Любовь под ключ

- -
- 100%
- +
– И что же произошло? – вновь спрашиваю я.
Он отлипает от стены и идет в нашу сторону, и по нему видно, что этот взрослый мужчина живет в ладу с собственным телом. Да, вынуждена признать, что Дикон сильно возмужал по сравнению с тем юношей, с которым я провела лето, хотя тогда ему уже было двадцать. Легкая щетина, оттеняющая упрямый подбородок, нос с небольшой горбинкой, придающей лицу мужественности, большой рот, который иногда расплывается в невероятно широкой улыбке, плечи, руки и ноги, налившиеся мышцами… значительно. Дикон и раньше занимался спортом. Вполне ожидаемо при росте шесть футов четыре дюйма[8]. Каштановые, чуть длинноватые волосы слегка вьются и небрежно уложены, словно Дикону безразлично, как они выглядят. Или как будто бы их растрепали руки девушки, вцепившиеся в пряди в тот момент, когда он нетерпеливо зарылся лицом между ее бедер, а его угольно-черные глаза смотрят с самодовольным блаженством или закрыты от удовольствия. До чего же легко все это представить!
Даже во времена нашей юности Дикон одевался как чей-то дядюшка на отдыхе, но сейчас этот стиль почему-то считается модным. Под расстегнутой красной рубашкой свободного кроя с рисунком из крошечных секвой виднеется облегающая белая майка. При виде логотипа кемпинга «Санта-Си» я тихо фыркаю. Еще одна деталь, оставшаяся прежней, хотя теперь, насколько я знаю, Дикон там владелец, а не просто наемный работник. Завершают образ грязные синие джинсы и рабочие ботинки. Дикон почесывает грудь, и я замечаю выглядывающие из горловины майки волосы и тату с осьминогом на руке; ни того, ни другого раньше не было. А еще не осталось ни следа от долговязой худобы, ее заменили канаты крепких мышц и непоколебимая уверенность в себе.
– Пожар, – отвечает Дикон. – Неисправная электропроводка. Много лет я твердил, что она неисправна, ведь постоянно что-то случалось. Думаю, при перепланировке и ремонте дома допустили слишком много нарушений, Ринн.
Его мягкий тон сбивает меня с толку.
– Бабушка никогда мне не говорила о неполадках, – объясняю я, стараясь говорить без мольбы в голосе. – Я ничего об этом не знала.
Когда я у нее гостила, все работало нормально, разве что барахлил какой-нибудь выключатель или отключалась одна розетка. Однако я вижу, как меняется выражение лица Дикона. Черт, опять я сморозила что-то не то.
– Как я понимаю, о теперешнем положении вещей ты тоже ничего не знаешь? – насмешливо произносит он. – Раз уж ты не потрудилась перезвонить. Ты ведь даже не позвонила мне, когда умерла моя бабушка, а она любила тебя как родную внучку.
Внутри у меня все сжимается от чувства вины, но тут вмешивается Элис, спасая меня от ответа.
– Извини, – говорит она, недовольно взмахивая свободной рукой, – но куда девать ее барахло?
– Тут недалеко есть отель «Дрим Инн», – предлагает Дикон.
Поворачиваюсь к нему с выражением лица куклы, одержимой злым духом.
– Мне все еще принадлежит пятьдесят процентов всего этого, – напоминаю ему я, показывая на аварийную зону вокруг нас. – В отель я не поеду.
Он опускает подбородок, лениво скользит взглядом темных глаз от моих ног к лицу. Под его оценивающим взором я едва сдерживаюсь, чтобы не одернуть рубашку, поправить волосы или совершить еще какое-нибудь бессмысленное действие.
Дикон прищуривает глаза и произносит:
– Ясное дело, меня беспокоило то, что Салли живет здесь после пожара, да еще проблемы с канализацией…
– Проблемы с канализацией?
– …поэтому я тоже живу здесь. – Он описывает рукой круг вокруг себя.
– В смысле постоянно?!
Мой вопрос звучит как жалобный стон. Дикон сжимает челюсти, на его лбу пульсирует жилка, и меня охватывает нервное возбуждение. Я с отвращением гоню от себя это чувство. Сейчас мне требуются управляемые, соразмерные и разумные эмоции. Те, которые я могу осознать и усвоить. Не хватало еще волноваться или, не дай бог, возбуждаться из-за того, что я кого-то раздражаю. Даже когда дело доходит до влечения к тому или иному человеку, я предпочитаю ни к чему не обязывающие связи, которые легко можно разорвать, а не что-нибудь серьезное, захватывающее без предупреждения. Я поняла, что совершенно нормально испытывать здоровые чувства к другим людям с безопасного расстояния, откуда можно лучше контролировать свои эмоции. Таким образом, когда все заканчивается, я чувствую себя не такой уж несчастной.
Взгляд Дикона падает на мою шею, словно там до сих пор виден засос, который он оставил много лет назад. Я непроизвольно потираю то место. Черт!
– Ну да, тут все время нужно что-то чинить, – ворчливо сообщает Дикон.
– А куда делась бабушкина мебель? Неужели все уничтожено? – спрашиваю я срывающимся голосом.
Выражение лица Дикона смягчается от эмоций, которые я никак не могу понять.
– Да, много чего пропало в огне. А что уцелело, хранится в гараже под брезентом.
Элис плечом отодвигает меня в сторону.
– Диван у тебя раскладывается? – спрашивает она у Дикона.
Тот немедленно хмурится.
– Э-э-э… – Дикон издает недоверчивый смешок и поворачивается ко мне: – Тебе и вправду нельзя здесь оставаться. Серьезно. Я тут живу, а стен почти нет.
Я злобно смеюсь в ответ.
– И что? Будешь угрожать мне полицией?
– Конечно. Адвокат уже сказал мне, что я могу подать в суд и получить твою половину собственности, поскольку ты не оплатила расходы, – говорит он, выпячивая губу, пытаясь выглядеть непринужденно и беззаботно, но его лицо приобретает недовольный вид. – Держу пари, я смог бы в два счета тебя выселить.
Последние слова он произносит со снисходительной улыбкой.
– Мы же в Калифорнии, Дикон! Здесь даже у сквоттеров есть права.
– Да, но самовольное вселение не подразумевает, что можно делать все что захочешь, – усмехается Дикон. – Особенно если ты ведешь себя так, словно тебе наплевать.
У меня перехватывает дыхание. Неужели это намек на то, как я обращалась с самим Диконом? Нет, не может быть. Это бы означало, что ему не все равно, а подобные мысли уже заставляли меня искать скрытый смысл в его словах, и в результате я осталась с разбитым сердцем. Поэтому, хотя его утверждение неверно (и совершенно бездоказательно в суде!), я прикусываю язык, чтобы сдержать рвущиеся с него возражения, и подавляю желание ринуться в бой.
– Ты позвал меня, и я приехала, – тихо произношу я.
В какой-то миг мы оказываемся рядом, и я улавливаю его запах. Аромат свежего пота, солоноватого воздуха, а потом нотки чего-то с мятной отдушкой, вроде стирального порошка или геля для душа, всегда с древесным названием. Под всем этим ощущается необыкновенное тепло, словно кожа Дикона нагрелась от пламени костра. Тот же аромат, что и семь лет назад, и меня охватывает стыд, ведь я до сих пор его помню. Дикон первым отводит глаза, проводит рукой по лицу и отворачивается, оглядывая комнату.
– Я не могу содержать этот дом, – признается он, вновь поворачиваясь ко мне. – Арендная плата Сэл едва покрывает налоги, а я уже вложил сюда больше пятидесяти штук – кстати, ты должна мне половину.
Не в силах сдержаться, я оглядываю разоренное пространство и восклицаю:
– И где эти пятьдесят штук?
Разговор продолжается в том же духе, пока Дикон рассказывает, что в здании пострадало и что было отремонтировано. Мы делаем два шага вперед, затем отступаем назад, когда один из нас говорит не тем тоном или выдает замечание, которое не по душе другому. Присутствие Элис служит нам буфером и помогает потихоньку двигаться вперед, но, похоже, ее терпение на исходе.
– Что именно от меня нужно? – спрашиваю я наконец у Дикона, перебив его, когда он показывает на еще одно пустое место, где должна быть стена. Кажется, вода из пожарных разбрызгивателей причинила больше вреда, чем сам пожар. – Наверное, дом придется продать?
В моем голосе опустошенности больше, чем на всем этаже. Дикон изучает свои ноги, затем проводит ладонью по затылку и смотрит на меня исподлобья.
– Проблема в том, что бабушки передали его в доверительное управление, пытались защитить нас от налога на прирост капитала, но при этом первую перепланировку они сделали без разрешения. В итоге страховка ни хрена не покрыла. Я это выяснил, когда нужно было привести все в порядок и получить сертификат безопасности, чтобы Салли по-прежнему жила в нижней квартире. Думаю, по закону мне самому нельзя здесь жить, но… – Он надувает щеки, после чего следует долгий обреченный вздох. – А если просто разделить все пополам? Ты внесешь свою половину за то, что я уже потратил на новые разрешения и ремонт, и дашь деньги, чтобы его закончить. Тогда мы могли бы сдавать квартиры в аренду. Будем получать квартплату, расходы делить на двоих – так и получится сохранить дом.
Чувство безысходности штопором ввинчивается в мои плечи.
– Дикон, у меня нет денег на ремонт, – произношу я. – Я уже подумывала продать машину, чтобы продержаться какое-то время. А теперь точно придется ее продать, чтобы вернуть тебе долг.
Он закатывает глаза. Вот козел! Придурок.
– Что?! – ору я.
Дикон мрачно смотрит на меня:
– Я тебе не верю, вот что.
Стискиваю зубы, чувствуя, как дергается челюсть.
– Дикон, – вступает в разговор Элис, но я кладу руку ей на плечо, чтобы остановить.
Он просто насмешливо фыркает и качает головой.
– Да ладно, Лар. Я слышал, как бабули говорили, что у тебя есть трастовый фонд, – говорит Дикон. – Неужели ты не считаешь, что это место стоит вложений? Ради них?
Он широко проводит большой мускулистой рукой, и я только сейчас замечаю на буфете урну с прахом Хелены. Выдыхаю сквозь зубы, а Дикон продолжает:
– Даже если ты в итоге потратишь больше, чем я уже вложил в ремонт, можешь забирать всю арендную плату, пока мы не сочтемся.
– Как благородно!
Отнюдь не благородное и совершенно бесполезное замечание, но я в гневе и в полном замешательстве, потому что не могу выполнить его просьбу. Что ж, придется открыть горькую правду.
– Доступа к трастовому фонду, Дикон, у меня больше нет. Уже год, три месяца и два дня, как я сказала отцу, что бросаю учебу на юридическом факультете.
На лице Дикона мелькает удивление, он выпрямляется. Мы втроем погружаемся в напряженное, неловкое молчание.
– Ринн, – слишком мягко произносит Элис, словно знает, как я сейчас уязвима.
«Только не при нем, – думаю я. – Пожалуйста!»
– Мне нужно вернуться в кофейню. Я оставила Джун за главную, – говорит она.
Кивнув, выдавливаю натянутую улыбку. Джун – сестра-близнец Дженсена и еще одна лучшая подруга Элис. Я тоже познакомилась с ней летом перед колледжем, но мы так и не сблизились.
– Она должна была уйти еще несколько часов назад, так что…
Элис морщится.
– Давай, иди, – настаиваю я. – Все в порядке.
– Вы поладите? – хочет удостовериться она, переводя взгляд с меня на Дикона и приподнимая брови.
– Да, – произносим мы с Диконом в унисон.
Я встречаюсь с ним взглядом, и выражения наших лиц словно отражают друг друга – мы оба хмуримся.
– Конечно, – повторяем мы.
Зашибись!
– У нас все хорошо. Правда, – говорю я Элис.
Она возвращает мои ключи и обнимает нас с Диконом на прощание, обещая, что позже мы еще поболтаем. Я провожаю ее через дверной проем без дверей; она спускается по лестнице и выходит из главного входа. Затем поворачиваюсь к Дикону, чувствуя себя очень одинокой. Спустя четыре неловких безмолвных мгновения мне безумно хочется чем-то занять руки. Я хватаю урну с прахом бабушки и ставлю ее на буфет рядом с урной Хелены. Дикон подходит сзади и вместе со мной смотрит на урны.
– Наверное, нам придется продать дом, – говорит он.
Внезапно в его голосе звучит такая же усталость, какую я сейчас испытываю.
– Думаю, да, – соглашаюсь я, и у меня перехватывает дыхание.
Тяжелый вздох Дикона взъерошивает мои волосы, и я раздраженно заправляю их за ухо.
– Хочешь прогуляться и обсудить детали? – предлагает Дикон. – Я умираю с голоду.
Мой желудок выбирает именно этот момент, чтобы заурчать. Я тоже вздыхаю и нарочито равнодушно произношу:
– Давай.
4
РаньшеЛАРИНН
Честно говоря, я разочарована в себе из-за того, как сильно последние четыре года меня интересует Дикон. Обычный парень, хотя и очень милый, но я провела с ним не больше двух недель на рождественских каникулах, когда училась в девятом классе. Сам факт, что ему удалось занять хоть какое-то место в моем переполненном сознании, меня несколько смущает и, мягко говоря, бесит. Думаю, это все из-за того, что жизнь моя по большому счету не отличается постоянством. С тех пор как мне исполнилось девять, я переезжала каждые несколько лет, и почти всегда так далеко, что приходилось менять школу и начинать все сначала. За все мои девятнадцать лет единственной константой в моей жизни были летние каникулы в Санта-Крузе. А еще там живет моя лучшая подруга. После первых переездов я еще пыталась поддерживать связь с прежними друзьями, но со временем они переставали отвечать, и отношения сходили на нет.
После этого легче было держаться особняком. Однако я чувствую некую связь с Диконом, возможно, потому что наши бабули живут вместе. Мне известно, что в прошлом году он переехал сюда вместе с мамой вскоре после смерти отца. Хелена в восторге от того, что ее дочь и внук теперь рядом, и каждый раз, когда я общаюсь с бабушками по «фейстайму», только об этом и говорит. В общем, теперь, когда я знаю, что Дикон здесь и, следовательно, стал неотъемлемой частью этого места, его образ частенько возникает в моих мыслях.
Именно поэтому первым на пляже я сегодня замечаю Дикона. Откуда мне было знать, что он отправится туда играть в волейбол, когда родители чуть раньше подвезли меня к бабушкиному дому? Я просила, чтобы в этом году мне разрешили приехать на своей машине, но получила отказ. Среднюю школу я окончила с первой и единственной за все время тройкой, и, хотя она не помешала моему поступлению в Калифорнийский государственный университет в Сакраменто, для родителей это стало неоспоримым доказательством того, что мне нельзя давать слишком много воли. «Одно последнее лето», – напоминаю я себе. Затем свобода!
Ну, не совсем, а ровно в той мере, в какой я буду свободна делать то, ради чего родители так усердно трудились и стольким пожертвовали. Я стану адвокатом, как мой отец, и буду зарабатывать на жизнь, ведя профессиональные споры. Если честно, именно к этому я отношусь наиболее неоднозначно. Впрочем, какие-то другие профессии меня тоже не привлекают, поэтому я пойду по проторенной дорожке, и не важно, что от изучения огромного количества документов в течение бог знает скольких лет в конце концов захлебнусь в собственных страданиях. «Люди и чувства приходят и уходят, Ларинн, – всегда говорит папа. – А твоя карьера, твои успехи останутся с тобой». Ну и ладно.
Зато этим летом я буду свободна, пока меня не засосет в пучину забвения колледжа. Буду пробовать всякое разное. Буду рисковать. Буду… Не знаю, что именно, но буду. Такое ощущение, что жизнь происходит со мной, движется вокруг, словно мощный прилив, в котором я всегда барахтаюсь, стараясь держать голову над водой. Нужно самой оседлать эту волну, прежде чем она унесет меня в открытое море.
После того как бабушки тепло поприветствовали меня (к чему я никак не привыкну, потому что только здесь получаю так много любви и заботы), я оставила вещи в отведенной мне на лето комнате и сразу же переоделась в бикини. Бабули намеревались разграбить свой любимый питомник растений, поэтому я пришла сюда, на пляж. Хочу ощущать, как горячий песок проседает под моими шагами, как мышцы ног тянутся и сокращаются, когда я прыгаю. Мне не терпится почувствовать себя сильной и решительной, чтобы в буквальном смысле начать лето с резкого старта. И первым, кого я заметила и кто все это проделывал, был Дикон.
Он добавил меня в друзья в социальных сетях через месяц после нашего знакомства. Я приняла запрос, но между нами возникла некая негласная договоренность, по которой мы никогда не общались. Может, именно поэтому последние четыре года я подспудно думала о Диконе, наблюдая за его жизнью через крошечное окошко. Я видела его на самых разных фотографиях, в основном посвященных бейсболу, а на одной Дикон-десятиклассник был запечатлен на выпускном вечере. На нескольких снимках семья Дикона радовалась тому, что его брата взяли в бейсбольную команду. Я видела Дикона с его первой машиной, старым потрепанным «Фордом Бронко». Видела множество фотографий с девушками. На какие-то танцульки он привел сразу двух девиц. Несколько месяцев его страницу занимала одна хорошенькая миниатюрная блондинка, и на всех фотографиях они с Диконом либо соприкасались лицами, либо смеялись друг другу в губы. Я также видела, что потом он эти снимки удалил. Продолжала наблюдать за тем, как он заканчивал школу, собирая по пути всяческие награды, включая звания лучшего юного атлета и «Короля выпускного бала», а также упоминание на странице лучших в выпускном альбоме: «Главный ловелас». Затем школа сменилась колледжем, и в руках у девушек, сидящих на коленях Дикона, или у приятелей, обнимавших его за плечи, появились красные одноразовые стаканчики для вечеринок. Я чуть было не отправила ему соболезнование по поводу смерти отца, но мы столько лет не общались, что это показалось мне неуместным.
Именно поэтому я знаю, как Дикон изменился с нашей последней встречи. Он так же хорошо сложен, как и большинство мускулистых парней моего возраста (в девятнадцать-двадцать лет называть их мужчинами можно только с большой натяжкой, но и мальчиками их уже не назовешь), весьма сексуален и, к сожалению, прекрасно это знает. Он подпрыгивает, чтобы нанести удар, мяч приземляется на другой стороне, и Дикон издает глумливое «У-у-у!», затем торжествующе вскидывает руки и хлопает по ладоням светловолосого напарника, такого же атлетичного чувака.
Услышав сигнал телефона, достаю его из заднего кармана джинсовых шорт и смотрю, кто еще ответил на сообщение о моем приезде.
УРА! Выхожу через 30 минут! Встретимся у волейбольной площадки!
Я улыбаюсь про себя. Даже до появления мобильников Элис оставалась неотъемлемой частью моей жизни, несмотря на то, что на протяжении многих лет нас разделяло расстояние в три-четыре часа езды. Мы познакомились на этом самом пляже, когда нам было по десять лет, потом переписывались по несколько месяцев, пока я отсутствовала, а при каждой встрече всегда начинали общение с того, на чем остановились в прошлый раз. И не важно, что я никогда не любила читать и писать письма, главное – у меня была подруга, которая всегда отвечала мне и приходила на помощь. Даже если я никогда больше не заведу друзей, у меня есть бабушка и Элис.
– Ищешь партнера? – слышу я чей-то вопрос.
Смотрю на симпатичную блондинку ростом почти с меня и, похоже, примерно моего возраста.
– Если честно, мне нужен тот, кто действительно умеет играть, – добавляет она. – Пытаюсь обыграть своего брата и его раздражающе сексуального друга.
Лично меня раздражает то, что я сразу догадываюсь, кого она имеет в виду.
– Играть я умею, – отвечаю я. – Шесть лет в клубе.
Вообще-то в разных клубах. Возможно, мне и не удавалось найти взаимопонимание с товарищами по команде за пределами площадки, но от этого я еще сильнее выкладывалась. И всегда считала, что нет ничего сложного в том, чтобы сотрудничать, не пересекаясь. Просто мне становится тяжело, когда дело доходит до сплачивания вне этой цели.
– Джун, – представляется девушка с волосами медового цвета, неуклюже взмахнув рукой.
О, классно – кажется, она тоже неловкая в общении. Мы прекрасно поладим.
– Ларинн, – говорю я, отвечая ей похожим жестом.
– У них последний матч, – объясняет Джун, кивнув на парней, которые снова принимают стойку для приема подач. – Просто так они нам не уступят.
Именно в этот миг меня замечает Дикон, который уже слегка присел, готовый принять мяч. Он резко выпрямляется, глядя в мою сторону, его колени смыкаются, а руки безвольно повисают. Секундой позже мяч с глухим стуком падает на песок в четырех футах от него. Джун рядом со мной издает смешок.
– Хорошо, – произношу я.
Дикон и Дженсен (Джун называет мне его имя) без труда обыгрывают соперников, и мы подходим к сетке, где парни стукаются кулаками и хвалят игру.
– Можно мы сыграем? – спрашивает Джун.
Дженсен поправляет солнцезащитные очки и одаривает меня обворожительной улыбкой. Видимо, они с Джун либо очень близки по возрасту, либо близнецы. Они очень похожи: оба с роскошным калифорнийским загаром, волосы средней длины и одинаковые бирюзовые глаза. Выглядят так, словно сошли с рекламы компании «Биллабонг»[9].
– О, отлично, ты нашла себе пару, – говорит Джун ее брат и протягивает мне руку: – Дженсен.
– Ларинн, – отвечаю я, обмениваясь с ним рукопожатием.
Дикон смотрит на меня словно через увеличительное стекло, фокусируя солнечные лучи: под его взглядом моя кожа начинает гореть.
– Красивое имя, – замечает Дженсен, улыбаясь и буквально излучая радость. Если бы Дженсен стал золотистым ретривером, Дикон был бы доберманом и сидел бы рядом с угрожающим видом.
– Дикон, – киваю я, поправляя завязки бикини на бедрах.
На Диконе какие-то нелепые солнечные очки с оранжевыми поляризованными линзами, за которыми не видно глаз, но, клянусь, он следит за каждым моим движением.
– Так вы знакомы? – спрашивает Дженсен, и его голос звучит еще радостнее.
– Да, – говорит Дикон. – Привет, Ларри! Давно не виделись.
Он елейно улыбается, и я, не сдержавшись, фыркаю. Вот ведь сволочь! Терпеть не могу это прозвище!
– Значит, все готовы? – спрашивает Джун.
– Да, – отвечаем мы с Диконом в унисон, прежде чем разойтись по своим сторонам площадки.

Мы… на удивление равны.
Дикон – превосходный нападающий, но предсказуемый. Он постоянно стремится нанести атакующий удар, почти всегда бьет как можно сильнее и дальше и не нарушает правила. Однако ему не достает ловкости или стратегического мышления. Мне трижды удалось блокировать его удары, а ему мои – только два, но на последнем блоке я повредила палец, и теперь он болезненно пульсирует.
– Черт! – тихо ругается Дикон, когда Джун перекидывает через его блок мяч. Дженсен ныряет за ним, но не успевает.
– Да! – восклицаю я, окидывая Дикона таким же самодовольным взглядом, каким он много раз одаривал меня.
Высунув кончик языка, я улыбаюсь до ушей. На скулах Дикона ходят желваки, он сердито пинает песок, когда я забираю мяч и поворачиваюсь к Джун, чтобы порадоваться вместе с ней. Мы опережаем соперников на один удар, и это решающий момент в игре. Я перебрасываю мяч к конечной линии и понимаю, что мы собрали небольшую толпу. Ну и ладно, главное – не обращать внимания. Вытираю пот со лба тыльной стороной запястья, наслаждаясь тем, как соль и песок царапают кожу.
Делаю планирующую подачу, Дженсен ныряет за мячом и успешно пасует. Дикон пытается забросить крученый мяч в дальний угол, и я едва успеваю его отбить. Джун делает идеальный пас, я напрягаю ноги, взлетаю в воздух и с размаху бью по мячу. Дикон блокирует удар. Джун приходится нырнуть, чтобы отбить мяч. Мы движемся словно в ритмичном танце, обмениваясь ударами и вскрикивая от напряжения при каждом прикосновении к мячу. Такое ощущение, что это длится целую вечность. Ох! Я неправильно рассчитываю движение и переправляю мяч через сетку слишком слабо.
Немедленно отступаю назад, понимая, что расплата неизбежна. Дикон делает идеальный пас, Дженсен – столь же безупречную передачу, а затем Дикон взлетает. Время, кажется, замедляется. Каждый мускул под кожей Дикона напряжен, руки подняты как у лучника, готового выпустить стрелу. Странно завораживающее зрелище, думаю я, словно изображение Адама в Сикстинской капелле. Я пытаюсь понять язык тела Дикона, предугадать, куда он нанесет удар. Слежу за движением его вытянутой руки. Вижу, как он напрягается подобно сжатой пружине и бьет изо всех сил.
Я даже не замечаю мяча, который попадает мне прямо в лицо, не чувствую слабого хруста. Ничего не ощущаю, пока не вижу выражения лица Дикона, белки его глаз, внезапно оказавшихся без солнцезащитных очков. У него отвисает челюсть, губы белеют.
А потом мой нос взрывается болью.
ДИКОН
Голова Ларинн запрокидывается назад, и я мгновенно испытываю ужас, от которого подкашиваются ноги. Ни с чем не сравнимое чувство, настолько оно внезапное и жестокое. Хочется, чтобы поднялась огромная волна и поглотила меня с головой. Швыряю куда-то очки и замираю, как будто из моего тела испарилась вся кровь. Подбородок Ларинн вновь опускается, как в замедленной съемке, и мне становится еще страшнее. Ларинн смотрит на меня глазами цвета морской волны, заглядывает в самую душу, и я думаю, что лучше бы мне похоронить себя заживо в песке. Однако мои ноги, похоже, действуют независимо от мозга, потому что несут меня прямо к ней. Краем глаза замечаю невысокую блондинку, которая тоже бежит в ту сторону. Кажется, она клянет меня на чем свет стоит, но я не уверен.