Феномен зяблика

Зяблик – самый многочисленный

и широко распространенный

представитель орнитофауны

Ленинградской обл. и всего Северо-Запада.

А. С. Мальчевский, Ю. Б. Пукинский

Птицы Ленинградской области

и сопредельных территорий, том 2.

Понедельник. Я в электричке. Меня уволили. Кризис. Я счастлив! Я готов горстями раздавать свое счастье!

Правда, кризис у нас странный. Как дефицит соли. Кто-то сказал, что ее нет и ее не стало… А про кризис все наоборот. Объявили, что он есть,… и… наши денежки потекли в чьи-то банки. Спасать банковскую систему. При этом количество покупателей в супермаркетах не стало меньше, кто ездил два раза в год заграницу, продолжают ездить с той же регулярностью. Профессионалы рабочих специальностей, уволенные как бы из-за кризиса, легко находят новую работу. Но это не про меня. Я менеджер по логистике, и я не ищу работу. Я ищу выход. Или исход? В чем разница – пока не знаю. Но мне хорошо. Пока хорошо. Я свободен.

Когда мне исполнилось ровно 30… с хвостиком, кто-то из друзей на дне рождения после обычных банальных пожеланий типа «чего самому хочется» спросил:

– «Андрей, а что ты на самом деле хочешь?»

– Хочу быть бомжом, – выскочило из меня самопроизвольно как в поговорке воробей, которого уже не поймать, и пришлось объяснять. – Не в смысле городского бомжа у помойки, собирающего бутылки. А как старик, живущий на Сеже.

Слухи про старика слышали все – на майские мы каждый год плавали по этой реке. Фишка была в том, что живя на берегу реки в полном одиночестве, он никогда не был деревенским жителем. Большую часть жизни он прожил в городе, работал на заводе им. Ульянова, а потом бросил все и забрался в такую глушь, что если вверх по течению, то до ближайшей жилой деревни было километров тридцать, а если вниз… Деревни, конечно, были, но брошенные. Сначала людей напугали лесные пожары 72 года, потом исчезла работа, так как прекратилась торфодобыча. И довершила опустошение государственная программа укрупнения деревень, когда люди разбирали свои дома и переезжали в более крупные населенные центры. В результате за несколько лет лесной край в центре России, где люди жили веками, полностью обезлюдел. Зато появился представитель Гомо Сапиенса, который один держал оборону, поддерживал видовое разнообразие окружающей фауны.

Старик жил в землянке. Летом кочевал с козами вдоль реки. Охотно общался с проплывающими мимо байдарочниками, предлагая им козье молоко и иногда мед. Мой знакомый рассказывал, что пасека у него состояла из бортей. Это что-то типа большой дуплянки, когда из ствола очень старого дерева удаляется трухлявая сердцевина, приделывается дно и крыша. Получается примитивный улей наших предков. Старик, пожаловался тогда моему знакомому, что очень досаждает медведь, пронюхавший про пасеку. Но это было мирное и благородное сожительство, у старика не было никакого оружия против зверя, а мишка, в свою очередь, тырил мед исключительно в отсутствии хозяина.

Сам я встретил старика только однажды, когда мы с моей будущей женой спускались на байдарке вниз по течению. Дело было летом. Старик в белом балахоне и несколькими козами неожиданно возник на берегу очередного поворота и предложил нам молока. То ли он своим появлением нарушил гармонию нашего одиночества, то ли потому что я не очень люблю молоко, но беседа у нас тогда не получилась, и мы проплыли мимо. Я тогда про него ничего не знал… Или он был мне еще не интересен?!

И вот теперь я еду его искать. Конечно, можно было бы и на машине. Но машина обеспечивает иллюзию свободы до тех пор, пока едет. Стоит хлопнуть дверкой и все! Ты привязан к ней как пес к собачьей будке. Конечно, можно нарезать круг, радиус которого и будет степенью твоей свободы, но все равно ты вернешься в исходную точку. А куда мы должны всегда возвращаться? Домой? Вот пусть машина там и стоит! Чем дольше живешь, тем быстрее вода в реке. Поэтому нет никакого резона нарезать круги.

Электричка… Мелькание деревьев за окном… И я чувствую отрыв – рвутся какие-то невидимые связи: дом, семья, работа – позади, и все дальше, дальше, дальше… Встающее между деревьями солнце отсчитывает двадцать пятый кадр – начинается новый фильм, начинается новый день. И это мой фильм! Это мой день! Меня начинает накрывать…

Электричка – электрический поезд…

Мчится поезд! И я вместе с ним! Ничто не может задержать меня в прошлом – я никому ничего не должен, я исполнил все долги и выполнил все обещания. У меня больше нет планов! Я свободен! И совсем неважно, куда мы мчимся. Цель сейчас не важна, важен процесс, приносящий свободу и полет. Так можно и умереть. Это оказывается совсем не страшно, когда никому ничего не должен. Эйфория и постепенно превращаешься в дух.

Поезд. Тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук… И почему люди так боятся заранее узнать день своей смерти? Успеешь подготовиться и умрешь свободным… тук-тук, тук-тук…

Поезд – это всегда в одну сторону. Те, кому обратно, уже мчатся навстречу.

Поезд – это выход.

Или начало?

Что одно и то же. Сойдешь в «васильки», а выйдешь к «пирамидам». Но мне не к пирамидам, мне к старику. Нет, не так. «Но мне не к пирамидам, мне к Старику», – вот так будет вернее.

***

Когда я его видел первый раз, мне было двадцать с мелочью, а он был уже старик. Сейчас я сам почти старик, внуков нет, но дети уже достигли возраста, чтобы сделать из меня дедушку. Но я знаю, Старик еще есть. За это время на его территории организовался заповедник. Сначала его терпели как человека в пейзаже, но потом он срубил какое-то столетнее дерево и его поперли за пределы. Вы никогда не пробовали топориком завалить столетнее дерево, а потом еще и выгрызть из него сердцевину? Это не каждому зверю по зубам!

Идеология сохранения природы для будущих поколений – это хитрый ход людей, зарабатывающих на этом деньги. Для облегчения процесса даже партии создают. Идеалисты, примкнувшие к этому движению – идиоты? Скорее тусовщики. Им все равно, на какой идее толпиться. Отнимите у них экологию, станут националистами, тоже внешне благородная идея.

Для начала неплохо бы осознать, что человек – точно такой же биологический вид как амурский тигр. И он, как любое живое существо на этой планете, нуждается в чистом воздухе, воде и самое главное – в подходящей среде обитания, и куске жизненного пространства. Давайте не пускать его в лес, на речку, запретите ему ловить рыбу – пусть дальше бухает и вымирает.

Короче, я точно не знаю, где теперь Старик очеловечивает дикий пейзаж. Первоначальный план у меня такой: сначала электричкой до районного центра Пыра; потом на автобусе до Перерывов, крупного последнего села на реке, куда еще есть автобусное сообщение; ну а потом – потом пешком, вниз по течению. Маршрут мне известен. После окончания десятого класса мы с другом детства прошли вдоль реки пешком до самой Волги, байдарки у нас появились позже. Почему детства? Да потому что там мы были вместе, а потом уже разными дорогами… И нет в этом никакой трагедии, за каждый кусок жизни, прожитый вместе, мы должны быть благодарны друг другу, но ни к чему обязательства на будущее. Это нормально и справедливо. Глупо жить воспоминаниями и о чем-то сожалеть в прошлом. Надо строить наступающий день.

Дилеммой остается по какому берегу идти. Мы с Диманом шли по левому, по дороге, от одной деревни к другой, вернее от колодца к колодцу. Потому как кроме воды нас ничего не интересовало. Мы наполняли фляги и шли дальше. Но сейчас на левом берегу расположен заповедник, и мне надо его полностью пересечь, чтобы выйти к нижней границе. Именно там я и надеялся отыскать старика. Это самый короткий путь, и он будоражит кровь. Так как нужно опасаться охраны заповедника. На правом берегу люди никогда не селились, во всяком случае, в непосредственной близости от реки. Вдоль самого берега идет тропа, но идти по ней очень утомительно – перелезать через валежник, перебираться через прилегающие болотины, ручьи; кусты постоянно цепляются за одежду. Нет, это совсем не вариант. Есть еще какие-то лесные дороги, по ним легко идти, и они, конечно, куда-то, в конце концов, выводят – в десятках километров от реки. Мы с Диманом тоже сначала начали свое путешествие в верховьях по правому берегу. Но после последнего пионерского лагеря потеряли тропу вдоль берега и заблудились. Конечно, мы подозревали, что река должна быть слева от нас, и пытались все время, как нам казалось, поворачивать влево, чтобы выйти к берегу. Но река поворачивала по каким-то своим законам, и мы с ней разминулись. Вечерело, вокруг огромные неохватные стволы. Духотища. Ни намека на след человеческий. Мы, сырые по пояс, пёрли как танки. Нет, сначала мы пытались пересекать мокрые участки по стволам рухнувших деревьев, балансируя как акробаты. Но то ствол заканчивался раньше, чем появлялась суша, то мы, не удержав равновесие, как пупсики валились в месиво из тины и комаров. Поэтому мы решили: лучше будем двумя злыми танками. Мы очень торопились до темноты вырваться из пересеченной местности на оперативный простор. Я до сих пор помню мысль, которая родилась в тот момент: «Не удивлюсь, если сейчас из-за того дерева вылезет крокодил, но нас ничто не остановит». В конце концов, мы вылезли на дорогу и радостно загрохотали по ней траками. Уже в потемках мы вышли к какой-то деревне. Колодец оказался на самой окраине. Мы завернулись в полиэтиленовую пленку и уснули спасенными прямо у колодца. Наутро мы узнали, что ушли от реки на 23 километра.

Теперь я один и мне не нравятся крокодилы. Все – решено – буду пробираться через заповедник.

И тут я вынырнул из собственных мыслей – внешняя сторона жизни становилось увлекательной. На противоположной лавке располагались два крепких сухих старика, они сидели по ходу движения поезда. А я и две дачницы пенсионного возраста сидели напротив них. Высокий старик, сидевший у окна, видимо, был еще не старик, а просто мужчиной пожилого возраста. Судя по отсутствию рюкзаков, корзин и обрезков горбыля, стянутых проволокой, дачником он не являлся, а был обычным сельским пенсионером. Я сразу решил, что он бывший комбайнер. А вот второй, сидевший с краю, выглядел как древнегреческий мыслитель. Правда, я их всегда путаю с еврейскими царями до нашей эры, и мне в этом вопросе верить нельзя. Старик лет семидесяти или больше. Лицо все испорченное морщинами и складками. Серебристый, густой, торчащий ершик на голове придавал ему вид учителя физкультуры в отставке, но глаза… Глаза, как через замочную скважину смотреть на звездное небо! Ничего не видать? Так и я ничего не видел. Но мой взгляд в его глазах не останавливался, а уходил куда-то дальше. Но это была не пустота глаз слепого, это была Вселенная. Она кипела, бурлила и искрилась. Наверное, еще и размножалась, но я постеснялся рассмотреть.

– Заметил, какая краля напротив тебя? Ты чего теряешься то? – двинул соседа плечом старый комбайнер.

– Я-то заметил,… а она не суетится, – спокойно ответил философ, но глаза его засверкали.

«Да, с таким мужчиной интересно жить»,– сказала бы моя жена.

Обе женщины рассмеялись, но кто из них краля я определить не мог, так как сидел с краю, у самого прохода.

– Суетиться поздно, мы уже приехали. Пока мальчики! – сказала одна из них, игриво помахав рукой в сторону старых пикаперов. И действительно, старые кошелки подхватили свои… кошелки и направились к выходу.

– Вот так всегда, – пробурчал шутливо им вслед потомственный комбайнер, – сначала позыркают глазенками, а потом делают ручкой, как ни в чем не бывало. Шлюхи! Женщины легкого поведения! Динамо!!!

– Спартак! – подхватил философ, видимо, чтобы сгладить грубость сладостного слова «шлюхи».

– Зенит – чемпион! – добавил я до кучи, чтоб беседу поддержать.

– А вы, молодой человек… Кстати, как вас зовут? Не путайте секс со спортом! – сказал назидательно «Седой ершик». Я чуть с лавки не сполз, а мои глаза на лоб. Очень мне хотелось выяснить из какой же тогда оперы Спартак? Старикан откровенно стибался, и при этом у него из глаз просто сыпались искры веселья. Вагон электрички озарялся этими искрами.

Я представился.

– Пифагор Соломонович, учитель словесности, – ответил он и протянул мне руку.

Я снова заерзал на лавке – похоже каша из царей и математиков не только у меня в голове. Пенсионер-тракторист у окна покосился на соседа.

– Михаил, – сказал он просто и тоже пожал нам руки. Маленький, временный, однополый коллектив был сформирован.

Я решил воспользоваться сложившейся ситуацией.

– Отцы, – сказал я, – простите ради бога за бестактный вопрос. Я им давно мучаюсь и стесняюсь спросить, просто не у кого было. До скольки лет хочется? Сколько мне еще осталось…

– Пока живешь, так и хочется, – тут же ответил Михаил и пробурчал, – только ведь не даст уже, проверено, как не проси… Баловство, говорит.

– Да, когда мы женимся, наши невесты еще только в первый класс должны идти, а мы не хотим так долго ждать, вот и образуется несоосность. Пони и мустанг, – задумчиво сказал Соломон Пифагорович.

Я представил себе душераздирающую картину: то ли мустанг не попадает; то ли пони не дотягивается, хотя и пытается взбрыкивать.

– Но я с вами не согласен, Михаил. Вы рано опустили руки… Прошу прощения, я хотел сказать, сдались, – продолжал Пифагор. – У вас, наверное, есть дети?

– Есть, две дочери, уже взрослые.

– Очень хорошо, мой друг. Пол ребенка, это не случайность. Дочери рождаются у тех мужчин, которые могут удовлетворить женщину, и наоборот.

– Наоборот, это как? – буквально в один голос воскликнули мы с Михаилом.

– Нет, если совсем не можете, – рассмеялся наш Соломон, – то дети могут быть любого пола, но только приемные. Я о другом. Если доставил женщине удовольствие, а уж потом кончил сам, будет дочь, а если: сам да, а она нет, жди сына.

Наш комбайнер обалдел, ошарашено посмотрел на «царя Соломона» и ушел в прошлое. А я привел, тут же всплывшие в памяти, аргументы в пользу теории. Правда, из жизни коз.

После того как я окончил университет, я и орнитология стали развиваться разными путями. Я пас коз в свободное от работы сельским учителем время. Но и она, без меня, по-моему, тоже скучала. В то время, я и узнал о методике определения будущего пола потомства козла и козы. Смысла в этом никакого, потому как ни розовый, ни синий бантик козленку ни к чему. А влиять на исход встречи будущих родителей зоотехники так и не научились, только подметили интересный факт при скрещивании.

Пифагору Соломоновичу, мой сексуальный рассказ про особенности спаривания коз не особо понравился. Или он это уже все знал, или не нуждался в каких-либо доказательствах своей правоты. Поэтому он тут же рассказал нам анекдот. Старый, но аккуратно завернутый в тему.

***

Новый русский решил поднять, в конце концов, сельское хозяйство в стране. Купил за границей породистую свиноматку по цене шестисотого мерседеса. Поселил ее в хлев, отстроенный по последнему слову западной мысли, и стал ждать поросят. Время идет, музыка в хлеву играет, а поросят все нет. Обратился за советом к местным мужикам, что делать. Ну, те говорят, сажай свинью в тачку и вези к хряку. А иначе поросят не жди.

Делать нечего, затолкал Новый русский свинью в тачку и повез за 30 верст в соседнее село к хряку.

На следующее утро встает, все тело болит с непривычки. Первым делом – в хлев. Поросят нет. Что делать?

Снова свинью в тачку и в соседнее село.

На следующее утро встает – спину уже разогнуть не может, но надевает тапочки и тащится в хлев. Да что же это такое? Ну, нет поросят! Снова свинью в тачку…

На третье утро встать уже не может, посылает жену посмотреть, нет ли поросят.

Жена возвращается и говорит: «Поросят таки нет, но… свинья уже в тачке».

***

Анекдот вернул Михаила в наше общество.

– А ведь ты прав, Соломон – ошарашено сказал он. – Еще в армии, я от ребят постарше услышал, что сила мужчины не в том сколько раз он сам, а в том, сколько раз он сумел женщине доставить удовольствие. И после свадьбы я всегда держал марку: сначала жену удовлетворить, а уж потом себе позволить. Вот потому-то и дочери,… а так хотелось сына.

– Зато без халтуры, – попытался я его приободрить, в душе радуясь, что у меня и сын, и дочь.

–Такая любовь механическая, потому что специально пытаешься думать о постороннем, чтобы дольше продержаться, – печально ответил он, – из-за этого может она сейчас ничего и не хочет.

– Не из-за этого, друг мой, – жизнерадостно воскликнул Пифагор Соломонович. – Я, как старый сексологоанатомопатолог, объясняю. Сначала они хотят не меньше, чем мы. Просто горят желанием и даже жаждой экспериментов. Но с появлением детей, основной инстинкт меняется. И доминировать начинает инстинкт материнства и домашнего очага. Если это не пресечь на корню, любимая превращается в клушку. Кудах-тах-тах, кудах-тах-тах, где дети, где деньги, все ли обуты, все ли одеты.

– Ну, я и говорю, что уже не даст, – грустно сказал комбайнер.

– Михаил, – с напором сказал Соломон, – рассказываю анекдот №2, позорный для учителя словесности, поэтому только ради вас. – Он обернулся, осмотрел вагон электрички и полушепотом начал. Весь вагон прислушался.

***

– Пятачок, пойдешь со мной к свинье сексом заниматься?

– Ура, Винни! Конечно, пойду! – радостно закричал Пятачок и вприпрыжку побежал вперед.

Винни-Пух потопал следом. Через некоторое время, Пятачок остановился и спросил:

– Винни, а она даст?

– Даст, даст – пробурчал Винни-Пух, – пошли.

Через некоторое время Пятачка снова охватили сомнения:

– Винни, а она точно даст?

– Даст, даст. Пошли!

И так продолжалось всю дорогу. Когда они подошли к дому Пятачка, у Винни-Пуха кончилось терпение. И он на очередной вопрос Пятачка: «Винни, а если она все-таки не даст?», ответил:

– А куда ты, свинья, нафик, денешься!

***

– Ну, Соломон… Прости Пифагор Соломонович, ты, что же меня к насилью подбиваешь? – обиделся Михаил, лицо его перекосило. – Да, мы с ней всю жизнь вместе прожили! Так не пойдет, лучше совсем никак.

– Соломоном меня весь район зовет, привык уже. Не ложится Пифагор на русский язык, а Соломон легко. Я с удовольствием побеседовал бы с вами на эту тему, она мне ближе, но сейчас, коллега, я должен вложить смысл жизни в остаток вашей жизни. Да и нашему более молодому коллеге (он пустил сноп искр в мою сторону) мы должны адекватно ответить на поставленный вопрос. «Даст – не даст», слава богу, таким ответом не является! – Пифагор Соломонович все более и более расходился. Он начал напоминать мне энергично картавящего Ильича из советского фильма: «Не надо, батенька, бояться человека с ружьем»! Если вначале два бенгальских огня искрились около его седого ершика, то теперь как будто полвагона жгло бенгальские огни, и в этом сиянии Пифагор Соломонович терял очертания и становился серебристо-прозрачным.

– Михаил, электричка уже замедляет ход, поэтому третий анекдот в ответ на вашу реплику.

***

За женщиной гонится огромный голый негр с огромным членом. Она убегает изо всех сил. Когда сил не остается она оборачивается и истерично начинает кричать ему: «Что вы хотите? Что вам от меня нужно?» Негр отступает, стыдливо прикрывает руками детородный орган, наклоняет голову и очень вежливо говорит: «Простите, мэм. Но это ваш сон».

***

Смех послышался со всех сторон, напор нашего лектора вышел за пределы первоначальной аудитории, а его попытка рассказать анекдот шепотом спровоцировала весь вагон прислушаться. Потому как самая важная информация всегда передается шепотом. Я уже представил, что Михаил сейчас встанет как Теклбери, из фильма «Полицейская академия» после признания, что он девственник, и, размахивая пистолетом: «А ну вы давайте пейте, ешьте тут», остудит любопытную аудиторию. Но притча про негра с огромным членом вообще ввергла Михаила в уныние. Однако Пифагор Соломонович не сдавался и напористо, как Ленин с броневика продолжал:

– Миша, существует сельская романтика: в стоге сена, на ржаном поле, на току, на свекольной ботве.

– На картофельных очистках, – не удержался я.

– Молчите, Андрей, с вами мы еще побеседуем. Да и что у вас кроме лавочки в парке?

– Как что?! Лифт, подъезд, пожарный балкон на 14-том этаже, последний вагон последней электрички метро, если повезет, конечно…, – список у меня был готов, но мне не дали его озвучить.

– Михаил, чувствуете, как нам с вами повезло?! Электричка останавливается, двери лифта открываются, в подъезде появляется гигантская тетка с мусорным ведром и везде запах мочи, неизвестного происхождения, и точно кошачьего …овна! А у нас: запах сена, звезды и вокруг никого… – мечтательно рисовал пейзаж Соломоныч. Начитался, блин, русской классики!

– Онанировать и дома можно, – прервал я его, слегка обидевшись за урбанистический мир.

– Да не в этом дело, где, кто и как, – примирительно сказал Пифагор Соломонович, – вернее, в этом-то все и дело! Михаил, когда вы с любимой были последний раз в стогу, а вы Андрей в указанных вами местах?

– После рождения второй дочери, может, всего разок и было, в сене то, – сказал Михаил.

– Пару раз после свадьбы, – признался я, а так хотелось соврать.

– Вот вам и ответ, други мои, кто виноват и что делать, – удовлетворенно констатировал Пифагор Соломонович, – вы загнали своих жен в замкнутое пространство, задавили кучей обязанностей, а теперь гадаете «даст – не даст». Выпустите их! Освободите от навязанной ответственности. От хозяйства. Дети пусть решают свои проблемы сааа-ми! Живите друг для друга: не ой, что-то у внучки нос сопливый, а ой, что-то ты, Мишенька, с утра не весел – не сходить ли нам сено потрусить.

– А я вроде не жаловался, – промямлил я, пытаясь выйти из-под обстрела. Но не получилось.

– Андрей, человек, который едет один, все утро бубнит себе под нос «электричка везет меня туда, куда я не хочу» (это он пропел мне хмурым голосом Цоя) и задает вопрос, на который мы тут всем вагоном ищем ответ…

Теперь уже мне захотелось помахать огромным пистолетом – вы тут пейте, ешьте и пяльтесь в окно! Но тут я увидел лицо нашего потомственного комбайнера, пробирающегося к выходу. Он был счастлив! Невероятно! Несколько минут назад это был совершенно подавленный человек, которого, как мне казалось, пилил Соломон, наставляя на путь истинный. Теперь он сам светился как Соломон! Я не мог понять, чем вызвана такая перемена. То ли он получил истину, и теперь знает, как трусить сено? То ли оттого, что я, при попытке покинуть поле боя оказался единственной мишенью, а он вообще тут ни при чем?

Я немного успокоился, когда Пифагор Соломонович при прощании выдал Михаилу бескомпромиссное ЦУ: «У тебя запущенный случай. Вези жену к морю, там посуда-дети-поросята ее не догонят». Иначе, я бы решил, что эти два сушеных перца разыграли спектакль специально для меня.

Вместе с нашим другом механизатором сошло большинство аудитории, кроме нас с учителем словесности осталось человек пять или шесть размазанных по вагону в соответствии с законом случайных встреч.

Этот закон открыл я, но до сих пор не могу его сформулировать. Почему-то не выходит кратко.

***

Когда живешь в контрапункте с остальным обществом (все на работу – ты с работы, все с дачи – ты на дачу), степень твоей свободы возрастает, а встречи становятся интереснее и совсем не случайными. Непонятно? Представьте, Вы пешком пересекаете пустыню Кара-Кумы в поисках Куч-Ку-Дука… Хорошо, раз вам не нравятся Кара-Кумы, возьмите Гоби или Сахару. Лично я против Сахары – избитое название, а Гоби – горбатое, а Кара-Кумы – хоть конфеты, но вы вольны в своем выборе. Вы не переносите жару? О’кей! Вы поднимаетесь на кромку лунного кратера или спускаетесь по торосу в Антарктиде… Знать бы еще, как выглядит этот торос? Что-то среднее между тросом, торсом и трусами? Может, лучше будете спускаться по айсбергу? Эх, надо было вам сразу соглашаться на Гоби! Пар костей не ломит! Но не в этом дело! Идете вы там, где себе представили, и где никого нет и быть не может по определению. Все у вас хорошо: воды полный мочевой пузырь, кислорода целый акваланг и вязанные бабушкой шерстяные носки вместо термобелья. И вдруг, лоб в лоб сталкиваетесь с Васькой Табуреткиным! Только идиот может решить, что это случайность!

Единственно, я не совсем точно смоделировал условия, если вы в Антарктиде, то Табуреткин окажется полярником, если на Луне, то лунатиком, если на даче в понедельник – пенсионером, а если в пустыне, то верблюдом?! Кругом наши! Век бы их не видеть! Похоже у меня трудности с формулировкой закона, но я его чувствую. Суть в том, что все наши с вами встречи не случайны, только когда живешь в толпе очень трудно распознать эту неслучайность. Видимо, на кратере вулкана проще. Взять хотя бы того же Пифагора Соломоновича. Я, наконец-то, запомнил последовательность его имени и отчества.