Ультрафиолет: Тени Рождества

~ IV ~

Дым от костра тихо вился над спящим Вифлеемским холмом, щекоча нос и убаюкивая меня своим терпким, древесным ароматом. Все было тихо и мирно, насколько это возможно в мире, омытом неземным светом. Мои тревоги, порожденные проклятой Сверхновой и безумием вокруг, быстро улеглись, растворившись в прохладном воздухе. Холодный ультрафиолетовый свет двух светил в небе, будто незримые кисти безумного художника, продолжал рисовать причудливые, движущиеся узоры на древней земле, превращая привычные очертания в зыбкие тени. И в этом мерцающем, гипнотическом свете, словно из самых глубин колодца времени, всплыли давние, полузабытые воспоминания, которые теперь, под влиянием Звезды, обретали пугающую ясность.

Снова я был маленьким мальчиком, совсем еще крошечным, таким, каким себя едва ли помнил. Отец, его сильная, теплая рука крепко сжимала мою ладонь, вел меня по узким, пыльным улочкам великого Иерусалима. Сердце то и дело пропускало удар, наполняя его смесью детского страха перед неизведанным и благоговейного трепета перед величием места, куда мы направлялись. Сегодня был мой особый день – отец вел юного Салома, меня, чтобы отдать на обучение в Иерусалимский Храм.

Храм Ирода, колоссальный и неприступный, возвышался над городом, будто высеченная из света гора, сияя в лучах восходящего Солнца. Его золотая крыша отражала свет, слепя глаза до слез, превращая его в живое, пылающее сердце города. Я, Салом, смотрел на него с немым благоговением, чувствуя себя мельчайшим муравьишкой пред этим великим чудом, творением рук человека, что казалось десницей самого Бога. Как же странно, думал я, что взрослые строят такие огромные дома для молитв, а сами так суетятся, будто торопятся куда-то и постоянно ругаются из-за места на рынке.

Юный Салом, чей взгляд пылал неподдельным любопытством, впервые ступил на священную землю Иерусалимского Храма. Его отец, благочестивый иудей с глубокими морщинами мудрости на лице, вел его за руку, под сень величественных колонн, украшенных замысловатой, искусной резьбой, что рассказывала истории давно минувших дней.

Ещё издали Храм предстал перед Саломом, словно сказочный мираж, возвышающийся над городом, над всем миром. Золотые купола, полыхающие на солнце, словно короны, венчали его могучие, неприступные стены. Белый, безупречный мрамор, из которого он был построен, блистал чистотой, отражая небесную лазурь, и казался высеченным из облака. От него исходила не только красота, но и незримая энергия, проникающая в душу.

Огромные, массивные ворота, украшенные кедровыми панелями и сверкающими инкрустациями из слоновой кости, распахнулись перед ними, словно приветствуя путников, приглашая войти в мир, где время текло иначе. Ступив во двор Храма, Салом очутился в мире, где царила атмосфера торжественного величия и благоговения, почти осязаемого. Множество людей сновали там, спеша по своим делам, но даже их суета казалась частью великого ритуала.

Салому вдруг вспомнился соседский козлёнок, который недавно сбежал с пастбища и устроил переполох на центральной улице, опрокинув телегу с финиками. Наверное, и здесь кто-то тоже вот так бежит, только уже не за козлёнком, а за чем-то очень важным для Бога.

Воздух был плотным, насыщенным. Пьянящий, густой аромат ладана витал в воздухе, смешиваясь с запахом свежеиспеченного хлеба из далеких пекарен и терпким, острым запахом жертвенных животных. Звуки молитв, возносящихся к небесам, и песнопений, наполненных древней силой, сливались в единую, многоголосую мелодию, наполняя сердце Салома необъяснимым трепетом и чувством глубокой связи с чем-то бесконечно древним и святым.

Отец вел его дальше, к главному входу в Храм, где каждая деталь дышала историей. Мощные колонны, украшенные капителями в виде изящных пальмовых листьев, поддерживали портик, над которым возвышался фронтон, украшенный сложными скульптурами ангелов и херувимов, чьи каменные лики, казалось, наблюдали за каждым входящим.

Стражник, облаченный в массивную воинскую броню, что тускло поблескивала в солнечном свете, строго, но безразлично, посмотрел на них.

– Имя? – спросил он хриплым, глубоким голосом, от которого у Салома пробежал холодок по спине.

– Иоанн, – ответил отец, его голос был спокоен и уверен. – Привел сына на обучение.

Стражник молча кивнул, его взгляд задержался на мальчике на долю секунды, будто что-то выискивая в его глазах. Наверное, он искал мою душу, подумал Салом, чтобы проверить, достаточно ли она чиста для этого святого места. Или просто смотрел, не спрятал ли я за пазухой сочный инжир.

– Проходите, – наконец произнес он, и ворота, казалось, сами собой растворились, приглашая их внутрь.

И они вошли во внутренний двор Храма. Огромный, бескрайний внутренний двор был полон людей. Священники в белоснежных, ниспадающих одеждах скользили туда-сюда, их лица были сосредоточены. Левиты, одетые в льняные рубашки, пели псалмы, их голоса разливались по двору, наполняя его благоговением. А в воздухе витал густой, мистический аромат ладана и мирры, смешиваясь с теплом нагретого солнцем камня.

Салом был в полном восторге. Никогда в жизни он не видел ничего подобного. Этот мир был целой вселенной. Отец подвел его к старому, сгорбленному человеку с длинной, седой бородой, которая почти касалась земли, и глазами, полными древней мудрости.

– Это твой учитель, – сказал он, его голос был полон уважения. – Его зовут Симеон.

Симеон посмотрел на меня, на юного Салома, своими проницательными, глубокими глазами, в которых, казалось, отражались столетия. В этом взгляде не было простого любопытства, а было нечто большее – понимание, принятие, и даже некое предчувствие. Он улыбнулся какой-то странной, почти грустной улыбкой, словно видел не только меня, но и всю мою будущую судьбу, написанную на невидимых страницах.

– Добро пожаловать, Салом, – сказал он, его голос был тих, но невероятно звучен, словно эхо вечности. – Ты готов учиться?

Салом, кивнул, не в силах вымолвить ни слова, и ответил: – Да! Его сердце билось от предвкушения. Он представлял, как теперь будет изучать древние свитки, понимать язык звезд и разговаривать с пророками, совсем как взрослые священники.

– Тогда следуй за мной, – сказал Симеон, и он повел мальчика в глубины Храма, туда, где ждали его новые знания, новые испытания и новая, неведомая жизнь, которая изменит его навсегда.

Салом не мог оторвать взгляд от этой невообразимой красоты, созданной руками человека, но наполненной духом божественного. Внутри Храма царил благоговейный полумрак, рассеиваемый лишь мягким светом золотых светильников и разноцветными переливами, что лились из окон, украшенных витражами, на которых оживали библейские сюжеты. Стены были украшены тысячами мозаик, изображающими величественные сцены из жизни Моисея и других библейских героев, каждый камешек которых словно хранил свою историю. Золотая утварь сияла на алтаре, отражая последние лучи света, а в Святая Святых, куда могли войти только священники, царила атмосфера глубочайшей, почти осязаемой таинственности, недоступной простому смертному.

Он шел за руку с учителем по храму, затаив дыхание, чувствуя, как душа наполняется благоговением и трепетом перед величием Бога. И понял, что это место не просто дом молитвы, но и сердце его народа, символ веры и надежды, и нечто большее – живой организм, хранящий древние секреты. И он, маленький мальчик, чувствовал, как эти секреты начинают просачиваться в него, словно солнечный свет сквозь витражи.

Вспомнив об этом, я улыбнулся. Путь был нелегким, полным испытаний и лишений, но я его прошел. И теперь я здесь, на вершине Вифлеемского холма, охраняю Пещеру, где, возможно, появится тот, кто изменит мир. Сердце мое было полно надежды, смешанной с глубоким осознанием моей ответственности. Я знал, что мое предназначение близко, оно витало в воздухе, словно едва уловимый аромат. И я был готов к нему, готов к любым испытаниям, которые оно принесет.

Мир изменился. Наверное, и я вместе с ним тоже, в глубине души надеясь, что грядущее будет таким же удивительным и странным, как и сам этот мир под двумя Солнцами. И снова, как завороженный, я провалился в сон, зная, что увижу продолжение…

~ V ~

Вдруг из тумана снов, появилось новое воспоминание, яркое и до боли реальное. Я снова был в Иерусалимском Храме, но уже не маленьким мальчиком. Мне было лет тринадцать-четырнадцать, я учился там не первый год. Знал священные тексты, постигал мудрость старейшин, но моё сердце всё равно ждало чего-то большего. В тот день в Храм привели новую ученицу. Она была так юна и прекрасна, как ангел с небес, и её появление осветило сумрачные своды Храма, словно луч утреннего солнца.

Длинные русые волосы, волнистые, как спелая пшеница на ветру, ниспадали ей на плечи, обрамляя лицо, полное света и нежности. А глаза… О, эти голубые глаза, яркие, как летнее небо после дождя, в которых плескалась такая глубина и чистота, что я сразу же в них утонул. В тот миг, когда наши взгляды встретились в этом священном месте, я влюбился в неё без памяти, безоглядно и навсегда. Это было так просто и так сложно одновременно. Как же смешно, думал я, столько свитков я перечитал, а ни в одном не было написано, что делать с таким чувством.

Она не была похожа ни на кого, кого я встречал. В ней была особая чистота и невинность, которая проникала в самую душу. Её лёгкая походка, тихий голос, даже еле уловимый аромат диких цветов – всё это отличало её. Я не мог оторвать от неё глаз, каждый раз боясь, что она исчезнет, растает, как утренний туман. Однажды, когда мы шли по разным сторонам двора, я нарочно «споткнулся» и уронил свиток, надеясь, что она посмотрит. Она обернулась. И улыбнулась. Это было моё маленькое, запретное счастье. И, к моему удивлению, она тоже меня заметила.

Иногда она украдкой, почти незаметно, бросала на меня взгляд из-под длинных ресниц, и я чувствовал, что она тоже ко мне неравнодушна. Моё сердце замирало, а потом начинало стучать как бешеное. Наши глаза встречались лишь на мгновение, но в них читалось так много, целая невысказанная история. Но мы не могли поговорить. В Храме, где царили строгие правила, было запрещено любое общение между юношами и девушками, предназначенными для разных путей служения. Даже просто дышать одним воздухом казалось нарушением, а уж обменяться парой слов – грехом. Хотя я видел, как некоторые старшие ученики умудрялись передавать записки в свитках, но я был слишком робок и слишком верен правилам… пока. Я был в отчаянии, разрываясь между долгом и невыносимым желанием.

Что мне делать? Как ей сказать о своих чувствах, не нарушая священных клятв? Как донести до неё, что она – моя судьба, когда я даже имени её не знал? В тот день я не нашёл ответа. Но я знал, что никогда не забуду эту встречу. Она не просто изменила мою жизнь – она перекроила меня всего, открыв новую, неведомую глубину чувств. И я понял тогда, всей своей юной, горячей душой, что любовь сильнее любых правил, сильнее даже самых древних традиций, что хранятся в этих стенах.

Воспоминание исчезло так же быстро, как и появилось, растворившись в воздухе Вифлеемского холма. Но я знал, что оно навсегда останется в моём сердце. Я улыбнулся, горько и светло одновременно. Любовь сделала меня не только сильнее и чище, но и более живым что ли. И я был готов к любым испытаниям, которые преподнесёт мне судьба, если бы только она вновь привела меня к ней.

Закрыл глаза и прислушался к холодному ветру, шумевшему в горах, но он не мог заглушить бурю внутри. Эти воспоминания о юной любви растревожили мою душу, которая металась в страданиях, пойманная между двумя реальностями. Она здесь, рядом, на этом холме, но теперь она не моя, она – его жена… Моё сердце, словно нежный птенчик, отчаянно забилось в груди, готовое разорваться от боли. Слезы душили меня, горячие, обжигающие, но я не мог их сдержать. Они лились градом по моим щекам, омывая лицо, смывая остатки хрупкой надежды. Я был разбит и опустошён, мои мечты разбились о жестокую правду. Как мне жить дальше? Как забыть её, если она – сама суть моего существования?

Я не представлял себе жизни без неё, без её голубых глаз, без её света. Мой мир без неё был пустым и бессмысленным.

Снова закрыл глаза, пытаясь погрузиться в небытие. Моё сердце было полно такой сильной печали, что я не хотел ни о чём думать, ни о чём чувствовать, лишь бы эта боль утихла. Но вдруг, словно из тумана отчаяния, кто-то коснулся моего замерзшего плеча. Прикосновение было лёгким, но словно электрическим. Я вздрогнул и, полный предчувствий, резко обернулся. За моей спиной, окутанная мистическим ультрафиолетовым сиянием Звезды, стояла она – та самая, о ком я только что думал, чьё имя было в моём сердце.

Она была одета в простую, но чистую одежду, её фигура казалась почти воздушной. Но её красота сияла даже в этом холодном ночном свете, словно внутреннее Солнце.

– Возьми мой плащ, – сказала она, её голос был мягким, как шепот ветра в оливковых рощах, но звучал в моей душе как колокол. Она протянула мне свой хитон из голубой шерсти, цвет которого был точно таким же, как небо в её глазах. – Чтобы ты совсем не замерз, мой юный страж! Ты сидишь здесь целую вечность… Твоё упрямство достойно лучшего применения, мальчик мой, – добавила она с лёгкой, почти незаметной улыбкой, от которой стало теплее, чем от плаща, а на душе – светлее.

Я был настолько поражён и ошеломлён её появлением, что не мог произнести ни слова, лишь беззвучно глотал воздух. Она улыбнулась – улыбкой, которая растопила лёд в моей груди – и накинула плащ мне на плечи. Её пальцы случайно коснулись моей шеи, и по телу пробежала волна тепла, а потом – дрожь, словно от неземного прикосновения. От плаща пахло… домом. И теплом. И чем-то неуловимо знакомым, из тех древних воспоминаний, что были намного старше Храма.

В её глазах, цвета летнего неба, плескалась неподдельная забота, которая обволакивала меня, словно мягкое одеяло.

– Я волновалась за тебя, – прозвучал её нежный голос, когда она протянула мне чашу с горячим, ароматным вином, от которого по рукам разливалось тепло, а по телу растекалась неведомая сила. – Как ты себя чувствуешь? Ты весь дрожишь. – добавила она, и в её голосе звучала неподдельная тревога.

Поражённый её появлением и такой неожиданной заботой, я не мог вымолвить ни слова, лишь молча смотрел на неё, пытаясь осознать, что это происходит на самом деле. Она одарила меня ещё одной улыбкой, которая пронзила моё сердце, и присела рядом, так близко, что я чувствовал её тепло. Не веря своим глазам, я осознал, что она рядом, в этой холодной ночи, под светом новой Звезды. И эта хрупкая красавица, чьё появление было подобно чуду, улыбалась мне, словно ничего не произошло.

– Я знал, что ты придёшь, – прошептал я, принимая чашу из её рук, чувствуя, как её прикосновение обжигает меня.

– Я не могла оставить тебя одного, – ответила она, её взгляд был серьёзен и полон какой-то древней печали. – Ты – мой защитник, и я должна быть рядом. Это наше общее предназначение. Нам суждено идти этим путём вместе, Салом. Как и раньше, сквозь века и перемены…

Счастье переполняло меня, смешиваясь с горечью. Неужели это правда? Неужели она здесь, со мной, и все кошмары рассеялись?

Внезапно она встрепенулась, её взгляд стал тревожным, устремленным вдаль, за горизонт.

– Время пришло, – произнесла она, её голос прозвучал глухо, словно из другого измерения. – Мне нужно вернуться. Не тревожься. Всё будет так, как должно быть. Я всегда найду путь к тебе.

Я хотел возразить, умолять её остаться, но слова застряли в горле. Она уже поднялась, её движения были лёгкими и быстрыми, как у лесной нимфы.

– Не замерзни тут, – прозвучало её ласковое напутствие, и она поправила на моих плечах свой голубой шерстяной хитон, который теперь казался мне самым ценным сокровищем.

Наши взгляды встретились в последний раз. В её бездонных глазах я прочёл не только благодарность за верность и защиту, но и невысказанное обещание, глубокую связь, которую не могли разорвать ни время, ни расстояние, ни обстоятельства.

– Спасибо тебе, – прошептала она, её пальцы легко, почти невесомо, тронули мою щеку, оставляя след, который, казалось, никогда не исчезнет. – Я буду всегда ждать тебя. Помни об этом, и знай – ты не одинок.

И, повторив, словно заклинание: – Время пришло, – она вновь удалилась в темноту Пещеры, оставив меня на посту одного. Её силуэт растворился в призрачном свете, будто её и не было. Только лёгкий аромат диких цветов остался в воздухе, смешиваясь с дымом костра, и чувство её незримого присутствия.

Оставшись один, я ещё долго ощущал её тепло и нежность плаща на своих плечах, и вкус горячего вина. Я знал, что она вернётся. Обязательно вернётся. Наша встреча была не просто сном, а предвестником, обещанием. Чем-то, что выходило за рамки обыденного, за рамки моего понимания, словно древнее пророчество, начинающее сбываться. И я ждал. Ждал, глядя в холодный небесный Ультрафиолет, который теперь казался менее пугающим, зная, что в нём есть её отражение. Ждал, с непоколебимой уверенностью в сердце, что она – моя судьба, несмотря ни на что, несмотря на прошедшие тысячелетия и теперешнюю разлуку. И эта уверенность давала мне силы, чтобы продолжать ждать, а в душе зарождалась странная, светлая печаль, смешанная с предвкушением новых откровений.

~ VI ~

На закате, когда Солнце, словно усталый путник, опускалось за горизонт, окрашивая небо в красное золото, юный пастух Салом, обычно смотрящий на звезды и с нетерпением ждущий их появления, вдруг посмотрел на землю. Среди скал, где природа создала свои самые крепкие стены, я увидел незаметную, почти слившуюся с камнем пещеру. И тут же, словно из её глубины, я услышал тихий, но настойчивый голос, который звал меня.

– Иди сюда, дитя, – прошептал голос. Он был полон древней мудрости и глубокого спокойствия, но при этом удивительно знаком. Я даже подумал: надо же, как это я раньше не замечал, что голос может быть таким.

Но сердце моё забилось от волнения и лёгкого страха. Кто знает, что водится в этих диких горах? Разбойники, чьи истории пугали до дрожи, и дикие звери, чьи рыки эхом разносились по ущельям. Но этот голос я точно знал, словно мелодию из забытого сна, которая вдруг всплыла в памяти. Похоже, это мой первый учитель, Симеон. Он, когда закончил служить в Храме, из-за старости и желания уединения, удалился от суетного мира. Его доброта, глубокие познания и мудрость были известны всем вокруг, а его слова всегда находили отклик в моей душе.

О, какая радость меня охватила! Да, это был он. Босыми ногами по прохладному, шершавому камню пещеры я подошёл ближе. Пещера, на удивление, не была пустой. В её глубине, в полумраке, сидя на куче свежего сена, при тусклом свете одной-единственной свечи, меня ждал Симеон. Его лицо, всё в морщинах, будто вырезано из древнего камня, а глаза… они светились такой теплотой, какой я давно не видел.

– Салом, – произнёс Симеон. Его глубокие и проницательные глаза, словно два старых колодца, полных мудрости веков, смотрели прямо в мою душу, но с большой добротой. – Я ждал тебя. Наконец-то мои старые кости дождались, а то я уж думал, твои овечки тебя так крепко держат, что и шагу не ступишь без них, мой юный пастух.

Обескураженный таким приветствием, я ничего не мог сказать, только кивнул. Меня охватило непреодолимое любопытство, смешанное с детской обидой, которая тут же растаяла от его добродушной шутки. Как так? Почему он ждал меня тут, в этой затерянной пещере, а я понятия не имел, что он здесь живёт? Он ведь мог бы жить спокойно, а не прятаться, как отшельник! Я бы навещал его, приносил еды, вина, свежих фруктов, делился городскими новостями! – Эти мысли пронеслись в голове, но я тут же отмахнулся от них. Симеон всегда был немного странным, но именно за это я его и любил.

– Я хочу рассказать тебе тайну, – прошептал Симеон. Его голос был тихим, но в нём чувствовалась такая сила, что, казалось, даже камни пещеры прислушивались. – Тайну, которая изменит мир!

Затаив дыхание, словно боясь пропустить хоть слово, я слушал старца. Его фигура в мерцающем свете свечи выглядела ещё более величественной и загадочной.

– Мне было видение, – продолжил Симеон. Его взгляд устремился вдаль, будто он видел будущее, скрытое от обычных людей. – Видение о Младенце, который родится, чтобы изменить судьбу человечества. Его свет прольётся на весь мир.

Поражённый этими словами, я не мог поверить своим ушам. Неужели такое бывает? Это не сон, не бред старика, который одинок в горах? Или он просто так проверяет мою веру, как любил делать на уроках в Храме?

– Кто же этот Младенец? – спросил я, голос дрожал от волнения и предвкушения. Я невольно придвинулся ближе.

Симеон улыбнулся, и его лицо, казалось, озарилось неземным светом, идущим откуда-то изнутри.

– Его имя – Иисус, – ответил он. – Он станет Мессией, Спасителем мира. Он принесёт Свет во тьму этого мира и любовь в сердца людей. И мир никогда не будет прежним. – Симеон поднял палец, будто поучая. – Так что готовься, Салом, твои овечки скоро останутся без присмотра, потому что тебе предстоят дела куда важнее.

Немного смущённый таким пророчеством и его необычным, но таким знакомым юмором, я всё ещё думал: неужели старик сошёл с ума, или он шутит надо мной, проверяя мою веру, которой я обучился в строгом Храме Ирода Великого? Может, ему просто скучно, и он решил рассказать старые байки, как иногда рассказывал нам истории о шаловливых ангелах? Но старец совсем не улыбался, когда говорил о Младенце. Он выглядел абсолютно трезвым и в здравом уме, продолжая свой рассказ шёпотом, очень серьёзно, а его глаза светились каким-то неземным знанием.

– Но как я узнаю, когда он родится? – спросил я наконец. – Ладно, – решил я, – похоже, он и правда что-то видел, и в его словах есть смысл.

Симеон протянул мне руку, в которой держал небольшой, свёрнутый свиток, перевязанный тонкой кожаной лентой. – Вот, это я для тебя записал, потому что я стар и, возможно, не доживу до того святого дня, когда это произойдёт. А ты юн, ты точно это увидишь! – сказал он, его голос наполнился тихой уверенностью. – Когда на небе засияет Звезда, такой мир ещё не видел, она укажет путь к месту рождения Младенца, и ты поймёшь, что время пришло. Это будет не обычная звезда, Салом. Ты сразу её узнаешь. Не пропустишь, даже если будешь смотреть в другую сторону и думать о своей первой любви. – Он подмигнул.

С благоговением взяв свиток, я повертел его в руках, чувствуя грубую текстуру пергамента. Но ничего удивительного я не увидел, потому что на нём было написано ровно то же самое, что только что поведал мне Симеон, теми же словами, без каких-либо чудесных знаков или скрытых пророчеств. Причём, написано было действительно его рукой – его почерк я хорошо помнил ещё со времён, когда он учил меня в Храме. Эх, а я-то ждал, что там будут карты сокровищ, или заклинания, или хоть какое-то тайное знание, которое нельзя произнести вслух. А тут просто переписаны слова, да ещё и почерком, который я видел тысячу раз. Может, он мне просто так свиток дал, чтобы я не так сильно расстроился, что никаких секретных знаков нет? Мои детские ожидания быстро рухнули, но я тут же улыбнулся, глядя на Симеона.