Без сахара

Фотограф Екатерина Комова

Редактор Ольга Рыбина

Корректор Елена Зорина

© Кристина Денисова, 2024

© Екатерина Комова, фотографии, 2024

ISBN 978-5-0051-3588-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Не сахар

Вот говорят, жизнь не сахар. А моя жизнь как раз таки сахар. Про сахар, о сахаре, при сахаре, с сахаром, без сахара, по сахару, высокий сахар, низкий сахар…

Утро начинается слишком рано. Как и всегда. Даже проснувшись в одиннадцать или двенадцать часов дня, я все равно хочу спать. Спать, спать и спать. А не собираться, не ехать в переполненном автобусе, не стоять в пробке, не рисовать на хмуром лице вялую улыбку для однокурсников и преподавателей. Хотя универ я люблю. Мои воспоминания о школе состоят из нудного бормотания учителей и жуткого тиканья медленных часов, а вот в университете всё по-другому. Никакой ненужной химии, удручающей физики и непонятной математики. Здесь я не пялюсь в окно с одним наушником в ухе, спрятанным под длинными волосами, не рисую в тетрадях карикатуры и не играю с соседкой в морской бой да крестики-нолики. Здесь я правда слушаю и записываю, не пропускаю ни слова. И речи преподавателей довольно вдохновляющие. А может, так только кажется, потому что я сама выбрала, что учить. Хоть какой-то выбор в своей жизни сделала сама.

Но что-то я совсем не о том задумалась. Пора бы уже вставать.

Первым делом, едва открыв глаза, тянусь к прикроватной тумбочке за глюкометром1, чтобы измерить сахар2. Утренний показатель – один из самых важных. Можно понять, как прошла ночь и каким будет текущий день. Как на американских горках или по ровной прямой.

На автомате открываю чехол, достаю тест-полоску, прокалываю кожу на пальце, выдавливаю маленькую капельку крови и капаю на стрип, вставленный в глюкометр. 5…4…3…2…1…

5,6.

Идеально.

Настроение сразу улучшается. Если бы результат был, например, 10 или 12, я бы точно психанула, и заставить себя встать было бы сложнее. А сейчас потягиваюсь и встаю с улыбкой. Положив глюкометр обратно на тумбочку, беру шприц-ручку с коротким инсулином3. Теперь осталось придумать, что есть на завтрак и правильно рассчитать дозу.

Может быть, сварить кашу, это всего десять минут в мультиварке, но нужна пауза двадцать-тридцать минут. Не успею собраться и поесть спокойно. Можно омлет, но его я ела вчера. Тост с яйцом и авокадо: быстро, сытно, и пауза нужна минимальная.

Привычным движением ввожу необходимое количество инсулина на две хлебные единицы4, про себя считаю до десяти и откладываю ручку в сторону.

В автобусе душно и воняет потом. Не протолкнуться. Я стою у самых дверей, и на каждой остановке мне приходится выходить, пропуская людей, и затем запихиваться обратно, рискуя остаться на улице. А автобус сегодня приехал на минуту раньше, и мне пришлось слегка пробежаться. Надеюсь, сахар от этого не упадет. У меня, конечно, есть в сумке маленькая пачка яблочного сока и пара пакетиков сахара из «Макдоналдса», но как-то не хотелось бы их доставать. Я даже телефон не могу из кармана куртки вытащить, чтобы проверить время, что уж говорить о рюкзаке за моей спиной.

Как же меня раздражает общественный транспорт. Либо бежишь на уходящий автобус, либо полчаса мерзнешь на остановке. Потом стоишь всю дорогу, слушая, как какая-то телка обсуждает свою личную жизнь по телефону так, что ее слышно в другом конце автобуса. Потом зайдет компания гопников с жутчайшим перегаром, начнет что-то выяснять своими прекрасно-прокуренными голосами на чистейшем районном языке. Сладость для ушей филолога. Или того же журналиста. Боже, почему я забыла наушники? Нужно положить их в карман пальто и не вытаскивать дома никогда, ни при каких обстоятельствах.

Наконец моя остановка. Почему-то я оказалась почти в середине автобуса, так что мне приходится пробираться через толпу, расталкивая ее локтями, имея все шансы проехать дальше или остаться без рюкзака, например.

Свежий воздух радостно наполняет мои легкие. Можно вдохнуть полной грудью и насладиться звуками улицы: моторы и сигналы машин, цокот каблучков, пролетающие мимо слова – обрывки разговоров прохожих, лай собаки, плач грудного ребенка из коляски, звон кассы открытого настежь кафе. Как же я люблю город, люблю идти по его центру, чувствовать каждой клеточкой кипящую в нем жизнь. Природу с ее оглушающей тишиной тоже, но в деревне я бы жить не смогла. Неделю бы наслаждалась покоем, который медленно, но верно перерос бы в жгучую тоску на грани безумия. Нет, мне нужен шум, запах мокрого асфальта, машины, светофоры, огромные здания с миллионом одинаковых окон, тянущиеся к небу.

Я улыбаюсь. Наверное, это выглядит странно со стороны. Все бегут, спешат по своим делам, глубоко погруженные в свои мысли и проблемы. А тут идет девушка и улыбается. Одна. Просто так. Но сегодня и погода способствует улыбке. Веселое солнышко и безветрие, что в Риге бывает крайне редко, даже птички задорно щебечут. Пахнет весной. Проходящий мимо парень мне улыбнулся. Как мило! «Поделись улыбкою своей, и она к тебе не раз еще вернется». Детские песенки глаголют истину.

Мой университет находится в старинном здании, которому давно требуется реставрация. Внутри вроде ремонт и был, но снаружи он выглядит ну совсем непрезентабельно.

Сдав куртку в гардероб, сразу же натыкаюсь на однокурсницу Машку.

– Ты уже сделала философию?

– Нет. Ее же только в пятницу сдавать.

– Я начала делать, там катастрофа. Вчера два часа потратила.

Маша слишком серьезно относится к учебе и слишком часто повторяет слово «катастрофа». Задания, пролитый кофе, опоздание на две минуты, сломанный ноготь, пятно на одежде, экзамен, очередь в столовой, потерянная сережка – всё это настоящая и уже потерявшая всякий смысл катастрофа. Маша из кожи вон лезет, чтобы получить лучшие оценки и удержаться на бюджете. Она из довольно бедной семьи: папа оставил их (мама, две дочки и сын), когда младшему было всего три. Маша не любит рассказывать о себе, но из случайно брошенных фраз я знаю, что папа вместо семьи выбрал собутыльников и жизнь на пособие, подросший брат лет с двенадцати идет той же дорогой, а сестра, средняя во всех смыслах – по возрасту, в учебе, в планах на жизнь – живет на зарплату мамы, хотя ей уже больше двадцати. Маша единственная работает с шестнадцати, помогает маме и успевает быть отличницей.

– Да уж. Сегодня начну.

Надо срочно перевести тему, а то будем говорить об учебе до самой лекции.

– Привет! О чем болтаем?

Мне повезло, что нас догнала Юля. В отличие от Маши Юля меньше всего думает об учебе и всё делает в последнюю минуту.

– Мы тут говорили про философию, – успела вставить Машка, прежде чем я заговорила о другом, – ты уже сделала?

А вот это глупый вопрос. Конечно, она еще ничего не делала.

– Нет, а что там?

О нет, этого я не вынесу. Как начнет сейчас пересказывать всю последнюю лекцию, знаю я ее.

– Я вчера читала на Riga Daily, – перебила я, – что латвийскому рынку не хватает квалифицированных специалистов. Молодые люди активно уезжают, а те, кто остается, не хотят работать. А я вот уже месяц ищу подработку, желательно в журналистике, и – ничего!

– Не говори. Не рынок, а катастрофа. – Маша вздыхает. – Максимум, что найдешь – убирать офис или сидеть на кассе.

– Вам не бывает страшно? Ну вот, мы получим диплом, а дальше – что?

– Ничего, – пожимает плечами Юля. – Ищи богатого мужа. Я серьезно, начинай прямо сейчас.

– В этом ты специалист, – подтруниваю я. Юля любит рассказывать истории об интересных свиданиях, а для меня они вместо сериала.

– Пока не особо. Видимо все они уехали.

– В этой жизни приходится надеяться только на себя, – грустно подытоживает Маша, и мы задумчиво бредем к аудитории.

Глава 2. Квест диабетика

Лекция по риторике и ораторскому мастерству проходит в большой аудитории на третьем этаже. Здесь просторно, и половина мест остается свободна. Студенты сидят группами по пять-шесть человек.

Я сажусь, конечно, у окна. Если заскучаю, то можно увлечься солнечным пейзажем. Даже во время лекций во внутреннем дворике всегда кто-то есть. Курят, общаются, прогуливаются по мощеной тропинке, а я наблюдаю, гадая о чем они размышляют? Чем живут, какие у них мечты, какие скелеты в шкафу? Такое у меня странное хобби, зато не бывает скучно.

Рядом со мной плюхается Юля, потом присоединяются Марина, Оля и София. Эта троица всегда держится вместе, я вообще не помню, чтобы видела их по одной. Даже как-то раз встретила всех троих на улице в выходной.

Риторику преподает армянин-красавец Армен Ваграмович. Хотя все зовут его просто Армен. Типичный армянин, с самым типичным именем и типичным акцентом. Ему лет тридцать пять, и это самый самоуверенный человек, с которым мне доводилось общаться. Я восхищаюсь им и одновременно боюсь. Он из тех людей, кто может легко, буквально одним словом, поставить тебя в неловкое положение (а я ненавижу себя чувствовать глупо, сразу хочется убежать и долго, горько плакать). Он задает провокационные вопросы и смотрит прямо в глаза, не отрываясь и ожидая ответа. Под его суровым могущественным взглядом всегда теряешься. Чувствуешь себя маленькой девочкой, которая еще толком не научилась говорить. Забываются все слова, и кажется, что я в жизни не читала ни одной книги, не смотрела фильмов, ни с кем не общалась, не переживала ничего интересного, не жила. Вот как он это делает? С другими людьми я же нормально общаюсь. Мне нравится отвечать на вопросы преподавателей, выходить к доске с рефератом, я не боюсь поднимать руку, когда все молчат. Но на риторике стараюсь быть невидимкой. Сажусь с краю, смотрю в стол, не издаю ни звука.

Пока все рассаживаются и готовятся к занятию, у меня есть минутка измерить сахар. Ждать полтора часа до конца лекции не хочу. Надо проверить, как прошел завтрак и моя прогулка до университета.

Я уже научилась пользоваться глюкометром быстро и незаметно, под партой. Только Юля бросает быстрый взгляд, а остальные ничего не замечают. 6,2. Отлично, можно спокойно заниматься.

– Итак, на прошлом занятии мы обсудили основные принципы публичного выступления. Сегодня от теории перейдем к практике.

Ой, нет. Пожалуйста, только не вызывай меня. Только не меня.

– Вам нужно выйти и рассказать историю. Любую. На свободную тему. Про книгу, про друзей, про домашних животных, мне все равно. Никакой подготовки, только импровизация. Помните то, о чем мы говорили вчера.

Он открывает журнал. Все затаили дыхание. Как и я, молятся, чтобы перст судьбы выбрал не их фамилию.

– Журавлев. Прошу, – он жестом приглашает Колю к доске.

Остальные выдыхают, а Коля обреченно идет к Армену.

Профессор молча садится. Больше от него мы не услышим ни слова, пока Коля не закончит свою историю. Хорошо, что он выбрал не меня. Я и так уже вся трясусь от одной только мысли: стоять там под оглушающее, пугающее молчание, под взглядом сорока однокурсников. Коля держится неплохо, голос у него низкий, глубокий. Его хорошо слышно даже в самом конце аудитории.

– Кхм. В общем, история о школе, – он делает глубокий вдох, голос немного дрожит, но он старается выглядеть уверенно. Армен все так же спокойно сидит, не шевелясь, глядя вдаль. – Однажды мы с друзьями-одноклассниками решили поехать в другой город. Прогулять уроки… Дело было зимой. Мороз, все дела. В общем, сели мы на автобус…

История скучная. Они там заблудились, замерзли, по дороге домой сели не на тот автобус, были очень голодные, опоздали домой, и их ругали учителя и родители. Ничего необычного.

– Очень хорошо, – Армен встает, – учитывая, что это было без подготовки, неплохо. Но если бы эта речь готовилась заранее, то претензий было бы много. Кто может назвать ошибки?

Молчание. Никто не хочет критиковать однокурсника. Я бы не хотела, чтобы мою речь критиковали.

– Дорохова, что вы думаете?

Он смотрит на меня в упор черными хитрыми глазами. У меня подкатывает ком к горлу. Это еще хуже, чем выступать самой.

– Ну, мне понравилась история.

– Что именно понравилось? – тут же спрашивает он, едва я успеваю произнести последнее слово.

– Эммм, ну… тема… близкая каждому. У всех были похожие ситуации в жизни. – Он продолжает внимательно смотреть мне в глаза, а я не знаю, куда деть свой взгляд. – Было немного сложно следить за повествованием.

– Почему?

– Были, как мне показалось, ненужные детали…

– Например?

– Например…

Что же он там рассказывал? Я уже все забыла.

– Описания… описания магазина, например. Он несколько раз возвращался к описанию продавца и того, что они купили, хотя это, наверное, было не нужно. Потом это никак не повлияло на развитие истории.

– Хорошо. Действительно, Николай, с этими ненужными деталями вы теряли внимание аудитории. Им наскучивало, и они переставали слушать. Также помните о голосе. Вы говорили слишком монотонно. Интонируйте, добавьте эмоций, шуток, играйте с публикой. Отлично, садитесь на место.

Слава богу, больше никого к доске он не вызывает. Мы еще раз разбираем историю Коли по пунктам, и Армен дает нам задание подготовить речь к пятнице.

Следующая лекция по теории журналистики. Всё занятие мы тупо пишем конспекты. После лекции мы с Юлей идем обедать. Хотели позвать Машу с нами, но она куда-то убежала.

А меня ждет квест под названием «обед диабетика». Посчитать хлебные единицы в приготовленных в столовой блюдах очень сложно, к тому же нет времени ждать паузу. Делать укол заранее боюсь – не знаю, что возьму, может, вообще ничего не захочется. Я привередлива в еде, особенно в той, которую готовлю не сама.

Долго думать нет времени: очередь идет быстро, и сзади нервно подгоняют. Беру куриную отбивную и жареную картошку (зря, конечно) и обязательно овощной салат. Идем к свободным столикам, я выбираю тот, что в самом углу. В то время как Юля уже с аппетитом ест плов, мне нужно измерить сахар под столиком (6,6), достать шприц-ручку, надеть на нее одноразовую иголочку и сделать укол. Раньше я категорически не делала уколы в общественных местах. Только в туалетах. Боялась, чувствовала себя некомфортно, казалось, абсолютно все смотрят на меня и осуждают. Иногда даже не делала. Просто ела, а потом чувствовала себя ужасно из-за высокого сахара. Такое часто было в школе. Я стеснялась, и самым логичным решением, как только узнала о своей особенности, было скрывать. Я такая же как все, и ничего не произошло. Рассказала о приключении в больницу только одной подруге, забыв добавить, чтобы она никому не проболталась – мне это казалось очевидным. Но когда на следующий день пришла в школу, все знали. Вначале одноклассники просто пялились и проверяли, что я буду делать. Буду колоться у всех на виду? Съем конфету? Забрызгаю кровью?

Я старалась не обращать внимания, а про себя злилась на подругу. Как она могла растрезвонить? Закрывшись в кабинке туалета с размазанными по щекам слезами, случайно подслушала разговор девчонок.

– Приколи, колоться каждый день. Фу, ужас.

– Я слышала от уколов можно заболеть спидом.

– Это только у наркоманов, тут другое.

– Все равно стремно.

– Это не заразно?

Девушки ушли, а я не могла найти силы открыть дверь. Меня сравнили с наркоманкой. По сути я и есть зависимая. Зависима от инсулина, только вот это совсем не мой выбор.

Лишь спустя много лет я поняла – всем все равно. Все заняты только собой. Поэтому я спокойно чуть приподнимаю майку и быстро делаю укол в кожу живота. Никто ничего не замечает (по крайней мере, я ничего не слышу и не вижу). Начинаю трапезу с салата, это хоть немного замедлит действие быстрых углеводов5. На жареную картошку нужна пауза, но следующая лекция начнется через десять минут.

После обеда, почти опаздывая, мы все же останавливаемся у кофейного аппарата. В аудиторию заходим последними.

Вечером у меня много работы. Я живу одна в съемной квартире. Конечно, мне помогают родители и оплачивают аренду (ненавижу это, хочу платить сама, так стыдно брать у них деньги в моем возрасте). Но на продукты и остальные нужды зарабатываю сама. Пишу тупые рекламные статьи про пылесосы и бэушные ноутбуки, придумываю онлайн-гороскопы, психологические тесты и прочее. Копирайтерством много не заработаешь, но куда еще устроиться студенту? Да, можно официанткой или уборщицей, няней или продавцом, но мне не хочется. И было бы сложно контролировать диабет из-за физической активности и часто невозможности вовремя измерить сахар в крови. А фриланс – то, что нужно. Сама себе начальник, пишу в удобное себе время и в удобном месте. Надеюсь, в будущем смогу найти работу в журналистике, в каком-нибудь элитном журнале или на популярном интернет-портале. Хотя возможностей для русского журналиста в Латвии не много, да еще и какая конкуренция!

Ну а пока – реклама.

За вечер написала одну статью про туризм на Маврикии и отрерайтила статью из интернета про офшоры. Заказчик по туризму остался доволен и сразу перевел деньги на карту, а по офшорам – молчит. Надеюсь, завтра оплатит. Бывали случаи, когда не платили. Пропадали или писали – плохая работа, нам это не подходит. Но потом я видела свою статью на их сайте, а я уже никак не могла доказать, что это я написала.

Глава 3. Американские горки

Стою в огромной, длиннющей очереди у кассы. Очень хочется есть. Скорее даже жрать. Набить себя едой до отвала, до тошноты. В руках у меня колбаса, конфеты и кока-кола. Что-то мне нужно было еще купить, но никак не могу вспомнить что. Кассирша с пышной шевелюрой и кошачьими когтями вместо ногтей пробивает товар невероятно, не-воз-мож-но мед-лен-но. Каждую вещь крутит в руках, рассматривает со всех сторон, пикает и не спеша кладет на ленту. Очередь становится только больше, причем не за мной, а перед. Смотрю на женщину с полной тележкой еды. Там и полуфабрикаты, и фрукты, и два батона хлеба, штук десять булок, молоко, йогурты, а сверху стоят две большие тарелки с готовыми блюдами – котлеты с картошкой и какая-то мясная подлива с гречей. Я очень тороплюсь. Мне надо срочно купить эту колбасу. И вдруг я понимаю, что у меня нет денег. Я шарю по всем карманам, но нет ни кошелька, ни хоть одной копеечки, а резко подходит моя очередь. Кассирша шустро пробила товар и недовольно смотрит на меня. Ее лицо наливается краской и становится все больше, больше и больше, вскоре я вижу одно только лицо, краснющее и злющее, а себя чувствую совсем крохой, неповоротливым беспомощным малышом. Сердце рвется наружу, заставляя все тело трястись, колбаса смотрит на меня с ленты и ухмыляется, человеческим злобным лицом. Меня трясет неистово, почти как в эпилептическом припадке, а я думаю только о колбасе. Я хочу…

Резко просыпаюсь. Мне жарко. И холодно. Я вся мокрая от пота. Хочется пить. И есть. Спустя пару секунд понимаю, что меня всю трясет. Не только руки и ноги, но все тело изнутри. Как будто каждый орган, каждая клеточка трясется. Еще пара секунд, прежде чем до меня доходит, что у меня гипогликемия6: низкий сахар в крови. Болит голова, наполненная тяжелым туманом. Надо проверить сахар глюкометром, хотя так лень, и ведь я уверена, что он низкий. Хочется скорее поесть. Но я все же включаю свет настольной лампы, с полузакрытыми глазами прокалываю палец и выдавливаю кровь.

3,2.

Ну, конечно, не удивительно, что так трясет.

Бегу на кухню. Хочется съесть бутерброд с колбасой из сна, закусить парой-тройкой конфет, запить все это борщом и еще котлетку схомячить. Но я же знаю, что это приведет к высокому сахару утром. Сейчас, кстати, уже половина шестого – мельком гляжу на часы, открывая маленький сок. Заглатываю всю пачку за несколько секунд. Как же хочется есть. И чтобы трясучка и туман прекратились. Сон уже прошел, только огромное желание Жрать. Ладно, съем еще кусочек хлебушка, чтобы точно больше не было гипы до утра.

Лежу в постели, но меня все еще трясет. Говорю себе – спи, сахар уже поднимается, трясучка еще будет минут пятнадцать – двадцать, но сахар уже не низкий, ты спасена! Но эти мысли расталкивает хлебушек, за ним конфетки, сок, огурец, яблоко… все что угодно, любая еда сейчас будет самой вкусной на свете. Хотя на самом деле во время гипогликемии вкус еды почти не ощущается. Наслаждения точно не испытываешь. Просто набиваешь себя, как в последний раз. Организм, наверное, так и думает. Если сейчас не поем, то всё, другого раза уже не будет. Ничего больше не будет. Хочется, чтобы во рту постоянно что-то было, нужно жевать, жевать, жевать, пока не отпустит. Как только последний кусочек проглатывается, мозг тут же начинает искать варианты, чтобы еще съесть, какие еще «вкусняшки» завалялись на кухне. При этом всю трясет, очень жарко, темнеет в глазах. Трясешься, потеешь и ешь.

Ну, вроде отпускает потихоньку. Можно подумать, почему я вдруг гипанула. Какой был сахар вечером? 5,2. Надо было что-то съесть на ночь? Но тогда точно бы поднялся. Или нет? Не знаю. Ничего не понимаю. Скоро вставать…

Будильник звонит, как всегда, не вовремя. Кажется, заснула минуту назад. Первое, что чувствую, открыв глаза, – это жажда. И очень неприятный кислый привкус во рту. Выдыхаю и улавливаю запах ацетона. Затем начинает гудеть голова. Тянусь за глюкометром, зная, какой увижу результат. Говорю себе – только не психуй. 5…4…3…2…1…

13,8.

Цепь нецензурных слов.

Ненавижу так начинать день.

Хлебушек был лишним, да?

Нужно бы ввести инсулин и ждать перед завтраком час-полтора, пока сахар спустится до 7 хотя бы. Но откуда их взять? Через два часа я должна сидеть на лекции. Вообще не завтракать? Но я такая голодная. Странно, что от высокого сахара тоже хочется есть. Конечно, не так сильно, как от низкого, но все же. И хочется именно чего-то сладкого, запретного. Булочку, тортик, блинчики с медом, сникерс… Стоп. Хватит.

Ввожу пять единиц. Три на понижение, две на две хлебные единицы. Пойду приму горячий душ, может, это хоть немного поможет инсулину быстрее действовать.

После душа становится немного полегче. Беру глюкометр – 13,4. Ну, конечно. С утра вечно не дождешься понижения.

Черный кофе, цельнозерновой хлеб (последний кусок… сколько же я ночью съела?) с сыром и пара помидорок черри. До автобуса пятнадцать минут. Сахар еще высокий. Приходится есть так и надеяться на лучшее.

Перед выходом задерживаюсь у зеркала. Само лицо бледное и опухшее, а щеки красные, синяки под глазами глубиной с озеро. Волосы пушатся, не желая лежать аккуратными волнами. Вид усталый, измученный. Никакая косметика тут не поможет, особенно если ты не визажист и руки не из того места растут. Хотя как еще может выглядеть студент? А студент с диабетом?

Настроение отвратительное. Сегодня хоть наушники не забыла. Включаю Dynoro – in my mind. Громче. Чтобы не слышать даже мысли. Всё в моей голове. Все проблемы идут из головы. Так и с диабетом: не включишь голову – не справишься с ним.

Киоск на остановке весь обклеен рекламой – твой утренний кофе, лучший кофе + вкусная булочка, седьмой кофе бесплатно. Хочется капучино. На кофе с молоком мне нужно сделать одну единицу инсулина. Я на улице в верхней одежде. Не буду же тут раздеваться, оголять живот или руки. Не нужно брать кофе, говорит мне здравый смысл, но его перебивает «хочу, и все тут». «Хочу, и все тут» уверяет, что мне срочно нужен кофе, к тому же сахар итак высокий, какая разница. День испорчен, хуже его не сделать.

Пью капучино.

В автобусе, как обычно, давка. Через несколько минут дороги женщина (больше и толще меня в два раза) называет меня лошадью, потому что я случайно задела ее величество, когда водитель резко затормозил. Я закатываю глаза и отворачиваюсь. Еще прибавляю звук. Надеюсь, не оглохну, пока доеду до универа.

Зайдя, первым делом измеряю сахар. Глюкометр показывает 12,0. Стабильненько. Ввожу две единицы.

Ни с кем говорить не хочется. Останавливаюсь подальше от группы. Меня всё и все раздражают: смеющиеся девчонки, заумные разговоры парней, тусклый свет в коридоре, грязные стены с облупившейся краской, мои руки с капелькой крови на пальце, которая почему-то не перестала вытекать, желание спрятаться под одеялом на мягкой кроватке… Слушаю музыку в сторонке, стараясь поменьше цокать и вздыхать, ожидая, когда же сахар придет в норму. Повезло, что Юля снова проспала. Мы с ней хорошо общаемся и даже стали почти подругами, хотя первое впечатление о ней было не очень. Она подсела ко мне в первый день, окружив сладким цветочным запахом и непринужденной болтовней. Я старалась сосредоточиться на том, что говорила преподаватель, а однокурсница рассказывала, как ходила в новый клуб на выходных и что у нее аллергия на миндаль. Как это связано, я не поняла, потому что разрывалась между двумя голосами. На первой проверочной Юля спрашивала меня базу, которую, мне казалось, знают все со школы, а я скрывала раздражение и помогала. Но чем больше мы общались с Юлей, тем сильнее открывалось ее сердце: доброе, искреннее, отзывчивое. Она не могла пройти мимо бездомного животного и раненой птицы, участвовала в благотворительных фондах и всегда кому-то отправляла деньги, даже когда самой не хватало. Она жила в городе одна: родители остались в деревне, на пенсии, и не могли помогать дочери. Когда я призналась, что у меня диабет (через пару месяцев с первого сентября), она разозлилась из-за того, что я долго скрывала. Она настояла, чтобы я измеряла сахар в аудиториях, библиотеке, столовой – везде, когда потребуется – потому что до этого я еще стеснялась. Во многом благодаря Юле я стала смелее и смогла открыто говорить о болезни.