистический аромат этой истории, и внезапно в какой-то момент вся магия повествования исчезла, сменившись тревожным ожиданием развязки, о которой ты почти догадался. Авторская идея была не то чтобы неожиданной или новой, но ее эффект для меня опростил повествование, спустив его на уровень однополой любви. Развязка читалась уже и вовсе без напряжения.Но чего у книги не отнять, так это великолепной стилистики португальского модернизма, атмосферы декаданса и внутренней страстности, присущей как автору, так и самой эпохе. Она построена изысканно и замысловато и этим завораживает, по крайней мере, в первой половине истории. Вообще, собственные авторские переживания и наваждения отчетливо просматриваются сквозь стиль и сюжет, местами просто требуя столь же изысканного психоанализа, так что в итоге получается двуслойное чтение, требующее особой читательской работы – с авторским текстом и собственным затекстом. До этого я читала только «Безумие», которое оставило примерно те же впечатления. Сопоставление эпизодов обеих историй лучше высвечивает личность автора и, в общем, указывает не только на его состояния, но и – косвенно – на исход его судьбы. Вообще, интересное это дело – что-то предчувствовать по авторским текстам и анализировать это, единственное условие – чтобы литература была настоящей. Но «Признание…» – точно настоящая литература.

Эту книгу невозможно читать отдельно от времени её написания – в противном случае читателя ждёт головокружение, возмущение и тихая брань под нос с растущим желанием пульнуть виновницу страданий в окно.А дело всё в том, что перед читателем прежде всего модернистский роман, а потом уже детектив, где-то там на периферии позолоченных сполохов сюжета.Текст здесь пляшет в бодром, хоть и грустном танце- меняется закоченелая структура предложений, в движение приходят запятые и вопросительные знаки, отбивая каблуками в танец врываются троеточия. Но в движение приходит не один только синтаксис, за ним подтягиваются и стилистические тропы – утончённые и смелые, застенчивые и глядящие в упор, обильные в своём содрогающемся течении.А потом уже на первый план вступает рефлексия и не смело начинает вышагивать детективная линия, которая от негодования своего второго плана в конце красочно топнет ногой, да так, что слегка окосеет люстра.Но вернусь обратно к рефлексии – она госпожа этого произведения, которой подчиняются и кланяются все остальные ранее указанные обитатели романа. Возможно, кроме таинственной субъективности, идущей с ней под руку, потому что читатель ограждён от возможности знать, кем на самом деле являются герои друг другу, а что главное, – двойственность оценки исповеди Лусиу. Писал ли он о причине своего заключения правду или он выжил из ума в тюрьме и нам открывается плод больного воображения?Эта книга из разряда тех, которые могут и озадачить, и рассердить, и ошеломить. Бурно рекомендую к прочтению.