Мама

Глава 1

Снег большими хлопьями падал с неба. Всего за несколько часов он укрыл собой вытоптанные тропинки и утренний след от вездехода. Если бы не работники, которые отважно сражались с непогодой с помощью лопат и метел, то вечером вагон-городок казался бы заброшенным.

Те, кто не чистил снег, не остались без работы. Так, небольшая группа была задействована на площадке, где стояла техника. Пять мужчин в расстегнутых фуфайках, дыша жаром, натягивали брезент на МТЛБ1. Всего вездеходов было четыре, по одному на бригаду полевиков-сейсмологов.

Первый вездеход – «Пионер», – получивший свое прозвище за то, что был самым новым из всех, уже стоял накрытый брезентом. На втором двое работников в последний (или, как всегда поправляют мужчины друг друга, «крайний») раз проверяли исправность техники перед консервацией. «Пенсионер», или, как еще его ласково называли в лагере, «Старикашка», был самым старым вездеходом и, что удивительно, ломался меньше остальных. Третий, «Стахановец», вот уже несколько раз стараются как можно ближе поставить к первым двум. Издалека непонятно, то ли водитель уже всеми мыслями дома, то ли нарочно старается повеселить коллег, которые каждую его новую попытку встречают громким смехом:

– Петруха, да как же ты на ней полгода отработал?!

– Так я всегда с динамитом езжу, он-то меня и в тонусе держит, а сейчас пустой!

– Нет, вы, ребята, как хотите, но на следующую вахту я буду требовать нового водителя! С таким точно пропадем!

И снова взрыв хохота, который словно по волнам передается по всему лагерю. И те мужики, которые сражались со снегом, и те, кто колол дрова для бани, подключаются к их разговору, громко крича через несколько вагонов. Даже работники склада ГСМ2, подсчитывающие остатки топлива, тоже высунулись из-под навеса и с любопытством смотрят, как водитель идет на четвертый заход и снова недостаточно близко ставит «Стахановца» к двум другим МТЛБ.

Вот уже и девушки-камеральщицы, которых тоже волей-неволей пришлось приобщить к борьбе со снегом, укутанные в бушлаты, в высоких валенках и с разноцветными платками на головах, перестают расчищать вертолетную площадку и, встав поплотнее друг к другу, включаются в беседу.

– Эх, Петруха, если уж с такой большой техникой не можешь управиться, то к жене тебе точно нельзя возвращаться! – Вот и Ольга Петровна Гуляева, начальница камерального отдела, подливает масла в огонь.

Всю эту картину, опершись о перила радиовагона, наблюдает бригадир Аркадий Степанович Утесов. Это он с самого утра раздал всем указания по работе. Обычно он приструнил бы все веселье, но сейчас и сам решил вставить свои пять копеек:

– Тогда предлагаю решить на голосовании, кто пойдет к жене Петра вместо него! Все же полгода женщина ждет!

И смех снова накрыл городок. Петр высунулся из люка и старался перекричать своих коллег, но и сам не смог сдержаться.

– Да я! Я… Вот я вам! – воскликнул он, вытирая слезы о рукавицы.

Громко разносится этот чистый и искренний смех. Пролетая эхом над вагон-городком, он теряется где-то в лесу. Может быть, он оседает на сосновых иголках или впитывается в кору деревьев и сохраняется в них, как музыка на виниловых пластинках. А потом, спустя годы, подойдет какой-нибудь человек к дереву, приложит ухо поплотнее и услышит его.

«Ну вот как их остановить, этих артистов! Шутка ли, а полгода тут уж торчим. Это хорошо, что силы есть смеяться!» – с ухмылкой подумал Аркадий Степанович.

Своими мозолистыми руками он повыше поднял воротник фуфайки. Ему было приятно всеобщее веселье, но вышел из радиорубки он совсем за другим. В нагрудном кармане у него лежала та самая пачка «Беломора». Она ничем не отличалась от других таких же, кроме одного: на ее этикетке стоял большой красный крест. Пусть многие говорят, что суеверия – чушь, да и если спросить об этом Аркадия Степановича, он, безусловно, подтвердит это. Однако вот уже которую вахту он выбирает из своего запаса нетронутую пачку папирос и ставит на ней красный крест. И лежит эта пачка где-то среди вещей, а когда попадется на глаза, то бригадир говорит:

– Рано, дружок, еще пять месяцев… еще три месяца… еще неделя… завтра!

А завтра было вчера. Сегодня ее срок. Спустя сутки, в это же время, на ту самую вертолетную площадку, что чистят девушки, приземлится вертолет. И полетят домой уставшие полевики-сейсмологи, чтобы отдохнуть от этой бескрайней тайги, от болот, комаров, пауков и змей, от однотипной еды, от тряски на МТЛБ, от бесконечных просек, взрывчатки, гальванометра и осциллографической бумаги. И самое главное – от одних и тех же лиц.

Глядя на красный крест на сигаретной пачке, Аркадий Степанович вспоминал свою первую вахту на полгода.

«Что я тогда в конце сказал своему бригадиру? „Никогда больше моей ноги не будет в этой тайге!“»

А сейчас вот уже и он сам – бригадир. И это уже точно его последняя вахта. Толстые пальцы помяли папиросу и прижали в углу рта. Спичка скользнула по терке, и первая глубокая затяжка из последней пачки наполнила легкие.

«Да. Вот и моя крайняя… Кто бы мог подумать! Ну что поделать, себя можно обмануть, а вот врачей не получится».

Как бы он ни старался, но слезы сами навернулись на глаза.

«Черт его дери! Я ведь и правда буду скучать по всему этому! По вагонам, по МТЛБ, по моим товарищам и, конечно, по этому…»

И тут Аркадию Степановичу пришлось прищуриться, чтобы точно убедиться, что ему не мерещится. Прямо на краю леса Катя и Сашка лепили снеговика. Два больших снежных шара уже стояли один на другом. Оставалось только скатать голову.

«Вот ведь! Медведь меня задери!» – Бригадир «забычковал» сигарету о металлическую лестницу и, сделав глубокий вдох, сотряс морозный воздух своим громким голосом:

– Катя! А ну марш сюда!

Конечно, девочка все услышала. Такой зычный голос, как у деда, можно было услышать, даже стоя рядом с работающим вездеходом, но она даже глазом не повела. А вот Сашка забеспокоился. Больше, чем быть задранным медведем, он боялся только бригадира.

– Может, пойдем уже, а то попадет! – умоляюще сказал он своей подруге.

– Меня зовут, а не тебя! Катай скорее…

– Мне всегда из-за тебя попадает! Каждый раз!

– Я тебе говорю, катай!

Бригадир уже уперся руками в бока. Его брови собрались в кучу, разделяясь глубокой морщиной, а губы вытянулись в трубку, отчего желтые от табака усы стали щекотать нос.

– Катерина! Я тебе последний раз повторяю! Не заставляй меня идти к вам!

В вагон-городке сразу стало тихо. Женщины разбрелись по вертолетной площадке, а мужики вернулись к своим делам. Что интересно, даже Петр ювелирно припарковал вездеход, но выходить из него не спешил.

– Слышала? Полным именем тебя назвал! Ты как хочешь, а я пошел!

Сашка поднялся с земли и, спрятав красные от холода руки в карманы, засеменил промокшими ногами в сторону лагеря. Не успел он пройти и ста метров, как его обогнала Катя и натянула ему ушанку прямо на лицо.

– Трус ты, Сашка! Трус!

– А ты… – Но Катя так быстро пронеслась, что он не успел придумать что-нибудь в ответ, отчего еще больше приуныл.

Девочка подбежала к деду и запыхавшимся голосом спросила:

– Ну ты чего кричишь, дед?

Вся ее шапка была залеплена снегом, заледеневшие рукавицы, болтаясь на резинке, свисали вдоль шубки. Красные кулачки, румяные щеки и дерзкий взгляд голубых глаз. Наверное, она была единственным человеком на тысячу километров, которая ни капельки не боялась деда. Да и вообще никого. А вот Аркадий Степанович был строг с внучкой, как ни с кем другим. Не знал, как воспитывать девочек, поскольку был у него только один-единственный сын. Поэтому воспитывал он Катю так, как умел.

– Я тебе сколько раз говорил, чтобы вы около леса не играли…

– Много! Но сейчас-то чего бояться! С утра Мишкина бригада такой «бабах» устроила, что сейчас на много километров зверей не найти.

– Как всегда выкрутилась. Просто талант. – Тут бригадир заметил, как Сашка медленно идет в сторону столовой. – Александр, подойди-ка сюда!

– Да он тут ни при чем! Это все я! – с жаром сказала Катя.

Мальчик уже стоял рядом, с шумом втягивая сопли обратно в нос и боясь поднять глаза. Как ни удивительно, нравился бригадиру этот мальчишка. Был он точной копией отца, с которым более десяти лет бригадир работал бок о бок. Да и мать Саши была поварихой уже который год. Странно, прошло уже почти пять лет, а Аркадий Степанович до сих пор винил себя в смерти отца мальчика и, наверное, поэтому против своей воли был с ним более мягким, чем с внучкой.

– Я и не сомневался, что ты была инициатором. Да вот Сашка, как всегда, тебя послушал!

– А кому его надо слушать? Нас-то тут два ребенка на весь вагон-городок. Ему что, с Жучкой и Рексом время проводить?

– В этом-то ты права. Вот только надо же свою голову на плечах иметь. А он всегда тебя слушается. Нужно и свое мнение уметь отстаивать. Вот вспомни тот случай, что в августе был. Как вы ягоды пошли в лес собирать, чтобы варенье для всех сварить. Заблудились, а мы вас потом с собаками искали. Было или нет?

– Было. Ну и что! – Замерзшие кулачки девочки заметались туда-сюда, а заснеженные валенки стали притопывать на деда, как на шелудивого кота, которого хочется отогнать. – Мы благородное дело хотели сделать. А ты нам это теперь до конца жизни будешь припоминать!

– Конечно буду! Буду! Потому что умереть вы тогда могли. Как не страшно вам вдвоем в лес ходить, не пойму?

– А мне с Сашкой никогда не страшно! Он всегда меня защитит!

Мальчик поднял изумленные глаза и посмотрел сначала на подругу, а потом на бригадира. Аркадий Степанович не смог сдержать улыбки, глядя на то, как лицо его внучки стало красным от смущения. Было понятно, что в порыве злости она сболтнула лишнее, но правдивое.

– В Сашке я никогда не сомневаюсь. – Бригадир потрепал шапку мальчика. – Он парень хоть куда. Но у леса вам делать нечего!

– Ну деда… Нам осталась только голова. У нас даже морковка для носа есть!

– Морковка?

– Да! Сашка, покажи!

Мальчик достал из кармана длинную морковку.

– Вот. Мама дала, – сказал он едва слышно.

– Эх… Раз уж и морковка есть… Давай ее сюда!

Мальчик удивился, что в руке бригадира морковка перестала казаться ему большой.

– Ну и… Пойдем доделаем снеговика? Дед, ты только представь: бригада Мишки возвращается, а их у леса снеговик встречает. Ну разве не здорово, а? Хоть немного новогоднего настроения!

– Во-первых, не Мишка, а товарищ Синицын… Или дядя Миша хотя бы. Во-вторых, на вас двоих страшно смотреть. Дрожите как цуцики. Вон уже все руки красные. Быстро идите в столовую! Пусть Сашина мама вас горячим чаем напоит. Как раз поможете ей к празднику подготовиться.

Мальчик сразу обрадовался и уже зашагал в сторону столовой, счастливый, что наконец его закончили ругать. А вот Катя все не унималась:

– А как же снеговик, дед?

– Иди и не переживай. Я сам его доделаю.

– Правда? – Девочка прямо припрыгнула от радости. – Честно-честно?

– Когда я тебе врал? – Бригадир достал из-под лестницы старое дырявое ведро, что валялось под вагоном, ожидая своего часа. – Смотри, вот и шапка нашлась.

– Как здорово! Сашка, гляди, какая шапка будет у нашего снеговика.

– Ого! – Мальчик был слегка растерян. С одной стороны, ему тоже хотелось радоваться, что снеговика все-таки доделают. С другой – он все еще боялся, что его снова начнут ругать. А ведь было за что. Морковка, которую держал сейчас бригадир, была ворованная.

– Все! Быстро в столовую. А я пошел вашего снеговика достраивать.

Катя посмотрела на деда глазами, полными любви. Она даже хотела сказать эти три слова вслух, но не решилась. Раньше она часто их говорила, но сейчас уже нет. Странная перемена произошла в ней за эти полгода. Девочка словно застряла между двумя состояниями. Вроде бы она все еще шкодничала как ребенок, но при этом уже говорила и вела себя как взрослая девушка.

«Все моя вина. Рано приходится ей взрослеть. Всего шесть лет, а спорит со мной покруче, чем любая кухарка! Да, как ни старайся, дед маму и папу не заменит».

Закинув морковку в ведро, бригадир побрел на север, в сторону леса, внутрь которого, словно рельсы, уходила просека. Примерно через полчаса в ней покажутся два огонька. Они будут прыгать и вилять, но все же медленно приближаться к вагон-городку, сопровождаемые гулом дизельного двигателя и металлическим шуршанием гусениц.

«И ведь правда, удивятся же ребята снеговику, который первым встретит их с поездки. Лишь бы совсем поздно не приехали, а то темнеет все еще рано».

Едва заметно бригадир бросил взгляд на городок. Многие из его подопечных бросили свои дела и смотрели на то, как Аркадий Степанович удаляется в сторону снеговика.

«Да и пусть смотрят! Что уж скрывать, старею… Как ни крути, годы берут свое. Нет во мне уже того стержня, что был. А как ему быть, если моя „голубоглазка“ из меня нити вьет? А я-то, старый дурак, и не против! Эх, сынок, рано вы нас покинули…»

Рядом с двумя стоящими друг на друге снежными шарами лежал более мелкий.

«Да уж, маловат… Надо было чуть позже их окликнуть. Теперь самому придется докатать».

Засучив рукава, Аркадий Степанович стал медленно, но верно увеличивать размер снежного шара.

«Небось весь лагерь со смеху умирает. Да и пускай! В последний день можно и дурака повалять! Вот сколько я уже снеговика не лепил? Уже и не помню».

Когда снежный шар достиг нужной величины, бригадир взял его в мощный захват и водрузил на верх снежной пирамиды.

«Так-то лучше! А помнят-то руки…»

Воткнутая морковка красовалась на месте носа, а ведро заняло место шапки. Оставалось только решить вопрос с руками, глазами и ртом.

Подойдя к ближайшему кедру высотой не меньше двадцати пяти метров, Аркадий Степанович достал охотничий нож, что всегда висел у него на ремне, и стал потихоньку ковырять кору.

«Прости, старичок, возьму немного у тебя… На дело, сам понимаешь».

Небольшие ветки были воткнуты вместо рук, а кора прекрасно изображала удивленный взгляд и натянутую улыбку.

Удовлетворенный своей работой, бригадир оперся о тот самый кедр, с которого срезал кору.

– Ну как тебе, старина? Похож на снеговика из сказки? – Вопрос остался проигнорированным деревом. Вторая папироса из пачки, отмеченной крестом, уже дымилась в озябших пальцах.

Аркадий Степанович стоял на краю северной части лесного массива, откуда весь поселок был виден как на ладони. Словно муравьи, сейсмологи бригады номер пять мельтешили между вагончиками. Чуть за ними, ближе к реке, виднелся пар от бензиновых генераторов, что питали весь поселок.

– Кто бы что ни говорил, старина, а я буду скучать по всему этому! Сколько раз я все ждал, когда уж наконец будет моя последняя вахта… А вот она наступила, и как-то странно. Бо́льшую часть своей жизни провел рядом с лесом. Мне вы ближе, чем все, что ждет меня на пенсии.

Удивительно, но слезы сами текли по морщинистому лицу и тихо падали на снег.

– Вот видишь, расклеился я совсем. Сентиментальный старик, что говорит с кедром… А все потому, что нет у меня никого роднее вас. Только внучка. А перед ней я не могу быть слабым… Хоть и уже устал быть сильным. Но сейчас Кате как никогда необходимо надежное плечо. Она и так натерпелась за последний год.

И снова эти страшные воспоминания попытались пробудиться в его голове. Два открытых гроба. Маленькая Катя держит его за руку. Тогда Аркадию Степановичу казалось, что это он поддерживает внучку, но было все наоборот. И снова он видит, как его сына и невестку медленно опускают в могилу. И снег. Точно такой же, как и сегодня.

– Нет, все… Хватит. Сегодня же праздник как-никак! Хотя, честно сказать, вылазка оказалась неудачной. На всех гектарах ископаемых кот наплакал. Ну ты-то и рад, здоровяк. Будешь и дальше расти и снабжать шишками белок и кедровок. Я не виню тебя. Но ведь знаешь… Всегда хочется найти золотую жилу! Чтобы потом целое месторождение открыли. Чтобы к государственной награде представили и все такое… Ну что поделать! Ведь не каждый же раз лопате в клад попадать. Да и сейчас это не самое главное. Всего пять дней осталось. Сейчас главное – елку успеть купить и нарядить. Так и представляю, как Катя елку украшает. Надо сделать так, чтобы этот Новый год был для нее особенный, а то прошлый…

На часах было без пятнадцати три. Можно было еще поболтать.

– А знаешь, куплю-ка я домик в деревне. Недалеко от города, но так, чтобы лес был рядом. Лес и речка… Или озерцо какое-нибудь, на худой конец. Ну и школа, конечно же, должна быть, чтобы Катя туда ходила. Пора ей уже. Всегда представляю, как пойдет ей пионерский галстук. А я буду ее провожать и встречать… Может, огород какой-никакой разведу… Хотя никогда не был сторонником земледелия, но кто знает… Надо же будет как-то время коротать.

Затушив папиросу об кору, Аркадий Степанович стер рукой остатки пепла и, подняв голову к небу, где столетние ветви медленно качались от ветра, сказал:

– Ну, мне пора, старина. Надо крайний раз выйти на связь, чтобы знать, во сколько вертолет прилетит. Ты, главное, не забывай меня. Я-то уж точно тебя никогда не забуду. Ну… бывай, старина.

И пошел бригадир, как он думал, в сторону радиорубки, но в глубине души знал, что в сторону заслуженной пенсии.

Глава 2

– Прием! Прием! Бригада номер пять на связи! Прием!

В ответ – только шум помех. Аркадий Степанович снова взглянул на часы. Вот уже как десять минут он говорит в пустоту.

«Никогда раньше ничего подобного не было. Всегда вовремя выходили на связь… Может быть, Катя с Сашей снова частоту поменяли. Было уже и такое».

Но частота была нужная.

– Прием! Прием! Бригада номер пять на связи!

А сердце все сильнее колотилось, и пульс все ускорялся. Спину прошиб пот. И так душно стало в вагончике, что захотелось настежь открыть окно.

– Прием! Прием! Бригада номер пять на связи! – Бригадир заметил, как его голос немного дрожит.

– Прием! Сейсмоцентр на связи!

И словно камень с души.

– Ну наконец-то! Аркадий Степанович на связи. Я уж думал, пропали все там или что! Или вы там уже к Новому году готовитесь? Ну ладно, я быстро! Во сколько завтра вертолет ожидать? Прием!

Тишина.

– Меня слышно? Прием! Сейсмоцентр! Вы тут? Прием!

– Слышно! Прием!

– Ну так что? Что насчет вертолета? Или нам тут Новый год встречать? – Последняя фраза должна была прозвучать иронично, но вышла устрашающей.

И снова тишина на том конце провода.

– Сейсмоцентр! Прием!

– Да! Прием… – Дальнейшие слова звучали приглушенно и явно предназначались не Аркадию Степановичу, а кому-то, кто был рядом с радистом. – Как я ему скажу? … Так возьмите и скажите, я не могу…

Рука, державшая микрофон, затряслась. Свободной рукой бригадир нащупал в кармане корвалол и засунул одну таблетку под язык. Послышался шум из динамиков, и уже чей-то знакомый голос сказал:

– Сейсмоцентр на связи! Прием!

– Прием! Это бригада номер пять. Я бригадир Аркадий Степанович! Что у вас там происходит? Прием!

– Аркадий, это Федор Вячеславович, начальник управления сейсморазведки! Прием!

Федора бригадир знал хорошо. По молодости не в одну командировку вместе скатались. Но голос его был не таким, как всегда. Он был невероятно измученный, усталый и потерял ту твердость, какую привык слышать в нем Аркадий Степанович.

«Да что ж там, в конце концов…»

– Федя! Скажи, что у вас там происходит… Когда нам ждать вертолет? Прием!

– Здравствуй, Аркаша! Послушай меня, пожалуйста, сейчас очень внимательно. Вчера вечером президент сложил свои полномочия. А сегодня государство, которое мы знали как СССР, перестало существовать. Завтра наше здание выставляют на торги. Вся техника уже распродана, все специалисты бегут.

– …

– Аркадий, я скажу как есть. Вас некому забрать. Я прикладывал все силы, но фирма, что занималась перевозками, обанкротилась. Я три дня пытался выбить вам вертолет, но ничего не вышло. Все напуганы. Никто не знает, что будет завтра. Все рушится, и никто не знает почему…

– …

Стены вагона стали сжиматься. Перед глазами все поплыло. Ватные ноги не слушались, но все же довели громоздкое тело до окна. Открыв его, бригадир взял в охапку снег и стал растирать им лицо: то ли для того, чтобы прийти в себя, то ли в надежде проснуться.

– Аркадий! Прием! Ты здесь?

«Здесь… Конечно здесь! И похоже, навсегда останусь тут…»

– Да, Федя! Прием! Что нам делать?

– На это у меня нет ответа.

– …

– Сам не верю, что говорю это, но выходит так, что вас просто бросили. Прости…

– Со мной тут моя внучка, Федя, – прошептал бригадир.

– Я знаю. Но ничего не могу поделать. Мне пора, Аркадий. Еще раз прости! Конец связи!

Растаявший снег медленно стекал прямо на стол. Ветер, врывающийся в открытое окно, сдувал листы бумаг на пол. Микрофон медленно болтался на шнуре, едва не доставая до пола. Бригадир осмотрел радиовагон таким взглядом, словно оказался в нем впервые. Хотелось сразу всего: рыдать, смеяться, кричать, не шевелиться и бежать со всех ног. Но больше всего хотелось молить. Молить, чтобы все это оказалось лишь шуткой. Несмешной предновогодней шуткой. Молить, чтобы рация сейчас снова ожила и с другого конца сказали, что вертолет прилетит завтра и заберет всех. Пусть даже не всех, пусть только Катеньку.

Да. Хотелось умолять. Но кого?

Аркадий Степанович твердым шагом направился к шкафу с документами. Он вырвал первый ящик и высыпал все содержимое на пол.

«Не здесь!»

Второй ящик отправился следом. Бригадир разгребал содержимое ногами. Ничего. Третий ящик полетел в сторону.

«Наконец-то!»

Он поднял с пола небольшой кошелек с красной звездой на обложке. Когда Аркадий Степанович открыл кармашек, то, что он искал, само прыгнуло к нему в руку.

Словно завороженный, он смотрел на маленький крестик. Золотой церковный крестик, когда-то принадлежащий его матери. Всего пять минут назад это была всего лишь память о ней. Память, к которой Аркадий Степанович возвращался один-два раза в год, когда по ошибке залезал не в то отделение кошелька. Но сейчас в дрожащей руке он держал то, на что можно было молиться.

«Боже… Умоляю, помоги мне, Боже… Помоги нам всем».

Рука медленно поднесла крестик к губам. И крупные слезы потекли по лицу, которое всего за последние несколько минут превратилось из мужского в старческое.

А в открытое окно влетел шум четвертого приближающегося вездехода.

Глава 3

Четвертый по счету вездеход, он же «Проныра», быстро приближался к поселку, оставляя за собой стену снега. Рядом с ним с высунутыми языками, гребя могучими лапами сугробы, бежали две лайки. Как только они увидели стоящих на вертолетной площадке девушек, их уши прижались, тело вытянулось, и они, как две стрелы, рванули к ним навстречу, ожидая ласк и угощений.

А сидя на крыше вездехода, придерживая рукой ушанку, которая так и норовила слететь, сидел Мишка.

Свободной рукой он махал всем, кого видел, и что-то кричал, но из-за шума мотора невозможно было разобрать ни единой фразы. Весь лагерь медленно потянулся навстречу приближающемуся вездеходу.

МТЛБ остановилась рядом с радиовагоном. Как только двигатель заглох, Мишка забрался на крышу вездехода и закричал:

– Товарищи! Друзья, скорее все сюда! У меня для вас самое настоящее новогоднее чудо!

Юноша был самым молодым из группы сейсмологов. Это была его первая командировка, и, честно сказать, Аркадий Степанович не хотел его брать.

«Уж больно рожей он вышел. Такой всю дисциплину подорвать может».