Бездонная яма
- -
- 100%
- +
– И ради чего были все эти трепыхания? – только и спросил он, не осознавая того, что ногти вцепились в открытую рану, травмируя себя сильнее.
Гаспар поднялся осторожно, тихо проследовав к Баду, и коснулся его руки. Младший тут же выдернул ее, зло встречаясь с глазами, полными чего-то неясного, чего-то, чего он раньше не видел. Это не помешало ему подавиться горькой усмешкой. Видимо, поругаться все же входило в его планы.
– Значит, я прав, да? Ты столько раз мне твердил "Мы что-нибудь придумаем, Бад", "Все будет хорошо, Бад"… Я следовал за тобой безукоризненно, не сопротивляясь всю свою жизнь. Я умер, – Гаспар сжал челюсти, – Потакая твоим прихотям тогда и умру-
– Не говори этого, прошу тебя, – взмолившись, перебил его старший из Кьезе.
–…-потакая твоим прихотям сейчас! – громче продолжил Бад, едва сорвавшись на крик, – И даже свою душу-
– Прекрати сейчас же! – грубо хватая младшего за лицо, потребовал мужчина. Отчаяние тенью играло в нем, и даже такой спокойный в памяти Бада, Гаспар издал звук, схожий с вытьем, – Это не конец! Только не так!
– А как? – хлопнув Гаспара по ладони, Бад скинул его руку, – Ты сам сказал, что нужна его слеза! Это демон, черт тебя дери, а не трехлетняя девчонка! Не в наших силах противостоять такому!
– Ивэт что-нибудь…
Упомянутое имя взорвало парня изнутри, и он ударил кулаком в стену, счесывая кожу с костяшек.
– Лучше сразу убей меня здесь, Гаспар, слышишь? Эта девчонка! – Бад резко обернулся к брату, и светлые волосы мазнули перед ним, закрывая за собой старшего Кьезе. Сделать вдох стало невозможно, и он коснулся своего горла в необъяснимой панике. Золотой ободок делал ее глаза ярче. Ноги подкосились, и парень упал на колени, хрипя и задыхаясь. Он непонимающе уставился на брата, не находя в нем поддержки. Дрожащей рукой Бад потянулся к подсумку. Последнее, что встало передего глазами – бесстрастное лицо Ивэт. Она сказала ему что-то , недовольно морщась, и свет покинул его.
***
– Ты сказала, ему не будет больно, – аккуратно укладывая младшего рядом с блондинкой, Гаспар с укором посмотрел в глаза Ивэт. Она подняла их, успокоив силу внутри себя, и проворчала:
– Ты слишком его опекаешь, колдун. Разве вы проделываете не тоже самое, подвергая других иллюзии?
– Со своим врагом – да, но не более, – внес пояснение брюнет, качая головой. Иногда она вела себя в точности, как Бад, – Я приношу извинения за его слова.
Ивэт махнула на него рукой, но по напряженой позе, по тому, как она часто опускала свой взгляд, пряча за ним досаду, Гаспар видел, что ей далеко не плевать на то, что о ней думают.
– Это не важно, – повторила она скорее для себя, чем для него, – Что бы Джерод не говорил сейчас – это неважно, Гаспар. У нас еще есть время. Он явно блефует. Будь все так просто, он бы давно отыскал Абель, либо любую предыдущую кровь до нее и…
– Он мог и не успеть. Человеческая жизнь коротка, – не согласился с девушкой Кьезе, предполагая возможные исходы действий демона, – Ты слышала, что он говорил ранее? Ты не думаешь, что ему элементарно не хватало времени на поиски, учитывая продолжительность жизни каждого носителя? Мать Джины, – догадался Гаспар, стукнув кулаком в ладонь, – Во сколько ее не стало? Вряд ли он имел возможность оставаться незамеченным долгое время в малых поселениях. Ваша жажда крови…
– Даже, если и так, – повела головой Ивэт. Она подсознательно закрывалась от него, скрещивая руки на груди, и это вновь давало ему четкое понимание – его мысли текут в верном направлении, – Ты думаешь, Наш Господин настолько наивен, чтоб не мог предположить подобного исхода? Мы сейчас говорим о Нем, Гаспар, а не о демоне, который заигрался и расплачивается временем и телом в наказание за свою дерзость. Он – Лис. В его природе водить всех за нос.
– Тогда почему ты так отреагировала, стоило ему заговорить о Ветрах Перемен?– поймал розоволосую старший Кьезе. Он коснулся ее локтя, как тогда, в его комнате, медленно поднимаясь к плечу. Ивэт смерила его недоверчивым взглядом, и нехотя отвела взгляд, – Скажи мне, Люсинда.
– Это…
– Это важно, – тут же выпалил брюнет, присекая все ее попытки отвлечь его заговорами.
Тонкие пальцы проследовали выше, проскальзывая вдоль яремной вены, из-за чего вся она встрепенулась, не имея возможности скрыть волнения, окутавшего девушку с головой. Гаспар очертил острую линию ее челюсти, коснувшись подбородка, и Ивэт дернула головой, хотя с легкостью могла поставить его на место.
Они оба это знали.
– В тот самый день. Когда Бад взывал ко мне, и я нашел его с меткой, убитая сельчанами… Та женщина сказала ему, что чувство неизбежного близко.
– Джерод с легкостью мог ей это внушить, – осторожно пролепетала Ивэт. Взмах ресниц и прямой взгляд вызвали в нем неприятное онемение. Ее глаза вновь пылали, и он понял, что она нервничала так же, как и он. Вот только от чего же?
– А, если он прав?
Он загонял ее в угол. Огорошил вопросами, выбив жалкую землю под ног, и Ивэт хотелось взвыть от того, как брюнет упорствовал, подводя ее к краю. Она шумно выдохнула, накрывая его ладонь своей:
– Я все равно не дам Абель больше контактировать с ним. Ведомая его кровью, она пробудится и будет пытаться добраться до него, но я сделаю все возможное, чтоб этого не произошло, – решительно ответила она, глядя на Гаспара в упор.
Этого стало достаточно, чтоб успокоить его на какое-то время. Он подошел к своему брату, разворачивая его ладонь и вглядываясь в нанесенный ущерб. Повязку следовало бы наложить вновь. Да и прихватить что-то, чтоб укрыть его, ведь летние ночи становились значительно прохладнее в последние дни.
Ивэт проводила взглядом его стройную спину, и опустилась на шатающийся стул, оставшись с ребятами один на один.
Жак подкинул ей задачку сложнее той, из которой вызволял ее саму. Она подумала, что неплохо было бы отправить ему гневное сообщение с угрозами поджарить колдуна в его же котелке при личной встрече. Внимание ее привлек Бад, застонавший от знакомой боли. Он перевернулся, оказавшись лицом к розоволосой, и Ивэт скучающе уставилась на лоб парня, покрытый испариной. Смешок выскачил непроизвольно.
– Твой брат платит слишком дорого за ошибку, допущенную в силу своей юности, – разговаривала с ним Ивэт, прекрасно понимая, что тот вряд ли выплюнет что-то язвительное в ответ,– Ты до ужаса несправедлив к нему… Видимо, у вас это семейное…
Гаспар стоял за дверью.
И они оба это знали.
***
Джина пришла в себя глубокой ночью. Здесь не было окон, чтоб подтвердить ее догадку, но от чего-то закрадывалось понимание, что это правда. Странно, что она вновь оказалась там, откуда ее выволокли – Ивэт вела ее через коридоры, Данте могла дать голову на отсечение.
Сейчас ее горло побаливало, а хриплое дыхание вырывалось с тяжестью, ощущаемой в груди. Как и чужая ладонь, покоящаяся на ее предплечье. Блондинка проследила от нее выше, и лицо ее окатило размеренным дыханием, глубоким и тихим. Бад устало смотрел на нее в ответ, и Джина ощутила себя не в своей тарелке, поерзав на лежаке.
– Не двигайся.
Сглотнув, она распахнула губы, решив спросить младшего Кьезе, почему они оказались в таком неловком положении, но все, на что хватило ее смелости вылилось в звук, схожий с кряхтением. Джина поморщилась – гланды стянуло в узел.
Тонкая черная бровь изогнулась в недоумении.
У Бада гудела голова от количества негативных мыслей, шестеренками вращающимися внутри. Одна его часть желала неминуемой гибели блондинки, другая – поражалась тому, как он вообще мог спать с объятиях ( подумать только!) этой… Этого…
– Хн…, – не нашел слов Кьезе, раздражаясь пуще прежнего. Он осторожно отнял свою ладонь и положил ее между их лицами, имея какие-никакие крупицы расстояния.
Второй лежак сиротливо оставался позади. У Бада проскальзывала мысль оставить эту обреченную, но, ощущая, как его собственное тело пробило дрожью, он устало потупил взгляд, соглашаясь со здравым смыслом и тем, что разумнее переждать ночь в тепле, чем обоим кряхтеть по утру.
Глаза их семенили по лицам друг друга, и всякий раз, стоило пухлым губам разомкнуться, Бад, как заведенный повторял, чтоб девушка закрыла свой рот.
– Я еще ничего не сказала! – спустя пару попыток, обиженно пробормотала Данте. Брови сошлись на переносице, и она украдкой посмотрела на брюнета, выжидая ответной реакции.
– Вряд ли из твоего рта может вылететь что-то путное, – пожал плечами Кьезе.
Блондинка вспыхнула, давясь обидой, и привстала, собираясь отвернуться от нахала к стене. Рука, лежавшая до этого без дела, взметнулась вверх, хватая за шею, и хриплый вскрик Джины эхом отдал в каждом углу. Ее голова прижалась к грудной клетке Бада, и всякие попытки выбраться оказались пресечены на корню. Она сдалась спустя каких-то жалких пять минут, награжденная смешком о своей персоне.
Руки Бада отдавали холодом. Нога Данте застряла поперек чужого тела, и она нервно ожидала, когда брюнету надоест их маленькая игра посреди сонного дома.
Когда еще спустя несколько минут глаза ее налились свинцом, она позволила быть себе убаюканной двумя вещами – собственным хриплым дыханием и беспорядочными ударами сердца Бада.
Глава 6
– Дурман, растущий в саду, отвращал меня своим ароматом, – тяжелый вздох говорил о том, что произносимое дается непросто, – Он не похож на запах роз и от него не тянет свежестью ландышей. По детству… Я частенько прокрадывался ночью в сад, чтоб оборвать раскрывшиеся бутоны, ведь мои окна выходили именно к ним, и спать с распахнутыми окнами становилось невыносимее с каждой ночью. В особенности в июле… Хн… Солнце прибивает тебя к земле. Ты бежишь в тень, – Бад быстро зашевелил двумя пальцами в воздухе, имитируя ходьбу, – Пытаешься спастись, чтоб не пропасть совсем уж навсегда, и только солнце переваливает за горизонт – бежать больше некуда…
Джина не смела шелохнуться. Она лежала, прижавшись спиной к стене. Широко распахнутые глаза выдавали ее удивление. Младший Кьезе говорил без умолку достаточно долгое время.
Не угрожал расправой, как клялся до этого ранее.
Не позволял себе и пальцем ее коснуться.
Он просто говорил, развернувшись к блондинке всем телом, а Джина глядела безотрывно в ответ и не могла понять подвоха. Все присутствующие играли с ней, как кошки с мышкой, и с каждым днем становилось сложнее осознать истинность намерений.
Когда рано утром Ивэт пришла сменить повязку Баду, брюнет заслонил Джину собой, настаивая на том, чтоб она скорее заканчивала в доставлении лишних проблем. Может, он сделал это неосознанно или ему и вовсе было наплевать на Данте, но в какой-то степени оказаться за спиной другого человека оказалось приятно. Ивэт одарила их короткой улыбкой и пообщела заглянуть ближе к обеду.
Джина больше не верила ее улыбкам.
И вот они лежали все на том же драном лежаке, не евши, не пивши и капли воды. Сухость стягивала девушке рот, но она не двигалась, а лишь внимала тому, во что Бад считал нужным ее посвятить.
Чернота этих глаз поглощала любой свет. Он усмехался, криво, но за всем этим натянутым бездушием глаза Бада от чего-то казались Джине грустными и напомнили о том, как когда-то она уже видела этот взгляд. Тягучий, пропитанный тяжестью.
"Тебе снятся сны? Заливистые дали с прелестными Господами? "– голос друга звоном отдался в ушах. Данте нашла опору в остром кончике носа брюнета, и давний разговор напоминанием вспыхнул в ее сознании.
"…Было ощущение, словно на мне тонны и тонны веса, так тяжело, что не продохнуть. Это длилось долгое время, было не по себе, но потом там появились…".
Джина остановилась на его губах, обветренных и потрескавшихся, точно самая грубая земля в период засухи. Они распахнулись, выбрасывая новые слова:
– Я так задыхался от этого аромата, что не мог придаться сну ни на минуту. Мои ноги сами вели меня в сад, и я срывал бутоны, пряча их в комнате Гаспара, потому что боялся того, что гнев отца обрушится на меня. Я боялся его тяжелой руки, но Гаспара… Его он никогда не трогал…, – блеклая полуулыбка, губы вновь раскрылись перед блондинкой.
"А рот там был? Ты говорила с этим… Человеком? "
Данте отвела глаза, чувствуя себя смущенной. Ее вновь приворожили темные омуты. Вновь притянули к себе.
Блондинка вцепилась отросшими ногтями в лежак, рука ее была скрыта от Кьезе под теплым одеялом, но Джине все равно казалось, будто Бад все знает.
– Любимые цветы моей матери…, – обронил парень. Грудь резво взмыла вверх от его вдоха и так же скоро опала от выдоха, – Я ободрал их все, а она высаживала их, как ни в чем не бывало… Когда ее не ста-…, – тонкая кисть накрыла уста Бада, прерывая откровение.
Дыхание парня оборвалось, что-то стало поперек горла. Джина не могла понять, что именно это было, но чувствовала, как горячие губы дрогнули, этим крошечным движением доводя ее до оцепенения. Она сглотнула, облизала губы и сиплый, почти беззвучный шепот сорвался вниз:
– Почему ты мне все это-…
В глазах Бада отражался сама Джина. Они лежали практически вплотную друг к другу. Одна ее рука до сих пор цеплялась за лежак, другая – ощущала агонию в тех клетках, что соприкасались с клетками младшего брата Гаспара. Он накрыл ее ладонь своей, медленно спуская вниз, и нижняя губа Бада встретила каждую преграду в виде фаланги указательного пальца Джины.
– Когда ее не стало, – упрямо продолжил брюнет, сжимая ладонь Данте в своей, – Дурман стал единственным, что напоминало о ней. Она вобрала́ в себя назойливый запах этого растения, и я убедил себя в том, что в действительности аромат с самого начала исходил от нее, – он был естественен, как запах мой или твой..
– Б-Бад, – теряясь окончательно, промямлила блондинка, – П-почему ты…?
Кьезе взглянул на нее из-под ресниц, и Джина поняла, что все это время не дышала, дожидаясь ответа на свой главный вопрос. Она желала этого так сильно, как безбожно страшилась услышать.
– Потому что, Джина, – боль сводила девушке горло, она прищурилась, – Потому что ты обязана знать историю того, чьей жизнью пренебрежешь.
Глаза заложницы от удивления были на полпути, чтоб выпасть из глазниц. Она схватила ртом воздух, но ком, образовавшийся в горле сгустком боли, только отягощал.
– Я-я не-… Я ничего тебе не-…
– Это не главное. То, что заключено вот здесь, – рука Бада выскользнула из ее ладони, и указательный палец ткнул блондинку в живот, где дремала несорванная печать, – Повинно в том, что происходит…, – он тут же развернул ладонь, и тонкая материя соскользнула с открытой раны Кьезе, показывая Джине, насколько плохи дела парня, – Вот здесь.
Тяжелый удар, нисходящий на грудную клетку Данте, отрезвил ее.
– Внутри меня? – переспросила Джина, морщась от увиденного. Она отвела взгляд в сторону, но глаза по какой-то причине все равно возвращались назад.
Почему он так говорил?
– Ты одержима, проклята, – пояснил Бад, – И нет нужды делать вид, что ты не в курсе. Он являлся тебе не один раз, верно? И ты так просто позволяла ему бесчинствовать… Ты думала, нам есть дело до денег твоей семьи? – усмехнулся парень, – Или нас интересует то, почему ты отпевала погибшую? – он видел смятение на ее лице, но ему было плевать, – Это же все ты сделала. Если бы ты с самого начала не давала ему столько возможностей вредить, то я бы не чувствовал, как Нечистый дышит мне в затылок, чтоб поскорей накинуть цепи на шею. Я так ненавижу тебя, Джина…
Данте поджала губы, синева ее глаз потускнела, и она, опечаленная, уставилась туда, где края раны расползались сильнее с каждым днем. Ей было до дурного обидно, что Бад обвинял ее в вещах, уму не постижимых. Золото ободков, вспыхнувшее в ее глазах тогда – об этом твердил брат Гаспара, да?
– Как я могу помочь тебе? – молвила Джина, кусая губы. Бад семенил по ее лицу , а после перевернулся на спину, лежа на самом краю. Он устремил взгляд в потолок, размышляя о чем-то своем, после тихо ответил:
– Ты бесполезна в этом вопросе.
– Но почему? – чувствуя укол в сердце, протянула блондинка, не решаясь оставить вопрос нерешенным, – Ты же колдун. Настоящий. Я слышала, как старик Джан на рынке говорил, что вам подвластны снадобья от недугов и хвори. Тогда можно-
– Нельзя, – перебил ее Бад.
– А, если-
– Нет, – отрезал парень.
Данте насупилась и неосознанно толкнула его в плечо, как всегда толкала Давида, когда друг стоял непрошибаемо на своем. Руки сами двигались.
– Тебе кто-нибудь говорил, что ты невыносим? – язвительно поинтересовалась Джина. Она отошла от чувства смятения, и легкие нотки злости засели в ее душе по мере того, как по-скотски вел себя Бад, – В своем уме я ничего не сделала! И я пытаюсь, хотя бы так разобраться в проблеме, которая, как ты выразился, возникла по моей вине!
– Заткнись.
– Ты меня ни черта не знаешь! – накинулась на него дочь Элроя, не успел Кьезе и глазом моргнуть. Тело, которое казалось ему легким, обрушилось на него со всей своей силой, и лежак прокряхтел под ними. Данте перекинула одну ногу через тело брюнета, опустившись тому на бедра, и цепкие пальцы впились в плечи Бада. Голубые глаза смотрели зло, – У меня тоже есть свои чувства и потери! Я тоже потеряла свою мать, и мне не нужно быть без семи пядей во лбу, чтоб понимать, кто повинен в ее смерти, Бад!
– Слезь с меня сейчас же, – зашипел младший Кьезе, но, казалось, Джину уже было не остановить:
– Я чувствовала ненависть моего отца с дня, как появилась на свет, если не раньше! Каждый день, каждый новый день он желал мне смерти и избивал так, что я не могла пошевелись и пальцем! Я не видела его лица, своего, да хоть чьего-нибудь и гадала о том, какого цвета может быть небо, совершенно не понимая того, что оно из себя представляет! И ты обвиняешь меня в том, что я, заполучив единственно значимое для себя, позволила монстру внутри порой подбирать бразды с пола в свои руки! Откуда я могла знать все это?! Я БЫЛА СЛЕПА БОЛЬШЕ ДВАДЦАТИ ЛЕТ, БАД!
***
Жара прибивала к земле, намереваясь стереть в порошок. Клод обтер лицо куском ткани, смахивая пот, и махнул перед собой несколько раз, но ветер оставался так же горяч, как и все вокруг, черт побери!
Матис рыскал по округе. Было сложно определить, где они находились, потому что к северной части обычно никто не рвался. Все знали – стоит обогнуть поле – начинается лес, иными словами – кладезь тех, кого они вылавливают.
Колдуны и ведьмы и раньше приносили неприятности во Флоренцию, чем одна только хворь закончилась для мирных жителей его родины. Одного этого с головой было достаточно, чтоб ощетиниться на людей, чуждых ему в понимании. Да и можно ли подобных причислять к людям?
Верить в то, что отпрыск семьи Данте мог стоять в одном ряде с этими омерзительными существами, он отказывался. Клод знал Берту всю свою осознанную жизнь, он верил в то, во что веровала сама кормилица, и в его голове не укладывалось, как недееспособная, несчастная девочка могла вот так запросто нестись в логово нечисти. Слепая.
"Бессмыслица какая-то ".
Матис вывел их на выжженное поле с обгоревшими каменными стенами, уцелевшими посреди пепелища. Клод слез с лошади, продвигаясь вперед. Среди всего прочего, несло гнилью. Мужчина прикрыл нижнюю часть лица, недовольно морщась. Слезы навернулись на глаза, и он поскорее сократил расстояние, рассматривая разлагающиеся тушки овец. У места, где в теории, находился вход, лежали человеческие останки. Клод подозвал пса, протянув ему лоскут одежд Джины, а затем и Давида, но пес никак не отреагировал, обогнув хозяина.
– Куда ты, мешок с блохами?
Матис махнул хвостом, продвигаясь за стены сгоревшего дома, и Клод устало вздохнул, думая о том, что не плохо бы им сделать где-нибудь привал и передохнуть. Как-никак два дня без продыху в пути, да и поживиться чем-то хотелось бы. Но он тут же передумал о еде, чувствуя тошнотворный запашок.
– Матис, черт тебя дери!
Пес залаял, и Клод двинулся с места, быстрым шагом направляясь вперед. За самой широкой стеной сажи и гари, пес безостановочно шаркал слева-направо и обратно. До этого бесстрастный, Клод встал, как вкопанный, отнимая ладонь от лица.
Человеческие следы отходили от дома в шести разных направлениях, и до мужчины медленно начало доходить – эта чертова свора нечисти путает им след, скрывая от посторонних глаз истину.
Было мало просто выругаться вслух и глупо полагать, что все могло быть так легко. Клод опустил широкую ладонь на голову пса, бросив зло команду "место", и беспокойная туша замерла, опустив мохнатую задницу на землю. Брюнет следом присел рядом, одной рукой обняв питомца. Другой рукой он пошарил в кармане штанов, вытаскивая небольшой короб со спичками и парочкой скрученных коротких сигарет.
Дымок крохотными облачками растекался в воздухе. Карие глаза мужчины провожали их в небытие, как и возможность отыскать двух пропавших ребят в этом свихнувшемся мире. Он задрал голову, смотря, как небо сгущается, и устало вздохнул, пробормотав очередные проклятия в никуда.
– Плохи наши дела, дружище, – потрепав Матиса, протянул Клод. Пес опустил голову на колени хозяина, заскулив, и мужчина вновь затянулся.
Оставалось уповать на удачу.
***
Частое дыхание топило все вокруг Бада. Он втянул кислород через ноздри, раздутые от злости не меньшей, чем та, которую наблюдал на лице блондинки. Искры отлетали от ее светлых глаз, и Кьезе казалось, что легкие очертания золота проглядывались в глубине голубого пигмента. Воздух между ними раскаливался, стекая вниз и падая на пол.
"Эта слабачка…".
Как эта девчонка может иметь над ним такую силу? Или все дело в том, что Бад был ослаблен? Тело попыталось сопротивляться напору, но его только сильнее вбивали в лежак, и возмущение взыгрывало в брюнете столь явно, что кровь буквально кипела, разжигая Кьезе изнутри.
То, что она, Джина, так отчаянно кидала в него свои жалкие оправдания – провоцировало огрызнуться в ответ. В какой-то момент ему показалось, что они меряются тем, чьи проблемы имели место выше в этом бессмысленном споре. Но пальцы все так же цеплялись за острые плечи, а лицо не отдалялось ни на миллиметр. Если у злости и был запах, то он точно имел смесь корицы, гвоздики и пота Джины.
Она прикусила губу, пуская кровь наружу – это первое, что следом бросилось в глаза за столбом дыма, валившего из головы Данте. Никто из них больше ничего не говорил, да и к чему были слова, когда взгляд мог колоть острее слова?
Бад уперся ладонями в грудь блондинки. Его тщетных попыток хватило едва ли на то, чтоб усмешка коснулась обкусанных губ. Наверное, это первый раз, когда Джина так открыто выражала другие эмоции, помимо бесконечного страха.
Свет игрался с запутанными волосами. Свет скользил по ресницам Данте, отдавая золотом. Тишина исчезала за их частыми вдохами и тем, как громко, оказывается, билось сердце под ладонями Бада.
Они встретились взглядами, и тихая тень выскользнула наружу.
Что это было?
Досада?
Тоска?
– Если бы я могла взять на себя хотя бы половину тех страданий, что упали на твою долю, Бад, – я, не мешкая, забрала бы их себе, – промолвила девушка, ослабляя давление. Руки под ее грудной клеткой дрогнули, и от жалости ли, может, понимания, Джина медленно убрала руку, смещая ее к лицу брюнета.
Бад съежился, когда пальцы осторожно смахнули пряди с его лица. Данте словно бы нашла какой-то рычаг внутри себя, и вся злость, насыщавшая воздух вокруг, испарилась в мгновение ока, оставляя после странную пустоту. Это впечатлило гораздо сильнее, чем то, что Джина теперь в открытую касалась кожи младшего Кьезе, скользя подушечками пальцев по острым скулам. Сам он уже давно стирал кровь с уголка губ блондинки.
Черт, что они делали? Его сердце зашлось в бешенном танце, стоило ей бросить какую-то незамысловатую фразу? Или, быть может, все дело в том, что он сейчас уязвим больше, чем когда-либо в своей жизни?
– Бад, – медленно протянула Джина, точно пробуя его имя на языке. Такое его звучание он слышал впервые. И та повторила еще раз, – Бад…
Легкая хрипотца вызывала в нем неясные чувства. Кьезе очертил большим пальцем нижнюю губу своего палача, чувствуя каждую корочку, затянувшуюся совсем недавно. В ответ пальцы Джины сделали тоже самое, и Бад судорожно выдохнул, бросая попытки найти логическое объяснение их действиям.
– Я умираю, – говорил брюнет скорее для себя, чем для Данте, – На самом деле умираю…
Теплые ладони привлекли его, накрывая стянутые щеки, и темные омуты взметнулись вверх. Печаль, отраженная в глазах этой девчонки задевала его. Как можно быть и убийцей и невинным ребенком в одном теле? Имея одно лицо?
– Если Ветер Перемен и правда о тебе, то я должен, видимо, воспринимать это как честь – погибнуть первым колдуном от твоей руки. Если все взвесить, то я, наверное, даже рад…, – прочистив горло, сказал Бад. Он зарылся в светлые пряди, ероша их, и призрачная улыбка коснулась его уголков губ.