Ада

…И кто-то камень положил в его протянутую руку…

За окном слышались звонкие детские голоса, смех. Всю ночь шел снег, улицы замело, словно пуховое одеяло. Дети катались на санках, ловили снежинки языком, наспех забегали в дома посушить варежки, погреть руки и ноги, выпить несколько глотков горячего чая и снова спешили к своим забавам. Лишь одна малютка сидела и наблюдала за этим весельем из-за треснутого окна с рассохшейся рамой, от которого веяло холодом и запахом плесени, но она не находила в себе сил оторвать взор от резвящихся детишек. Дети забегали по домам перекусить или погреться, но ее никто не звал к столу, и она так и сидела у окна, сон сморил ее, и она уснула.

– Просыпайся, бездельница! ― разбудил девочку колючий голос тети. ― Сколько можно без дела сидеть и пялиться в это окно.

– Но, тетя, я все сделала, ― робко отозвалась Ада.

― Никита и Соня совсем замерзли, бедняжки, разложи их одежду на батарее и обувь поставь просушиться, ― буркнула, выходя из комнаты, тетя.

Ада с завистью смотрела на теплую одежду, которая промокла во время игры в снегу, и мечтала, что ей тоже мама купит теплые ботиночки и пальтишко и она тоже сможет поиграть на заснеженных улицах. А пока она в своем прохудившемся старом платье стала выполнять поручения тети.

Ада мечтала о теплых днях, когда она могла бы выйти на улицу, тогда ей жилось полегче и она могла по полдня спасаться от затрещин и пинков тети. Ее желудок урчанием напомнил о голоде, в теплые дни она и ела сытнее. Вспомнился запах вареной картошки с маслом и укропом, засосало под ложечкой. За помощь по хозяйству соседи кормили ее. А сейчас ей даже не в чем выйти из дому, чтоб пойти к соседке. Она ждала, когда бабушка проснется и даст ей что-нибудь поесть. Но бабушка еще не скоро проснется, потому что утром, как это часто случалось, залила свое горе стаканом самогона.

Единственным спасением Ады были мечты. Ей грезилось, что мама ее любит, ласкает, что мама сейчас не может забрать ее, но очень хочет этого и в скором времени заберет ее к себе в город, что мама купит ей зимнюю одежду и они вместе прогуляются по заснеженным улицам… Шли дни, недели, месяцы, но ее грезы так и оставались мечтами.

Для Ады зима была самым длинным временем года, казалось, что она длилась вечно, но долгожданная весна пришла и в ее деревню. Жизнь пошла своим чередом, и Ада показалась на улице. В первый же погожий день она постучалась в калитку к тете Ане.

– Доброго дня, тетя Аня! Вам не нужна помощь по дому? Я и подросла немного, могу уже, наверное, и без табурета достать до раковины, ― защебетала она, робко пряча слезы, навернувшиеся на глаза.

– Заходи, заходи! Как хорошо, что ты пришла! Сейчас мы поедим, и тогда помоешь посуду, а пока можешь вымести двор, ― указав на веник, Аня скрылась за дверью кухни.

Из кухни повеяло запахом свежеиспеченного хлеба, отчего у Ады немного закружилась голова, она сглотнула и принялась за работу. Ада живо стала мести двор, желая, чтобы они поскорее доели и она уже принялась мыть посуду, после чего, как уже было заведено, ее накормят тарелкой супа. Иногда ей даже давали какое-нибудь лакомство. От этих мыслей о еде у нее даже свело желудок. За всю зиму, которую она провела взаперти, она ни разу сытно не поела, а только наблюдала, как сытно ели ее тетя с семьей.

Она домела двор, но дверь кухни по-прежнему оставалась запертой. Ада решила убрать и перед домом.

– Ада, как давно тебя не было видно, пойдем с нами играть, ― услышала она голос соседской девочки Аиды.

– Я пока не могу, мне нужно кое-чем помочь тете Ане, потом я тоже пойду играть.

В это время мама стала звать Аиду обедать.

– Ада, пойдем с нами есть, ― позвала ее Аида.

– Нет, спасибо, я поела уже. Ты ешь пока, а после обеда поиграем вместе, ― сглатывая слюну, ответила Ада.

Немногие дети звали ее поиграть. Хотя она и была еще мала, чтобы понимать это, на уровне интуиции Ада ощущала пренебрежение соседских детей. И только Аиду не смущали ее всклокоченные немытые волосы, прохудившаяся одежда и шрам от ожога, обезобразивший ее от бедра и почти до колена.

Настало лето. Однажды Ада играла с детьми на улице и увидела машину, которая подъехала к дому. Из машины вышла мама Ады, стройная красивая блондинка. Ада с гордостью посмотрела на детей и побежала навстречу матери.

«Наконец она приехала забрать меня, ― думала Ада, ― она же обещала вскоре забрать меня. Какая же она красивая, и от нее всегда так сладко и вкусно пахнет».

– Мама, мама, ― радостно позвала Ада и развела руки, чтобы обнять ее.

– Ой, Ада, ты такая грязная, не выпачкай мое новое платье, ― брезгливо отстранила ее от себя мать, ― беги, играй дальше с детьми, я ненадолго.

У Ады выступили слезы на глазах. Она, повесив голову, пошла к детям, но играть уже не стала, а так и просидела до вечера, не проронив больше ни слова. В этот вечер она не предложила помощь и соседке тете Ане, но та сама позвала ее. Ада, как водилось уже, помыла посуду, суп она тоже поела, но в этот раз даже не почувствовала вкус еды, просто глотала ее сквозь комок в голе, сдерживая душившие ее слезы.

Ночью у Ады начался жар, она почти не вставала с постели неделю. Бабушка даже осмелилась попросить деда зарезать курицу, чтобы сварить бульон больному ребенку, но дед сказал только, что если Бог и заберет ее душу, ей только лучше от этого будет, ведь в лучший мир попадет, а здесь она никому и не нужна.

Бабушка любила Аду, поэтому, даже рискуя навлечь на себя гнев деда, все же приготовила бульон из курицы для Ады. Когда она принесла тарелку супа, Ада заметила, что у бабушки рассечена бровь, от этого у нее сжалось сердце.

– Что с тобой, бабуля? ― заплакала Ада.

– Ничего, родная, ничего, старая я уже, под ноги не гляжу, вот и поскользнулась, ― успокоила ее бабушка.

Ада знала, что это неправда, но ей очень хотелось верить в то, что бабушка и вправду упала.

Она уснула, а бабушка осталась подле нее. Глядя на шрам от ожога на бедре Ады, у бабушки навернулись слезы на глазах. Какую же бездушную дочь она воспитала, что та совсем не заботилась о своем ребенке. Ожог Ада получила, еще будучи совсем малышкой, когда от холода она прижалась к нагревательному радиатору и так уснула одна в холодной квартире. После этого бабушка забрала Аду для того, чтобы подлечить, поскольку она нуждалась в постоянном уходе, да ее так и не забрала мать.

– Все, не стану больше пить. С завтрашнего дня больше ни капли спиртного, ― дала себе уже в который раз слово бабушка.

Еще в молодости она пристрастилась к спиртному, только в такие моменты она погружалась в свой мир, в котором не было места мужу-тирану, побоям и насилию. С годами алкоголь перестал быть ее спасением, но отказаться от него уже было не в ее власти.

– Обещаю тебе, деточка, я уговорю твою маму забрать тебя к себе, ― прошептала она спящему ребенку, ― да только не знаю, будет ли это на пользу тебе, но знаю, как ты мечтаешь об этом. Может, твои ясные глазки растопят ледяное сердце моей дочери.

На этот раз бабушка была непреклонна. Она настояла на том, чтобы мать забрала Аду и отдала ее в школу. Нечего было делать, невестка тоже отказывалась терпеть и дальше присутствие Ады в доме, так что пришлось ее забрать.

Мать, поразмыслив и решив, что Ада уже не будет доставлять ей никаких хлопот, согласилась забрать Аду.

Наступила зима. Вопреки ожиданиям и мечтам ребенка, в ее жизни почти ничего не поменялось к лучшему. Хотя мать и забрала ее к себе, это их не сблизило. Они редко виделись, матери почти никогда не бывало дома. Иногда она приходила, но не одна, и тогда Аде было запрещено показываться на глаза гостям. Ада часто пропускала занятия в школе, потому что не могла отпереть дверь, когда не было матери, та запирала ее снаружи «для ее же безопасности».

В холодный февральский день Ада ходила по квартире в одиночестве, от холода она не могла найти себе места, да и есть хотелось, как обычно, из еды в доме были только макароны. Она включила печь, чтобы поставить воду кипятиться. На Аде было надето легкое платьице из вискозной ткани. Чтобы немного согреться, она разожгла вторую конфорку и стала греть руки над пламенем, руки постепенно согрелись, и она нагнулась ближе к огню, чтобы тепло достигало и лица. Приятное тепло разливалось теперь и по лицу. «Как же хорошо, ― подумала она, ― я как будто нежусь под солнцем».

Иные люди самые прекрасные путешествия совершают, не покидая своей комнаты. Так и Ада прикрыла глаза, и ей виделось море, которое она видела только с экрана телевизора и страниц журналов и книг. Вот она вытянулась во весь рост на песке, и солнце ласкает ее своими лучами, песок щиплет кожу, но это доставляет даже некоторое удовольствие. Стало жарко, неожиданно она поняла, что пламя перекинулось на ее платьице, вмиг огонь охватил все ее одеяние и вмиг опалил кожу. От ужаса Ада стала метаться по квартире, но справиться с охватившим ее тесными объятиями пламенем не могла. Тогда она упала на пол и стала кататься по ковру, но боль стала такой невыносимой, что она скорчилась от боли, ее каштановые волосы на голове тоже вспыхнули и превратили ее в огненный шар. Теперь девочка сообразила добежать до ванны и облить себя ледяной водой из душа. Все это произошло за мгновенье, но оно показалось девочке вечностью. Аде удалось справиться с огнем, но позвать кого-то на помощь она не могла, потому что мать заперла ее снаружи. Ада колотила по входной двери, однако соседи привыкли к периодическим попойкам и дракам, доносившимся из-за закрытой двери, и никто не обратил на это никакого внимания, даже если и слышал стук. Боль была настолько сильной, что Ада уже жалела, что продлила свои страдания и потушила огонь, хотя надежда на спасение еще была, подоспей помощь вовремя, но ей вдруг захотелось, чтобы все это закончилось, и она перестала колотить в дверь.

Мать пришла домой только через неделю. В первое же мгновение она отшатнулась от тошнотворного запаха, ударившего в нос из распахнутой двери. На пороге она увидела скорчившееся тело дочери с гримасой боли на лице. Кто знает, сколько она так мучилась, прежде чем покинула этот мир.

От ужаса женщина сползла по стене, но глаза ее оставались сухими. Смрадный запах разлагающегося тела и алкоголь, выпитый накануне, вызвали рвоту. Немного придя в себя, она стала осматриваться, ковер безнадежно испорчен, промелькнуло у нее в голове, но хорошо еще, что вся квартира не согрела. Некого здесь винить, это просто судьба, видно, суждено было умереть этому ребенку от ожогов, хотя в младенчестве ей посчастливилось выжить, но от судьбы никто еще не уходил, размышляла она…

Бабушку, в честь которой, надо заметить, и назвали Аду, хоронили в один день с малышкой. Два любящих сердца покоились с миром, которого не знали при жизни, и, даже если путь одного из сердец был очень короток, тяжесть его была непосильна…