Глава 1. Клуб «Секс за 30» открыт.
Катя открыла дверь с тем же выражением, с каким она обычно подписывала постановление об аресте: твёрдо, без иллюзий и с ноткой усталой победы. Щелчок замка был почти торжественным, цепочка лязгнула, как эхом старых решений, и лишь потом на её лице проявилась настоящая улыбка – не для клиентов, не для соседей, а только для этих трёх.
– Проходите, гражданки. Алименты ещё не пересчитала, но вино на столе, свечи зажжены, право на личное мнение восстановлено. Вечер официально признан терапевтическим.
Сзади послышалось осторожное постукивание каблуков – это Юля, в своей светлой рубашке, джинсах и с неизменной холщовой сумкой, в которой прятались авокадо, киноа и банка, гордо помеченная этикеткой: «веганское умами – вкус, способный исцелить тоску».
– Я принесла киноа, безглютеновые чипсы, греческий йогурт, немного микрозелени и вот это, – она потрясла банку. – Оно даже разбитое сердце делает сочным. Проверено: три клиента, один бывший – все сказали «ммм».
– Надеюсь, бывший не подавился, – буркнула Катя, захлопывая дверь. – А то опять звонки из морга. И объясняй потом: это не душевное убийство, а просто спецприправа.
Юля закатила глаза, но слегка улыбнулась. Её глаза, уставшие, но добрые, изучили квартиру: как всегда – безупречный порядок, свечи расставлены по фэншую, бокалы выстроены по парам, как будто вино будет пить сама пара – страсть и трезвость.
В следующую секунду дверь затряслась от грохота. Вошла Ольга. Вернее, ввалилась – с рюкзаком за плечами, ботинками, будто она только что вышла из экспедиции по пересечению мужского инфантилизма.
– Если это не сало и не водка, я разворачиваюсь, – заявила она вместо приветствия, громко шмякнув ключи на комод. – Катя, микроволновка жива? Или ты до сих пор греешься теплом своей юридической правоты?
– Всё работает, кроме демократии и веры в мужчин, – отрезала Катя. – Плечо болит, голос осип, но дух боевой. Как обычно.
Ольга уселась, не снимая куртки. Её лицо выражало смесь усталости, иронии и абсолютного равнодушия к формальностям. Она была той, кто сначала режет, а потом спрашивает – не только на работе, но и в жизни.
Последней появилась Ася. В пальто с запахом, в берете цвета «вино на закате», с серьгами в форме театральных масок и глазами, полными недосказанного сценария.
– Ну что, дамы? Кто на этой неделе познал плоть, утратил достоинство или хотя бы перестал есть по плану? Я допускаю даже банку сгущёнки в одиночестве и плач под видео с котами. Главное – быть честной.
– Я не написала бывшему. Ни разу. – Юля торжественно поставила бутылку на стол. – Неделя чистоты. Я готова к вручению ордена Зрелости.
– Ты написала его собаке, – вставила Катя. – «Передай папе, что он мудак». Это как минимум эмоциональное насилие.
Ольга расстегнула куртку, достала банку пива, шумно открыла. Булькнуло, как что-то в душе.
– Всё. Клуб «Секс за 30» официально открыт. Устав, печать, кодовое слово – «лубрикант». Кто за?
– Я бы повесила табличку: «Без шуток о биологии не входить», – кивнула Катя.
– А зря! – оживилась Ольга. – Сегодня на приёме девочка: «Доктор, у меня сухо…» – «Сколько лет?» – «Восемнадцать» – «Ты просто не любишь его, милая».
Юля покраснела, смешавшись между эмпатией и недовольством:
– У неё, может, гормоны…
– У неё драмкружок вместо секса, – хмыкнула Ольга. – А у нас – терапевтический круг и вино.
Ася села на подоконник, закурив воображаемую сигарету.
– У меня всё пересохло, когда парень явился в носках с пальмами. В сланцах. И с авоськой. Даже вагина сказала: «Сдаюсь».
– Обсохло, – небрежно поправила Катя.
– Спасибо, граммар-наци, – улыбнулась Ольга. – Новый диагноз: эмоциональная сушня.
Юля открыла бутылку, налила всем. Её руки дрожали чуть-чуть – от кофеина, тревоги и лёгкой веры, что сегодняшний вечер – снова спасёт.
– За нас, – сказала она. – За то, что мы не притворяемся. Ни в браке. Ни в одиночестве. Ни на этих встречах.
– За то, что мы друг у друга, – добавила Ася.
– И за право вслух говорить слова «лубрикант» и «я устала быть сильной», – вставила Ольга.
Катя чокнулась первой:
– За женщин, которые уже не ждут спасения. Они – сами себе спасение. Но всё равно мечтают, чтобы кто-то поднёс чай.
Раздался звонок в дверь.
Катя встала. Не как хозяйка. Как судья.
– Только не снова курьер…
На пороге стоял парень. Молодой. Щёки как помидоры. В руках коробка.
– «Дары природы». На имя «Клуб Секс за 30»?
Все четверо хором:
– Это мы.
Катя посмотрела на коробку, как на улики. Руки не дрожали, но подбородок выдал: усталость прятать слабость. Она взяла посылку, хмыкнула и повернулась к подругам, не говоря ни слова – просто подняла коробку, как бы говоря: «ну, держитесь».
– Вино, сыр с трюфелем, шоколад с морской солью… – начала Ася, заглядывая в коробку, – и… да! Та-даам! Две упаковки клубничного лубриканта!
– У нас вино и смазка – как у нормальных людей соль и хлеб, – заметила Ольга, откупоривая пиво.
– Я заказала, – невозмутимо призналась она. – Штаб должен быть укомплектован. Стратегия требует дисциплины.
– Ты хотя бы читаешь аннотации? – хихикнула Юля, уже разливая вторую порцию вина. – Вдруг там «создано для бурного секса, желательно вне института брака и на балконе»?
– Юль, я врач. Меня ничем не удивишь. Вчера одна пришла с запросом: «У меня зуд и тоска». Я прописала ей пробиотики и секс с уважением. Облегчение началось ещё до аптеки.
Ася вздохнула, села ближе к полу – её любимое место. По её мнению, "женщины за тридцать должны уметь сидеть где угодно: в ресторане, в углу, в одиночестве и в себе".
– Мне иногда кажется, что секс стал как подписка на стриминг. Надо продлевать, обновлять, следить за качеством. А ты хочешь просто лечь – и чтобы тебя тронуло.
– Или не тронуло, – вставила Катя. – Удовольствие – это когда тебе ничего не должны. Ни ты, ни он.
Юля вздохнула и посмотрела в вино как в портал.
– А у меня сегодня клиентка плакала, потому что муж перестал трогать её после родов. Она сказала: «Я как табуретка в коридоре. Стою. Молчу. На мне никто не сидит».
Повисла тишина. Даже Ольга не пошутила.
– Может, она просто табуретка в чужой квартире, – тихо произнесла Ася.
– Или в своей. Только ключ давно не её, – ответила Катя. – Это же и есть взрослость, девочки. Понимать, что не каждый, кто тебя гладит, тебя любит. И не каждый, кто уходит, тебя теряет.
Ольга кивнула, и это было редкое: её «кивки» дороже слов.
Она тостов не говорила. Она пила. А когда допила – поставила стакан так, будто подписала приказ: «Жить».
– Катя, а ты кого-нибудь любила после развода? – вдруг спросила Юля. Тихо. Но в комнате это прозвучало громче, чем звонок.
Катя не сразу ответила. Она аккуратно села, поправила рукав пиджака, будто ей нужно было выровнять себя.
– Я? Нет. Я… использовала. И позволяла использовать. Мы были взрослые, воспитанные, согласные. Секс – как аренда квартиры. Без переплаты и с условиями. Любовь – это когда хочешь остаться, даже если там нет мебели.
– Ася, ты чего молчишь? – спросила Ольга. – У тебя ж актёр. Или уже экс?
Ася закатила глаза, как будто там был целый сериал.
– Он пришёл ко мне в ролевом костюме. Без шуток. Полицейский. С игрушечными наручниками. Я… не смогла. Я ржала минут десять. А потом сказала: «Задержите мою самооценку, она ушла без штанов».
Юля прыснула в бокал. Катя усмехнулась. Ольга хлопнула себя по коленке.
– Надо составить список вещей, которые официально больше не возбуждают, – предложила Ася. Носки с пальмами. Тигровый принт. Фразы «я другой», «я ещё не готов», «давай просто поживём вместе».
– Добавьте: «Ты слишком сильная женщина», – сказала Катя. – Как будто это диагноз. Или проклятье.
– Я как-то спросила одного: «Что ты чувствуешь, когда я молчу?», – вспоминала Юля. – Он сказал: «Что ты задумала». Всё. Я вышла в халате. И пошла в магазин. Без денег. Просто подышать.
– Юль, ты звучишь как диагноз «шепчущий невроз», – съязвила Ольга.
– Я просто живу. И жду, когда вселенная мне подмигнёт. Хотя бы в образе кассира «Перекрёстка», – парировала Юля.
Они снова пили. На этот раз тише. Без тостов. Потому что иногда пить – это просто глотать, чтобы не проглотить себя.
Ася достала блокнот. Он был весь исписан – почерком нервным, живым, как сердце в истерике.
– Я начала писать. Пьесу. Про нас. Ну… вдохновлённую. Там есть сцена, где четыре женщины пьют на кухне. Одна говорит: «Я не одинока. Я просто живу без свидетелей». А вторая: «А я – как драма. Хочется сыграть, но не хочется повторять».
– Это кто из нас? – спросила Катя.
– Никто. И все.
Юля потянулась к телефону. Экран загорелся – шесть сообщений от бывшего. Все с эмодзи. Все без смысла. Она нажала «удалить». Не читая.
– Я сегодня впервые поняла, что можно быть собой – и этого хватит. Не для кого-то. А просто. Себе.
Катя вздохнула.
– Вот бы это понимание приходило утром. А не под вино. И не в сорок.
– Лучше позже, чем с ним, – резюмировала Ольга.
За окном шёл мокрый снег. На балконе гудел ветер. На плите закипал чайник, но никто не вставал. Потому что в этой комнате никто не требовал тепла. Они его делили.
– Катя, а мы когда-нибудь расскажем детям, как всё было на самом деле? – спросила Ася.
– Только если будем пьяны и в тапках. И с запасом вина, – ответила Катя.
Юля закуталась в плед, обняла подушку.
– А вдруг всё, что мы сейчас говорим – они когда-то прочитают? И скажут: «Мама была неидеальна. Но живая».
– А ещё – живая вино, живая лубрикант и живая Юля, – хмыкнула Ольга.
Ася записала в блокнот:
«Женщины не разбиваются. Они просто пересобираются из новых деталей».
И добавила – про себя: И это – начало. Даже если кажется концом.
– Я вот думаю, – сказала вдруг Катя, разглядывая крошки от сыра на салфетке, – сколько из нас выбрали своих мужчин по любви. Не по привычке, не от страха, не по схеме «он хороший», а просто – потому что сердце ёкнуло.
– Сердце? – фыркнула Ольга. – Я своих выбирала по принципу «умеет ли выносить мусор и не орёт ли на официантов».
– Мда. – Ася потянулась к бутылке. – Мой первый вообще носил очки без стёкол и читал Камю вслух в маршрутке. Я была уверена, что это и есть «интеллектуальная любовь».
Юля прикрыла глаза, словно проверяя себя на прочность.
– А я… я выходила замуж, потому что была уверена – если не выйду сейчас, то никогда. Мне было 28. Он был… нормальный. Стабильный. Тихий. А потом стал тише, чем мои мысли. И я ушла. Потому что не слышала даже себя рядом с ним.
– Ну вот. – Катя откинулась на спинку дивана. – Мы сами себя предали – в разное время, по разным причинам. И теперь приходим сюда… не чтобы вспомнить, как было хорошо. А чтобы простить, что было как было.
– И чтобы пожрать, – вставила Ольга. – Катя, где твои легендарные маслины?
Катя, вздохнув, поднялась и направилась к кухне. На ходу пробормотала:
– В холодильнике. Справа от «пиццы из одиночества» и слева от «сыра, который всё понимает».
Когда она скрылась, Юля подошла к книжному шкафу. Там – целая армия юриспруденции, стильно обложенных и будто не тронутых рукой.
– Знаешь, что самое ироничное? – произнесла она, глядя на одну из книг. – Катя защищает женщин, которые через это проходят. Но сама даже не позволяет себе разозлиться на своего бывшего. Она его не обсуждает. Никогда.
Ася встала, подошла к Юле и тихо добавила:
– Потому что если она начнёт, то не остановится. А она у нас сильная. «Урон не принят».
Катя вернулась с миской и бокалом – налитым по край. Видимо, её тоже слегка задело.
– Что, шепчетесь? Думаете, я из тех, кто заплакал на «Титанике»? Девочки… Я рыдала на «Матрице», когда Нео выбрал таблетку. Потому что я бы выбрала вторую. Всегда вторую. Не синий, не красный. А третью – ту, которую сама придумала.
Ольга одобрительно кивнула.
– Вот почему ты в суде – как терминатор. Холодная, точная и с фразой «возражаю» вместо «доброе утро».
Катя села, уже с улыбкой.
– А ты – как пиво. Горькая, освежающая и внезапно оказываешься под кроватью не одна.
Ася вытянулась на полу.
– А я?
– Ты? – Катя задумалась. – Ты как сломанный айфон. Всегда на грани разрядки, но когда работает – освещаешь всё вокруг.
Юля рассмеялась. Слёзы брызнули от смеха – или не только от него.
– А я?
– Ты – как курс по саморазвитию. Все знают, что нужен, но боятся начать, потому что вдруг что-то изменится.
Они смеялись долго. И этот смех был не из лёгкости – из узнавания. Они впервые описали друг друга не как героинь, а как себя. Без брони, без шуточек. Почти нежно.
Катя допила вино, посмотрела в пустой бокал.
– Знаете, мне иногда снится, что я снова двадцать. И снова в этом городе. И я иду на свидание. И думаю: «А вдруг?» И просыпаюсь – и думаю: «Слава богу, нет».
– Мне снится, что я замужем, – призналась Юля. – Снова. За ним. Но в этот раз – я знаю, как уйти. Быстро. Без крика. Просто встать и уйти. Во сне я умею.
Ася провела пальцем по краю стакана.
– А мне снится, что я беременна. От него. И он говорит: «Ну, решай сама». И я кричу: «Я уже решила – быть собой. И без тебя». И просыпаюсь. И ничего не беременна. Только этой пьесой, что внутри растёт.
Ольга пожала плечами.
– А мне не снятся мужчины. Мне снятся органы. Почки, матки, простаты. Работа, блин. А иногда – женское тело. Как карта. И я всё ищу в нём место, где у женщины спрятана её сила.
– Нашли? – спросила Катя.
– Пока только печень. Но думаю, что где-то рядом.
Они выпили ещё. Было уже тепло. И безопасно. Всё ещё грустно – но по-доброму.
Ася подняла тост:
– За то, что у каждой из нас был момент – когда казалось, что всё. И мы выбрали: жить. Не «как раньше». Не «как надо». А просто – заново.
И выпили. И снова помолчали.
А потом вдруг загудел домофон. Опять.
Катя вскинулась. Подошла, нажала кнопку.
– Да?
– Это к вам доставка ещё одна. На имя «Штаб любви»? Записка внутри. И… игрушечный мегафон.
– Что?! – обернулась Катя.
Ольга уже смеялась.
– Это я. Написала в «сексуальный бутик» через сайт. Сказала, что «женщинам нужен голос». Попросила мегафон. Пригодится. Для постели. Или для митинга.
Катя закрыла глаза, не зная – плакать или хохотать.
– Ладно. Клуб «Секс за 30» – вооружается. С любовью. С иронией. С лубрикантом. И теперь – с мегафоном.
Ася достала блокнот. Записала:
«Мы не теряли голос. Просто слишком долго шептали».
Когда дверь закрылась за курьером, Катя осторожно поставила коробку на стол. Все смотрели на неё как на реликвию.
– Ну что, достаём голос? – усмехнулась Ольга и первой схватила мегафон.
Она нажала на кнопку. Он завизжал, как капризный ребёнок.
– Проверка связи! Женщины, которым надоело объяснять, что «нет» – это полное предложение!
– Внимание! – подхватила Ася. – Если вы ищете свою ценность во мнении бывшего – выключите Wi-Fi и сходите на маникюр. Спасибо за внимание.
Катя взяла мегафон, посмотрела на него и выключила.
– А у меня нет желания кричать. У меня есть желание, чтобы кто-то просто подошёл, сел рядом и молчал. Без объяснений. Без выводов.
– Катя… – начала Юля, но та подняла руку.
– Всё нормально. Правда. Просто не всё всегда надо вслух. Иногда самое важное – в тишине.
Ольга закатила глаза, но не грубо. Скорее с нежностью, как бывает с самыми близкими.
– Так, всё. Хватит душевного стриптиза. У кого-нибудь есть что-то более возбуждающее, чем воспоминания о несбывшемся?
– У меня, – сказала Ася, вставая. – Я принесла подарок. Не курьерский. Личный.
Она открыла свою сумку и достала… пачку писем. Настоящих. Написанных от руки.
– Это что? – удивилась Юля.
– Письма. Мне. От него.
– От актёра?
– Нет. От другого. Первого. Я их хранила. И сейчас перечитывала. И поняла – он никогда не любил меня. Он любил меня, когда я молчала. Когда я смеялась. Когда я слушала. А когда я начала говорить – он исчез.
– Почему ты их держишь? – спросила Катя.
– Потому что я тогда ещё была другой. И эти письма – как открытки из той жизни. Где я всё ещё надеялась, что кто-то меня поймёт. Не примет. Не спасёт. А просто поймёт.
Юля взяла одно письмо, не открывая. Долго держала в руках.
– Я однажды сожгла всё, что было связано с моим бывшим. И фото. И письма. Даже билеты в театр. Но запах остался. В памяти. В теле. В снах.
– Мы же не машины. – Ольга села ближе. – Нельзя стереть. Можно только научиться жить рядом с этой памятью. Как с соседкой. Слегка сумасшедшей. Но неопасной.
Ася кивнула. Она выглядела хрупко. И в то же время – как будто только что пережила бурю.
Катя посмотрела на часы.
– Время за полночь. Официально пора спрашивать глупости.
– Например? – оживилась Юля.
– Например… вы верите в любовь после тридцати?
Повисла тишина.
Юля первая ответила.
– Я верю. Но не в «бабочек». А в любовь-работу. Где двое сидят, разбирают завалы прошлого и не пугаются обломков.
– Я верю в партнёрство, – сказала Ольга. – Где секс – не обязанность. Где молчание – не наказание. Где можно пердеть под одеялом. Извините.
– Не извиняйся, – хмыкнула Ася. – Это и есть свобода.
Катя встала. Прошла по комнате. Замерла у окна.
– А я… иногда думаю, что любовь – это как метро. Кто-то заходит, кто-то выходит. А ты – просто едешь. И главное – чтобы не потерять сумку и не промахнуться с пересадкой.
– И не садиться рядом с тем, кто орёт по телефону, – вставила Ольга.
Ася рассмеялась, но слёзы блестели в глазах.
– А я… я пока не верю. Но хочу. Это уже что-то, да?
Катя повернулась к ней:
– Это – всё. Иногда «хочу» сильнее, чем «верю».
Они выпили. Опять. Уже не весело. Но как ритуал. Как признание.
Юля вдруг сказала:
– Можно я признаюсь?
– Ты же психолог. У тебя по должности, – сказала Катя.
– Мне иногда страшно, что мы всегда будем только друг у друга. Что никто так и не появится. Что все мужчины – это просто эпизоды. А финальный титр – это мы, сидящие на кухне, с бокалом и историей.
– А что в этом страшного? – спросила Ольга. – Это ли не хэппи-энд?
– Не знаю. Может, потому что внутри я всё ещё та девочка, которая хотела, чтобы её выбрали. Не потому что удобно. А потому что «ты – это ты».
Ася подошла, обняла её сзади.
– Ты уже выбрана. Вот. Мы. Мы выбрали тебя. Каждый раз. Даже когда ты психуешь, влюбляешься в токсиков и цитируешь Фрейда.
– Ага. Даже когда ты гладишь чакры, а не бельё, – добавила Катя.
– Даже когда у тебя ПМС и ты хочешь убить, – кивнула Ольга.
Юля засмеялась и заплакала. Сразу.
– Спасибо. Правда.
Ася села обратно, достала блокнот.
– Надо будет включить это в пьесу. Сцену, где героиня впервые понимает: не все дыры в сердце затыкаются мужчиной.
– Некоторые – вином, – добавила Ольга.
– Некоторые – подругами, – сказала Юля.
Катя вздохнула:
– А некоторые – остаются. И это нормально.
Юля уже дремала, завернувшись в плед, когда Катя вдруг встала и сказала:
– Я кое-что сделала. Сегодня. До вашей встречи. Не для обсуждения – просто… мне нужно сказать.
Все посмотрели на неё. Даже Ася отложила блокнот.
Катя прошлась по комнате, как по залу суда. Но на этот раз – без защиты.
– Я сегодня позвонила ему. Своему бывшему. Бывшему мужу.
Повисла пауза. Ольга тихо выдохнула:
– Зачем?
– Просто… захотелось услышать. Его. Его голос. Не для скандала. Не чтобы что-то выяснить. Просто чтобы напомнить себе – почему я больше не с ним.
Юля приподнялась, глядя настороженно.
– И что он сказал?
– «О, привет. Ты где?» – будто мы вчера расстались. Как будто ничего не было. Ни измен, ни судов, ни этих трёх лет.
Катя уселась. Не прямо, не гордо. Просто – как женщина, уставшая быть каменной.
– Он стал… мягким. Или сделал вид. И я вдруг поняла, что я больше не злюсь. Совсем. И это страшно.
– Почему страшно? – спросила Ася.
– Потому что злость держала меня в форме. А без неё… я просто женщина. Не сильная. Не независимая. А та, что когда-то поверила и потеряла.
Ольга потёрла лицо руками.
– Ну, класс. У нас тут вечер откровений. Катя, ты знаешь, что всё, что ты делаешь – правильно. Даже если больно. Ты не обязана быть стальной.
– Ты сама всегда стальная! – вскинулась Катя. – Мы тут все срываемся, признаём слабости, рассказываем сны. А ты? Ты будто вообще не человек, а диагноз «гормональный иммунитет».
Тишина. Напряжение. Ольга медленно встала. Улыбнулась. Но не глазами.
– Знаешь что, Катя? Я тоже человек. Просто я выбираю не ныть. Потому что если начну – не остановлюсь. У меня тоже было «серьёзно», и тоже всё развалилось. Только я тогда не села с вином, а пошла дежурить двое суток подряд, чтобы не сойти с ума.
Ася быстро встала между ними, словно рефери:
– Девочки, стоп. Мы не враги. Мы – главные союзницы друг друга. Просто… у каждой свой щит. И свои слабые места.
Юля подошла к Кате. Села рядом. Обняла.
– Катя. Ты имеешь право на чувства. Даже если это звонок бывшему. Даже если это страх. Даже если тебе уже не двадцать. Мы не тут, чтобы судить. Мы – чтобы держать.
Катя прикрыла глаза. Вино, слёзы, голос – всё спуталось.
– Я просто так устала быть сильной, девочки. Эта фраза звучит, как штамп. А я её чувствую физически. В плечах. В позвоночнике. В подбородке, который я держу выше, чем хочется.
Ольга села снова. Потянулась за бутылкой.
– Мы все устали. Просто по-разному это называем.
Ася села на подоконник.
– Я называю это «тишина после аплодисментов». Когда спектакль окончен, а ты ещё в костюме. И не знаешь, ты ещё роль или уже снова человек.
Катя кивнула. И впервые за вечер её глаза были мокрые.
– Спасибо, что вы есть.
Ольга чокнулась с ней бокалом.
– Клуб «Секс за 30» – это не про секс. Это про то, как остаться собой, даже когда хочется исчезнуть.
Юля достала из сумки шоколад. Разломила. Раздала по кусочку. Церемония. Коммунион.
– Давайте. За то, что мы дожили до момента, когда можем быть честными. Даже если больно. Даже если страшно.
Они ели молча. И было вкусно. И по-настоящему.
А потом Ася, глядя в окно, сказала:
– У меня завтра премьера. Первая читка моей пьесы. А я не знаю, хочу ли вообще, чтобы она вышла.
– Почему? – удивилась Юля.
– Потому что там мы. И я боюсь, что если актрисы сыграют нас плохо – это будет как будто жизнь моя сыграна плохо. А если сыграют хорошо – это значит, она уже не моя.
Катя положила руку ей на плечо.
– Неважно, кто сыграет. Мы – и есть оригинал. Мы – подлинник. Без реплик.
Ольга добавила:
– А пьеса? Пусть живёт. Пусть кто-то увидит, каково это – быть живой, уставшей, смешной и честной женщиной.
Юля посмотрела на всех.
– А ведь мы реально – клуб. Неофициальный. Без стен и устава. Но с вином, болью, любовью и пунктом «просто можно быть».
Они снова выпили. Без тостов. Просто – чтобы это не кончалось.
И в эту ночь, впервые за долгое время, никто не ушёл домой. Все остались. Спали где придётся. Подруги – как пьяные истины: может, неудобно, но больше нигде ты не такой, какой ты есть.
Утро было серым, как будто Москва пыталась скрыть свой похмельный вид. Снег таял на подоконнике, капая в такт кофе, закипающему на плите.
Катя стояла у окна. В мужской рубашке, на три размера больше. Она принадлежала бывшему. Но теперь – её. Потому что уют – не всегда про любовь. Иногда – про память, пережитую и приручённую.
На диване, завернувшись в плед, храпела Ольга. По диагонали. Как будто даже во сне ей было тесно в любых рамках.
Юля сидела на полу, медитируя с чашкой какао, а не с чакрой. Утро – её священное время. Когда можно быть собой, не объясняя, почему не надо быть другой.
Ася… Ася спала в обнимку с мегафоном. Во сне она что-то шептала. Может, себе. Может, будущей героине.
Катя тихо заварила чай. С лимоном. Без сахара. Добавила щепотку «своё время».
Юля открыла глаза и прошептала:
– Где я?
– На территории эмоциональной безопасности, – улыбнулась Катя.
– Ммм. С периметром из вина и юмора?
– Именно.
Ольга застонала. Поднялась, держа в руке пульт, как оружие.
– Я что, снова заснула в одежде?
– Нет, ты заснула как легенда, – сказала Ася, потягиваясь.
Катя поставила чашки на стол. Молча. Но с любовью.
– В следующий раз, – сказала она, – я выдам вам всем идентификационные браслеты. С уровнями поддержки: «обнять», «налить» и «молча сидеть рядом».
Ольга зевнула:
– Можно «накричать от любви»? Мне подходит.
Юля улыбнулась, потянулась.
– Девочки… Спасибо. За эту ночь. За то, что можно было быть собой. Без хештегов. Без фильтров. Без «как дела».
– Это не ночь, – сказала Ася. – Это начало.
Катя подошла, села рядом.
– Предлагаю официально: каждую пятницу. Здесь. Или по очереди. Вино, подруги, штаб спасения.
– И «лубрикант» в качестве пароля на вход, – добавила Ольга.
– И табличка: «Мы тут просто чувствуем, не учим жить», – сказала Юля.
Ася достала телефон. Записала в заметки:
Клуб «Секс за 30». Условия членства: хотя бы одна разбитая иллюзия, чувство юмора и запас вина».
Они рассмеялись. Легко. Как дышать. Как будто что-то отпустило.
Ольга достала с кухни вчерашний сыр.
– Завтрак чем богат. Но без оценок.
– Завтрак как жизнь, – сказала Юля. – Неидеальный, но свой.
Катя взяла один бокал. Подняла.
– Последний тост этой главы. За то, что мы собрались. Что не убежали. Что остались. Даже если не обязаны.
Они чокнулись. Осторожно. Почти священно.
За окном шёл мартовский снег. Слишком тёплый, чтобы быть зимним. Слишком упрямый, чтобы быть весенним.
А внутри – была весна. Пусть ещё тихая. Пусть робкая. Но была.
И никто из них больше не чувствовал, что «после секса жизни нет».
Жизнь была. Вот она.
В утреннем чае. В подушке под спиной. В этих лицах.
И в пятницах, которые отныне были их священным временем.
Через пару часов после прощаний, Москва снова загудела привычной рутиной.
Каждая из них разъехалась – обратно в свою «одиночку», «двушку», «съёмную» или «переходную».
Но что-то осталось. В сумке. В теле. В сердце.
Катя зашла в свою пустую, слишком чистую квартиру.
Сняла пиджак. Посмотрела в зеркало.
И вместо привычного вопроса «как выглядеть сильной», она впервые спросила:
– А как мне хочется выглядеть сегодня?
Она открыла ноутбук, забила встречу на пятницу:
«Клуб. Главное дело недели».
И впервые написала не отчёт, а… планировать выходные. Без чувства вины.
Юля вошла в лифт с кофе.
На пятом этаже к ней зашёл сосед.
Он улыбнулся. Не влюблённо. Просто по-человечески.
Юля улыбнулась в ответ – не как «женщина на выданье», а просто как человек, который вчера выжил.
Когда она открыла свой телефон, то увидела новое сообщение от бывшего.
Она не открыла его. Не потому что играла. А потому что не было желания.
Вместо этого она открыла «заметки» и написала:
«Я не тревожная. Я просто больше не прячусь».
Сохранила. Назвала: «Манифест живой женщины».
Ольга вошла в ординаторскую, сняла куртку и услышала:
– Доктор, вас ждали. Там пациент с вопросом про… оргазм.
– Ну наконец-то кто-то с настоящей болью, – пробурчала она и пошла.
И вдруг, уже у двери, вернулась.
Взяла чашку. Написала на ней маркером:
«Клуб. Пятница. Сильные не отменяются».
Ася шла по набережной. Солнце выныривало из облаков, как будто решалось – быть или не быть.
В руках – распечатка пьесы.
На первой странице было написано:
«Женщины. Не истории. Не героини. Просто живые».
Телефон завибрировал.
Сообщение от театра: «Ваша заявка принята. Читка в 19:00. Есть актрисы. И ждём вас».
Ася написала:
– А давайте без актрис. Только мы. Четыре. Живые. На сцене. И не играем. Просто рассказываем, как есть.
В ответ – молчание. Но уже не страшное.
Она выдохнула.
Жизнь – не сцена. Но иногда надо выйти в свет. Даже без репетиции.
***
Вечером того же дня, в общем чате, появился первый сигнал.
Катя: «Пятница, суки. Вы знаете, что делать».
Юля: «Я приготовлю киноа. И шутки про Фрейда».
Ольга: «Я – мясо и пиво. И анатомический атлас».
Ася: «Я – пьесу. И свою новую улыбку».
Клуб «Секс за 30» официально открыт.
И ни у одной из них больше не было сомнений:
после секса жизнь точно есть.
Иногда она начинается с боли.
Иногда – с чипсов.
Иногда – с других женщин.
Но главное – она начинается.