Дар. Посвящение

Глава I

Путь в Лион

По дороге из Арля в Валанс со скоростью примерно 80 километров в час ехал чёрный спортивный автомобиль с откидным верхом. За рулём сидела стройная красивая женщина средних лет в строгом тёмно-зелёном брючном костюме. Густые светло-русые волосы её были стянуты в тугой пучок. Стильные тёмные очки защищали глаза от солнца.

Солнце в это время года на юге Франции ещё не грело, но уже весело разливалось повсюду, слепило глаза, играло бликами на верхушках деревьев и наполняло ультрафиолетом все самые тёмные закоулки человеческой души, заставляя сердце трепетать от каждого дуновения слегка солоноватого бриза.

Женщина, сидевшая за рулём спорткара, представляла собой угрюмый контраст с окружавшей её бодрящей и жизнерадостной атмосферой. Она, печально погрузившись в свои мысли, то курила одну сигарету за другой, то нервно переключала кнопки радиоприёмника и, услышав первые аккорды, недовольно прицокивала языком и торопилась выключить песню, сообщавшую всему миру об очередной счастливой любовной истории.

В прежние времена она любила шансон за романтическое настроение, наивность и простоту, с которой исполнитель рассказывал слушателям о своих возвышенных чувствах. Но с недавних пор ей стали больше нравиться классический рок и хеви-метал. Особенно в дальних поездках. «Очень кстати, бодрит», – сказала бы бабушка Иванна.

Так и не найдя станцию с нужным ей репертуаром, Ивонн щёлкнула кнопкой выключателя, нервно дёрнула плечом, будто пытаясь отмахнуться от чего-то назойливого, закурила и снова углубилась в свои мрачные мысли.

Ивонн не любила эту трассу, ей больше нравилась дорога на Клермон, хоть и приходилось делать небольшой крюк через Монпелье, что прибавляло пару часов. Зато по пути можно было заехать на фабрику в Орлеане и решить все производственные вопросы, требующие её личного присутствия.

Путешествовать на своём автомобиле Ивонн нравилось. Она обычно делала остановки в пригородных кафе, неторопливо наслаждаясь ланчем в уютной атмосфере. Эти милые путешествия всегда объединял один и тот же повод – она навещала многочисленную родню в Арле.

Тем не менее Ивонн боялась признаться даже самой себе, что по большей части причина её частых поездок в Арль заключалась в том, что она обязательно посещала могилу прабабушки Иванны, её любимой бабули, которой не стало более двадцати лет назад, но в чьей любви она до сих пор нуждалась – как в детстве, когда искала утешения и заботы в её тёплых объятиях, так и теперь, когда единственной возможностью побыть рядом было приехать на это молчаливое кладбище на окраине Арля, сесть на мягкий зелёный газон и общаться с мрачным надгробным камнем из серого мрамора.

Ивонн подолгу сидела там, мысленно задавая вопросы, и как будто слышала голос бабули, который, как и много лет назад, то убаюкивал, то нашёптывал очередную сказку, ласково называл Ивонкой, давал мудрые советы или журил за очередную шалость.

Эти поездки были необходимы Ивонн как воздух, а последние пять лет особенно, когда казалось, что весь мир ополчился против неё, всё валилось из рук. Она то и дело пыталась собрать свою жизнь как пазл, а единственным местом, которое осталось только для неё, был этот участок земли рядом с тёмно-серым камнем.

Сегодня Ивонн провела на кладбище почти четыре часа, уезжать совсем не хотелось, но она всё же заставила себя собраться в обратный путь, понимая, что если и дольше задержится в Арле, то вернётся в Париж затемно, а то и вовсе придётся ехать завтра. А этого Ивонн себе позволить не могла при нынешнем положении дел.

Понимая, что не может тратить два лишних часа, Ивонн выбрала этот путь через Лион, решив, что в Орлеан отправится послезавтра. Вероятно, она вызовет недовольство у своего управляющего месье Жюля, но лучше уж так, чем решать наспех важные вопросы об удешевлении производства.

Эти меры были необходимы в данных условиях: её предприятие душили кредиторы, новая коллекция, вопреки радужным прогнозам маркетологов, продавалась еле-еле, а новые ткани, которые она была вынуждена выбрать для следующей коллекции, чтобы урезать расходы, совсем не устраивали её ведущего дизайнера – да и её саму, если быть откровенной.

Выросшая в семье, где были приняты самые изысканные манеры, получившая в наследство безупречный вкус к красивым вещам, Ивонн и в своих кошмарных снах не могла допустить, чтобы её многолетний труд закончился полным фиаско: качество тканей, мягко говоря, оставляло желать лучшего. Но другого способа не допустить банкротства Ивонн не видела.

«Ивонка, не беги так быстро, я уже немолода и не могу угнаться за тобой!» – услышала Ивонн сквозь поток своих грустных мыслей голос любимой бабушки. Невольно улыбнувшись, широко, как в детстве, Ивонн снизила скорость до шестидесяти.

Подъезжая к окрестностям Лиона, Ивонн издалека заметила мигание полицейских сигнальных ламп и стрелки дорожных указателей, информирующих об оцеплении и указывающих на объездную дорогу.

Ивонн остановила машину на обочине. Ведомая каким-то необъяснимым чувством, она пошла посмотреть, что произошло.

От грузовика, который стоял посередине дороги, валил густой дым, а искорёженный легковой «Рено» лежал кверху днищем на обочине, метрах в двадцати от грузовика. Две патрульные машины, машина скорой помощи и небольшая группа зевак из соседней деревушки расположились вокруг, пожарные заливали остатки пламени.

Люди, столпившиеся у места происшествия, сочувственно переговаривались, понизив голос почти до шёпота:

– У них не было никакого шанса!

– Водитель уснул за рулём.

– Нет. Говорят, он потерял сознание.

Заметив на обочине четыре огромных полиэтиленовых мешка, в которых медики обычно перевозят мёртвые тела, Ивонн пошатнулась и схватилась за горло. Приступ паники сдавил грудь, она не могла дышать. Беспомощно открывая рот, как рыба, выброшенная на берег, Ивонн успела только подумать: «Если бы не снизила скорость, в одном из этих мешков могла быть я».

***

Ивонн откуда-то сверху наблюдала странную картину.

Вот она, ещё маленькая пятилетняя девочка, сидит на бабушкиной кровати. На коленях – огромного размера заветная бабушкина шкатулка, которую та никогда не позволяла ей трогать, ни под каким предлогом.

Ивонн такое отношение бабушки к старой потрёпанной вещи казалось более чем необычным, ведь она разрешала правнучке абсолютно всё, что могло взбрести той в голову, прощала любые шалости.

Она даже бровью не повела, когда Ивонн разбила красивый фамильный чайник, который наряду с другим нехитрым скарбом проделал большой путь из Петербурга в Орлеан, куда родители бабули и их восемь детей перебрались в 1916 году.

Собираясь впопыхах, опасаясь вызвать у соседей подозрения раньше времени, они решили тогда взять самое ценное – и как память о России захватили с собой только этот чайник, пару серебряных сувениров и небольшую икону работы одного из известных в то время мастеров.

Именно поэтому шкатулка стала для Ивонн как бы наваждением, она решила, что непременно разберётся, что же такое ценное и необычное она может хранить в себе, почему бабуля вздрагивала всякий раз, когда Ивонн тянула к шкатулке ручки, просила показать содержимое.

Теперь всё разъяснится. Бабушка ушла с соседкой на рынок, чтобы купить к ужину свежую рыбу, а тётя, которой поручили нянчить Ивонн, ненадолго вышла в сад набрать клубники. Но даже если тётя и обнаружит племянницу, играющую с бабушкиной шкатулкой, то ничего не заподозрит – о запрете тётя ничего не знала, а об особенном отношении бабушки к своей любимице, которую она постоянно баловала, знали все.

Ивонн могла сидеть в таком положении ещё долго, наслаждаясь предвкушением раскрытия великого секрета, невольно прислушиваясь к голосам в саду и к еле уловимому шуму улицы, доносящемуся со стороны калитки.

Наконец решившись, она открыла шкатулку. И на секунду замерла от неожиданности: такого поворота она никак не ожидала.

В старой бабушкиной шкатулке, оформленной красивой резьбой и так привлекательно пахнущей старым деревом и лаком, лежала стопка потрёпанных старых писем, тщательно перевязанных лазоревой шёлковой ленточкой.

Были там ещё старинный гребень из серебра, украшенный жемчужинами, миниатюрная дамская шляпка-таблетка, которые носили в начале века, подкалывая булавкой на высокую причёску, и шёлковый носовой платок с вышитыми изумрудной ниткой буквами Б и К.

Ивонн ещё раз пересмотрела содержимое: ничего, указывающего на опасность, в шкатулке не было.

Сокрушённо вздохнув, Ивонн решила исследовать письма. Какое-то время она ещё сомневалась, что найдёт в них хоть что-то интересное, но, вдруг решившись и не раздумывая дольше, потянула за край ленты и развязала узелок.

Взяв в руки первое письмо, Ивонн заколебалась. На русском языке она могла читать лет с трёх, но то были крупные печатные буквы в книжках или бабушкины аккуратные письменные буквы, которые она старательно выводила для правнучки, чтобы та могла их повторить.

Письмо же было написано неровным почерком: среди букв неразборчивого мелкого текста Ивонн обнаружила какие-то странные закорючки, которые не могла узнать.

Но деваться было некуда, любознательность и упрямство взяли верх, и она начала читать – сначала по слогам, потом быстрее, всё более уверенно разбирая почерк.

То, что было написано, повергло девочку в шок. Она жадно вчитывалась в каждое слово, каждую новую строчку, внезапно осознавая причину бабушкиного запрета. Содержимое письма Ивонн запомнила, как и всё, что она читала, наизусть.

«Дорогая моя Сашенька!

Пишу тебе из Орлеана, куда мы с Олей и Верой наконец добрались.

Город поражает своим великолепием. Всё так, как мне и представлялось благодаря твоим письмам. Кузина Мишель встретила нас хорошо, мы все пребываем в добром здравии, слава Богу.

Но мне совершенно необходимо с кем-то говорить о том ужасе, который мы все претерпели в Петербурге. Здешняя атмосфера совершенно не располагает к такого рода откровениям, да и, признаться, мы с Мишель не настолько близки. Не в пример тому, как близки мы с тобой были когда-то, мой дорогой друг.

Сашенька, мы с mon cher Николя давно подозревали, что надвигается беда, да и ты писала, что у Иванны были «видения», убеждала ехать скорее.

Признаться, я не до конца понимала всю серьёзность нашего положения. Тем более что мой Николай никак не мог покинуть службу, я его уговаривала, плакала – всё зря. «Дезертирство не для меня» – весь его ответ на мои уговоры.

Я видела его в последний раз в тот вечер, когда случилось ужасное. Он тогда собирался ехать в Москву по приказу. Подробностей я не знаю. У меня уже были собраны вещи и деньги на всякий случай.

Пишу сумбурно, прости, мой друг, мы пережили такое, я не знаю, как описать словами. Но ты должна это знать. Всё, что говорила Иванна, чистая правда. Бедная девочка, она это всё видела!

Там такое творилось три дня, что не осталось ничего живого во мне! Горы трупов!

Но с начала, мой друг.

Той ночью я увидела в окно толпу вдалеке, услышала приближающийся шум. Я успела только поднять сонных детей и схватила дорожную сумку, которую готовила для этого случая. Даже не верила до конца, что она может пригодиться!

Когда выбежали на улицу, нас не успели увидеть, и мы пошли в дом лавочника, там всё было решено, его жена взяла с меня двадцать тысяч золотом. Она нас укрыла, а тем людям сказала, что это дети её покойного брата. Я отсиживалась в погребе.

Когда обыскивали дом, я так испугалась, что залезла в бочку с солёными огурцами. Только молила Бога, чтобы детей не тронули. Эта женщина дала нам лохмотья, чтобы нас не раскрыли.

Через три дня, когда всё стихло, я рискнула выйти на улицу. То, что я там увидела, – это ужас! Трупы, горы трупов! Весь город! Стоял смрад, собаки ели эти трупы. Двери и окна зданий все сломаны, кучи мусора.

Я решила сходить в квартиру, надеясь там найти Николя. Вся наша квартира представляла свалку. Всё разбито и разломано, посередине залы тлел остаток костра, они жгли мебель и книги. Испражнялись прямо на полу! Всё, что не смогли вынести, сломали.

Я пыталась заходить в другие квартиры, никого живых не нашла: они убили всех, добивали даже раненых.

Потом нам нашли чьи-то документы, нас ночью вывезли в телеге за город. Я ничего с собой взять не смогла – только удалось спрятать часть денег и драгоценностей в белье.

Я до сих пор не слышала о Николя. Мы тогда ещё условились, что поедем к Мишель, если что-то случится и надо будет ехать. Молю Бога только, что он где-то в Москве: или у друзей, раненый и не может писать, или по причине службы. Боюсь думать самое страшное.

Как быть дальше, не представляю. Прости, мой милый друг, за дурные вести, целуй от меня детей, поклон Борису Алексеевичу.

Пиши, моя дорогая, твои письма согреют мою больную душу.

Любящая тебя Ирэн».

В оцепенении от прочитанного Ивонн просидела ещё довольно долго. Очнулась от звуков с улицы, по которым поняла, что бабушка вернулась домой. Она впопыхах вернула письма на место, задвинула шкатулку под кровать и выбежала из комнаты, решив, что обязательно ещё вернётся к этому чтению.

Теперь Ивонн должна была знать всё, что скрывала от неё бабушка.

***

– Мадам! Вы меня слышите? – над Ивонн склонилась огромного размера морда енота.

Он что-то перебирал своими лапками рядом с её ухом, –возможно, волосы?

– Мадам, мы вынуждены забрать вас в больницу, – морда начала раскачиваться, расплываясь и трансформируясь, пока не превратилась в лицо симпатичного доктора с забавными усами, небольшой залысиной и маленькими очками на носу, какие носят для чтения.

Среди звуков сирен и гула возбуждённых голосов, обсуждающих происшествие, Ивонн услышала сначала едва различимые, а потом всё более отчётливые звуки знакомой мелодии. «Мы прибыли в Монтрё, на берег Женевского озера», – выводил голос Иэна Гиллана.

– Мадам, вы слышите меня? Я сделаю вам укол, у вас очень низкое давление, – доктор забавно шевелил усами, прищуриваясь и силясь понять, пришла ли Ивонн в сознание.

«Дым над водой и огонь в небесах…»

– Любите Deep Purple? – Ивонн уже окончательно вернулась в реальность.

– Это по радио, – доктор деловито закатывал рукав её блейзера. Солнечный свет создавал ореол вокруг его лица.

Ещё пара минут, и дело было сделано.

– Вы должны сообщить близким, где вас искать, мы забираем вас в больницу.

– Нет, не надо. Мне нужно срочно ехать, и мне уже гораздо лучше, благодарю вас! – Ивонн резко приподнялась с носилок, каждое движение отдавало резкой болью в виски.

– Вы ещё очень слабы, мадам. Боюсь, вы не в состоянии сесть за руль, как минимум, в ближайшие полчаса. Препарату нужно дать время, чтобы он начал действие. Вы голодны? Выглядите измождённой. Позвольте хотя бы угостить вас чашкой кофе. Моя смена закончилась час назад: думаю, коллеги здесь справятся без меня.

Доктор и не думал принимать отказ. У него не закралось и мысли, что могут быть другие варианты развития событий.

– А что случилось с… – Ивонн кивнула в сторону места происшествия, не найдя слов.

Она внезапно вспомнила всё: голос бабули, предостерегающий не торопиться, грузовик на шоссе, перевёрнутый «Рено», четыре мешка на обочине.

– У этих бедняг не было шанса – лобовое столкновение. У водителя грузовика случился сердечный приступ прямо во время движения, он вылетел на встречную полосу. Все участники погибли на месте ещё до приезда скорой. Так-то… – лицо весёлого доктора на мгновение стало мрачным.

Ивонн хотела ответить отказом на его предложение выпить кофе, но, поколебавшись с минуту, решила, что ей совсем не помешает немного отвлечься.

Тем более что этот человек вызывал в ней целую гамму волнительных эмоций, природу которых она пока не могла понять.

***

Десятью минутами позже эти двое уже непринуждённо разговаривали в ближайшем кафе. Было ощущение, что они знали друг друга всю жизнь.

Филип – так звали нового друга Ивонн. Филип Мартен.

– Филип, я могу вам задать один необычный вопрос?

По тому напряжению, которое возникло сразу вслед за прозвучавшей просьбой, Филип понял, что для Ивонн он крайне важен.

– Если смогу. Я весь внимание.

– Вы доктор скорой, и, вероятно, у вас было достаточно опыта, чтобы понять: что видят люди, находясь без сознания, на границе… ну, вы понимаете?

Ивонн снова не могла подобрать слов, такое с ней было впервые: в присутствии этого человека голова становилась какой-то ватной, она с трудом могла концентрировать внимание даже на простых и привычных вещах.

– Может, кто-то из пациентов делился с вами впечатлениями от… своего опыта, когда возвращался?

Ивонн выглядела как-то слишком возбуждённой и заинтересованной в его ответе. Но одновременно как будто уже знала ответ и просто искала подтверждение у Филипа. И он, будучи в меру проницательным, не мог этого не заметить.

Минуту поразмыслив, Филип наконец произнёс:

– Вы знаете, я бы сказал, большинство были просто рады, что остались в живых. Но почему вы спрашиваете? Вас что-то беспокоит? Вы выглядите встревоженной, потеряли сознание при виде аварии. Вы знали этих людей? За годы практики я не встречал никого, кто бы так реагировал на трагедию посторонних людей.

Ивонн всё ещё сомневалась, стоит ли рассказывать, но, увидев искренность и неподдельное беспокойство в глазах Филипа…

– Ну, смелее, поработаю психоаналитиком по возможности, – доктор хитро сощурил глаза и приготовился слушать.

Ивонн невольно улыбнулась. Впервые за всё это время. Ей нравились мужчины с хорошим чувством юмора. И потом, в Филипе было что-то такое, что вызывало доверие… И ещё этот ореол вокруг головы…

Она уже видела подобный знак раньше. И в этот раз она была абсолютно уверена, что в закрытом салоне машины скорой помощи не было солнца, как и не было настолько ярких источников освещения, чтобы создать подобную оптическую иллюзию.

Небольшим усилием воли выдернув себя из потока мыслей и слегка тряхнув головой, она начала рассказывать Филипу всё: о том, что видела, находясь без сознания; о голосе бабушки, предупреждавшем об опасности; о том, что переживает в жизни не самые простые времена, и о том, что, даже находясь в браке, имея взрослую дочь и многочисленную родню, чувствует себя одинокой.

И ещё она совершенно уверена, что не помнит в своём детстве подобных ситуаций, когда бы она читала какие-то старые письма, что у её бабули не было шкатулки, похожей на ту, которую она видела, и что она помнит себя начиная с годовалого возраста (что само по себе необычно для многих людей), так что совершенно точно бы не забыла событий, произошедших с ней в период, когда ей было пять лет.

– Это не похоже ни на что, что я знаю из медицины, – таков был «диагноз» Филипа. – Я совершенно уверен, что ответы вам следует искать в чём угодно, только не в состоянии своего психического здоровья.

Подумав, он развил свою мысль:

– Мы склонны фантазировать, ностальгировать и скучать по близким людям, и многие так переутомляются, что могут довести себя до психического истощения. Галлюцинации не редкость для душевнобольных, но из всего, что я здесь узнал, можно сделать два вывода: либо у вас симптомы всех психических заболеваний одновременно (что, по сути, невозможно), либо вы действительно видели или, точнее, вспомнили что-то необычное, природу чего пока не можете понять и объяснить. В любом случае, если вы хотите знать моё мнение как врача, – вы абсолютно здоровы. Ну кроме того, что забываете регулярно питаться и пить достаточно свежей воды, а в жаркие дни это особенно важно.

Закончив свой монолог, Филип широко улыбнулся, слегка дотронувшись до пальца Ивонн, которым она нервно теребила на столе чайную ложку. В этот момент Ивонн показалось, что на неё смотрит мальчишка лет десяти с озорным, непосредственным и ещё не испорченным детским взглядом на жизнь.

Она с облегчением выдохнула и тоже расплылась в улыбке. Ей необычайно повезло встретить сегодня этого человека. Теперь она знала наверняка: эта встреча далеко не случайность.

– Я могу ещё кое-что для вас сделать?

Ивонн не сразу поняла, что это не вопрос, а утверждение. Она слегка растерялась, как маленькая девочка, с искренним удивлением посмотрела на своего нового знакомого и только кивнула.

– Уже восемь вечера, – продолжил спокойно Филип, который и не ожидал никаких возражений, – и раз вы не захотели поехать со мной в больницу, то позвольте хотя бы проводить вас до гостиницы. Я знаю здесь одну неподалёку. На мой непритязательный вкус, она вполне годится, чтобы как следует выспаться, вместо того чтобы на ночь глядя ехать одной по пустынной и плохо освещённой трассе.

Ивонн вздрогнула и поёжилась:

– Так поздно? Я думала, прошло не больше часа с тех пор, как мы заехали сюда.

Да, этот человек определённо влиял на неё довольно странным образом. Но одновременно ей нравилось его внимание, как и то, что можно сидеть вот так, поддавшись чувствам, забывая о времени и не думая о последствиях, просто позволять событиям происходить так, как они происходят. И просто быть женщиной, о которой заботятся.

_

Глава II

Ивонн

Роды продолжались уже более двух суток. Совсем изнеможённая, вся в испарине, с ввалившимися огромными зелёными глазами на посеревшем от мучений тоненьком лице, юная мать давно устала от казавшихся бесконечными приливов боли, которые разрывали её тельце на части с каждой новой схваткой.

Она была уже не в состоянии думать. В голове пульсировала только одна мысль, вернее знание (его она уже умела отличать от миллионов других мыслей, обычно наполняющих голову своим многоголосием, но сейчас как будто тоже уставших и улетевших передохнуть перед последней, решающей исход дела схваткой): «Чем сильнее любишь мужчину, тем болезненнее даётся матери появление на свет его потомства». Как это вынести и остаться в живых? Этот вопрос, наверное, задают себе многие роженицы, находясь в подобном состоянии.

Ровно через год нервным росчерком пера она поставила угловатую подпись в свидетельстве о расторжении брака – после того, как предмет её страсти в пьяном угаре чуть не разбил их дитя о стену.

Резко подвинув стул и слегка дёрнув плечом, как от электрического импульса, она стремительно зашагала по тёмному коридору к выходу, не оглядываясь и ни на секунду не пожалев о сделанном выборе. Вышла на залитую солнцем улицу и навсегда забыла об этом человеке, как будто его никогда и не было.

Девочку назвали Ивонн – на французский манер. В свидетельстве о рождении значилось имя Ивонна. Крестили её в русской православной церкви на окраине небольшой деревушки, почти у самого леса, нарекли Иоанной в честь прабабки Иоанны.

От бабушки Иоанны девочке, помимо имени и дворянской крови, достался великий дар – жить, любить и чувствовать этот мир таким, какой он есть, без ложных иллюзий и без прикрас.