Дневник Элис

Зима

Я бегу. Сердце колотится где-то в горле, перебивая собственный сбивчивый вдох. Вокруг – бушующее пламя. Деревья, еще недавно такие знакомые, теперь превратились в пылающие факелы, их ветви тянутся к небесам, словно горящие руки. Воздух раскален, он обжигает, и каждая попытка вдохнуть – это мука.

Я слышу его – преследование. Что-то огромное, неумолимое, движется за мной сквозь огонь. Я не вижу его, но чувствую его дыхание, чувствую его голод. Хочется закричать, позвать на помощь, но из горла вырывается лишь хриплый, беззвучный стон. Вдруг сквозь дым и пламя я вижу их – лица учеников. Они бегут. Бегут ОТ меня. Их глаза полны ужаса, они кричат, но их голоса тонут в реве пожара. "Помогите!" – хочу я крикнуть, но понимаю, что они видят меня как источник этой беды, как причину своего страха. Мой взгляд опускается на руки. Они… они пылают. Не просто горят, а пылают изнутри. Языки пламени пляшут на моей коже, но боли нет, только странное, пульсирующее тепло. Я поднимаю их, словно не веря своим глазам, и в этом огненном мареве, в отражении языков пламени, вижу лицо. Оно смотрит на меня из самой глубины этого кошмара. Красные, жуткие глаза. Глаза, полные ярости и торжества. Оно улыбалось словно ликовало с жаждой мести и больших жертв.

Это… моё лицо. И в этот момент беззвучный крик, который так и не вырвался, разрывает меня изнутри. Я – это источник огоня, я – это страх, я – это то, от чего они бегут.

Резко распахнула глаза. Тяжелое, судорожное дыхание сбивало ритм моего сердца, которое бешено колотилось в груди. Резко села в кровати согнувшись как можно сильнее к полусогнутым коленям, ощущая, как тело пробирает холодный пот. Комната была окутана предрассветной серостью, но главная тревога исходила от моих собственных рук. Перед глазами все еще стояли картины кошмара: пылающий лес, преследование, испуганные лица учеников. Я посмотрела на свои руки. Они были красными, словно обожженными, и дрожали так сильно, что я с трудом могла удержать их на коленях. Красные пятна, казалось, пульсировали в такт моему бешено бьющемуся сердцу. Я тряхнула головой, пытаясь развеять остатки сна, но дрожь в руках не проходила. Внезапно, из кончиков моих пальцев вырвался тонкий язычок пламени. Огонь был почти прозрачным, призрачным, и через несколько мгновений он растаял, словно дым, оставив после себя лишь легкое тепло и нарастающий страх.

"Мои силы. Я не справляюсь," – шепчет моя душа, и это не жалоба, а горькое признание. Контроль ускользает, как песок сквозь пальцы. Каждый раз, когда я пытаюсь удержать его, он лишь сильнее утекает, оставляя меня беспомощной перед надвигающейся бурей. Страх, холодный и липкий, окутывает меня, сжимая легкие. "А вдруг это знак?" – мелькает мысль, словно искра в темноте. Знак чего? Предупреждение? Призыв? Или, может быть, подтверждение того, что я всегда боялась – что во мне таится нечто, выходящее за рамки обыденного, нечто, что я не понимаю и не могу укротить. Я в шоке прижала дрожащие руки к лицу. Когда я убрала руки, взгляд упал на окно. За стеклом царило пасмурное утро. Небо было затянуто серой пеленой, и с него медленно падал снег. Крупные хлопья опускались на землю, превращая привычный пейзаж в нечто сюрреалистическое.

Не мог еще недели две до декабря подождать. Черт как же холодно!

я быстро закрыла окно, пытаясь отгородиться от странного сна и еще более странного утра. Привычный осенний пейзаж за окном был укутан небольшим слоем снега и пробирающегося до костей холода. Брр ужас! Руки все еще подрагивали. Я нашла в шкафу самый теплый свитер и натянула его, пытаясь согреться и обрести хоть какое-то подобие спокойствия.

Подойдя к зеркалу, я заставила себя посмотреть в его отражение. Оно ответило мне лишь встревоженными глазами. Мое худощавое, высокое тело, облаченное в этот мешковатый свитер и обтягивающие шорты, казалось хрупким. Красные пятна на тонких руках почти исчезли, но дрожь оставалась. Я долго всматривалась в свое лицо, пытаясь понять, что со мной происходит. Был ли это просто сон?

Я шла, кутаясь в тёплую куртку, которую, откопала в коробке с зимними вещами, как оказалось, зря надела, ведь мороз щипал щеки и пробирал до самых костей. Каждый шаг по замерзшим тротуарам отдавался неприятным хрустом, а ветер, кажется, специально подкрадывался сзади, чтобы посильнее заморозить спину. Я дрожала, не столько от холода, сколько от жуткого сна. Уже подходя к главному входу, я увидела знакомую фигуру. Томас. Он стоял у двери, придерживая ее, с широкой улыбкой. На нем была легкая куртка, совсем не подходящая для такой погоды, и я невольно поморщилась.

– Морозного утра, Элис! – сказал он, когда я подошла ближе, и в его голосе слышалась какая-то непринужденная бодрость.

– Тебе не холодно? – выпалила я, не в силах сдержать свое удивление. – На улице кошмар! – я сама еле стояла на ногах от холода, а он, кажется, совершенно не замечал мороз.

– Я не мерзлявый. – ответил он с легкой усмешкой, и эта его уверенность раздражала не меньше чем погода на улице. Тоже мне, морж! Будто я могу поверить, что кто-то может чувствовать себя комфортно в такую стужу, не имея на себе ничего теплее тонкой ветровки.

Звонок прозвенел, как будто разрезав тишину класса на острые осколки. Зачем так громко?! Руки перестали подрагивать но все было словно в тумане где я ничего не слышала. Отдельные слова учителей, казалось, застряли в воздухе: «…синус, косинус…», «…симметрия, пропорции…» – обрывки фраз, которые, как пластинки, заедали в моей голове. Мозг отказывался обрабатывать эту информацию, словно у него был свой, куда более важный список дел. Тригонометрия? Серьезно? Кто поставил ее первым уроком. Я представляла себе эти нелепые графики, эти бесконечные углы, считала формулы которые, кажется состоят лишь из букв и каких-то закорючек. Вяло писала решение в тетради и словно на автомате равнодушно отвечала у доски. "Ну, просыпаемся!" говорил скрипучий голос учителя. Вам бы такой ужас приснился, посмотрела бы.

Сходить в магазин, купить холст, пару тюбиков – вот что действительно нужно. Заодно развеяться забыть о недавних событиях кошмаре и этих дурацких формулах. У меня есть один неприметные джинсы может нарисовать на них что-то. Недавно классную идею увидела. Вечером может, даже новый фильм посмотреть, который сейчас везде рекламируют. Трейлер мелькнул как-то на экране – вроде бы интересно.

Но эти мысли прервал следующий звонок, возвещающий начало перемены. Дверь класса распахнулась, и меня тут же подхватил бурлящий поток учеников. Шум, гам, запахи – все смешалось в какой-то невообразимый хаос. Я почувствовала, как меня оттесняют к стене, как плечи и спины давят со всех сторон. Паника начала подкрадываться, холодная и липкая. Господи, я так хочу скорее добраться до своего класса. Просто дойти туда живой, целой, не быть раздавленной в этой человеческой массе. Так многого прошу? И вдруг, сквозь мельтешение голов и плеч, я увидела ее. Рыжие волосы, развевающиеся, как пламя. Тот же взгляд – дикий, звериный. Образ из заповедника. Сердце замерло, а потом бешено заколотилось, отдаваясь гулким эхом в ушах. Это она. Она здесь. Но когда я, зажмурившись, собралась с духом и бросила взгляд назад, за спиной оказалась лишь какая-то ученица, с такой же растрепанной рыжей шевелюрой, мирно болтающая с подругой. Обычная школьница. Просто рыжие волосы. Я медленно выдохнула, чувствуя, как дрожат руки. Это не может быть она. Просто совпадение. Но почему тогда так страшно? Почему мозг так настойчиво рисует этот образ? Неужели я схожу с ума?

Снова на очередном уроке мы делали декорации для сцены. Казалось, время тянется невыносимо медленно, пока мы "колдовали" над украшениями, призванными оживить школьный спектакль. Бред. И когда этот творческий кружок закончится? Я помогала Диане с декорациями для сцены разговаривая о прошедшей поездке. Она, увлеченно вырезая снежинки, то и дело бросала взгляды в сторону, где суетился Миша. Парень помогал чинить ширму которая будет задействована в спектакле. Его звонкий смех с другими парнями и попытка починить почти развалившуюся конструкцию из дерева и ткани не ускользали от ее внимания. Ее пальцы, ловко орудующие ножницами, на мгновение замирали, когда взгляд Дианы скользил в сторону Миши. Я видела, как едва заметный румянец тронул ее скулы, когда он, отвлекшись от починки разваливающейся деревянно-тканевой конструкции, случайно обернулся. Так кажется пора выяснить ,что тут происходит.

– Это, конечно, не мое дело, – сказала я, стараясь не делать пауз в работе, чтобы не выдать своего любопытства, – но что у тебя с ним?

Диана вздрогнула и покраснела еще сильнее. Она отвела глаза, но я видела, как ее взгляд вновь метнулся к Мише.

– Мы лучшие друзья с начальной школы… – начала она, ее голос звучал неуверенно.

Моя улыбка, наверное, выглядела слишком уж знающей. "Лучшие друзья", говоришь? Ну-ну.

– А если честно? – перебила я, продолжая деловито вырезать. – Он тебе явно не равнодушен.

Девушка вновь посмотрела на парня, ее губы слегка дрогнули.

– Он об этом знает? – спросила я то и дело поглядывая на ребят.

– Не знаю, но, наверное… – ответила Диана, запнувшись. Ясно значит нет. Боже, о чем она вообще думает? Неужели она не видит, как на нее смотрят? Или, наоборот, видит, но боится признать?

Я решила сменить тему, чувствуя, что подливаю масла в огонь.

– Ладно, другой вопрос тогда. Можешь рассказать о книге, которую ты пишешь? Я несколько раз видела, как ты увлеченно сидишь над рукописью, и Рейвен тоже упоминала о ней.

При этих словах на лице Дианы расцвела искренняя, сияющая улыбка.

– Это мой первый роман, – начала она, ее глаза загорелись. – Название временное, "Затмение". Можешь не запоминать. Если интересно, могу дать почитать.

Вот уже несколько дней сижу дома. Вечер наступил внезапно. За окном бушевала метель, кружились вихри снега, завывал ветер, напоминая дикого зверя. Я сидела, свернувшись клубком в любимом кресле у стола, чувствуя себя совершенно разбитой. Температура, ломота в теле, бесконечный насморк – я ненавижу болеть. Любая болезнь превращала меня в жалкое, беспомощное существо.

Филлис, сегодня должна была прийти поздно, оставив меня наедине с метелью и моим плохим самочувствием. Вдруг раздался звонок телефона. На экране высветилось имя Томаса. Что ему нужно так поздно? Я ответила, готовая к очередному приступу кашля.

– Привет. – прозвучал его голос в трубке.

– Привет. – ответила я. Мой голос был хриплым и слабым.

– Как себя чувствуешь? – спросил Том.

– Отвратительно. Ненавижу болеть. – проворчала я, утыкаясь носом в поджатые колени.

Томас тихонько засмеялся. Этот звук, такой теплый и жизнерадостный, немного развеял мою хандру.

– Я знаю, как поднять тебе настроение. – сказал он, и в его голосе прозвучала интрига. Интересно как?

– Правда? И как же? – мой интерес был искренним. Может, он знал какое-то чудодейственное средство от всех болезней?

– Спустись вниз, к входной двери, и узнаешь. – ответил он, и прежде чем я успела задать еще один вопрос, связь прервалась. Что за сюрприз? Несмотря на слабость, любопытство взяло верх. Я быстро встала, натянула поверх домашних шорт теплые штаны и, прихрамывая, спустилась по лестнице. Включив свет в коридоре, я подошла к входной двери. Посмотрела в глазок. Никого. Странно. Может, это какая-то шутка? Я осторожно повернула ручку и приоткрыла дверь. На пороге, занесенный снегом, стоял небольшой картонный пакет розового цвета. Рядом с ним – пышный букет цветов, тоже усыпанный сверкающими снежинками, которые переливались в свете лампочки. Сердце ёкнуло. Это от Томаса? Я быстро забрала пакет и цветы, захлопнула дверь и, едва не споткнувшись, вернулась в комнату. Поставив засыпанный снегом пакет на стол, я принялась его разбирать. Первым делом достала букет. Нежно-розовые пионы, такие ароматные и прекрасные, несмотря на холод. Я немного отряхнула их от налипшего снега и положила рядом, любуясь. А потом принялась за пакет. Внутри оказалось огромное количество сладостей. Шоколад, мармеладки, конфеты и маленькая коробочка чая. Моему счастью не было предела. На самом дне пакета я обнаружила маленькую записку. «Маленькой сладкоежке Элис»

Это было так мило, так трогательно, что я не могла сдержать счастливой улыбки. Я тут же схватила телефон и набрала номер Томаса. Пара гудков, и вот он уже ответил.

– Алло. – услышала я его голос.

– Я поняла твою цель. – начала я, не в силах сдержать смех и радость, переполнявшую меня. – Ты хочешь, чтобы я стала толстой и некрасивой!

– Почему?! – в его голосе прозвучало искреннее недоумение.

– Тогда зачем ты отправил мне столько сладостей? – ответила я, продолжая широко улыбаться. В трубке послышался его заразительный смех.

– Я хочу, чтобы ты выздоровела поскорее. – сказал он, все еще смеясь. – От сладкого повышается настроение, а когда человек в хорошем настроении, он быстрее выздоравливает.

– Спасибо. Пойду пить подаренный чай со сладостями.

– Только все сразу не ешь. – пошутил Томас.

Школа. Репетиция. Мы находились в актовом зале. Ничего необычного. Белые стены, высокие потолки, обычные красные шторы по краям сцены и серый, словно застывший водопад, занавес. Пол под ногами был неожиданно мягким, будто бархатным, а красные сиденья, стоявшие рядами в две огромные колонки по углам сцены, создавали ощущение какого-то торжественного, но в то же время хаотичного пространства.

Вокруг царила легкая суматоха. Разбросанные на мягких красных креслах рюкзаки, ученики, уткнувшиеся в телефоны, где мелькали строки сценария. Все были немного уставшие из-за криков учителей что мы не можем нормально отыграть.

– Так, все, собираемся! Общая песня! – раздался голос Ани, прерывая тихий шепот и перелистывание страниц. Мы выстроились на сцене, готовясь к общему номеру. Аня подошла ко мне, и я почувствовала, как в моей руке оказался холодный, металлический предмет – микрофон. Мне надо будет петь? Ладно ничего сложного.

– Включайте музыку, пожалуйста! – скомандовала она, и зал наполнился звуками. Мы начали петь, я – уткнувшись в телефон с текстом, пытаясь не отставать от других. Но вдруг музыка резко оборвалась. Тишина, оглушительная и напряженная, повисла в воздухе.

– Так, Элис, давай еще раз. – сказала Аня, ее голос звучал спокойно, но требовательно. – Уже без музыки. Спой сама.

Странно что случилось? Вроде хорошо пела. Мой голос, сначала дрожащий, постепенно обретал уверенность, наполняя тишину зала. Тут я заметила удивление на лице учителя сидящего вдали зала за ноутбуком.

– Где ты была раньше и как хорошо, что появилась сейчас. – сказала учитель в микрофон.

– Мы можем поставить ее в танцевальный номер вместо Леры из десятого. – сказала Аня повернувшись к учителю затем повернулась ко мне. – Ты будешь петь в том номере. – сказала Аня, и в ее голосе не было ни тени сомнения. – И это утверждение, а не вопрос.

Я сидела на одном из стульев с краю сцены прижавшись к стене, углубившись в сценарий. Глаза скользили по строчкам, пытаясь уловить, в каком именно номере мне предстоит выступать. Пока я разбиралась с текстом, краем глаза заметила Машу. Она сидела на сцене, что-то оживленно обсуждая с подругой, но ее взгляд то и дело метался в мою сторону. Искоса, будто украдкой. Так вот с кого, наверное, все сплетни начинаются. Я снова вернулась к сценарию, стараясь не обращать внимания на ее пристальное внимание.

Вдруг я почувствовала, как кто-то остановился рядом. Томас.

– Что делаешь? – спросил он, его голос звучал непринужденно.

– Смотрю, в какой номер меня поставили еще петь, – ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более незаинтересованно. Мне не хотелось сейчас ни с кем говорить, особенно с ним.

– Помочь? – спросил Том, и в его улыбке я уловила какую-то издевку.

– Нет, спасибо, – отрезала я, поднимая на него взгляд. – Не мешай. Иди поговори с кем-нибудь другим о радостях жизни. Мне нужно сосредоточиться.

Томас пожал плечами и, видимо, собираясь уйти, направился к краю сцены. Тут его окликнула Рейвен:

– Томас, принеси, пожалуйста, мою сумку. Я ее оставила на сидении в дальнем ряду.

Томас спустился со сцены и направился к указанному месту. Но не успел он пройти и нескольких шагов, как Маша, словно возникнув из ниоткуда, встала прямо перед ним, преграждая путь. Она что-то начала спрашивать, и я отчетливо уловила в ее словах свое имя. Маша явно пыталась задержать Томаса. Что за детский спектакль? Лучше бы в новогоднем нормально играла.

– Томас, тебя Маша в заложниках держит? – раздался веселый голос Октябрины откуда-то сбоку. – Помочь?