Бездонная яма

Глава 8

Короткий вдох наполнил грудь Джины жизнью. Она сгребла землю под своими дрожащими ладонями и медленно привстала, обнаружив себя в месте, которое было ей совершенно незнакомо. Неподалеку от нее журчал ручей, солнце едва ли касалось своими лучами высокой травы, а в округе взмывали вверх пушистые кроны высоких деревьев. Звонкий девичий смех привел ее в оцепенение, и шатенка осторожно поднялась, цепляясь за корни, выступающие из-под земли.

– Тебе не скрыться от меня!

– Прекрати, Джерод! – смеялась она, проносясь мимо Данте, – Хватит! Я все расскажу матушке!

Пальцы юной красавицы впились в складки собранных юбок, ее рыжие, огненные на свету, волосы колыхались на ветру, и вся она – точно сладкое виденье – скользила около ручья, шустро унося ноги от своего преследователя.

Ее голые ступни коснулись воды – Джину оповестили об этом всплеск и брызги. Она испуганно выглянула, когда следом раздался визг девушки – высокий брюнет настиг ее и перебросил через плечо, ухмыляясь тому, как маленькие кулачки встречаются с его широкой спиной.

– Поставь меня на землю, Джерод! – задыхаясь от смущения и смеха, сетовала рыжеволосая, – Отпусти! Сейчас же!

– Ни за что, милая.

Вода стекала с его одежд, и Джерод, удерживая девушку одной рукой, похлопал второй по ягодице, разбавляя ее визг своим коротким смехом. Он поднял взгляд своих золотистых глаз туда, где, притаившись, сидела Джина, и вышел из воды, не обращая на нее совершенно никакого внимания.

Так, словно она сама не представляла из себя ничего важного и примечательного.

Странно, где вообще они находились? И кто эта девушка? Как она смогла появиться в сознании Джины? Ведь все это – это в ее голове, верно?

Последним воспоминанием всплывали испуганные глаза Давида, лгущий рот Бада и поток ярости, охвативший все ее естество.

Неужели…

Неужели Джерод вновь завладел ее телом и теперь бесчинствует там – снаружи? Тогда чем было это?

Она вновь взглянула на него, пока он медленно двигался к ней навстречу. И, когда мужчина подхватил свою ношу поудобнее, он опустился на землю, крепко обнимая девушку двумя руками.

Сейчас он показался перед Данте совершенно другим. Она никогда не видела его истинного облика. Прячась за чужой личиной, он примерял на себя роли своих жертв, крал их голоса, и всегда представал перед Данте кем-то, кем не являлся сам. Может, ему было важно не раскрывать своего лица перед ней? Почему? Разве это имело хоть какое-то значение?

Но вот сейчас! Вот он – этот мягкий взгляд – таким Джина видела его впервые. От ярости и злости в нем не осталось и следа. Он, точно завороженный, ловил каждый вдох и каждое несмелое прикосновение к своему лику, наблюдая за тем, как рыжеволосая аккуратно смахивает прохладные капли воды с его лица.

Ее отделяло от этой парочки едва ли полшага, и она не могла понять, как они еще не заметили присутствия постороннего человека в своем маленьком мире.

– Тебе нельзя покидать свои зе́мли ради такой мелочи. Ты безумен, – прошептала девушка. Джерод прикрыл глаза, подставляя лицо под ласку:

– Не безумен, Сиера, – возразил он, – А безумно влюблен. Это не мелочи. Почему из твоих уст это звучит так, словно я делаю что-то ужасное?

– Потому что-

Джерод коснулся пальцем полных губ, обрывая ее на полуслове, и улыбнулся Сиере чистой, искренней улыбкой.

Мысль о том, что Джину вновь разыгрывают, посетила ее голову. Если бы только можно было извлечь глазные яблоки из глазниц, протереть их и вернуть на место, она бы сделала это без промедлений, чтоб убедиться в том, что они ей не лгут.

Да кто он – этот демон? В нежности его взгляда, ласке тона хриплого голоса, трепете прикосновений – весь он казался ей выдумкой, очередной иллюзией, когда как на деле только и ждал возможности растянуть свои губы в кровожадной ухмылке, сказать что-то грубое и напасть. Так ведь?

– Нет-нет, я не хочу ничего слышать о твоем излюбленном Ветре Перемен. Прислушайся. Это просто ветер. Разве он шепчет мое имя? Единственное, что ему под стать нести, так это мои слова о том, как я скучал по тебе, – его пальцы бережно отвели пряди от лица девушки. Она поджала губы и отвернулась, не желая заглядывать в эти проклятые глаза.

– Ты несерьезен. И всегда был.

– Нет, милая. Я серьезен, как никогда. Сколько еще должно пройти полных лун, чтоб ты поняла, что от меня так просто не избавиться?

– Сколько бы их не минуло – мой ответ останется тем же, Джерод. Судьба, которой, как тебе может показаться, ты противишься – вот-вот настигнет тебя, и ты ничего не сможешь предпринять, чтоб отвернуть ее от себя.

– Всеподвластно моей воле, а значит только я горазд вершить свою судьбу. И в ней есть место тебе.

– Нет, это не так, и своим эгоизмом ты погубишь нас обоих.

– Сиера, если это единственная причина, по которой ты не желаешь быть связанной со мной – я не смогу ее принять, – его губы нашли шею девушки, и он примкнул к бледной коже, оставляя след греха, – Скажи, что любишь меня, – сладко шептал Джерод ей на ушко, – Скажи, что хочешь быть только моей, Сиера…

Тело в его руках задрожало, он водил носом незамысловатые узоры на ее щеке, изредка целуя, и упоенно ворожил, обещая нескончаемое счастье в своих объятиях.

– Джерод, прошу тебя, сжалься…, – цепляясь за его одежды, всхлипывала рыжеволосая. Мужчина взял ее лицо за подбородок, привлекая внимание зачарованных глаз к себе:

– Хочешь, чтоб я начал умолять, маленькая ведьма? Я готов пасть ниц ради тебя. Этого мало? Чего ты еще хочешь? Скажи мне. Если любви недостаточно, я-

Его пылкая речь неожиданно прервалась. Шелест листьев поднял шум над их головами, глаза Джины взметнулись вверх к кронам, где в скором времени голубизна неба затянулась грозовыми тучами. Теплый заигрывающий ветер обернулся ледяным порывом, и блондинка вздрогнула, обнимая себя руками. Почему погода изменилась так неожиданно?

Чувство необъяснимой тяжести опустилось на сердце Джины. Она сглотнула, потирая предплечья, чтоб как-то согреться, и медленно, но верно, ее глаза желали вернуться к той картине, свидетелем которой она стала. Ей казалось, что Джерод не мог так просто упустить возможность вылить все, что таило его собственное сердце.

И каково же было удивление Данте, когда она поняла, что осталась здесь совершенно одна. Более того – мираж проворного ручья стерся, оставляя перед ней бескрайнее поле сочной налившейся пшеницы.

"Как? Как это возможно? Я же только что это видела! Оно было здесь! "– мысли ее хаотично бросались вперед. Она встала, выскальзывая из своего укрытия, и ноги блондинки вразрез ее желаниям пустились в бега.

"Они же не могли уйти далеко!"

– Джина! – голос Бада, возникший из неоткуда, окликнул Данте, и она застыла, слыша в ушах громкие удары своего сердца. Девушка резво обернулась, но позади не осталось никого, кто мог бы ее искать.

"Брось, Джина, все это только в твоей голове. Разве мог Бад каким-то образом оказаться здесь?"– она боролась с самой собой, отвергая все возможные и невозможные варианты. В клетке Джерода могло быть место лишь ей одной. А, значит, демон просто играет с ней, внушая ложную надежду.

Да и что бы Бад ей сказал? Она была так зла на него!

Солнце золотом выжигало колосья перед ногами Джины. Она провела руками перед собой, задевая крошечные верхушки пшеницы, и несмело улыбнулась тому, как красиво переливались живые краски, совсем недавно запретные для ее глаз. Боже, как много она упускала на протяжении стольких лет!

И какой ценой ей далось это видение…

Ветер беспощадно игрался в поле. Это напомнило ей о том, почему она вышла из своего несчастного укрытия, и решила продолжить путь, ведомый неизвестно кем.

Сколько она провела здесь? Четверть часа? Может, два часа? Что сейчас делал демон там, на воле, используя ее тело? И есть ли еще хоть одна возможность увидеть Давида живым?

На душе стало в сто крат тяжелее. Она бежала, бежала и бежала, ища хоть что-то, за что зацепился бы ее глаз, но вокруг, кроме бесконечного поля, не было ничего.

– Глупец! – ноги подкосились, и Джина вскрикнула, выставляя перед собой руки, чтоб смягчить падение. Грубый мужской голос, наделенный силой, выбил почву из-под ее ног. Она уперлась голыми коленками в землю и подняла голову, заметив в нескольких метрах от себя двух человек.

Лицо первого она могла узнать из тысячи – теперь он намертво запечался в ее памяти, и вряд ли что-то заставило бы ее забыть о нем. Это был Джерод, опущенная голова которого смотрела вниз. Рядом с ним стоял статный мужчина, но его черты так больно и резко резали по глазам, что она не могла сфокусировать взгляда, чтоб четко рассмотреть его.

Но чем это было? Воспоминанием, свидетелем которого она стала? Или то, чем с ней хотел поделиться сам демон? Ради чего?

Одно оставалось предельно ясным – он нес чудовищную угрозу для всего живого, раз даже такой бессердечный и беспощадный демон, как Джерод, стоял пред ним, как нашкодившее дитя.

Его глаза не горели тем живым огнем и теплом, каким они наполнялись при виде Сиеры. Он изредка поднимал их наверх и тут же опускал, словно его собеседник стоял в шаге от того, чтоб ударить Джерода. И истина, скрытая от Джины на мгновение, вскипятила кровь в ее жилах от одного простого слова, осторожно слетевшего из уст демона:

– Таков мой выбор, Отец. Это не вопрос принятия или неприятия. Я все равно сделаю то, что решил.

Смех мужчины отозвался громким раскатом грома. Ветер поднял пыль и сухую крошку земли, выскальзывая из-под коленок Джины. Она отпрянула, заваливаясь назад. Боль, стрелой пронзившая ее изнутри, вырвала стон наружу.

– Ты еще дитя, Джерод! Я видел, как тысячу лет назад твое крошечное тельце вырывалось из Адского пламени и праха моих недругов. Полагаешь, прошло достаточно времени, чтоб я взглянул на тебя, как на достойного сына и начал потакать твоим глупым и жалким капризам? Люсинда пришла бы в ужас, услышь она то, что ты несешь.

– Это не жалкий каприз. Я хочу ее, – как умалишенный, повторял демон, – Только ее, Отец. О большем просить и не смею. Почему ты так категоричен?

– Связать с собой падшую душу, продавшую себя Мне в обмен на силу – по-твоему не жалкий каприз? Она обречена с того дня, когда сама склонила голову, касаясь лбом Моих одежд, Джерод. Не Твоих. Почему в тебе не зародилось зерно сомнения, и ты не подумал о том, что она играется с тобой, чтоб избежать уготованной участи?

– Ты во всем горазд видеть только обман! – в отчаянии закричал брюнет.

– Сущность человеческой природы заключается в корысти, жадности и обмане, Джерод, – не реагируя на всплеск его эмоций, спокойно отозвался Отец, – Ты же демон, как ты мог об этом забыть? Мы искушаем этих жалких существ, чтоб упиваться червоточинами их душ, а после поглощаем, восторгаясь тому, что были правы с самого начала.

– Она – другая.

– Да, ты прав, – гадкая усмешка появилась на губах мужчины, – Она другая. Но лишь в том, что решила, будто ей под силу обмануть своего Хозяина, раздвинув ноги перед другим. Излишняя вера, глупая и необъяснимая, приводит людей только к большим бедам. Она смогла привлечь к себе не только твое внимание, но и мое, а, значит, я с лихвой отплачу ей тем временем, что потерял, пытаясь вразумить тебя простыми истинами.

– Нет! Не смей касаться ее, Отец, я не позволю! Ты не посмеешь! – руки брюнета вцепились в плечи оппонента, – Она – моя! Ты-

– Вспомни, с кем ты разговариваешь, дитя, – он выставил руку вперед, касаясь груди демона, и тело Джерода отбросило назад, протаскивая по полю на несколько метров, – Она обратится в пепел раньше, чем солнце успеет скрыться за горизонтом. Я позабочусь о том, чтоб ее душа как можно дольше изнывала в боли, сгорая в огне вновь и вновь.

– Я убью тебя! – брюнет встал на четвереньки и зарычал. Тело его обросло рыжей шерстью, лицо вытянулось, и весь он обернулся огромным зверем, зарываясь когтями в сухую землю. Его хвосты серпом срезали колосья вокруг себя, и он оттолкнулся задними лапами с чудовищной силой, несясь к своему противнику. Мужчина вновь выбросил руку вперед, отмахиваясь от него, как от болотной мошкары, и Джерод взвыл, больно ударяясь телом.

– Сейчас ты не лис, Джерод, а какая-то прирученная дворняжка, – с отвращением сказал Отец, – Вырви сердце из своей груди и скажи с той же уверенностью, что желаешь только этого – может, тогда я задумаюсь о твоих словах и смягчу ее наказание.

Блондинка обомлела. Сухие губы распахнулись, и она прикрыла рот рукой, не веря услышанному.

Вырвать сердце из груди?

Вырвать?

Она не ослышалась?

– Джина! – встревоженный голос Бада вновь возник где-то поблизости, но она не могла оторвать глаз от того, как обессиленно опустились плечи демона при его вздохе. Он обернулся человеком, стоя где-то посередине между своим Отцом и Данте. Его рука медленно опустилась на грудную клетку, и он провел по ней широкой ладонью.

Осторожно.

Трепетно.

Словно прощался в последний раз.

– Что мне сердце без нее, Отец? – спросил его Джерод, – Пустой кусок плоти, качающий чернь…

– Джина!

Пальцы демона потемнели, он сделал короткий вдох и обратил взор вспыхнувших угольков глаз к своему создателю, зарываясь рукой внутрь грудины. Черная кровь полилась из его рта, и Джерод засмеялся, продолжая копошиться и разрывать мышцы в клочья. Хруст ребер вырвал из него кашель, но он не смел прекращать своего смеха, глядя Нечистому прямо в лицо.

– Ос-… Остановись! – вырвалось у Джины, когда пальцы демона все же обхватили орган, бьющийся навстречу его руке, – Что ты делаешь? Прекрати!

Ее слова, отчаянный крик – они остались без ответа.

Как и тогда.

Ее не существовало для них в том мире, что оброс вокруг Данте за считанные секунды.

Он вырвал свое сердце из груди, глядя на то, как чернь выливалась наружу с последними ударами. Пальцы Джерода расслабились, и он выпустил его, бросая перед ногами растоптанной пшеницы.

– Тебе не показалось это мелочью, Отец? – демон коснулся своего лица перепачканной рукой и вдохнул запах собственной крови, – В нас так много яда, и я подумал, может, сердца недостаточно? – пальцы Джерода скользнули вдоль правого глаза, – Может, разорвать себя на кусочки, чтоб ты понял, что я не остановлюсь ни перед чем ради нее? Давай посмотрим…

– Джерод! – душа Джины сжалась от боли, и она поднялась, желая прекратить этот ужас как можно скорее.

Разве это человечно?

Даже для такого, как он…

Разве можно было обходиться с ним так только из-за того, что он хочет защитить кого-то, кого любил так трепетно?

В ее глазах, доныне слепых, он открылся таким же жалким и простым, какой была она сама. Мысль о том, что он мог пожертвовать своей жизнью – рвала ее на части. И как теперь ей ненавидеть его после всего, что она видела здесь?

Может, это иллюзия?

Но его чувства были так искренни, что она не могла отвратить своего сердца, чтоб поверить в обман.

Нет.

Она чувствовала. Чувствовала всеми клетками своего тела, что это было не так.

И только ее шаг стал ближе к этому глупому безумному созданию, как ее плечи обхватили и прижали тонкое тело к себе.

– Отпусти меня! – вырываясь из крепких объятий, заголосила она. Глаза Джины наполнились слезами, и она смахнула их наспех, боясь потерять из виду своего мучителя.

– Нет, Джина, нет, – роптал Бад, удерживая ее на месте, – Я не отпущу тебя.

– Он же сейчас вырвет себе глаза!!! – истошно кричала девушка. Она обернулась, упираясь ладонями в его взмокшую грудь, и их глаза встретились. Кьезе вцепился в нее, его лоб прижался к ее лбу, и он тихо умолял:

– Остановись, Джина, прошу тебя, все это нереально. Этого давно нет.

Ветер вокруг них стих, и небо, такое серое и грозное, обратилось пустотой, обрянутой со всех сторон промозглой чернотой. Бад унес их далеко от бескрайних полей, звуков журчащего ручья и чистого смеха Сиеры. Они остались наедине, окруженные стенами той самой тюрьмы, в которой Джерод провел множество одиноких дней.

Одиноких и несчастных.

Данте оттолкнула парня от себя, едва совладав с эмоциями, и заплакала, пряча лицо за счесанными ладошками. Она упала на холодный металл темницы, чувствуя себя как никогда разбитой.

– Зачем ты пришел? – сквозь слезы ее голос звучал надрывно, – Зачем снова появился? Ты сделал достаточно!

– Я не хотел, чтоб все выглядело именно так, Джина.

– Как "так"? Ты залез мне в голову! Заставил проникнуться твоей болью! Я поверила твоим словам! А ты запер моего друга и солгал, уверив в том, что с Бертой все хорошо! Она мертва, Бад, мертва! И это я убила ее, позволив секундной слабости взять над собой верх.

– Но ты не виновата в том-

– Уходи! Уходи, Бад! Я лучше проведу здесь остаток своей жизни, чем еще раз поддамся твоим словам!

– Мне жаль, что ты видишь все только в таком свете, но, если сейчас мы ничего не сделаем с твоей яростью, – Давид может погибнуть не только по моей вине, но и по твоей, Джина! Очнись, посмотри, где мы находимся!

– Д-Давид? – Данте оторвала ладони от лица, впервые посмотрев в лицо брюнета. Его слова дошли до нее, и теперь она не могла думать ни о чем другом, кроме карамельных глаз своего друга. Бад присел перед ней и протянул ладонь, но она не спешила идти на контакт так сразу, и немного отклонилась назад:

– Ты схватила его, чтоб закрыть от меня, помнишь? – спросил он, хотя и так знал ответ на свой вопрос, – Но твои эмоции оказались столь нестабильны, а мысли запутанны, что Джерод воспользовался этой слабостью и вытиснул тебя.

– Запутанны? – зацепившись за последние слова, Джина всполошилась и ударила его по протянутой ладони, отмахиваясь от помощи Бада, – Ты обманул меня!

– Я был честен…, – искры взметнувшихся глаз заставили проглотить его язык на секунду. Он прочистил горло, продолжая, – Не до конца, Джина. Все действительно так. Но попытайся я тебе объяснить, как, прошу заметить, и сделал это, поняв, что ты нашла его, – разве что-то поменялось бы? Ты тут же слетела с катушек, набросившись на меня, как на кусок мяса!

– Ты-… Ты хочешь сказать, что это моя вина? Что я должна была среагировать менее эмоционально, обнаружив своего друга запертым в твоем доме?

– Во имя Адского пламени, Данте! – застонал Бад, порядком устав от их словесной перепалки, – У нас совершенно не осталось на это времени, – парень пододвинулся к ней и попытался снова протянуть к ней ладони. Она посмотрела туда, где сквозь перевязь зияло его собственное проклятие, и поморщилась. Рана выглядывала из-за краев грязных лоскутов тряпки, напоминая ей причину всех его действий.

Он был прав. Со скрипом в сердце, она и сама понимала, что это было только ее виной.

Если бы она не согласилась с заманчивым предложением Джерода – ничего бы не было. Возможно, Бад убил бы ее еще тогда. Зато Берта не лежала бы сейчас под землей, а Давид не боялся быть сожранным собственной подругой.

– Он жив? – единственный вопрос, волновавший ее сейчас, сорвался с губ. Младший брат Гаспара кивнул.

– Пока жив, – для ясности отметил он. Она протянула ладони вперед и осторожно накрыла его руки своими. Его кожа была ужасно холодной, и Джина вздрогнула, впервые замечая его состояние.

Бад выглядел измученным, бледным и уставшим. Темные круги легли под его глазами, и он делал усилие всякий раз, когда размыкал губы, чтоб ответить на ее вопрос. Вот и сейчас он поджал их перед тем, как вновь дать словам литься наружу:

– Я знаю, как это звучит в данной ситуации, Джина, – выдавил из себя Бад, придвигаясь к ней поближе. Его пальцы поднялись вверх, скользя вдоль запястий, и холод встрепенул кожу, покрывая мурашками, – Но ты должна довериться мне и успокоить свое бушующее сердце если не ради меня или себя, то ради Давида. Ему сейчас, должно быть, очень страшно.

Маленький укол вины кольнул куда-то в грудь. Она не смогла ответить, но качнула головой, соглашаясь с его словами, и Бад, удовлетворенный ее немым согласием, закрыл обсидиановые глаза, сосредотачиваясь на своих ощущениях.

– Выдохни, – попросил он. Джина повиновалась, отпуская груз со своих плеч, и наклонилась вперед.

Они соприкоснулись лбами. Большими пальцами Бад гладил Данте по коже, рисуя беспрерывный круг, и, когда глаза ее налились свинцом, она услышала знакомые строки стихов, что он читал ей когда-то давно, убаюкивая беспокойную душу Джины.

Его тихий хриплый голос обволакивал, погружая с головой в омут и уволакивая в дали спокойствия, тишины и покоя. Ее сердце, изнывающее болью и тоской, смягчилось, и она обмякла в его руках, окончательно падая в объятья колдуна. Он подхватил блондинку, опустил ее голову к себе на грудь, и аккуратно вплел свои пальцы в ее непослушные волосы, продолжая читать.

Хрупкая тень Кьезе нависла над ней и последним, что она почувствовала перед тем, как провалиться в сон, – стали его сухие губы на ее вспотевшем лбе.

***

Почему он не почувствовал облегчения, когда оковы заклинания Ивэт пали, и дверь распахнулась настежь?

Он видел, как виновато Джина склонилась над его братом, осторожно смахивая прилипшую челку со лба Бада. Он выглядел просто ужасно. Бледный, в бессознательном состоянии, точно в бреду – брюнет шептал неразборчивые слова, не прекращая стонать от боли.

Ноги Гаспара подкосились, но мужчина нашел в себе силы устоять, хватаясь за косяк двери. Его глаза лихорадочно искали в темноте розовые клочки волос, и он нашел их хозяйку рядом с парнишкой, все еще находящемся в ужасе от катастрофы, носящей имя Джины Данте. Ивэт обернулась на звуки шарканья его ног, и, встретившись с ним взглядом, отвела глаза, поджав губы: