Пельмени

– Сам посмотри.

Она щелкнула мышкой, и на экране запустилось видео. На записи был пожилой мужчина в утепленной шапке-ушанке, с густыми, седыми усами, в добротном темном полушубке. Судя по дате – съемка была сегодня. Мужичок явно нервничал, некоторые слова, проговаривая по нескольку раз. Произнеся первую часть своего монолога, он медленно снял с руки меховую варежку и достал из внутреннего кармана замусоленный клочок бумаги. Мужичок четко продиктовал номер машины и назвал имя владельца. А под конец выдал фразу, от которой у Толи похолодело внутри: «Анатолий, можешь не верить, но загляни ко мне, в то место, где много крестов. Пароль ты знаешь. Я отдам ту вещь, что оставил на сохранение».

Конечно, в сети полно розыгрышей и приколов, и можно было бы списать все на них. Но номер, марка машины и имя владельца были названы абсолютно верно. Это была его автомобиль. Теперь гадать уже не приходилось – он точно знал, о каком кладбище речь. Там лежал его дед.

Толя сорвался с места словно ошпаренный. Спустившись в кухню, он,вместо того ,чтобы снять дубленку, поцеловал в щеки самых любимых женщин и быстро направился к выходу.

– Мама, бабуль, не волнуйтесь! Я обязательно вернусь к Новому году! – крикнуть он и хлопнул дверью.

7

Машина бесшумно тронулась с места и поплыла по заснеженным улицам города, взяв курс на кладбище. «Что, скажи на милость, могло занести меня вчера на погост? Неужели кого-то хоронили? Или я сам вызвался в провожатые? Хорошо хоть, сторожа можно будет спросить…»

Дороги предстали в виде снежно-грязевой каши. Не переобутые машины бессильно буксовали, создавая многочасовые, неподвижные пробки. Нетерпеливые водители отчаянно сигналили, кроя матом на чем свет стоит нерасторопных ездоков.

Толик, знавший свой город как свои пять пальцов, принялся нырять по дворам и переулкам. Вот он вынырнул на очередную дорогу, но и здесь его ждал все тот же железный затор. Нужно было проехать всего один квартал, чтобы свернуть в проулок, а там – рукой подать до кладбища. Машина встала. Толик не нервничал – он отчаянно пытался пробить стену в памяти. Но из вчерашнего дня всплывала лишь одна картинка: как он садится в машину, чтобы поехать домой переодеться на корпоратив.

Сначала он смотрел на свои пальцы, впившиеся в руль, потом поднял голову и начал вглядываться в окружение, словно ища подсказки в лицах прохожих, в чужих автомобилях, в самых обыденных уличных звуках.

Возле «Детского мира» стояли три Деда Мороза и целых три Снегурочки. Толик разглядывал девушек: их накладные парики с белоснежными прядями липли и неестественно прикрывали настоящие прически. Две из них курили, затягиваясь с видом заправских кочегаров и выпуская в морозный воздух едкие клубы дыма. Толика передернуло от брезгливости – в их семье не курили, а его собственная армейская проба так и не переросла в привычку.

И в этот момент перед глазами снова, словно наваждение, возникла та девушка в белом полушубке. Он недоверчиво протер глаза – видение растаяло, оставив лишь щемящую пустоту. «Нужно во что бы то ни стало найти ее! Она ключ ко всему этому безумию».

Машины с надрывным ревом тронулись с места, медленно и с пробуксовками поползли вперед. Соблюдая дистанцию, Толик начал по-настоящему нервничать, но вот – желанный поворот, и дорога, чистая и пустынная, побежала меж заснеженных частных домов, уводя на выезд из города, прямиком к кладбищу.

На месте его встретила небольшая, почерневшая от времени часовенка – та самая, где отпевали его дедушку, – и сторожка у входа. К машине тут же подбежали, виляя хвостами, три лохматые собаки – верные стражи этого места, всегда ждущие от гостей чего-нибудь съестного. Под оглушительный, радостный лай Толик вошел в калитку кладбищенской ограды.

Из низенького домика вышел сторож – тот самый, что был на видео.

– Приехал, родной! Не забыл дорогу, – радостно заулыбался старичок, и его лицо покрылось паутинкой морщин.

– Не буду врать, память – пусто. Помогло только ваше видео. Может, расскажете, что здесь происходило? Я был совсем не в себе?

– Да нет, сынок! Трезвый как стеклышко, – старик даже рукой махнул, словно отгоняя саму мысль. – Мне самому бутылку дорогого коньяка вручил, да с таким сожалением, мол, за рулем, нельзя… – сторож говорил, слегка оправдываясь, и снова поправил свою потертую ушанку.

– Скажите, а что именно я вам оставил? – Толик не скрывал нетерпения.

Старик вместо ответа развернулся и зашаркал в сторону сторожки. Поднимаясь по скрипучим, проваливающимся ступенькам, он невнятно бурчал на собак, успевших занять крылечко и мешавших пройти.

– А ну, пошли вон, обжоры! – крикнул он басисто, но беззлобно. – Ужин – по расписанию, еще рано!

Толик смотрел на старика и думал: «Вот жизнь – без суеты и вечной гонки. Никуда не торопится. Пожалуй, я бы и сам не прочь так пожить… Хотя бы немного. Вон этот год, под самый Новый, сколько проектов завершили, отгрузили, отправили… А у этого деда, может, и никого нет. Вот это обидно – встречать праздник в кругу лишь четвероногих друзей».

Собаки, словно понимая каждое слово, уселись у заснеженной лавочки в примерном ожидании. Дверь со скрипом отворилась, и старичок появился на крыльце с аккуратной квадратной коробкой в руках. Ни одна собака не сдвинулась с места.

Он спустился по скрипучим ступенькам и протянул коробку, завернутую в нарядную, с новогодним принтом, бумагу и перевязанную шелковой лентой. Но один угол был испачкан темно-бурыми, подсохшими пятнами. «Похоже на кровь…» – сжалось сердце у Толика, пока он разглядывал предмет, который, если верить цыганке, передал ей сын.

– Скажите, я что-нибудь говорил, когда отдавал вам эту коробку? И вообще… что я делал вчера на кладбище?

– Сынок, – старик хитро прищурился, покручивая седой ус, – если бы я сам этого не видел, ни за что бы ни поверил!

Сторож достал из кармана замятый кисет, неспешно скрутил толстую папиросу и чиркнул серной спичкой. Едкий дымок поднялся в морозный воздух белым призрачным облачком. Запах горькой махорки ударил в нос, и Толик тут же чихнул.

– Будь здоров, – прохрипел старик, и в его глазах мелькнула улыбка. – На долгие годы.

Тем временем над кладбищем один за другим зажглись тусклые желтые фонари, отбрасывающие длинные, пляшущие тени. От этого мрак между памятниками сгустился, и на душе стало тоскливо и неуютно. Лишь снег, укутавший мир в безмолвную, белую вату, смягчал гнетущее впечатление.

Толик, почти машинально, перекрестился. Сторож, прищурив один глаз, будто целился в прошлое, сделал затяжку и начал свой рассказ.

– Вчера это случилось, в аккурат перед моим вечерним обходом. Я в шесть часов территорию проверяю. Только вышел – а тут ты и подъезжаешь.

– На машине? – не удержался Толик.

– Ну, да. Хотя, ясное дело, появись ты на тройке с бубенцами, я бы и глазом не моргнул. Тут и не такое видывали. Не перебивай, ладно? Расскажу – тогда и спрашивай.

Толик послушно приложил палец к губам, давая понять, что теперь – лишь слушатель.

– Видок у тебя был… смертный. Пиджак в каких-то бурых разводах, брюки по колено в грязи, лицо – будто сажей измазано. Мне кажется, приди ко мне кто из здешних обитателей, – старик кивком очертил круг вокруг себя, – так и те выглядели бы куда презентабельнее. Ты метался по площадке, словно бес приснившийся: хлопал дверьми, что-то искал в салоне. Честно, глядел я на тебя как на порохового. Потом достал из машины эту коробку, вот эту самую, – он ткнул пальцем с пожелтевшим ногтем в сверток, – вручил мне и так, знаешь, сурово приказал: «Без пароля – никому!». Сказал, скоро вернешься… Но так и не появился. Вот я и попросил внучка записать то видео. Сработало. Единственное, кошку, что ты оставил, удержать не смог – улизнула, шельма, – старик развел руками, и в его жесте читалось искреннее сожаление.

– Какую кошку? – Толик почувствовал, как у него подкашиваются ноги.

– Как какую? Пушистая, серая в дымку, почти голубая. Только мяукала так, басисто, будто добрый кот. А еще же медведь, – вспомнил сторож, – в пакете, с красивой ленточкой. Видимо, подарок.

Он сходил в сторожку и вынес большого белого плюшевого медведя, который нелепо и трогательно болтал лапами.

– Меня вот что волнует, – Толик сглотнул ком в горле. – Ладно, подарки… но зачем? И почему именно здесь, в этом месте?

– А там, на перекрестке, авария была. Цыганская кибитка с грузовиком столкнулась. Вот эти подарки, да коробка, видимо, тебе мешали – ты на заднее сиденье цыганку с ребятишками посадил и в больницу их повез.

– Хорошо, а почему они коробку с собой не забрали? – Толик в отчаянии водил пальцами по вискам, пытаясь выжать из памяти хоть каплю логики.

– А кто его знает… Может, в суматохе. А может, ты ее по ошибке мне и сунул, все в одну кучу.

Толик окончательно запутался. Он стоял, бессмысленно хлопая ресницами, и решал для себя дилемму: искать теперь эту проклятую кошку или плюнуть и везти коробку цыганам в больницу, как просила та самая женщина. Он провел ладонью по шуршащей бумаге, и вдруг…

Перед ним, как кинокадр, возникла картина: женщина в длинной, цветастой юбке, с испуганными, полными слез глазами, судорожно впихивает ему в руки эту самую коробку, что-то горячо и бессвязно умоляя. А рядом, в разбитой кибитке, лежит без сознания темноволосый мужчина. «Вспомнил! – почти крикнул он про себя. – Не цыгане, а цыганка! Она мне ее отдала!»

– Как вас зовут-то? – очнувшись, спросил он у сторожа.

– Петя я. По паспорту – Петр.

– Пётр, – Толик говорил уже более собранно, – кошка, выходит, мне тоже потребуется. Осмотришь тут свои владения авось, найдется? – Он протянул старику свою визитку. – Вот мой номер. Очень прошу.

Они попрощались. Толик аккуратно уложил коробку на заднее сиденье, сверху, как молчаливого попутчика, усадил белого медведя, развернулся и поехал в сторону городской больницы. Машина вновь нырнула в снежную кашу, разрезая ее темным клином.

8

Впереди сквозь кружащуюся снежную крупу, показались долгожданные таблички с красным крестом. Еще несколько метров – и он на месте. Парковка перед больницей была пустынна и призрачна: те, кого выписали на праздники, уже дома, а вечерние посещения давно закончились. Толик вышел из машины и почти бегом направился к дверям приемного покоя.

Массивная железная дверь была заперта. Он нажал на звонок и стал ждать, переступая от нетерпения. В освещенном окошке он увидел, как из-за стола медленно и величественно, словно линейный корабль, поднялась тучная фигура медсестры и неспешно поплыла к выходу.

Дверь со скрипом отворилась, и на Толика пахнуло густым, антисептическим воздухом, пахнет больницей – сладковатым йодом, хлоркой и чем-то незримо грустным. На пороге стояла внушительных размеров женщина, которая буравила его пристальным, изучающим взглядом. От этого взгляда стало не по себе, и Толик инстинктивно отступил на шаг назад. Он лихорадочно соображал, как спросить у этой грозной крепости о вчерашних цыганах, но та опередила его.

Неожиданно женщина широко шагнула вперед, с легкостью, не соответствовавшей ее габаритам, сгребла Толика в охапку и, подняв в воздух, принялась трясти в объятиях, словно медведица – нерадивого медвежонка.

– Поставьте меня на землю, я высоты боюсь! – выпалил он первое, что пришло в голову, задыхаясь от сдавливающих объятий.

Женщина послушно, но с некоторым сожалением, опустила его на пол и, не удержавшись, с грохотом похлопала по плечу, приговаривая хрипловатым голосом:

– Вот это мужик! Настоящий герой, чего уж там!

От такой неожиданной и мощной похвалы грозная медсестра вдруг стала выглядеть в его глазах почти симпатичной. Ее пышные, соблазнительные формы могли бы, он был уверен, сразить наповал добрую половину мужского населения города, а искусно уложенные завитушки мягко ниспадали на плечи, смягчая мощь шеи. Вкус, что и говорить, у дамы был отменный – из-под медицинского халата выглядывало элегантное платье, умело скрывающее полноту.

– Да какой я герой, что вы! – перевел дух Толик, все еще чувствуя, как хрустят ребра.

Но женщина не унималась и громоподобно крикнула вглубь коридора:

– Света! А, Свет! Иди-ка сюда, погляди, кто к нам пожаловал!

Из дальнего кабинета донесся мелодичный, уставший голос:

– Что, Дед Мороз с подарками?

– Лучше! Беги сюда, пока его у нас опять кто-нибудь не утащил!

Толик не понимал ровным счетом ничего, но жажда, наконец, прояснить свою судьбу приковала его к месту. Наконец, появилась Света – худощавая, с серыми глазами за толстыми стеклами очков. Она поправила оправу и внимательно, будто изучая редкий экспонат, разглядывала Толика.

– Молодой человек, да вас просто не узнать! – изумилась она. – Вчера вы были похожи на бомжа в дорогом костюме – грязный, помятый… Страшно было смотреть! – И она снова важно поправила очки.

– Дорогие женщины, ну скажите же, что я вчера натворил? – взмолился Толик, чувствуя, как драгоценные минуты до Нового года тают на глазах. – Я ведь цыган привозил… Мужчина тот хоть жив?

– А, так это вы тот самый… – просияла Света. – Да жив-жив ваш цыган, чего с ним будет! Его заштопали, ногу в гипс «замуровали». У жены его – сотрясение, легкое. Детей бабушка забрала. Все у них в порядке, благодаря вам!

– Вот, мне нужно передать им эту коробку, – обрадовался Толик. – Поможете пройти?

Тучная медсестра, Люда, принесла бахилы и с такой материнской нежностью вручила их Толику, будто снаряжала в дальний путь.

– А своего-то брата навестить не хочешь? – подмигнула она ему.

– Брата?! – Толик остолбенел, и ноги его снова стали ватными. – Какой еще брат? У меня здесь брат лежит?

9

– Брат? – Толик смотрел на медсестер с неподдельным изумлением. – У меня один-единственный брат, здоровый как бык, и он сейчас дома. Даже двоюродных нет, вот так мне на роду написано – куковать в окружении сестер.

Анатолий с трудом переставил ноги, сделал глубокий вдох, будто готовясь к прыжку в бездну, и заявил с решимостью:

– Понимаете, я сначала должен отдать коробку. Это – самое важное дело на свете! А потом хоть к брату, хоть к марсианину.

Люда осталась на посту, а Света повела «героя» по бесконечным, пропахшим антисептиком коридорам городской больницы. Поднявшись на третий этаж, она указала на дверь с грозной табличкой «Реанимация».

– Ваш брат там. Заглянем к нему потом, после цыган.

«Мой брат… в реанимации? Что за бред? Неужели я вчера нашел какого-то потерянного родственника? – в голове у Толика пронеслись самые невероятные предположения. – Что это за день такой? День безумных открытий!»

Наконец, они вошли в палату. У стены справа лежал смуглый, черноволосый мужчина с ногой, закованной в белоснежный гипс до самого бедра.

– С наступающим Новым годом! – тихо, но тепло произнес Толик. – Желаю всем скорейшего выздоровления.

– А это, кажется, ваше, – он поставил коробку на тумбочку. – Не довез вчера.

– Хорошо, что живой остался! – прокомментировала Света. – Наш герой лично доставил. Анатолий, только ненадолго, а то к вашему брату можем опоздать.

Медсестра вышла. И в тот момент, когда Толик встретился взглядом с больным, память ударила как обухом по голове.

Яркая, шумная, ужасающая картина встала перед глазами: две искореженные машины, перевернутая кибитка, и испуганная лошадь, бешено рвущаяся из упряжи. Крики, дым, искры. Он вытаскивает сначала кричащую цыганку, потом – детей. Женщина хромает, но, повинуясь его властным крикам, отходит подальше. А он кричит, перекрывая гам:

– Прочь от машин! Быстрее! Вещи бросайте!

Дети, рыдая, тянут какие-то коробки. А Толик в это время из последних сил пытается вытащить водителя. Из-под капота валит едкий, черный дым. Дверь не поддается. Тогда он ныряет через пассажирскую сторону, отодвигает водительское кресло… и слышит стон. Живой! Сантиметр за сантиметром он высвобождает ноги цыгана и вытаскивает его как раз к вою сирен скорой помощи. А потом – оглушительный взрыв, и его самого отшвыривает волной жара, он падает, чувствуя острую боль в ноге…

Толик тряхнул головой, возвращаясь в тишину палаты. Больной осыпал его благодарностями, он лишь кивнул.

– Давай знакомиться, я Толик.

– Рустам. Приятно познакомиться со своим спасителем.

– Да брось, любой бы на моем месте так поступил.

– Если родится сын – назову его в твою честь. Анатолием.

– Спасибо, – Толик смущенно улыбнулся. – Неожиданно, но приятно. Ладно, выздоравливай. И передай своей матушке, что я… еще не все вспомнил, но уже близок к разгадке.

Он пожал Рустаму руку и вышел. В коридоре его уже ждала Света, чтобы вести в реанимацию. Часы посещений, конечно, вышли, но для «брата» и «родственника врача» в канун Нового года нашлась лазейка.

Спустившись этажом ниже, Света принесла из кабинета комбинезон бирюзового цвета – целый космический скафандр для входа в стерильную зону.

– Надевай, наш космонавт.

Толик достал телефон и сделал селфи на память. «Чтобы было доказательство, а то завтра опять ничего не вспомню».

Все приготовления были выполнены, руки вымыты до хирургической чистоты.

– Я готов!

– Тогда пошли, а то, хоть будь ты лично министром, больше не пустят, – с напускной строгостью сказала Света, подталкивая его к дверям реанимации.

Дверь в палату тихо закрылась за ним, и Толик замер на пороге, его словно облили ледяной водой. На больничной койке, опутанное проводами и трубками, лежало маленькое, хрупкое тельце. Аппарат искусственной вентиляции легких мерно, с шипением нагнетал воздух, заставляя детскую грудную клетку ритмично подниматься и опускаться.

В собственной груди у Толика остро кольнуло, а к горлу подкатил горький, неприятный ком. Две предательские слезы покатились по щекам сами собой. Он сделал несколько глубоких, сбивающихся вдохов, пытаясь взять себя в руки, но увиденное сжимало сердце стальными тисками и не оставляло шанса на отступление.

Личико мальчика было синевато-багровым от отеков, распухшим и обезличенным. Толик вглядывался, пытаясь разглядеть черты, но болезнь сделала свое страшное дело.

Его резко затошнило от щемящей жалости, от бессилия и нервного потрясения. Он заставил себя сделать шаг вперед, осторожно, будто боясь разбудить, взял в свою ладонь теплую детскую ручку и нежно погладил пальцами.

– Братик… – голос его сорвался на шепот, губы задрожали. – Держись… Выкарабкивайся, ладно? Я с тобой в футбол еще не играл…

В палату заглянула Света и махнула рукой, время вышло. Толик вышел, вытирая лицо и громко шмыгая носом. «Вот я брат, – с горькой иронией подумал он. – Даже имени его не знаю». Он тут же решил: спросит имя и попросит бабушку, чтобы она поставила свечу в церкви за здравие этого малыша.

Едва они вышли из отделения, Толик, с трудом справляясь с дрожью в руках, пытаясь снять защитный костюм, обратился к Свете:

– Простите… я забыл спросить, как зовут мальчика…

– Никита, – тихо и печально ответила медсестра. – Ему всего четыре годика. И такая беда…

Они молча спустились на первый этаж. Люда была занята новым пациентом. Света проводила Толика к выходу, и уже в дверях он, не в силах уйти, обернулся:

– А можно… я завтра приду? К брату?

– Хорошо, я предупрежу. Оставь свой номер.

Толик продиктовал, она набрала – и в его кармане отозвалось коротким жужжанием.

– Это мой, – сказала Света. – Запиши.

– Света… а в чем я, собственно, герой? – спросил он, чувствуя себя самозванцем.

– А ты и правда не помнишь! – в ее глазах блеснули слезы, но она улыбнулась. – Ты вчера был единственным донором с первой группой. Отдал свою кровь для Никиты. Стал ему братом, в прямом смысле. Ты его спас, теперь он обязательно выживет!

Такого поворота Толик точно не ожидал.

– Я?… Который при виде иглы бледнеет и готов в обморок упасть? – с силой провел ладонями по лицу, словно пытаясь стереть шок.

Он долго сидел в машине, не в силах тронуться с места. Время словно остановилось. Анатолий не видел снега за окном, не слышал городского шума – перед его глазами стояло опухшее личико Никиты, и он думал, думал, думал… чем еще он может помочь своему новому, самому маленькому и главному брату.

10

Недалеко от больницы из-за снежных крон парка, поплыл густой, певучий благовест. «Рядом храм… Если сам не знаешь, как помочь, – ищи ответ у Бога. Так, всегда наставляла меня бабушка».

Толик вышел из машины и пошел на зов колоколов, как когда-то в детстве.

Возле небольшого, будто игрушечного храма столпился народ и о чем-то оживленно спорил. Подходя ближе, Толя уловил обрывки фраз: «Совсем голос сорвала…», «Сердцем перенервничала…», «Говорят, вчера парня какого-то от смерти спасла…»

Анатолий поднялся по обледеневшим ступенькам, посыпанными песком, и шум голосов остался сзади. Тяжелая дверь закрылась, и его окутало теплое дыхание храма – воска, ладана и вековой тишины. Анатолий хотел спросить о чем-то у женщины в свечной лавке, но в этот момент из алтаря вышел священник. Свечница едва заметно подняла палец к губам. Толик замер осматриваясь. Высокие стены, уходящие в полумрак купола, были сплошь покрыты ликами святых и библейскими сюжетами. Трепетные огоньки свечей отбрасывали на них живые тени, навевая умиротворение и мысль, что все мирское – суета.

Благодаря Елизавете он понимал церковнославянский, но исполнить заветную мечту бабушки – увидеть его чтецом на клиросе, а то и в священническом облачении – так и не решился. «Это твоя мечта, бабуль, а не моя, – сказал Толя ей как-то. – Боюсь, мне не по силам такой груз». После этого она отступила, оставив ему выбор пути, и дорога в храм стала забываться. Но сейчас пришел ради мальчика с лицом цвета мела, один на один бьющегося за жизнь.

Едва священник скрылся в алтаре, а Царские врата тихо закрылись, Толик подошел к свечнице.

– Простите, вы не в курсе, как там мальчик… Никита? – поинтересовалась та.

– В реанимации, но состояние стабильное, – он ответил на автомате.

А потом немного помолчав, спросил.

– А вы, за какого мальчика спрашиваете?

– Как за какого мальчика? Вы же вчера рассказывали. Что мальчик, по имени Никита лежит в реанимации и нужна помощь. Мы вашу просьбу передали вчера в монастырь игуменье, пообещали помолиться, – серьезным тоном ответила свечная.

– Уже и здесь побывал, простите, ничего не помню. Вчерашний день стерт из памяти..

– Бывает, – кивнула женщина с пониманием. – От сильных потрясений память отшибает. А вы ведь ему кровь сдавали, а потом, говорят, вина выпили для сил… Мозг – загадочная штука, одному Богу ведомо, для чего это все. – Она перекрестилась. – Главное, ребенок на поправку пошел.

Толик купил свечей, прошел по храму, который изнутри оказался просторным, высоким, и поставил их у образов святых, истории про них читал и помнило его сердце. Вернувшись к лавке, он застал женщину, надевающую очки и что-то старательно записывающую в толстую тетрадь.

– Извините, что снова отвлекаю… Может, я вчера еще сообщал? Оставлял какие-то поручения?

– Нет-нет, только о мальчике. Но вам бы лучше с Еленой поговорить, с нашей певчей с клироса. Это она вас вчера помогала до дома добраться – вы еле на ногах стояли.

В душе Толика что-то екнуло. Дорога в квартиру, где спал – это хорошо, но пазл снова не сходился: он приехал в храм на своем автомобиле, а после вина должен был как-то добраться без нее. Но машина-то оказалась у дома!

– А как мне найти эту Елену?

– Увы, она сегодня не пришла, голос пропал, совсем. Оставьте ваш номер, когда она появится, я ей передам.

Толик достал визитку, жирно подчеркнул одиннадцать цифр и протянул женщине. Та, кивнув с одобрительной улыбкой, аккуратно убрала ее в ящик стола, словно запечатывая очередную ниточку его загадочного вчерашнего дня. Анатолий еще раз неспешно обошел храм, остановившись у Распятия. Он постоял в молчании, не в силах вспомнить слов молитвы. Потом все же набрался смелости и рассказал Господу о потери памяти, о Никитке и, попросив здоровья названному брату, взглянув на страдальческое лицо на кресте Иисуса Христа, извинился и направиться к выходу.

На улице у храма, уже никого не было. Он прошел через безлюдный, завороженно тихий парк, и его шаги глухо отдавались в хрустальной тишине. Подняв голову, он увидел, ночное небо, будто вымытое морозом, все усыпано бриллиантовыми искрами звезд. В ледяном воздухе чудился тонкий звон – то ли отзвук колокола, то ли сам мороз пел свою ледяную песню. «Вот тебе и погода, – усмехнулся Анатолий про себя. – Днем – снежная круговерть, а к ночи – ясно и звонко, как в сказке».

Толик запрокинул голову и медленно поворачивался на месте, пытаясь отыскать на небе знакомые очертания Большой Медведицы. Мимо него, торопливо шурша снегом, проходили люди – одни спешили домой, к теплу и уюту, другие – на ночную службу. Пар от их дыхания смешивался в морозном воздухе, создавая мимолетные, призрачные облачка, и в этом была вся прелесть наступающего волшебства.