Скованные воспоминания

- -
- 100%
- +
– Хорошо… – прошептала я, чувствуя, как холодок пробегает по спине.
– Ну, я пойду, – сказала она, но я уже плохо слышала её слова, увлечённая разглядыванием чёрной, мрачной обложки. Какое-то гнетущее предчувствие сковало душу, словно в преддверии чего-то неизбежного.
Время пролетело незаметно, и вот уже подошла моя смена. За окном царила непроглядная темень, но дождь всё не утихал. Заперев кафе, предварительно предупредив начальницу о том, что переночую здесь, я отправилась в кладовку. Там обнаружилась старая раскладушка, а в шкафу – одеяло и подушка. Переодевшись, я забралась под одеяло и уставилась в потолок. Сон не шёл, как назло. Как ни старалась закрыть глаза, мысли вихрем носились в голове. Перевернувшись на бок, полежав так пару минут, снова перевернулась на спину, потом – на другой бок. Взгляд упёрся в открытый комод, на верхней полке которого лежал дневник, отданный мне Галиной Павловной. Непреодолимое желание прикоснуться к нему, узнать его тайну, жгло изнутри. Не в силах больше сопротивляться, я вздохнула, села на кровати, подошла к комоду и взяла его в руки. Снова устроившись под одеялом, включила фонарик на телефоне и открыла первую страницу. Сначала были детские рисунки: ромашки, розы, луга, усыпанные цветами. Видно, что это рисовала рука ребёнка. А потом пошли рисунки… Тёмные.
Огромный дом, и перед ним застывшая четверка. Словно выхваченная из сна: мама, папа, она… и черная, зловещая фигура рядом с ними. Лицо, грубо нацарапанное карандашом, словно издевательская маска. Переворачиваю страницу. Снова дом, снова мама, папа и она. Но в этот раз знакомый пейзаж объят яростным пламенем. Родители – два живых факела, объятых нестерпимым жаром. А девочка… она стоит в стороне, и слезы ручьями льются по ее щекам. В углу, все так же неотступно, стоит этот силуэт. Лицо – та же уродливая мазня, но теперь я вижу отчетливо: на этом темном пятне проступает жуткая, торжествующая улыбка. В руке – зажигалка, а у ног – канистра с бензином.
Ужас сковывает меня. Неужели ее родители погибли в огне? И виной тому этот человек в черном? Сердце разрывается от жалости… Следующие страницы – сплошная тьма, хаотичные мазки черного, поглотившие все. И на каждой странице – он, этот зловещий силуэт, словно притаившийся кошмар. Я уже отчаялась найти хоть что-то, готовая захлопнуть дневник и попытаться забыться во сне. Но, перевернув последнюю страницу, я вижу записи. Сначала – воспоминания о детстве, нежные слова о любви к родителям… Но потом… потом начинаются другие записи, от которых кровь стынет в жилах, и по коже бегут мурашки…
«Я была совсем крохой, даже не помню того дня. Но родители потом рассказали… Меня хотели утопить в ванной. Самый близкий человек. Хорошо, что мои крики и отчаянный рев услышали родители и успели вырвать меня из ледяных объятий смерти.
Того, кто это сделал… Я называю его Тьмой. От него отказались и отправили в детский дом. Но ненадолго. Вскоре его вернули обратно. И кошмар поселился в нашем доме вновь. Я его жутко боялась. Родители не замечали той бездны, что видела я. У Тьмы не было ничего человеческого. Когда мы ужинали, он с такой силой сжимал вилку в руке, словно хотел пронзить ею всех нас за этим столом. Но стоило родителям сказать хоть слово, он мгновенно надевал маску благонравия, улыбался и говорил слащавым голосом. Но я видела, как фальшивят его глаза. Я чувствовала, что он… другой. Не такой, как все.
Все шло своим чередом… до рокового часа. Захотела я однажды пойти погулять, но услышала крики. Мамы и папы. Любопытство взяло верх, и я, прильнув к щели в двери, стала подслушивать. Папа кричал на Тьму, а мама поддакивала, словно эхо. Они называли его отродьем, говорили, что ненавидят и жалеют, что он их сын. Потом начали придираться к внешности, обзывали уродом, грязью под ногами… Я слушала, затаив дыхание, и понимала, почему они так с ним. Они больше никогда не смогут его полюбить после того, как он попытался меня утопить. Я смотрела на его лицо – на нем не было ни единой эмоции. Полное безразличие. Но я заметила, как нервно дергается его глаз. Значит, слова родителей все-таки задели его, прожгли словно кислота. До сих пор помню, как он повернул голову и увидел меня. И… его улыбка. Зловещая, леденящая душу улыбка. Тогда я поняла: грядет нечто ужасное.
Я оказалась права. Проснулась посреди ночи от едкого дыма, окутавшего весь дом. Пожар! С трудом выбралась на улицу, надеясь увидеть родителей. Но их нигде не было. Я звала их, кричала, но в ответ – лишь тишина. Хотела броситься обратно в дом, чтобы спасти их, но в тот же миг крыша рухнула, погребая под собой все. И тогда я увидела его. Тьму. Он стоял, смотрел на пылающий дом и улыбался. В руках у него была зажигалка, а рядом валялась канистра с бензином. Это он сделал. Он убил наших родителей…
После этого нас отправили в детский дом. Но не в обычный. Из-за того, что Тьма убил родителей, нас поместили в самый строгий приют. Меня вместе с ним. Словно я тоже была соучастницей этого чудовищного преступления. Оказавшись там, он начал издеваться надо мной. В его глазах плескалось желание убить меня, но я ничего не могла поделать. Никто в детском доме не знал, что я его сестра… И я была этому рада. Это… существо не может быть моим братом. Это чудовище. Самое страшное чудовище. Я никому не рассказывала, почему я здесь. До поры до времени.
Однажды ко мне в комнату подселили девочку. И я солгала ей, будто это я хотела утопить свою сестру, а не он – мой родной брат. Она поверила. И все могло бы быть хорошо, если бы он не обратил на нее внимания. Я поняла, что она станет его следующей жертвой. Мне нужно было ее предупредить, но я не успела. Он что-то шепнул охраннику, и ночью вышвырнул меня за забор детского дома, сказав, чтобы я больше никогда не появлялась в его жизни. А если появлюсь, то он убьет меня. Никто не должен мешать его планам. А его планы касались этой девочки. Тогда я поняла, что она стала для него лишь очередной игрушкой, для которой финал будет трагичным. Я знала, что он захочет убить ее. Ведь он – не такой, как все. У него все устроено по другому. Пока я живу в своём хрупком мире, он, словно злой гений, плетёт свою паутину хаоса, где единственным богом будет лишь он сам… После того, как он безжалостно вышвырнул меня из своей жизни, я словно превратилась в тень, запертую в самой себе. Слова застряли комком в горле, и я больше не могла говорить. Страх стал моим постоянным спутником, и даже на улице, продрогшая до костей, сидя на холодном бордюре, я чувствовала его дыхание за спиной. И тогда, словно ангел-хранитель, меня забрала к себе добрая женщина, которой я навеки обязана жизнью. Но есть один человек, чьё имя я никогда не смогу произнести без дрожи отвращения, чья фамилия, словно клеймо, связывает нас кровными узами – Ирбис. Его ещё в детском доме прозвали Ирбисом, словно предрекая его хищную сущность. И я ненавижу его всем сердцем. Моего родного брата… Демьяна Ирбисова…»
Запись оборвалась, оставив после себя лишь звенящую тишину. Ужас сковал меня ледяными объятиями, и слезы, словно предательские ручейки, потекли по щекам. Это чудовищно… Я никогда бы не поверила, что Демьян способен убить свою сестру… Теперь я понимаю истинный смысл его слов, ядовитых, словно змеиный укус: ему было лишь «немного жаль» обрекать её на смерть.
Теперь, когда я знаю, что он сумел оборвать жизнь родного человека, того, с кем его связывала кровь… что же он сделает со мной?…
Глава 26
Социальный изгой. Звучит как клеймо, выжженное на моей душе раскаленным железом. Но никто, слышите, никто не понимает, что значит быть изгоем для собственных родителей. Я рос в этой прогнившей атмосфере, где моя значимость измерялась только одним – моим местом в их иерархии. И когда родилась моя младшая сестра, я был безжалостно сброшен с трона.
В один миг я стал тенью, призраком в их собственной квартире. Они забывали обо мне так, словно я был мебелью, частью интерьера, не более. «Как дела в школе?» – этот вопрос, простой и естественный для большинства родителей, для моих был непостижимой китайской грамотой. Им было плевать. На мои успехи, на мои неудачи, на мои чувства – на все. Я как будто перестал существовать в их мире, в мире, где прежде я занимал хоть какое-то место.
И эта жутчайшая, разъедающая ревность с каждым днем, с каждой секундой просыпалась во мне, как голодный зверь. Ненависть – вот что я чувствовал, глядя на то, как моя сестра стала центром их вселенной. Все внимание, вся любовь, все заботы – все принадлежало ей. А я? Я был никем. Пылью под ногами, которая мешает им двигаться дальше.
И тогда во мне зародилась мысль. Сначала это было лишь мимолетное желание, шепот тьмы в сознании. Но постепенно оно крепло, росло, пускало корни, пока не превратилось в навязчивую идею. Я хотел причинить ей боль. Я хотел забрать у нее все то, что она украла у меня. Я хотел убить ее. Это казалось единственным способом вернуть себе хоть что-то.
Я помню тот день, как сейчас. Полная ванна холодной воды. Я держал ее на руках, маленькую, беспомощную. И в голове моей пульсировала только одна мысль: «Сейчас, сейчас все закончится».
Я уже был готов. Одна секудна – и я бы её утопил. И все бы было хорошо. Но… Эти чертовы родители. Они пришли на ее крики. Их вопли разорвали тишину, разрушили мой план.
После этого я отправился в детдом. Ненадолго, к счастью. Но даже за этот короткий период я успел понять одно – я чудовище. В глазах моих родителей я видел только страх и отвращение. После этого случая, я видел, как родители смотрели на меня с осторожностью, словно я был бомбой замедленного действия, готовой взорваться в любой момент. Они постоянно тыкали меня пальцем, шепча за спиной, что я выродок, урод, что с моим лицом не все в порядке и никто никогда меня не полюбит.
Сестра ничего этого не знала. Родители находили время, чтобы говорить со мной наедине, подальше от ее ушей. Они хотели сохранить свой имидж идеальных родителей, чтобы она думала, какие же они хорошие и любящие. Но на самом деле они оказались гнилыми, потрепанными яблоками в саду, отравляющими все вокруг.
Их слова, их взгляды, их поведение – все это отравило мою душу. Я вырос с чувством собственной неполноценности, с уверенностью, что я недостоин любви и счастья. Я стал тем, кем они меня видели – монстром.
Мне не страшно убивать. Не страшно видеть, как тухнет последний блеск в глазах жертвы. Это даже приносит мне какое-то извращенное удовольствие. Знать, что я контролирую жизнь и смерть, что я могу лишить человека всего в мгновение ока.
И убить родителей, в прямом смысле этого слова, стало для меня игрой, не более того. Способом доказать себе, что я сильнее, что я могу отомстить им за все страдания, которые они мне причинили.
Я хотел поджечь дом. И я сделал это. Я облил все бензином, поднес спичку и наблюдал, как пламя пожирает все, что было мне ненавистно. Я хотел, чтобы и сестра погибла вместе с ними. Но видимо для нее тогда еще было рано умирать от огня. Бог, или кто там решает, кому жить, а кому умирать, готовил для нее смерть куда более ужасную. И я, как верный слуга, исполнил эту волю.
Родители сгорели заживо… Ух. Когда вспоминаю, всегда появляется улыбка на губах. Не могу даже перестать улыбаться. Знаю, звучит ужасно. Но я не жалею ни о чем. Это было мое первое убийство. Как я могу не быть довольным? Плевать, что это были родители. Они заслужили это. Это их вина, что я носил маску с очками в приюте. Они внушили мне, что я урод. Несколько лет я ненавидел свое лицо. Ненавидел, в основном, за то, что был так похож на своего отца. Эти черты я дико ненавидел. Лучше бы меня вообще не рожали, и, наверное, на одного социопата в мире стало бы меньше. Но я тут, и я буду использовать то, что дала мне природа, во все свои силы.
И когда я понял, что мое лицо привлекает много девушек… Когда я без маски и очков… Тогда я просто снял это с себя. Моя красота пленила их. Все хотели меня, но получали лишь немногие. Я готов отдать себя одной девушке. Чьи глаза невинные, как у овечки. Мне жутко хотелось откусить хоть кусочек ее плоти. И сегодня ночью я приду за ней. Я причиню ей боль, как и обещал. Хоть она и будет умолять меня в слезах – это никогда меня не остановит.
Я просматривал камеры каждого дома. И остановился на доме Ани. Свет в ее доме не горел, а значит, ее не было дома. Либо уже спала. Я пролистал время назад и переключил другую камеру на кафе, где работает Аня. Я увидел, что она не выходила оттуда вообще. Смена ее давно закончилась. А это значит… Она решила таким образом спрятаться от меня. И не идти домой.
«Плохо думаешь, что я тебя не найду, вишенка», – прошептал я, облизывая пересохшие губы. Игра началась.
В этом городке я взломал каждую камеру, какая только есть, чтобы следить за передвижениями Ани. И не только для этого. Они должны были еще так скажем моему напарнику Диме, чтобы следить за девушкой. Теперь они ему не нужны. Он и без этого добивается своего хорошо. Что могу сказать о Диме? Я не могу сказать, что это мой лучший друг. Это скорее как брат по несчастью либо же наоборот. Он такой же, как и я. Нам не нужно много слов, чтобы понять друг друга. Хватает лишь показать какой-то жест, и мы уже знаем, что хотим совершить. В отличие от меня, он не заинтересован в убийствах. Но стоит его разозлить, я знаю, он тут же прикончит не задумываясь. Сейчас у него грандиозные планы на одну девушку. Он уже сделал много чего. Запер ее в подвале своего дома. Насилует и пару раз даже избил за то, что она его не послушала. Вот же романтик, черт возьми.
Как только мысли о нем всплывают, раздается жужжание телефона. Мне не нужно было смотреть, кто это звонит. Мне и так было понятно.
– Ну, как продвигаются дела? – без приветствия бросает он в трубку.
– Потихоньку. Она уже знает, кто я, – со смехом отвечаю я.
– Вот черт… Это мне уже нравится. – Его громкий смех заставляет меня отдернуть телефон от уха.
– Мне тоже. А у тебя как идет?
– Оооо… – начинает он. – У меня все просто отлично. Ей пришлось побегать голой по лесу, я чуть не зарубил ее топором. Но это того стоило… Это была самая лучшая ночь в моей жизни.
– Рад за тебя. Тоже планирую сделать что-нибудь интересное, – говорю я, не отрывая глаз от экрана компьютера.
– Сделай, как я… Обещаю, не разочаруешься, – его слова звучат сладко, как яд. И я буду полным идиотом, если откажусь от того, что сделал он.
– Хорошо… – улыбка растягивается на моем лице.
– Вот это я понимаю. Потом расскажешь подробности.
– А не пойти ли тебе на х*й? – Я не люблю делиться подробностями своих дел. Это касается только меня и моей жертвы.
– Не злись… Ладно, я пошел. – Он отключается.
Телефон с глухим стуком приземлился на стол, и я вперил взор в экран, словно завороженный. Там, в мерцающем свете пикселей, таилось изображение кафе – место моей скорой встречи. Нетерпение клокотало во мне, подгоняя каждую секунду. Предвкушение её испуга, дрожи в голосе, когда она увидит меня… Эта мысль обжигала, вызывала первобытное, дикое наслаждение, мурашки бежали по коже.
Резко развернувшись, я направился на чердак. Тусклая лампочка, едва озарив пространство, сразу выхватила из полумрака то, что мне было нужно. Маленький топорик висел на стене, ожидая своего часа. Я взял его в руку, ощущая прохладную тяжесть рукоятки. Кончиком пальца едва коснулся лезвия. Острая боль мгновенно пронзила кожу, оставив алую полоску на подушечке.
Остро… до безумия.
Покинув чердак, я направился в гараж. Небрежно бросив топор на заднее сиденье, я завел машину. Рёв мотора, вырвавшись на свободу, оглушил, заполнил собой всё пространство.
Ну что, Вишенка… Я еду за твоими слезами.
Глава 27
Глаза начали слипаться, веки тяжелели, и я с трудом проваливалась в зыбкую пучину сна. Тело наконец-то расслабилось, а мысли начали путаться в причудливый клубок. Но внезапный грохот и чьи-то тяжёлые шаги, раздавшиеся за тонкой стеной коридора, вмиг выдернули меня из этого предсонного забытья. Сердце бешено заколотилось, а по спине пробежал озноб.
Я резко вскочила с продавленной раскладушки, словно ужаленная. Страх подкрался ко мне мгновенно, парализуя волю. Этого не может быть… Или всё-таки? Конечно, может. Он нашёл меня. Я знаю, что это он. Он пришел за мной, точнее, за моей болью, за осколками моей души, которые он когда-то растоптал.
Тратить время на размышления не было смысла. Каждая секунда могла стать решающей. Я ринулась к старому стулу, на спинке которого висела моя поношенная одежда. Лихорадочно натягивая на себя джинсы и толстовку, я судорожно сжимала и разжимала кулаки, пытаясь хоть немного унять дрожь, охватившую всё тело.
Подойдя к двери, я замерла, прислушиваясь к доносившимся из коридора звукам. Но там стояла лишь зловещая, давящая тишина. Напряжение нарастало с каждой секундой. Казалось, тишина дышала мне в спину, словно хищник, выжидающий удобный момент для прыжка.
Мне отчаянно захотелось сорваться с места, дёрнуть ручку и бежать отсюда без оглядки, прочь от этого ужасного места, прочь от него. Но прежде чем я успела это сделать, я услышала жуткий скрежет. Звук, словно кто-то с остервенением царапал стены. Он приближался ко мне, медленно, но неумолимо. Скрежет, словно змея, подкрадывался ко мне, заставляя кровь стынуть в жилах. Казалось, он знает, где я нахожусь. Он знает, чего я боюсь. Он играет со мной, словно кошка с мышкой.
От этих мыслей мне стало ещё хуже. Страх сковал меня по рукам и ногам. Я медленно отступила от двери, лихорадочно оглядываясь по сторонам в поисках другого выхода. И вот, в дальнем углу комнаты, я увидела маленькое окошко, забранное ржавой решеткой. Не раздумывая ни секунды, я бросилась к нему.
Тихонько, стараясь не издать ни звука, я приподняла рассохшиеся створки. Они поддались с трудом, издав еле слышный скрип, словно мышиная возня. Я ухватилась за холодный подоконник, и тут же сомнение закралось в мою душу. А пролезу ли я? Окно казалось таким маленьким, а страх – таким огромным.
Позади меня послышался скрип открывающейся двери. Сердце ухнуло куда-то вниз, в пятки. Я тяжело вздохнула, отгоняя панику. Не оборачиваясь, я набрала в грудь побольше воздуха и изо всех сил протиснулась сквозь узкий проём.
И вот я уже на улице. Дождя не было, но ночь выдалась на редкость тёмной. Лишь слабый свет нескольких фонарей и бледное сияние луны пробивались сквозь густую пелену облаков. Не теряя ни секунды, я сорвалась с места и побежала, не разбирая дороги, лишь бы подальше от этого проклятого места.
Но любопытство и страх всё же взяли верх. Через некоторое время, задыхаясь от напряжения, я оглянулась назад. И тут же пожалела об этом.
Демьян стоял на тротуаре, недалеко от здания кафе. Его лицо скрывал глубокий капюшон, но даже в полумраке я узнала его. Но что меня больше всего напугало, так это… топор. Маленький, но зловещий топорик, который он держал в руке. Его блестящее лезвие мерцало в свете фонарей, словно насмехаясь надо мной.
Не в силах больше смотреть на эту жуткую картину, я снова бросилась бежать. На этот раз – в сторону леса, который начинался прямо за кафе. Ноги заплетались, сердце готово было выскочить из груди, но я не останавливалась.
Бежала и бежала, сколько было сил. Домой возвращаться не имело никакого смысла – он всё равно меня найдёт. Да и вообще, куда бы я ни пошла, он найдёт способ добраться до меня. Надеюсь, хоть в лесу, густом и непроходимом, он не сможет найти меня так быстро.
Ноги начали жутко болеть, каждый шаг отдавался острой болью в коленях. В лёгких катастрофически не хватало кислорода. Остановившись на секунду, я закашлялась, прикрывая рот ладонью. Кашель разрывал грудь, словно острые осколки стекла.
Затем, собрав остатки сил, я снова бросилась бежать. Я не знаю, сколько времени я уже нахожусь в этом лесу и сколько километров я уже пробежала. Время словно остановилось, а реальность превратилась в кошмарный сон…
В глазах начало предательски темнеть, сознание ускользало, и я чувствовала, как земля притягивает меня к себе с неумолимой силой. Казалось, вот-вот рухну прямо здесь, посреди этого проклятого леса, и никто, абсолютно никто не узнает о моей участи. Я задыхалась, сердце бешено колотилось в груди, словно птица, бьющаяся в клетке. Остановилась на секунду, чтобы перевести дух, вдохнуть в легкие хоть немного прохладного, влажного воздуха, и снова побежала, подгоняемая страхом и отчаянием. Но стоило мне сделать всего пару шагов, как острая, нестерпимая боль пронзила мою ногу, словно раскаленный нож. Я тут же потеряла равновесие и всем телом рухнула на жесткую, усыпанную хвоей землю.
Крик, полный мучительной боли и ужаса, вырвался из моих губ. Он был дикий, отчаянный, пропитанный животным страхом. Я попыталась подняться, опереться на руки, но не смогла даже этого. Все, что я смогла сделать – это с трудом сесть на землю, и, прищурившись, вглядеться в ногу, освещенную тусклым светом луны, пробивающимся сквозь густую листву деревьев.
Я снова закричала, уже громче, отчаяннее, понимая весь ужас ситуации. Моя… моя нога. Она была в капкане. Ржавое, старое железо, с лязгом сомкнулось на моей лодыжке, сдавливая кость с чудовищной силой. Кровь хлынула из раны, пропитывая землю и мои тонкие джинсы. И думать даже не надо, чтобы понять, что моя нога сломана. Возможно, даже не в одном месте.
Я скривилась от боли, жгучей, пульсирующей, парализующей. Шок начал медленно отступать, уступая место панике и отчаянию. Руки безумно задрожали, а зубы непроизвольно застучали. Я лихорадочно начала ощупывать землю вокруг себя, пытаясь найти хоть что-нибудь, чем можно было бы вытащить мою ногу из этой дьявольской ловушки. Но мои пальцы нащупали лишь тонкие, сухие ветки от деревьев и больше ничего. Абсолютно ничего…
Безысходность ситуации полностью поглотила меня. Никто не придет мне на помощь… Я, наверное, слишком далеко забежала в глубь леса. И даже Демьян меня не найдет. Хотя… Я же знаю, что бежала именно от него. Но сейчас я была бы благодарна Богу, если бы он послал мне его. Пусть, пожалуйста, он пошел за мной в лес. Пусть найдет меня. Пусть причинит мне еще больше боли. Только бы нашел…
Я сама понимала, что начинаю бредить, раз ищу спасения в Демьяне, в том, кто может убить любого, даже не задумываясь о последствиях. В том, кто убил собственную сестру. В том, кто с легкостью может убить и меня. Но я дура. Я знаю это, и буду до конца жизни жалеть об этом. Я хочу, чтобы он меня спас. Глупо, конечно, звучит. Но ведь никто, кроме него, не знает, что я здесь. Мой телефон остался в кафе. Когда я убегала, я даже не подумала о нем. Теперь я понимаю, что мне не кому позвонить. Не кому меня спасти. Я одна, совсем одна, в этой непроглядной чаще леса.
Если бы здесь был Демьян, он бы давно меня нашел. Но его нигде нет. Только тишина, гнетущая, пугающая, холодная, как сама смерть. Кажется, что силы скоро покинут меня, но каким-то чудом я еще держусь. Хоть боль в ноге была невыносимой, я так сильно прикусывала губу, что на ней тут же выступила кровь, с неприятным металлическим привкусом.
Мне было жутко больно, и я ужасно замерзла. Я обняла себя руками, пытаясь хоть немного согреться, и постоянно дрожала, неотрывно смотря на свою ногу в капкане. И тут… тихий треск веток привлек мое внимание. Только бы это не были звери. Наверное, они учуяли запах крови. И скоро доберутся до меня. Я закрыла глаза, и приготовилась к худшему.
Хруст веток становился все ближе и ближе. И вот, прямо за моей спиной, треснула последняя ветка. Я замерла, сдерживая дыхание, ожидая нападения.
Меня вдруг грубо схватили за волосы и резко опрокинули голову назад. Я вскрикнула от неожиданности и боли, и открыла глаза…
– Демьян… – прошептала я, едва слышно. И тут же в моей душе разлилось какое-то странное облегчение. Он нашел меня. Я рада, что он нашел меня. Хоть и должно быть наоборот. Но он – единственное мое спасение. Наверное.
– Вишенка… – тоже прошептал он, и его взгляд тут же устремился к моей ноге. Он долго, очень долго смотрел на нее, не отрываясь, а его пальцы сильнее вцепились в мои волосы, причиняя острую боль. Потом он, наконец, посмотрел на меня и спросил, почти беззвучно:
– Готова к боли?
Я испуганно помотала головой.
– Но… Мне уже… – Я не успела договорить. Он грубо прижал палец к моим губам, заставляя меня замолчать.
– Значит, будет вдвойне, – прошептал он, с какой-то зловещей усмешкой в голосе. И соленые слезы покатились из моих глаз. Я с мольбой смотрела на него, чувствуя, как моя нога словно разрывается на части от жуткой боли, и мне хотелось кричать на весь лес.




