Без права на память

Глава 1

Странные нравы в наших закрытых отдаленных гарнизонах. Молодой лейтенант еще в поезде трясется, к месту службы добираясь, а в гарнизоне уже знают: у Сидорова – лапа в штабах, у Петрова – папа в чинах, у Иванова – мама в верхах. Высшее начальство спину прогибает: мохнатей лапа, могущественней папа – спинка в большую дугу гнется и наклоняет нижестоящих – смотри, не обидь «сыночка». Еще бы! Всем хочется выбраться из Уральско-Сибирских гарнизонов в столичные места, да при этом еще и звезды сорвать чуть больших размеров, нежели те, что в данный момент сверкают.

Верхи стараются, а те, кто оказывается рядом, смотрят на такого «младенца» настороженно: кто ж его знает, что он вытворит и как потом аукнется. Ему-то что?! Его «папочка» отмажет, а тут самому приходится крутиться и звезды с неба не падают, и кашу манную на тарелочке с золотой каемочкой никто не преподнесет!

Но отдаленный гарнизон не раковина, в которой маленький моллюск обволакивает прожорливого червяка паразита своим телом и превращает его в драгоценную жемчужину. Изнеженный организм «сыночка» не приживается в грубом, здоровом теле настоящего военного коллектива, и, покрасовавшись, отторгается «дитятко» в другие «придворные» дивизии, в академии или «паркетные» части. Там ему легко и удобно в среде себе подобных.

Борис Николаевич не хотел переводить Владимира в «паркетные части», считая, что в отдаленных гарнизонах суровость быта, совместно с отцами командирами вложат в голову его сына то, что он, отец, не успел или не сумел. И гонял он «любимого сыночку» из одного «медвежьего угла» в другой, не обращая внимания на истерики жены и стоны отпрыска, в надежде, что тот одумается и будет жить по «чести и совести», совершенно отказываясь понимать, что такая воспитательная система несет в себе больше отрицательного, чем положительного эффекта.

Гарнизон, куда приехали Соколовские после очередного Вовочкиного фортеля, располагался далеко от местных поселений, в выжженной степи Казахстана. Борис Николаевич учитывая этот факт, радовался, что у сына будет меньше возможностей для соблазнов и больше воздействий и примеров настоящего армейского коллектива.

Командовал дивизией в ту пору генерал Харченко. Здоровый такой мужик, родом из Сибири, ростом под два метра, в плечах косая сажень. Служил он по чести и совести, а не за чины, звания и ордена. Всем этим обижен не был. В сорок третьем на войну ушел молоденьким курсантом, а вернулся боевым офицером. Как оденет по торжественному случаю парадную форму, на груди – иконостас! Настоящий генерал!

Жена у него была маленькая, хрупкая на вид, матершинница страшная! Вдобавок еще и курила. Говорили, что она, фронтовая медсестра, его, в то время молоденького лейтенанта, с поля боя всего изрешеченного пулями, выволокла. На фронте и поженились. Детей у них не было, но жили дружно и весело. Если в выходной или какой-либо праздник на улице раздаются переливы гармошки, все знали, комдивша развлекает общество. Выпив сто грамм наркомовских, как она говорила, комдивша брала свою тальяночку и шла на площадь у дома культуры. Площадка перед входом хорошая, от ветра защищенная. Народ собирался веселый, кто в пляс шел под звуки гармошки, кто частушки пел. Умела эта женщина завести народ на веселье. Чуть соберется человек десять, она быстро конкурс или какую-то игру организует.

У комдива свое увлечение – машины и футбол. Едва сходил снег, глядишь, он уже бегает с мячиком по футбольному полю, которое по его инициативе устроили рядом с ДКРА*. Мальчишки души в нем не чаяли. Мужики вместе с ним пристрастились гонять мяч. Даже соревнования устраивали между частями.

Те, кто не любил за мячом бегать, в машинки «играть» стали. Кто собирал какой-нибудь кабриолет, кто на «Запорожце» по автодрому, построенному за гарнизоном, гонял или в гаражах возился с моторами и карбюраторами.

Заводные они были комдив и комдивша. Но, ни он, ни она никогда на сторону не бегали, семейные отношения у них крепкие были. И об этом весь гарнизон знал. По этой ли причине, или по каким-то иным обстоятельствам, но разводов и больших конфликтов в семьях как-то поубавилось.

У Вовчика в подчинении была музыкальная рота, состоящая из солдат срочной службы, да одного старшины сверхсрочника, сорокалетнего многодетного мужчины, прослужившего в этой роте более двадцати лет. Подчинялся Вовчик непосредственно начальнику политотдела дивизии, а контактировал с начальником офицерского дома культуры.

Солдаты дирижера слушали и старались его замечания выполнять. Тем более что с приходом молодого офицера в репертуаре оркестра появились современные джазовые и эстрадные номера, а не только строевые марши. Все бытовые вопросы – обмундирование, содержание инструментов, график нарядов – решал старшина.

В городке художественная самодеятельность приветствовалась. Оркестранты всегда принимали активное участие в концертах, как в качестве аккомпаниаторов, так и в исполнении отдельных номеров.

Отчего и почему многие дамы Вовку считали красавцем, кто знает. Обычный парень, но франтоват. Форму, в отличие от других офицеров, носить не любил. Едва появлялась возможность, Вовка облачался в гражданский костюм. Ни одного концерта в ДКРА не проходило без его выступления. Выходил Вовка на сцену гордо, расправив плечи, откинув голову и заученно, масленно улыбаясь. Закончив петь, стоял пару мгновений, слегка склонив голову в полупоклоне, затем, когда зал разражался рукоплесканиями, делал несколько шагов назад, вглубь сцены и, раскинув руки, словно собирался заключить в объятия всех и вся, подходил к краю рампы, склонялся в глубоком поклоне, одну руку прижимая к груди, а другой – «подметая пол». Кто-нибудь из зала обязательно кричал «Браво» и все повторялось. «Артист, наш артист, – можно было услышать, выходя из зала. Постепенно это стало кличкой для Вовки, и если говорили Вовка Артист, все знали, о ком идет речь.

И еще одно хобби было у Артиста. Любил он охмурять женщин. В городке не было ни одной более-менее симпатичной женщины, за кем бы этот ловелас не волочился. Старожилы отбивались от него как могли, когда шуточкой, а порой и угрозой.

– Вот скажу своему, что ты ко мне клеишься, он тебе голову оторвет. И как только Лилька это терпит.

– Лилька, Лилька? Что Лилька? Обыкновенная деревенская баба, а ты вон какая! – все еще на что-то надеясь, восхищенно шептал Вовка, но на всякий случай отходил в сторону, потому что не единожды получал от мужиков.

В период приезда молодых лейтенантов у Артиста начинались гастроли! Каждый вечер можно было видеть его надушенного и наряженного, с таинственной улыбкой спешащего куда-то. И часто приходилось начпо вместе с женсоветом проводить с молоденькими лейтенантшами просветительные беседы о чести семьи и верности, о трудной службе офицера и необходимом надежном тыле, семейном очаге. В такие периоды он просил комдива отправить в какую-нибудь командировку дирижера.

– Да куда я тебе этого трубодуя отправлю! Где он нужен и к чему приспособлен? Твои это обязанности воспитывать личный состав! Вот и воспитывай!

Начпо, почесывая затылок, уходил и приглашал к себе на беседу Вовчика. Наученный прошлым жизненным опытом, дирижер, ухмыляясь, на все вопросы отвечал: «Не знаю, не был, не замечен!». Морщась, как от застаревшей зубной боли, полковник вынужден был отпускать прохвоста.

– Иди отсюда, святой, мать твою! Глаза б мои тебя не видели! Допрыгаешься, точно допрыгаешься! Оторвут тебе мужики все твои колокольчики и на люстру повесят, для назидания потомкам!

Вовка на время притихал, вновь с рвением муштровал свой оркестр и расширял репертуар.

В компаниях Вовку не любили за эти его отличительные качества, и приглашали только благодаря Лиличке, или, как звали дети, Лилии Ивановны, которую просто обожали все, от мала до велика.

Глава 2

Яркий солнечный лучик скользнул по столу, отразился в хрустальных ребрышках массивной чернильницы и мягко улегся Светлане на тетрадь. Женщина оторвалась от письма и посмотрела на окошко. Окно как окно. Легкий летний ветерок, влетая сквозь открытую створку, колыхал, играясь, листья буйно разросшихся комнатных растений, уютно пристроенных на подоконнике в красивых кашпо. В такт листикам величественно покачивалась кипенно-белая кисейная штора. На ветке куста сирени, росшего под окошком, деловитый воробей расторопно чистил свои перышки, совершенно не обращая внимания на молодую женщину. «Ишь ты, какой чистюля! – Усмехнулась про себя Светлана. – Точь в точь как мой Владик. Только зеркала не хватает».

Владик, сын, отдыхал на каникулах во Владимире у бабушек и дедушек, которые обожали своего единственного внука. Светлана скучала по сыну, но, что поделаешь, в связи со всеми неожиданными проверками, тревогами и прочими обстоятельствами, командование мужа в отпуск не отпускало, а значит и она не могла уехать из гарнизона. Отпуск они всегда проводили вместе.

С Левушкой они знакомы с раннего детства. Как смеялась мама Левушки, они поженились еще сидя на горшках, в яслях. И это в какой-то степени соответствовало действительности. Их родители жили в одном доме, на одной площадке и работали на одном и том же заводе. Отец Светланы был парторгом завода, а отец Левушки работал начальником одного из цехов. Так уж получилось, что когда от завода выделили землю под дачные участки, то и дачи у них оказались рядом.

Светланка росла хилым, болезненным ребенком. Лева, крепкий, спортивный мальчик, с детского сада привык защищать и опекать соседку. А когда подросли и пошли в школу никто не удивился, что он носит портфель девочки, завязывает ей шарфик, и следит, чтобы не забыла дома варежки. Долгое время учителя считали, что дети родственники – брат с сестрой. Да и сами они себя так ощущали. Порой ссорились, мирились и даже дрались. Но это между собой. А стоило хоть кому-либо обидеть Светланку, как Левка тут же отвешивал обидчику такого тумака, что тот не только сам зарекался, но и других предупреждал: «Вы Светку не троньте, Левка голову оторвет». Светланка, увидев, что в мальчишеской драке достается ее другу, визжала так, что все взрослые в округе сбегались на помощь девочке. Поэтому при любой драке, если раздавался крик: «Атас! Светка на горизонте!» – мальчишки разбегались быстрее, чем при появлении милиционера.

После окончания восьмого класса, Лева вдруг решил пойти учиться в техникум. Его отговаривали все. Учителя утверждали, что мальчику просто необходимо получить полное среднее образование и поступать в институт, тем паче, что учеба дается ему легко. Друзья и одноклассники сокрушались – с кем теперь гонять в футбол, и кто заменит капитана школьной команды. Родители говорили, что недоучек в семье не было и не должно быть. Лева разумно возражал.

– Я учебу не бросаю. Окончу техникум, познакомлюсь с профессией технаря и, если понравиться, пойду учиться в технический вуз.

– Тебе хочется узнать, как работает слесарь с токарем? Хорошо, я это устрою, – сказал умный и рассудительный папа и на время каникул пристроил сына работать на завод.

Лето мальчишка проработал, а осенью со всеми одноклассниками пошел в девятый класс. Но, закончив обучение в школе на «отлично», не поступил в институт, как ни уговаривали родители, а ушел служить в Армию.

Через год службы парень сообщил родителям, что написал рапорт на поступление в военное училище. Отец поворчал-поворчал и согласился.

– Офицер – тоже мужская профессия!

– Да как же так, Яша? Это он всю жизнь будет где-то вдали от дома скитаться!

– Ты, мать, не реви! Не на войну проводила! В армии тоже умные люди нужны. А мы, я надеюсь, мозги ему правильно вставили. Главное, чтобы честно долг свой выполнял, чтобы нам перед людьми не краснеть. А где он себя проявит, это уж ему решать.

– Так-то оно так, Яша. Да ведь один он у нас.

Светланка в это время училась на втором курсе института. Перед уходом Левки в Армию они просидели до самого утра на лавочке в соседнем сквере и впервые тогда поцеловались, впервые парень прошептал ей на ушко заветное словечко: «люблю», а она ему – «буду ждать»! И она ждала. Писала письма в перерывах между лекциями и хранила его послания в шкатулке, которую когда-то, в классе пятом или шестом, мальчика сам смастерил на уроке труда и подарил на восьмое марта.

О своих раздумьях и решении стать кадровым военным Левка первой написал Светлане. Кто из девчонок не мечтал видеть рядом с собой мужественного офицера, летчика или моряка! Это так романтично, так возвышено! «Жди меня и я вернусь!» Ах, девочки, девочки! Если бы вы знали, какой это труд, какая это обязанность быть женой офицера!

Воробей вдруг насторожился, притих, а затем вспорхнул и улетел. «Опять Тимофей на охоту вышел, – усмехнулась про себя женщина, и уже собралась было выглянуть в окошко, чтобы отругать толстого полосатого кота, любимца всех клубных сотрудников, но тут после короткого стука в дверь, вошел дирижер гарнизонного оркестра.

– Разрешите, СветОчейМоих, войти!

– Входите, – Светлана досадливо нахмурила брови. К удивлению многих ей не нравился этот красивый щеголь. – Я пригласила вас, чтобы обсудить некоторые детали завтрашнего мероприятия.

Светлана объясняла офицеру, как и что предстоит сделать, а сама все пыталась отогнать невольное сравнение его с котом, что взобрался на ветку и разлегся перед самым ее окном, лениво повиливая пушистым хвостом. Ироничная улыбка проскальзывала на ее строгом лице. Светлана знала блудливый характер дирижера. С его женой они дружили с первых дней приезда Соколовских в гарнизон. Лиля, миниатюрная, хрупкая женщина поражала Светлану своей эрудицией и широтой взглядов, интеллигентностью и выдержкой. Она не могла понять, почему эта умная женщина терпела измены мужа.

И поняла это только когда однажды в начале лета три подружки Лиля, Алена Микушина и Светлана решили вместе заняться рукоделием. Сергей, муж Алены, вернулся из командировки в Ригу, привез журнал «Бурда моден» и несколько ярких отрезов ткани. Все три подружки мастерски владели иголкой.

– Девочки, мне надо придумать такой сарафанчик, чтобы на море ходить! Малой всю зиму то чихал, то кашлял. Врач говорит, что хорошо бы его на морском песочке прогреть. В село ехать нет желания, мама померла, а батько совсем сказился*. Тетка пишет, всех проклятиями осыпает с амвона. Я думала, тетка обидится, а она одобрила. Даже прислала адрес своей знакомой из Туапсе, у которой можно квартиру снять. Так что, Лиля, крои мне сарафан.

– Конечно сарафан, но чтобы было все закрыто, а то кто-нибудь посмотрит на такие прелести и Серега утопит любопытного в море, – пошутила Светлана.

– Да ладно вам, девочки! Ну, есть у него маленький бзик, ревность, та мне от этого ни тепло, ни жарко! Лучше пусть меня ревнует, чем я его. Светлан, а вы, куда в этом году поедете?

– Ох, девочки, я бы с удовольствием дома побыла, с родителями. Мама пишет, отец болеть часто стал. Возраст сказывается, да война аукается. Но Левушке путевку в санаторий дают, а после санатория только домой, во Владимир.

– Лиля, а полочки сметывать или подождать?

– Пока выточки сметай, и плечевые швы. Прострочим, горловину и проймы обработаем, тогда и стачаем полочки.

– Лиля, какая ты у нас умница. Кто тебя крою научил?

– Бабушка Маня. Она считала, что девочка все должна уметь сама делать.

– Я гляжу, ты уже и Настенку учишь вязанью, а моей Машуле все бы прыгать да скакать. Вы после экзаменов поедете в отпуск или мужа задержат?

– В первых числах июля уедем.

– И где отдыхать будете?

– Я с детьми в Марьином ручье.

– Это что, санаторий так называется?

– Нет. Это название деревни, где я выросла и где мы с детьми всегда отдыхаем летом.

– Погоди, Лиля, но Владимир только вчера мне разрисовывал, как он всегда отдыхает в Крыму, и в этом году собирается туда же, – удивилась Светлана.