Космический дальнобойщик и Пылающая Звезда

Фарфоровый воздух

Что на свете случается быстрее: зима, или осень? Осень или зима? Как происходит превращение одного в другое?

Листья, которые становятся снегом, снег, который становится листьями. Однажды город сходит с ума и заключает все времена года в твоем зрачке, словно стараясь обрести бессмертие.

И в этот момент радужная оболочка становится морем, по которому кораблями плывут цветы яблони, укрытые инеем. И сухие листья их рассыпаются от соприкосновения.

Города на севере совсем не такие, как на юге. Они словно бы все время чего-то ждут, закрывают лицо бледными руками из льда.

– Миссис Унум подождите, постойте. Постойте же! – я подхожу ближе – Ах, это не Вы, это всего лишь проекция. Да, мне говорили, что Вы нынче не в наших краях. Как же я могла забыть? Как забыла? Но это красное платье Вам особенно идет. Когда юбки прикасаются к сугробам, кажется, что звучит музыка Бетховена. Но постойте, Вам, должно быть, холодно! – и я набрасываю на нее свое пальто. Одежда падает, красный цвет исчезает, и теперь только мое черное пальто лежит на белом, словно запасное крыло ворона. – Миссис Унум, куда же Вы? Где же Вы?

Я помню, как в детстве, когда мне было лет восемь, мы с моим другом Ингваром нашли скафандр и спрятали в него птичье гнездо. Мы целыми днями ждали, что вот-вот появятся птенцы, и они обязательно будут разукрашены звездами. Мы отпустим их в небо, и они полетят далеко-далеко, с каждым взмахом крыла забывая о Млечном Пути и о нас. О нас.

В мире есть какие-то вечные понятия вроде темноты, моря, весны, жемчужной россыпи молекул воздуха. И вот сейчас, когда век постмодернизма давно забыт, мы смотрим на все как на хаос, как на нелепое сочетание разнородных элементов. В нашем сердце нет порядка. Да. Нет порядка.

Иногда мне хочется найти Ингвара. Не с какой-то определенной целью, как могло бы показаться, это, скорее, движение из пустоты в пустоту, судороги в безвоздушном пространстве. И вот я представляю, как мы встретимся под тем же самым небом и я буду просто молчать. Очень долго молчать. Ведь что есть тишина если не звук?

Наши правительства сейчас озабочены только одной целью – отправить как можно большее количество людей подальше от Земли. Здесь теперь очень мало места. Но я бы сказала, что просто не хватает гармонии. Эта странная реклама "Мы знаем, где твой дом. Мы найдем его для тебя". И сотни людей, которые стоят у пунктов переселения, ожидая, что их увезут на одну из четырех колонизированных планет. Таковы приметы нашего времени. Но только есть одна тайна. Любовь – вот единственный давно забытый дом человеческой души. И нет иного.

Я с нетерпением жду дня, когда ее объявят в официальной моде на чувства. Просто для того, чтобы посмотреть как законопослушные граждане станут искать в своей памяти черты несуществующего. Но вся эта суматоха начнется не раньше, чем через два года. Должно ведь пройти время с последних показов.

Наверное, я не принадлежу к героям своего времени. Однажды кто-то даже сказал, что эти синие глаза как ягоды черники, упавшие в гипертекст из прошлого. Если бы меня спросили о том, в какой эпохе и в какой стране я хочу оказаться – я бы несомненно выбрала конец 21 века, Северный Союз. Кто-то скажет, что это весьма неспокойное время – война США с Китаем за освоение Марса, нефтяной кризис, революция в Австралии… Что же поделать, у каждого столетия свои катастрофы. Это чем-то похоже на книгу, в которой нет положительных героев. Ты не знаешь, кому сочувствовать и совершенно теряешься.

Один из признанных классиков постнеоромантизма 22 века alonso_345 однажды в своем блоге написал о том, что самое далекое и невозможное путешествие на свете – этопутешествие на космическом корабле разума во вселенную собственного сознания. Спустя годы литературные критики почему-то решат, что он намекал на наркотики.

Меня воспитывала бабушка и все детство, да и всю жизнь, я провела в маленьком городе Ойтин на севере Свободной Германской Республики. После распада Евросоюза это достаточно глухое место. Может, и к лучшему. На свете существуют лишь два типа красоты – красота простоты и красота сложности. Первая более совершенна, но ее не отыскать теперь, должно быть… А сложность – сложность повсюду. Кроме моего грустного и печального родного города. Ты идешь по его улицам и это как первое разочарование юности, когда ты узнаешь, что не все песни на свете о любви, не все жизни на свете о любви.

Я работаю корреспондентом в местной газете. Я не знаю, читает ли ее кто-то, ведь все новости сейчас можно найти в интернете, но зато многие пишут нам письма. Настоящие бумажные письма, такие, как сотни лет назад писали друг другу. Требование редактора – почту принимать только на бумаге. Сначала над этим смеялись, а сейчас… сейчас привыкли. Все письма попадают ко мне. В них много недовольства относительно каких-то городских неудобств, истории из жизни и иногда стихи. Зачастую, человека очень легко прочесть – он как неглубокая река, в которой все на поверхности. Ты можешь подойти ближе, потрогать камни, опустить руку и достать до дна. Но иногда ты видишь перед собой океан. Он укрыт листьями, ветвями упавших деревьев и прочим мусором вроде пластиковых бутылок, разноцветных оберток. Но стоит рискнуть и нырнуть глубже – ты попадешь в неведомый бесконечный мир. Новый мир, который ждал отчаянных храбрецов.

Несколько лет назад я стала собирать понравившиеся мне стихотворения из писем для того, чтобы однажды издать сборник. В газете их все равно не публикуют, да и никому они не нужны теперь, наверное… С этого и началась моя история.

Однажды долгим летним утром, когда солнце настойчиво стучится в каждое окно, я как обычно забирала почту – несколько писем, упакованных в неприметные конверты. Придя на работу, я бросила их на стол и огляделась вокруг. Подошла к большому зеркалу. На меня смотрела худощавая девушка с синими глазами и тонкими губами. Бледная, статичная. "Как же ты изменилась, Анна" – сказал бы мне какой-нибудь друг детства, увидев на улице. "Как же ты изменилась, Анна" – подумала я.

Я вновь бросила взгляд на принесенные конверты и заметила лист бумаги, сложенный вдвое, на котором с обеих сторон было что-то напечатано на машинке. Сейчас так никто не делает, ведь есть компьютеры, вероятно это что-то из прошлого, случайный отрывок послания, адресованного не мне.

Я все же решила прочесть. Клочок бумаги оказался рекламной листовкой. Приведу текст полностью:

Компания Осознанных сновидений предлагает свои услуги всем заинтересованным лицам.

Каждую секунду нашей жизни мы совершаем выбор – идем на восток или запад, поднимаем глаза, чтобы поймать взгляд случайного прохожего, или не поднимаем глаза. Роняем монету и оставляем ее лежать на земле, бежим мимо знакомого переулка, боимся конца света, бросаем любимых, не поливаем цветы. Каждую секунду любой из нас совершает выбор. Что, если бы он был другим?

Воздух вокруг наполнен миллиардами невидимых хрупких стеклянных нитей, которые ведут к тому варианту развития событий, который был бы возможен, но никогда, никогда не случится. Фарфоровый воздух.

Есть странная легенда о старых и молодых душах. Порой мне кажется, что я очень, очень стара, что я сотни раз прорастала травой, смотрела на мир испуганной птицей, глазами злодея, предателя, героя, воина. Порой мне кажется, что я знаю все на свете и ничего не может меня удивить."Фарфоровый воздух"… Как же все очевидно и просто, глупо даже. Зачем я это прочла и чем занимаются подобные компании? Они хотят продать мне варианты собственной жизни? Ведь легко сойти с ума, размышляя над тем, что могло бы произойти, но не случилось. Нельзя так надолго застывать в прошлом – есть риск стать муравьем, увязшим в смоле, которая превращается в янтарь.

Я шла по мокрой от дождя аллее и вдыхала влажный утренний воздух. Через несколько минут я очутилась перед большой деревянной дверью с круглой медной ручкой. Открыв ее, я поднялась на второй этаж и прошла в конец коридора. Так, как было написано в объявлении.

За следующей дверью я увидела серьезного молодого человека в строгом костюме.

– Могу я чем-нибудь помочь?

– Да, я Анна. Анна Айхенвальд. Я пришла по объявлению.

– А, ну что ж, присаживайтесь, Анна. Мы Вам очень рады. Как и Вы нам, только мы осознанно, а Вы… Впрочем, кто знает… У Вас, наверное, много вопросов. Я отвечу прежде, чем они будут заданы.

Наша технология абсолютно безопасна, она основана на теории вероятности. Все это не является абсолютной истиной, конечно, ничто не является абсолютной истиной. Вы рассказываете нам о том, с кем хотели бы встретиться в своих снах, мы извлекаем Ваши воспоминания, затем вычисляем контрольные точки. То есть те моменты Вашей жизни, сделав иной выбор в которых, Вы бы пришли к тому, что в ближайшем будущем встретились бы с указанным человеком. Их может быть сотня, а может быть совсем немного. Только Вы должны понимать, что и тот, кого Вы хотите увидеть, в каждом варианте развития событий будет другим. На его характер повлияют совершенно разные книги, песни, города. Это как круги по воде – мы все связаны и каждое действие любого человека на Земле творит новую историю.

После вычисления контрольных точек с помощью гипноза мы загружаем в Ваше сознание варианты развития событий до настоящего момента и их очередность для снов. Промежуток между каждым таким сновидением составляет три дня. Но помните, что ничего не предрешено и в снах Вы действуете самостоятельно. Несмотря на то, что каждый раз Вы будете спать ровно восемь часов, во сне это время может стать для Вас неделями, месяцами.

– А как я пойму, что просыпаюсь?

– Мир вокруг начнет терять цвет, запах, вкус. Вы поймете. Так вот, продолжим. По сути то, что мы предлагаем – это усовершенствованные осознанные сновидения. Это чем-то похоже на разные жизни. Только есть один побочный эффект: человек, тот самый человек, которого Вы назовете и с которым захотите встретиться, будет видеть обрывки Ваших снов. Мы сами до конца не поняли, как это происходит, возможно что-то связанное с биополем, но это происходит… – и он замешкался – Пожалуй, все.

Я помню, когда я была маленькой бабушка читала мне сказку о прекрасных глазах, которые искали на свете такие же прекрасные глаза, не нашли и сомкнулись. Коротенькая совсем сказка. И мне казалось тогда, что все очень по-настоящему, что где-то когда-то действительно это происходило. Человеку ведь нужно, чтобы все было серьезно, иначе он теряется совершенно, не понимает, где жизнь, а где игра, иллюзия.

Но даже слово теперь утратило смысл. Это ведь не оттого, что человек становится взрослее, с ним происходят какие-то немыслимые ситуации, которые делают его бесчувственным и непробиваемым абсолютно, не оттого, что много слов произносится/пишется. А отчего тогда?

Слова ведь они… Как клятвы. Неужели теперь весь мир превратился в какую-то дурную игру, где все понарошку?

Что может сравниться с ощущением того, что вот он, рядом, совершенно живой человек. Дышит даже и пар в воздухе.

Ощущением того, что скажет он какое-нибудь слово, и что бы на свете не случилось, что бы не произошло, оно останется неизменным. Все исчезнет, а слово это вечно будет.

Я думаю, все дело в том, что старый мир с его бумажными конвертами, живыми цветами и воздушными платьями никак не найдет в мире новом таких же прекрасных глаз.

И вскоре его глаза сомкнутся от печали.

– Ингвар, ты когда-нибудь видел искусственное море? В нем хранятся запасы воды, и когда идет дождь, когда очень долго идет дождь, открывают шлюзы, чтобы выпустить море наружу. Так и моя любовь к тебе. Но я не могу отпустить ее, она слишком дорога мне. Пусть лучше я живу в мире без дождя. Совершенно без дождя. Я никогда не открою шлюзы.

Я совершенно не представляла, как начать разговор и мысленно перебирала варианты. Да, пожалуй этот не так уж плох. Падал снег. Мы не виделись несколько дней и я очень скучала. На улице так холодно, ну почему же он не пришел вовремя? Кажется даже деревья продрогли и наклонились под тяжестью низкого неба. Ингвар… Какое красивое имя… Тихое, словно бы январское, имя. Так называют главных героев фильмов. Наверное, никто не задумывался о том, как тяжело персонажам кино в реальной жизни. То есть я хочу сказать… Тем людям, которые засыпают и просыпаются, ходят на работу, иногда поют, но при всем этом они как будто живут в вечной мелодраме или трагедии. Они не похожи на тех, кто их окружает: мыслят иначе, чувствуют по-другому. И все время ждут, что кто-то произнесет "Стоп, снято. Добро пожаловать в реальность". Но этого не происходит. И не произойдет.

На свете есть только одно явление по силе сопоставимое с любовью – ненависть. Эти чувства вовсе не являются полярными, как принято считать. Бывает, что мы ненавидим тех, кого любим. За то, что зависимы от них, за то, что эта зависимость почти физическая, что наша жизнь без них невозможна, как, к примеру, без легких или сонной артерии. Нам так хочется обрести свободу, ходить в одиночку, дышать во всю силу, не экономя воздух для рядом стоящего на случай наводнения или взрыва, на любой случай. Нам так хочется не бояться.

Мы вместе с Ингваром уже полгода. Я знакома с ним с детства, но так вышло, что в десять лет его родителям пришлось уехать и мы на время потеряли друг друга. И вот в августе, когда я увидела в списке поступивших в медицинский университет его фамилию, я очень долго не могла понять, откуда же я ее знаю? Он вспомнил меня сразу. Первое время мы почти сутками разговаривали. Кажется нет такой темы, которую мы бы не обсудили. Мы учились на разных факультетах, но виделись очень часто. Есть несколько лекций, которые психологи и хирурги слушают вместе. Некоторые студенты шутили, что это все для того, чтобы психологи могли вооружившись невидимым скальпелем раскроить подсознание.

Ингвар подошел почти неслышно.

– Привет, долго ждешь?

– Не знаю, ведь все относительно. Когда я сюда пришла парк еще не был таким белым.

– Ясно. Пока меня не было выпал снег.

– Ты есть всегда.

В одно холодное утро я сидела в полупустой аудитории и ждала, когда начнутся занятия. Мир за окном казался таким далеким и необыкновенным. Глаза устали от белого цвета и я решила что-нибудь почитать, но тут вошел преподаватель, шумный человек лет сорока в недостаточно выглаженном домашним роботом бежевом костюме.

– Итак, история, история последних лет. Сегодня мы поговорим о коммерческой войне между Японией и Северным Союзом, которая завершилась, как вы знаете из выпусков новостей, совсем недавно. Эта война примечательна тем, что на стороне каждой из стран воевали только иностранные наемники. То есть фактически ни одного патриота. Ни одного человека, готового умереть за идею. Вы, наверное, помните красноречивые газетные заголовки о головорезах, садистах. Общество призывало запретить участие наших граждан… Но, насколько я знаю, ничего из этого не вышло. Попробую объяснить. В социологии есть так называемая теория преобладания молодежи. В ней говорится о том, что сочетание большого количества молодых мужчин с нехваткой постоянной мирной работы ведет к большому риску войны. Как вы знаете, за последние тридцать лет это единственная война на Земле. Наша планета перенаселена, и естественно, что хорошая работа достается не каждому. Я думаю, отсюда и появилось у некоторых юношей желание стать военными наемниками. Чужая страна, чужое небо… Не знаю, насколько преувеличены слухи о жестокости таких людей. Впрочем… Впрочем вы сами можете побеседовать с одним из них. Я с удивлением узнал, что в этом году в наш университет поступил некто Вернер, Ингвар Вернер. Он участвовал в этой войне на стороне Северного Союза.

После лекции я долго ждала окончания всех занятий, если бы кто-то спросил меня, сколько я стояла у кирпичной стены возле главного входа – я бы ответила, что всю жизнь. За это время мимо прошли десятки людей с незапоминающимися лицами, и каждый, каждый человек мне казался Ингваром, любой из них мог оказаться им. Наконец тот самый знаменитый Вернер, о котором теперь говорил весь университет, отворил дверь и вышел. Я осторожно поправила волосы и подошла к нему.

– Ингвар, я буду ждать тебя сегодня в восемь. Ты слышишь, я буду очень ждать тебя.

Опустив голову, я быстро ушла, не дожидаясь ответа.

Ровно в восемь он уже стоял на моем пороге, замерзший, серьезный. Вошел, снял куртку, и в комнате запахло свежим зимним воздухом. Он молча сел в кресло и стал смотреть на меня, так, словно был очень рассержен. Почувствовав бесконечность тишины, я начала разговор.

– Сколько стоит твоя жизнь? Сколько стоит моя жизнь или жизнь того человека, шаги которого мы сейчас едва слышим за этой дверью? Одинакова ли эта цена? Как просто, Ингвар, как же просто – выживает сильнейший, не так ли? Самый сильный, у которого достаточно жестокости и решимости. Но нет сильнее слабых. Только красота их души, их нежелание противиться злу и содержат этот мир в хрупком равновесии. Но если бы хоть один из них струсил и выбрал легкий путь – взял в руки оружие и пошел завоевывать себе землю и славу… О, только эта молчаливая святая безызвестность и тишина их жизни позволяет нам с тобой дышать, просыпаться, долго идти по снегу, глядя, как под ногами тают века.

Он молчал.

– Ингвар, я не могу быть рядом с тобой, я не могу находиться с тобой в одной комнате. Я боюсь тебя. Я очень сильно боюсь тебя.

– Послушай, Анна, да, я действительно был на войне, видел много смертей и совершенно неоправданную жестокость. При желании я могу сломать каждую косточку в твоем теле несколько раз. Ты слышишь? Несколько раз. Я могу одной рукой перекрыть нужные артерии и ты сойдешь с ума. Я могу сделать с тобой все, что захочу. Но ты стоишь на расстоянии нескольких шагов и мне страшно даже прикоснуться, чтобы неосторожным движением не сделать тебе больно. Ты думаешь, что хочешь уйти, но это не так. Это не так.

– Какого цвета твои глаза? Скажи мне, какого они цвета?

– Голубые. У меня голубые глаза.

– Почему они серые? Почему они такие серые? Я ничего не понимаю…

Мы сидели в ночном кафе под бледно-апельсиновыми гирляндами, я немного нервничала и не знала, на чем остановить взгляд. Ингвар осторожно взял меня за руку.

– Послушай, какая здесь тишина. Какая здесь удивительная тишина. Иногда мне кажется, что во Вселенной обязательно должна быть планета, на которой нет музыки. И вот люди приходят друг к другу в гости и танцуют под шелест листьев или шум дождя.

– Ингвар, мне снился сон. Как будто я бегу вниз по широкой мраморной лестнице, а за мной летят стеклянные черные птицы. Они хрупкие как елочные игрушки – едва дотронешься – разобьются. И вот они долго-долго летят за мной, а я все бегу, бегу, и лестница не заканчивается. Внезапно я оглядываюсь вокруг и понимаю, что нахожусь в открытом космосе, я поворачиваюсь, а на несколько ступеней выше стоит стул, на котором сидит Миссис Унум, ты должен помнить ее, вспомни. Она сидит в красном платье и что-то шепчет. Я подхожу ближе, чтобы услышать. Оказывается, она читает стихотворение, очень красивое стихотворение, которое я почему-то знаю наизусть:

"не спрашивай по ком звонит колокол

летят проекции соколов

ловить цыплят

пока эта музыка будет тебя усыплять

бодрствуй бодрствуй

луч далекой звезды острым

лезвием

разрезает комнату напополам

где ты была

где ты была"

И когда она заканчивает – птицы падают вниз, рассыпаются на осколки, и пространство наполняется звуком разбитого стекла. Затем я просыпаюсь. Это был такой странный длинный сон.

– Я помню Миссис Унум, но только ведь она умерла давным-давно. Стихотворение мне не понравилось, оно слишком искусственное, далекое от реальности.

Принесли кофе. Я положила в чашку две ложки сахара, немного подождала, пока остынет, и сделала глоток. Кофе показался совсем несладким. Я добавила еще сахара и продолжила пить. Гирлянды почему-то начали гаснуть, Ингвар молча курил, а я глотала безвкусный кофе. Что-то определенно не давало мне покоя. Я заметила, как мужчина за соседним столиком стучал ложкой по блюдцу в такт музыке, которую я не слышала. И тут я все вспомнила. Я опрокинула сахарницу на чашку и расплакалась. "Мир вокруг начнет терять цвет, запах, вкус"…

– Просыпайтесь, Анна, просыпайтесь! Вставайте же, немедленно вставайте! – Я почувствовала, как кто-то судорожно бьет меня по щекам и открыла глаза.

– Ну, неужели… – сказал молодой человек и отошел в сторону.

– Я Вас помню, Вы тот самый парень из Компании Осознанных Сновидений. Только вот имя… Как Ваше имя?

– Грегор, я Вам его не называл.

– Грегор, что же Вы наделали, Грегор?

– Анна, Вы пришли к нам сами. Вы знали, что Вас ждет. К сожалению, я ничем не могу помочь. Готовьтесь к новому сну, встретимся через три дня.

И он ушел.

Мы все время ждем, что завтра будет солнечный день, найдется кто-то, кто будет любить нас, мир вокруг станет невообразимо хорош, нужный поезд придет на станцию по расписанию, все поезда придут по расписанию. Но завтра никогда не наступает и мы проводим свою жизнь в том самом вчера – между прошлым и будущим, неким вымышленным временем, несуществующей материей. Но только представьте, что бы случилось с вами, если бы вам показали другой вариант вашей жизни, то самое "завтра"… Я бы отдала все на свете за возможность вернуться в ночное кафе под бледно-апельсиновые гирлянды. Вымышленное ночное кафе.

Есть такая детская игра, я вам сейчас расскажу. Двое садятся напротив друг друга и смотрят в глаза, кто первый прекратит. Теоретически в нее можно играть очень долго. Но только никогда не садитесь напротив человека, которого любите. Никогда не играйте с ним. Ведь смотреть в глаза часами и ни разу не прикоснуться – величайшая пытка для тех, кто влюблен.

Я заварила крепкий чай и долго стояла, прислонившись к стене. Надела джинсовую куртку, распустила волосы и ушла гулять. Мимо проплывали таблички с номерами домов, светящаяся неоном реклама, окна, в которых горит свет… Если идти по каштановой аллее и поднять голову вверх, чтобы увидеть звезды, – они непременно запутаются между листьев и станет казаться, что звезд не существует вовсе и это только светлячки. Помню как-то давно я читала, что есть теория, будто наша планета, галактика, вселенная – все это не больше цветка в чьем-то более совершенном мире. И однажды, через много-много лет, когда будут изобретены телескопы, мощнее нынешних в миллиарды раз, мы случайно увидим, как далеко-далеко, там, где заканчивается темная материя, маленькая девочка осторожно срывает цветок…

Я сидела на искусственном пляже и строила песчаный замок. Вокруг не было ни души. Вдали слышался гул фабрик, которые работают здесь круглосуточно, солнце едва касалось города. Если внимательно приглядеться – можно увидеть другой берег. В воздухе витает множество ароматов, один из них – запах черемухи, ее совсем недавно привезли с Земли. Наверное, через несколько десятков лет здесь будут прекрасные сады.

Кто-то осторожно, но уверенно прикоснулся к моему плечу.

– Ваши документы, пожалуйста.

Я молча достала из кармана идентификационную карту и протянула ее девушке в форме.

– Хм… – Промолвила она – Айхенвальд. Мисс Анна Айхенвальд. Вы прибыли в Великую Марсианскую Народно-Демократическую Республику для того, чтобы работать, Вы наемный работник, а не строитель песчаных замков. Следуйте за мной.

– Но у меня перерыв, перерыв тридцать минут.

– Насколько я теперь знаю, Вы работаете на керамическом заводе, он в нескольких милях отсюда. Далеко, не правда ли?

– Но я бежала…

Через десять минут я уже стояла у своего рабочего стола. Мои обязанности заключались в том, чтобы вручную расписывать чашки и блюдца, через каждую сотню узор должен был меняться. Мне повезло, я прошла отбор на эту должность благодаря хорошей фантазии и неплохому вкусу. Несложно было придумывать все эти сюжеты, а ручная работа стоит безумно дорого. Я на Марсе уже два года и попала сюда совершенно случайно. Терраформирование почти завершено и здесь совсем как на Земле, только небо другое. За полтора с лишним столетия, что мы провели тут, земные ученые повысили давление атмосферы для того, чтобы вода могла находиться в жидком состоянии, увеличили температуру планеты с помощью ядерных взрывов на полярных шапках, создали искусственный озоновый слой и колонизировали поверхность Марса архебактериями. Все это защитило от солнечной радиации и позволило дышать. Но есть одно существенное отличие от Земли. Здесь только одна страна…

Жизнь – великий шутник, кто бы мог подумать… Я стою на чужой планете, расписываю чашки, из которых, возможно, будут пить люди, никогда не видевшие Земли, прекрасной Земли, невообразимой, невозможной Земли. А когда-то я мечтала стать доктором. Мои размышления прервала Джия, девушка, которая работает главным администратором завода. Она вошла и равнодушно сказала: