Пельмени

Предисловие

Если бы Толик знал, что пельмени станут той самой спичкой, с которой начнется пожар событий, сметающий его привычную жизнь, он бы, конечно, взбунтовался против семейной традиции. Но незнание – не оправдание. Что сделано, то сделано, и обратный путь, словно след на подтаявшем снегу, безнадежно растаял.

1

Толик немного женатый, а в паспорте холостой, он наслаждался жизнью и работой. А еще свободой, которая была ему верной и щедрой женой: с головокружительной карьерой, с правом выбирать, чье теплое тело, пахнущее духами или просто солнцем согреет его вечер.

Семья? Для Толика это слово пахло, как родительский дом – воскресными пирогами, старой древесиной и вечным уютом. Это было раз и навсегда. Всё время искал ту единственную, с которой захочется повторить этот надежный мирок, обрести свои традиции и детей.

Одна из таких традиций, пахнущая мятой и хвоей, ждала его каждое тридцатое декабря: лепка пельменей с сюрпризом для новогоднего стола. И в этот раз честь спрятать в тесто с мясом обещания будущего года доверили Толику, как старшему великовозрастному ребенку, который легко доставал рукой до потолка и занимал неплохую должность на работе.

На неглубокой тарелке лежали крошечные металлические предсказания: колечко, монетка, пуговица. Их значения, как священный свиток, младшая сестра вывела на листе и водрузила на камин в зале.

Толик торопился. От него пахло свежестью и дорогим одеколоном, темные непослушные волосы были смирно уложены. Он уже облачился в рубашку, которую три часа гладил с почти религиозным рвением, выжигая каждый крошечный мятый намек, и заправленную в идеально сидящие брюки. Ему бы только заскочить в свою новую, еще пахнущую ремонтом ипотечную квартиру, но душа, как всегда, тянулась в старый отчий дом, пропахший детством.

Свой шрам на губе он считал клеймом, поставленным мячом в шестом классе, и не догадывался, что вместе с карими глазами, оттененными густыми, как у сестры-красавицы, ресницами, он придает лицу не неуклюжесть, а характер.

Вот и всё. Последний сюрприз утонул в прохладном, упругом тесте. Толик, отряхивая с пальцев бархатистую муку, подошел к выстроившемуся на столе полку не совсем ровных, но оттого еще более душевных пельменей. Он замер над ними и, проводя ладонью в сантиметре от белых кругляшей, начал что-то шептать, словно заговаривая тесто.

– Толя, ты это о чем? – пронзила тишину сестра.

– Да так, ни о чем, – он вздрогнул и прекратил шепот. – Посмотрим, что всем нам выпадет в Новом году!

– Посмотрим, посмотрим, кто у нас везунчик, – голос матери доносился из-за спины, где она вытирала стол. – Я не хуже тебя налепила, а уж в кипятке они все станут на одно лицо, как солдаты на параде. Главное, чтобы не развалились! Ты сейчас куда?

Услышал вопрос матери, уже выходя из кухни.

– У меня корпоратив, завтра буду с вами, – он вернулся, поцеловал маму и как в детстве дождался, когда она перекрестит его.

С легким сердцем и материнским благословением за пазухой, Толика наконец-то отпустили.

2

«Утро тридцать первого или уже вечер Нового года? Кажется, в висках засел молотобоец. Боже, как раскалывается голова!» Он вытащил занемевшую руку из-под одеяла и потянулся к выключателю настольной лампы, но ладонь наткнулась на незнакомое тепло. На кровати кто-то лежал. «Имя… А помню ли я, как её зовут?» Пытаясь повернуть тяжёлую, свинцовую голову, не отрывая её от подушки, он лишь стонал – получилось жалко и неуклюже. – «Надо разбудить и вежливо попрощаться, пока я снова не отключился».

Он провел рукой по бархатной, тёплой коже плеча, и в следующее мгновение ладонь девушки звонко, с хлопком, врезала ему по уху. Не говоря ни слова и не глядя на Толика, незнакомка поднялась и, молча натянув на себя тёплую, грубоватую кофту и брюки, вышла из спальни. Через минуту глухо хлопнула входная дверь, звенящей тишиной падая в пустоту квартиры.

Толя лежал в полной прострации, не в силах осознать произошедшее. Он привык, что девушки просыпаются томные и обнажённые, пытаются задержаться в его квартире подольше, заварить кофе, завязать разговор… Но чтобы вот так – спала одетая с вечера – да еще и лещя отвесила ни за что? Анатолий остался в полнейшем, кислом недоумении.

Кое-как раскачавшись к обеду, он вспомнил, что не купил еще подарки родным. Все бы простили, но вот бабушку – ту самую, что пахнет яблочным пирогом и добротой, – обижать не хотелось. Толя вылез из машины и осторожно доплелся до первого попавшегося магазина и зашел внутрь.

Магазин буквально окутал его воспоминаниями – он был точной копией бабушкиного шкафа: мягкие груды пряжи всех цветов радуги на полках, в стеклянных баночках: пуговицы-бусинки, забавные пластиковые глазки, крошечные носики, россыпи цветочков и листиков. Бабушкина кровать всегда укрыта пледом, который она связала себе на юбилей, все бесчисленные кофточки, жилетки, свитера и даже забавные носки с вязаными тапочками для всех домочадцев – дело рук любимой бабушки. На стене в её комнате висели три удивительные картины, вышитые уже дряблыми, исчерченными морщинами, но такими умелыми пальцами.

«Так что же ей подарить?» – в отчаянии задумался Толик, от этого калейдоскопа ярких пятен голова заныла с новой силой.

В воздухе магазина причудливо сплетались запахи: терпкий дух клея, сладковатый аромат сушеных трав и, кажется, дешёвый чай в пакетиках, помешанный с душистым мылом. В носу противно защекотало, и Толик громко, на весь магазин, чихнул. Хор женских голосов тут же пожелал здоровья как минимум на год вперед.

Анатолий подошел к прилавку, где аккуратной стопкой лежали наборы алмазной мозаики. Две женщины придирчиво перебирали коробки, заворожённо разглядывая сияющие образцы будущих картин. Так и не сумев выбрать что-то подходящее, он пошел к продавцу за советом.

Женщина средних лет внимательно выслушала его сбивчивое и невнятное объяснение:

– Скажите, а ваша бабушка, как к религии относится? – поинтересовалась та.

– Думаю, нормально, она в храм часто ходит, если вы об этом. Кажется, все бабушки там бывают, – с излишней уверенностью произнес он.

– Прекрасно! А как зовут-то вашу бабушку? выясняла продавщица.

– Елизавета, прямо как королеву, – гордо произнес Анатолий.

– Тогда могу предложить вам именную икону святой Елизаветы, для вышивки бисером. Со зрением у бабушки как? – женщина посмотрела поверх очков.

– Книги читает без очков, а вяжет в очках, – с теплотой вспоминая родное лицо, рассказал Толик.

– Вот и отлично! Подарок что надо, вашей бабушке обязательно понравится, а когда вышьет, можно в храме её и освятить.

Подарок торжественно упаковали, он расплатился и выпорхнул на свежий, морозный, обжигающий лёгкие воздух. В городе трескучий мороз ни на шаг не отступал, зима полноправно хозяйничала, укрывая все клумбы пушистым снежным одеялом, украшая окна ажурными, ледяными узорами и румяня щеки прохожих в сочный, ярко-красный цвет.

Толик стрелой забежал еще в три магазина и помчался к родителям. Машина уверенно шла по заснеженной каше, бережно неся его к любимому дому, где ему всегда и искренне рады.

Первом, что оглушило Толика при входе, стал восторженный, знакомый до слёз голос бабушки. Сначала прошел к сияющей елке и положил все подарки в растущую общую кучу. Потом повернулся к бабушке, которая неотступно проследовала за ним в гостиную.

– Внучек, ты мне вчера звонил и торжественно пообещал познакомить со своей невестой, – в голосе Елизаветы не было и тени шутки.

Толя остолбенел и уставился на любимую Елизаветушку. Мозг яростно отказывался верить и принимать эту дикую информацию. Бабушка, невысокая, почти миниатюрная, стояла напротив, и на её морщинистом, как печёное яблоко, лице он видел только добрую, лучезарную улыбку. Из-под праздничного, нарядного платочка, подобранного в тон вязаной кофте, выбивались серебряные прядки. Она давно в шутку называла себя старухой, но заряжающая энергией бодрость в её движениях ясно говорила: маразм ей не грозит, а значит, она не выдумала, и этот кошмар – явь. Елизавета терпеливо ждала ответа.

– Я… с невестой? – переспросил он, и голос его дрогнул.

– Ну не притворяйся, внучек, будто не расслышал, – ты чётко пообещал нам познакомить с невестой.

Из коридора донеслись голоса, и бабушка пошла посмотреть на гостей. Толик сдавленно вздохнул, лихорадочно достал телефон и в ужасе уставился на вчерашние звонки. «Был звонок… Около одиннадцати. Но я не помню, что я пил и где я был?!» Вопросы пока лишь висели в воздухе, без ответов. Не успел он сунуть телефон в карман, как тот пронзительно зазвонил.

– Слушаю. Да, это я. Кого? И вы хотите сказать, что я заказал коней? Мужчина, вы там сами-то в порядке? Ах, это я был не в себе, когда заказывал? Погодите… – Толик пытался протолкнуть комок, вставший в горле, – как в детстве, когда грозили ремнём. – Я их уже оплатил? А можно узнать, что я ещё такого наговорил?

Он слушал внимательно, замирая, иногда с силой прикладывая ладонь ко лбу, закрывал глаза и безнадёжно качал головой.

– Да, ваше предложение… заманчиво, чтобы просто так отказаться. А можно? Я вас правильно понял? Но… чего уж там. Я соглашаюсь. Что же мне теперь делать, раз наговорил – отвечай. Я подписываюсь и жду этих саней с рысаками да как и заказывал на то число.

На том конце убедились, что человек заказчик трезв и отдает отчёт в своих действиях, отключились. Толик расширенными глазами уставился на экран смартфона.

3

Разговор окончен. Толя, с трясущимися от волнения пальцами, решил срочно просмотреть входящие и пропущенные звонки, а главное – куда он сам звонил, натворив дел. Не успел он коснуться экрана, как телефон вновь залился трелью, на этот раз бодрой и знакомой. Звонил старый друг Олег. «Ну, хоть один луч света в этом царстве тьмы!»

– Олежек! С наступающим!

– Толь, ты где пропадаешь? Мы вчера тебя так и не дождались, пельменей налепил, хватит наверное на весь год?

– Как «не дождались»? Погоди, я вчера после обеда уже мчал к вам.

– Толь, ты это… еще не отошел? Мы тебя с пятницы не видели, а вчера был корпоратив, и ты, между прочим, его благополучно пролюбил.

– Олег, хватит зубы скалить. Говори правду!

– Да ей-богу, тебе весь коллектив подтвердит, что тебя на корпоративе не было, а еще замдиректора зваться изволишь.

Толик уставился на телефон, словно этот кусок пластика и стекла вдруг заговорил на древнешумерском.

– Так где я тогда был? – выдохнул он, и в голосе его прозвучала нота настоящей, щемящей тоски.

– Толян, да ты в порядке?

– Ни-че-го не помню, что вчера было.

В этот момент в комнату, словно наряд десанта, вошли брат Николай, бабушка и сестра Катя. Толя, торопливо попрощавшись с другом, ощутил, как последняя хлипкая надежда на прояснение ситуации рухнула в тартарары. Он оказался в еще более причудливом и пугающем положении.

Бабушка, увлеченно жестикулируя, повела внука и внучку в гостиную, уселась на диван и погрузилась в рассказ. Толик решил сделать ноги и подняться в свою комнату, которая, даже после его отъезда в собственную квартиру, оставалась его личным, нетронутым святилищем. Сделав несколько шагов к коридору, он услышал голос брата.

– Анатолий, я хотел бы поинтересоваться, с какой целью тебе понадобился воздушный шар в такой адский мороз? Я, конечно, списал всё на ночную шутку, но все же…

Вопрос брата застопорил его на месте, словно удар об лед. Толик буквально выпал в осадок. Глаза от ужаса стали круглыми, как блюдца, рот беззвучно открылся. Руки беспомощно поднялись, бессильно опустились, но ничего, кроме мычания, издать он не смог.

– Это… Как тебе… Ну… Вообще-то…

Николай лишился и последних капель терпения и, резко перебив брата, отрезал:

– Меньше пить надо, я так и думал. Когда же ты, наконец, за ум возьмешься? Не приспособлен твой организм к спиртному – и не трави себя совсем.

Толик в очередной раз бессильно махнул рукой и покинул поле боя, оставив бабушку наслаждаться общением с любимыми, примерными внуками. Поднявшись в комнату, он с размаху плюхнулся на кровать и, закрыв глаза, попытался выудить иззакоулков памяти хоть что-то из вчерашнего дня.

«Так. Я вышел из дома… Вызвал такси? Вроде да. Я ехал на корпоратив, а значит, собирался вовсю гулять… Почему я сегодня приехал на своей машине? Она же стояла у моего подъезда, а не здесь… Значит, был дома. Выходит, я сначала заехал к себе, а уже потом… Куда? Логично… Хотя какая уж тут логика!»

В дверь негромко, но настойчиво постучали.

– Входите, открыто! – автоматически, по городской привычке, крикнул Толя.

На пороге его комнаты стояла мама, в домашнем, уютном халатике и слегка замусоленном фартуке. В руках она сжимала тряпку, о которую вытирала набело пальцы.

– Сынок, скажи мне честно… Куда ты это вляпался?

От маминого вопроса, произнесенного тихим, дрожащим голосом, по спине Толика пробежала стая ледяных мурашек.

– Почему ты… так решила? Что такого?

– Отец, после твоего вчерашнего звонка словно в воду опущенный. Уже полдня буквально не разжимает губ. Сидит, думает о чем-то да тяжело вздыхает.

Толик потерял дар речи. Он резко встал и, бормоча что-то невнятное о том, что сейчас во всем разберется, пулей вылетел из комнаты на поиски отца. В доме его не оказалось. Толик на лету накинул дубленку, нахлобучил шапку и вынырнул в морозный, безмолвный двор.

4

Отец оборудовал двор с истинно немецкой педантичностью: заезд для машины и аккуратный гараж скромно притулились сбоку участка. Снегом основательно завалило деревянную беседку в глубине сада; тут же стояли вместительные качели на тросах в зимнем уборе походили на хрустальный гроб, подвешенный на цепях. Дорожки были безупречно почищены, но отца нигде не было видно. Толя направился в гараж – верное отцовское убежище, куда он прятался, когда на душе скребли кошки.

Толя скрипнул тяжелой дверью, озарив скучным светом лампочки Ильича пустующие стеллажи с банками, но бати внутри не оказалось.

– Дело приобретает совершенно криминальный оттенок, – прошептал Толик и тут же услышал, как со стороны бани глухо, словно выстрел, хлопнула дверь.

Он посмотрел на неказистое строение в углу сада, и сердце Толика ёкнуло: из трубы весело вился в морозный воздух плотный, жирный дым. Отец топил баню.

– Как же я забыл. Священный ритуал, мыться 31 декабря, но уже, видимо, без моего участия… Видимо, пельменей я и впрямь не заслужил, – бубнил под нос Толик, направляясь к бане.

На дорожке кто-то разлил воду, и она, схваченная колючим морозцем, превратилась в коварный, почти невидимый лед. Толик нелепо взмахнул руками, поскользнулся и с размаху шлепнулся на правый бок. Дубленка отчасти смягчила падение, но вбок вгрызлась тупая, нарастающая боль. Толя поморщился, потер ушибленное место, отчего боль вспыхнула с новой силой. Теперь он поднялся и, прихрамывая, вошел в баню, выпустив на улицу клубы душного, белого пара.

– Отец, ты здесь?

Из-за густых, молочно-белых клубов пара Толик стоял, как в слепой пелене, абсолютно ничего не видя. Он беспомощно вытянул руки вперед и пошел на ощупь, сделал неуверенных пять шагов и вдруг услышал сзади спокойный, глуховатый от влаги голос отца.

– Раздевайся, сынок, давай-ка прогоним хворь!

Пар слегка рассеялся, обнажив знакомые очертания, но ноги по-прежнему тонули в этой белой, ватной дымке.

– Пап, что случилось? Я вчера что-то ужасное сказал? Прости, ради бога, но не игнорируй маму… Ты же знаешь, если она всерьез расстроится – это на месяцы угрюмого молчания.

Отец сидел на некрашеной лавочке, которую они с таким усердием мастерили лет пять назад, вместе же и вскрывали лаком, пахнущим на всю округу. Батя шлепнул по собственным голым коленкам, встал, весело побарабанил по пивному животику и подошел к раскаленной двери в парилку.

– Бр-р-р, зябко! Пошли, погреемся. Да ты ни в чем не виноват, просто глаза мне открыл на то, как я раньше жил. Вот теперь думаю, как залатать свои явные косяки.

Толик решил не оставлять батю наедине с такими сумрачными мыслями, хотя сам толком ничего и не прояснил. Что же такого он наговорил по телефону отцу?

Предбанник быстро принял в свои объятия одежду Толика, обнажив на правой ноге внушительный, цвета спелой сливы синяк. «И как так умудрился? Неужели я так смачно, по-идиотски, припечатался?» Он осторожно, с искривлением мимики потрогал сине-багровый овал на ноге, открыл дверь и нырнул в обжигающую гущу парилки.

А через время вся семья уже уютно сидела за большим, ломящимся от яств столом и пила чай. Отец с матерью вели самую, что ни на есть идиллическую беседу, батя то и дело сыпал шутками, и на душе у Толика постепенно воцарялись мир. «А может, это и к лучшему, что я ничего не помню? Судя по всему, мой ночной бред пошел отцу на пользу» – мелькнуло в голове. Блаженно потирая руки, он съел очередной треугольник яблочного пирога, хотел было встать за добавкой, но телефон вежливо, но настойчиво предложил Толе остаться на месте.

– Да, я слушаю.

В ответ прозвучал женский голос с сильным, певучим, южным акцентом. И после того, как она произнесла лишь пару фраз, Толик буквально подскочил, накинул на плечи дубленку и вылетел на улицу, забыв переодеть домашние тапки.

5

На улице у дома, стоял серебристый Лексус. Он сверкал лакированным боком под зимним солнцем, как огромная хищная рыбина, заплывшая в спальный район. Пока Толик неспешно двигался по утоптанной тропинке, в его голове успел пронестись целый калейдоскоп вариантов: его сейчас похитят, начнут требовать деньги, или же он в пьяном угаре наобещал чего-то такого, отчего теперь встают дыбом волосы. Страха он, впрочем, не испытывал – лишь едкое, щекочущее нервы любопытство. Толик вышел за калитку и медленно, стараясь сохранить хоть каплю достоинства, подошел к машине.

Едва он приблизился к блестящему агрегату, как бесшумно открылась дверь, откуда хлынула на морозный воздух томная цыганская песня, и из салона, будто яркий попугай, выпорхнула женщина в пышной, цветастой юбке. «Вот этого только не хватало! – пронеслось в голове. – И этим я должен?»

Толик замер в молчании, разглядывая это фантасмагорическое явление. Голова пожилой женщины была покрыта темным платком с буйством ярких цветов, в ушах поблескивали тяжелые серьги с васильковыми камнями в снежно-белом обрамлении. Ее лицо было изрезано морщинами, словно старинная карта, – точь-в-точь как у бабушки Елизаветы, такие же жилистые и исписанные временем руки. Но дорогая, отличного покроя черная дубленка говорила не о бродячей гадалке, а о состоятельной деловой женщине. Из-под полушубка выбивался длинный, пёстрый подол юбки.

– О, сынок! Чем же отблагодарю тебя, еле-еле отыскали! Помнишь, ведь долг платежом красен, – в глазах цыганки поблескивали самые что ни на есть настоящие слезы.

Этого Толик уж точно не ожидал. Он стоял перед ней, вколоченный в землю, не в силах ни сообразить, как реагировать, ни понять, что вообще думать. Но та лишь с материнским терпением ждала, взглядом лаская его растерянное лицо.

– Уважаемая, простите великодушно, но я… я не припоминаю вашего имени, – сдавленно начал Толя.

– Меня Сара зовут, – мягко ответила пожилая дама.

– Уважаемая Сара, может, не стоит этих громких благодарностей? Ну, что там я мог такого свершить-то?

– Как что?! Ты детей моих от верной смерти вырвал! Неужели и ты пострадал? – ее глаза широко распахнулись от внезапной догадки. – Наверно, от взрыва и тебе досталось, ничего не помнишь, вай – вай… – Она резко открыла дверь и крикнула в салон: – Сёма, а ну-ка, выходи!

С другой стороны машины проворно выскочил цыган средних лет и почти бегом подошел к Саре. А та приблизилась к Толику вплотную, заглянула в самые глубины его запутанных мыслей, потом крепко, по-матерински взяла его за руку и сказала:

– Детей-то моих спас, а вот пострадал ты не от взрыва. Ты и впрямь герой, но рассказывать не стану – сам узнаешь, тебе так надо. Вспомнишь, сынок, когда пельмени с сюрпризами есть будешь. Главное, чтобы нужный сюрприз в рот попал! Сёма, доставай подарки для нашего спасителя, вполне заслужил. Я теперь молится за тебя, Анатолий, буду, сердце ты мое спас!

Семён щелкнул багажником и достал оттуда плетеную корзину, ломящуюся от заморских фруктов, два солидных темных пакета и маленькую, бархатистую коробочку, перевязанную белой атласной ленточкой.

Сара взяла эту загадочную коробочку и торжественно протянула ее Толику.

– Вот, лежит здесь то, что тебе в ближайшем будущем пригодится. Откроешь, когда сам дойдешь до сути, а пока и в мыслях не держи этого делать, иначе все пойдет по кривой дорожке. Ты вспоминай, вспоминай, да найди то, что сын мой, Рустам, тебе вручил.

Толик смотрел на цыганку, чувствуя, как разум его беспомощно блуждает в лабиринте из вопросов без ответов.

– А что ваш сын-то мне дал? Хотя бы подскажите, что это и где искать! – взмолился он.

Но Сара уже садилась в машину, лишь придержала дверь. И произнесла напоследок, бросила, словно ключ от потайного замка:

– Там, где крестов много. Найдешь, способный! – И глухо захлопнула дверь, отсекая его от разгадки.

6

Толик проводил взглядом удаляющиеся огни машины, потом беспомощно посмотрел на бархатную коробочку, что дала цыганка. Слегка ошарашенно почесал затылок, запихнул подарок в карман, поднял пакеты в одну руку, в другой обхватил корзину и направился к дому.

С неба обильно, словно кружевная занавесь, повалил снег. Пушистые, ажурные хлопья, точно фигурные хворостинки, медленно спускались на землю. Толя замер на мгновение, охваченный внезапным порывом ностальгии. В детстве он мог подолгу стоять так, запрокинув голову, ловил ртом холодные снежинки и пробовал их на вкус, похожий на свежесть и легкую сладость. «Какой же хворост печет Дед Мороз, что получаются такие узоры?» – даже в письме когда-то спрашивал. «Дедушка очень занят, у него нет сил отвечать на все вопросы детей», – мягко уклонялась мама.

Внезапно, словно вспышка, перед его внутренним взором мелькнуло воспоминание. «Вчера тоже шел снег. Девушка переходит дорогу… в белом, пушистом, как пуховый кролик, полушубке. Снежинки запутываются в ее волосах, создавая нежную, сияющую вуаль. Такую, что рука тянется открыть дверь и познакомиться…»

Яркая картинка растаяла, как сама снежинка на ладони, но, словно послевкусие от дорогого шоколада, осталось смутное, томное ощущение. «Неужели я не остановился? Не подошел? Где был тот перекресток? Но было еще светло… Значит, я ехал домой?»

Поток размышлений прервала мама. Она открыла входную дверь, от изумления всплеснула руками и поправила сбившиеся очки.

– Сынок, ну зачем же такие траты? Мы же все к столу уже купили!

– Мам, честно, это не я. Подарок нашей семье от… добрых людей, – уклончиво ответил Толик, не став вдаваться в подробности.

На кухне устроили настоящий разбор трофеев. «Подарки, достойные короля», – слегка ошеломленно констатировал Толик, но перед глазами все стоял тот же призрачный образ – девушка на пешеходном переходе в магическом ореоле снегопада. Мама то и дело ахала и охала, разглядывая съестные припасы, и то, что могло подождать, бережно убирала вглубь холодильника – до самого Рождества.

Бабушка Елизавета, вечно хлопотливо поправляя платочек, с пристрастием изучила содержимое пакетов, отобрала слабосоленый, розоватый кусок красной рыбы и попросила дочку:

– Ниночка, порежь, дорогая, рыбки на стол, сделай бутербродов.

– Мам, а хватит ли у тебя сил справиться с таким деликатесом? – не удержался от шутки Толя, нежно целуя мать в щеку.

В кухню зашла сестра Катя. Она неспешно обошла стол, любопытно заглянула под крышки кастрюль, стоявших на плите. Потом достала из корзины наливное, яблоко, помыла его и с громким, сочным хрустом откусила. Капля прозрачного сока упала на пол. Катюша смешливо вытерла рот рукой, прожевала и сказала:

– Братик, ты нужен. Пойдем, посмотришь, что там с моим ноутбуком.

– Кать, что с ним случилось? Я очень спешу.

Сестра заговорщицки наклонилась и прошептала ему что-то на ухо. Лицо Толика вытянулось. Он торопливо поднялся к ней, а Катя с уже готовым бутербродом побежала следом.

В ее комнате царил таинственный полумрак. Густые шторы не пропускали дневной свет, и только разноцветные огоньки гирлянды весело бегали по стенам, отбрасывая причудливые тени.

Толик прошел к письменному столу, где стоял ноутбук.

– Ну, и что здесь стряслось? Катерина, я повторяю, я очень тороплюсь! Мне еще миллион дел нужно успеть до Нового года!

– Тебе тут одно видеосообщение оставили, – таинственно улыбнулась сестра, откусила бутерброд.

– А почему ты решила, что именно мне? – искренне удивился Толик.