Крылья древнего ящера

Задумчивость слишком часто входила во Врежа на протяжении всего довольно долгого перелёта. Скорее всего, это было какой-то обратной реакцией; перегорел перед стартом, наверное… И вот, снова прилипнув к одному из удалённых от мирского любопытства иллюминаторов, он давал работу своей памяти, лишь иногда переключаясь на появляющуюся периодически, справа налево точку-звёздочку, имя и фамилию которой знали здесь только двое, по долгу своей работы. Он же, как и остальные девять человек на "Арамисе" ничего не знали о, почему-то, совсем одинокой звезде, как большинство пассажиров электрички ничего не знают о проплывающей за окном деревне. Вот и теперь эта бесцветная точка, на много парсек отдалённая от других светил, соринкой проползала по иллюминатору, доказывая, что последний не заклеен снаружи черной фотобумагой. На ожидание того, когда корабль снова к ней повернется, уходило время и этим разбавлялось слишком обильное время отдыха.

"Рекомендации к полётам" предписывают в случае не загруженности экипажа делами продолжать полёт в специальных камерах, которые здесь называют "Аквариум". Итальянцы давно уже так сделали; вообще темпераментные натуры обычно предпочитают полёт во сне, избегая этим скуку. Но Врежу спать не хотелось, тем более искусственно. Хотя он сам и медик, и биолог, но ко всем медицинским препаратам у него была моральная аллергия. Заставить самого себя принять что-то, не являющимся органической потребностью было для него делом нелёгким. Тем более что за полёт только в один конец, дважды необходимо быть пациентом "Аквариума": при наборе и гашении сверхскорости.

Послышался голос командира полёта Майкла Уэддоу, выкрикивавшего "Рей". Врежу не нравилось, что его несложное, в общем-то, армянские имя по-английски или на эсперанто выговорить так уж трудно. Во всяком случае, с Реем он мирился через силу.

А вывели его из состояния нирваны в связи с признаками заболевания у Доррис. Но стоило медицинским оком с расстояния оглядеть хворую, как стало ясно, что молодой женщине просто скучно, об этом говорила и крайне женственная, по её мнению, поза. Командир – штатный сухарь, так чьё внимание заострить на себе? – Врежа Бакунца, он обязан видеть всю суть.

Томные девочки стали попадать в полёты. Раньше, когда он два года поступал в Ростовский Филиал Академии астронавтики, поступавшие девчонки отбирались очень строго, даже слишком. …Но за короткий срок, видно, произошли изменения.

– Так что болит-то? – хотел спросить Вреж с насмешливой интонацией, но получилось как-то не так, почти задушевно, и это вселило в неё уверенность.

– Ничего, просто не хочется стоять на ногах.

– Ну и как? Очень не хочется?

– Между прочим, я не шучу. Я ж не ребёнок, и не забыла, где нахожусь… Просто непонятное что-то, два месяца ничего подобного не было, а что ещё будет через месяц…

– Прилетим.

– Прилетим ли?

Бакунц принёс необходимую аппаратуру для осмотра, осмотрел – вроде всё нормально, хотя есть данные и о небольшом переутомлении, однообразие – тоже изматывает.

– Искусственная гравитация – не земная, сама знаешь. Разный организм по-разному на неё реагирует.

– Что же я – первый раз лечу, что ли? Никогда этого не было.

Всё же глаза Дорис Гимус явно дразнились, и это перечёркивало все диагнозы.

– Давай я тебя перетащу в "Аквариум". В ответ – двусмысленный смешок и разговор начал развиваться не на научную тему. Уэддоу, зачем-то дежуривший у кабинки Дорис, многозначительно стал в дверях, точь-в-точь как администратор гостиницы в двадцать три ноль-ноль. Вреж промямлил, что если жалобы повторятся, лучше Гимус перевести в камеру к спящим Сандро и Монике, а за её делами нетрудно приглядеть и Ван Шао.

Всё это было понятно и без него. Третий месяц полёта со скоростью, которая не вписывается в воображение, которую не ощутишь человеческими органами, нагнетал чувство невероятного одиночества. Соответствующая подготовка, конечно, имеет результаты, но люди – есть люди, и у каждого что-то щемит в груди; только не все в этом сознаются. Ко всему, полёт "Арамиса" и сопровождающего его аварийно-спасательного 0-21, обыденного при таких перелётах, рядовым-то и не был.

Четырнадцать землян на двух земных же сооружениях мчались туда, где чуть больше года назад уже были люди. Почти случайно открытая крохотная, по сравнению даже с солнечной, системка из двух планет при малой по массе двойной звезде, оказалась изумительным уголком вселенной, где возможна земная жизнь. И, может быть, даже в большей степени, чем на самой Земле. Шесть астронавтов эмоционально передавали данные об увиденном, по телевидению были показаны заснятые ими живые существа то милые, то откровенно страшные. Но неожиданно всякая связь с экипажем оборвалась, а немного спустя, было точно установлено о его гибели. Все полученные анализы об атмосфере, радиации, химическом составе окружающей среды не давали повода думать; что причина трагедии кроется в этом. Земная наука уже достаточно закалилась в тонкостях астрополётов. Неоценимая помощь, в своё время, пришла от других цивилизаций, существ очень высокоорганизованных, но и до сих пор, идущих с нами лишь на ограниченные контакты. Люди с этим смирились и, оставаясь благодарными им за приобщение к сверхскоростям, сами начали открывать новые пространства, где песчинками находились те или иные формы жизни. И вот теперь, было достаточно очевидно, что экспедиция погибла под действием каких-то совсем ещё неизвестных сил, а, может быть, и в результате злого внеземного умысла.

Сейчас уже более подготовленная и оснащенная космическая группа направлялась туда, чтобы ответить о причине гибели "Зевса – 226" и его экипажа, а также для продолжения изучения уголка вселенной, показавшегося всем чуть ли не райским.

* * *

Дни текли всё более нудно… Вернее днями считались земные двадцать четыре часа, искусственно перенесённые в арамисовский распорядок, как впрочем и в распорядок почти всех других полётов. А тем временем к нежеланию передвигаться пешком несколько капризной Дорис, прибавилось такое же нежелание Чавана Мандры – парня сильного и, буквально одержимого полётами. Его специальность – астрофизик, но в полёте приходиться заниматься почти всем, Чаван за всё брался с откровенной охотой, чем заслужил репутацию вечного двигателя.

Поэтому совсем неожиданным было его появление у Врежа. Появился он с какой-то виноватой улыбкой, но было видно, что он передвигает ноги с усилием. Немного спустя Врежу стало ясно, что Дорис ничего не придумывала, хотя сама она, отлежавшись в своё удовольствие, уже несколько дней ухаживала за своей системой, словно и забыв о недавнем бессилии.

С помощью командира Мандра был уложен в постель, а Бакунцу, да и, видимо, всем остальным арамисовцам настало время призадуматься. Правда, это вывело экипаж из полусонного состояния многосуточного бездействия. Но озабоченность такая была, что называется, не из лучших. Лучше бы уж её не было совсем.

Переговорив с Уэддоу, Вреж со следующего дня решил обследовать всех, с головы до пят, а пока связался с 0-21, увидев на первом экране, сначала сам конвойный корабль: элегантный колокол с огромным порядковым номером, а затем и на экране пассажирского отсека режущихся в шахматы Шеметова и Жанкевски. Те, увлекшись сохранением собственных шахматных репутаций, не обратили внимания на сигнал включения связи. Вреж, поначалу и притих, – в нём затеплился огонёк профессионального азарта; хотя сейчас это могло походить на азарт эскулапа, вытягивающего самый большой в уезде зуб. За межзвёздными центурионами уже дважды сменился вид на стенах – это было хорошее решение проблемы одиночества, когда через некоторые промежутки времени, покрытие на стенах жилых отсеков меняет своё изображение.

…Знойная пустыня под синим-синим небом (земным небом-то!)… а вот уже блондинка под городским дождем… Что появиться теперь? – Может быть зимний пейзаж… Неплохо придумано, жизнь скрашивает. И почему "Арамис" этим не оборудован? Видимо из экономических соображений.

Вложив в приветствие всю мощь голосовых связок, Вреж вызвал у мыслителей лёгкий стресс и подозрительное шевеление губ, и, чтобы перешагнуть через предконфликтную обстановку, быстро заговорил о деле.

– Вас там слишком много, вот с жиру и беситесь. Мы здесь, вот ютимся, за вами следим…

– Что за нами сейчас-то следить?

– Надо и сейчас, уже почти подлетаем… Так вот: не жалуемся мы не на что. Зуб шалил, – я его уже наставил на путь истинный. И инфекция ваша до нас ещё не дошла. Кстати, мы, для разнообразия, каждый день гулять ходим.

Выходить гулять – означало выходить в космос на эластичной связке, позволяющей улетать от «дома» на 200-300 метров. Мини-двигатель позволял удаляться-приближаться. Задумано всё это было для передвижения по поверхности корабля при осмотре или ремонте. Но любители острых ощущений позволяют себе обозревать со стороны сочно раскрашенные корабли, которые, благодаря подсвету и иллюминаторам, сверкали жемчужинами в бездне шестого океана. Связь с Землей даже технически была редкостью, а уж график передачи информации и вообще не баловал. Так, что даже припугнуть за это мелкое космическое хулиганство ни кому не представлялось возможным, и при полётах на сверхскоростях выкидывалось

и не такое…

Что ж на 0-21,значит, всё нормально…

Прошедшая на следующий день медкомиссия оказалась формальностью: все "гомо сапиенсы" – в норме (единственное предписание: Яшу Уджаяни – сбросить явно лишние 5-7 килограмм).

Так проползли ещё шесть дней.

Ставшая почти родной звёздочка, так долго бывшая единственной, не созданной человеком материей, стала почти незаметной. Скоро и её фотоны не коснуться ни «Арамиса», ни 0-21, ни сетчатки глаз астронавтов. Ещё через неделю корабли должны будут войти в зону видимости звёздных скоплений, а после этого начнется гамма-поиск цели полёта, не имеющей пока названия. (Вероятно, звезду назовут Зевсом – по первооткрывателям, а пока по каталогу это 241-8-878-432-6, а для арамисовцев упрощенно – шестёрка.)

Долго ли, коротко ли будет длиться поиск, это уже техническая сторона, но всё происходящее будет вложено в многозначительное «подлетаем».

А пока Вреж набился в помощники к Файру, Зимогляду и Ван Шао, проводящим один из последних экспериментов, входящих в полётную «текучку». Упрощённо: пластину специального сплава за пределами корабля, надо прозондировать комплексами излучений. Всё это для оценки свойств материала в момент изменения его внутримолекулярной строения… Не очень интересно… Но где выбор? Задача Бакунца для большей достоверности продублировать запись диаграмм.

Бегущие оранжевые и очень голубые точки, сопровождающиеся тихим, но в тишине чётким, плавно изменяющимся сигналом создавали ощущение цветомузыки, пусть – далёкой, но очень реальной.

Немного размечтавшись, Вреж прозевал начало опыта и включил запись с опозданием, но большой беды в этом не было – это же дублирование. Передав свою копию Тиму Файру, Бакунц увидел способ разрядиться: подвернулся тюбик золотистой пасты – и золотое солнышко заулыбалось на сидении у приподнявшегося американца, а когда тот сел, Вреж удалился с сознанием сделанного. Не очень-то шумя, он сидел у себя в купе, выжидательно прислушиваясь. Но было тихо. Видимо, «солнце» никого ещё не осветило.

Ну вот, кажется, засуетились. Видимо спешат вывести светило с белого одеяния Тима… А может, тоже что-то задумали? Но с отсутствием он опоздал. Все коллеги – экспери-ментаторы уже затолкались в его купе и, молча, положив его дублирующую диаграмму, уставились на него. Вреж совсем уже невпопад поинтересовался их самочувствием, наверно потому, что внутри что-то немного ёкнуло…

– Не о самочувствии сейчас речь, – начал Зимогляд, при этом, случайно проведя взглядом по «обратной стороне» Файра, но никак не отреагировав. – Ты, как настраивал свой прибор перед записью? Строго по инструкции?

– Ну, уж с этими приборами работать – это прописная истина, – изумился он вслух. – А что случилось-то?

– Не мог ли ты, Рей, сделать шаг за шагом то же, что и первый раз? – это уже Тим продемонстрировал очень заинтересованное выражение лица.

Вреж был уверен: его хотят разыграть, возведя в квадрат его полуневинную шалость. Не правильно улыбнувшись, он последовал их просьбе, выйдя, на всякий случай последним и украдкой отряхиваясь.

Он проделал на уже неработающем приборе примерно всё тоже, тем более,

что многого вспоминать было и не надо. При этом никто его не облил, не измазал, никаких других шалостей из трудных классов также не последовало.

– Посмотри, что получается. – Ван Шао повёл Врежа в экспериментальный отсек и наложил дублирующую диаграмму на светившуюся на дисплее.

Нельзя сказать, что Бакунц был тонким знатоком чужих нюансов, но было ясно, что в конце эксперимента были зафиксированы разные результаты.

Неясность устраняется повторением, и это решили сделать завтра. Правда, при этом Файр, больше других преуспевший в материаловедении, что-то призадумался.

* * *

Рано утром Шеметов с 0-21 связался с Уэддоу. Люди, как известно, разделяющиеся на «жаворонков» и «сов» в данном случае относились друг к другу весьма терпимо: поздно никого не беспокоили и рано тоже. Поэтому раннее появление на экране физиономии в экстравагантной оправе немного удивило.

– С добрым утром, Денис, – опередил Шеметова командир – Или ты ещё не ложился?

– Понимаешь, Майкл, Даниэль мне перед сном про какие-то пятна сказал… В общем, мол, ржавчина на вас…

– На ком? На мне?

– На «Арамисе» вашем.

– Он не только наш, но и ваш…

– Это чуть серьёзнее. Включил я сейчас обзор и действительно на обшивке у вас два пятнышка. Раньше их не было. Взгляните, прогуляйтесь, мало ли что…

Уэддоу довольно оперативно обвёл внешней камерой весь корабль и действительно нашёл какие-то потемнения, напоминающие ржавчину. Технически, такое было маловероятно: обшивка рассчитана на куда более страшные условия, да и жалоб на эту модель ещё не было. Так, ну а что нам скажет анализ в записи? …Да… Техника… Летаем ещё! Как же тут…

Командир отправил на разведку Фернандуша и Ли Даогуня, но когда те были, можно сказать, на пороге, прознавший об этом Файр, стеной загородил выход. После этого о вчерашнем недоразумении с опытом узнали уже все. Но долгожданным маленьким приключениям, всё равно почему-то никто не обрадовался.

К повторяемому эксперименту с металлической пластиной собрались зрители.

Приборы, равнодушно мигая, отработали положенное, и над результатом сгрудились все присутствующие. Диаграммы опять были разными. И более того, они уже не лезли ни в какие ворота: металл тождественно равнялся вакууму… Поколдовали над аппаратурой, но почти безуспешно, получается, что внешние датчики уже выходят из доверия… И что случилось? Контрольный дисплей о поломке смолчал, в памяти его на этот счёт – чисто, хотя сигнал отказа всех внешних приборов он всё же даёт! Быстро всё это связалось с пятном на обшивке. Прощупать изнутри эту «ржавчину»? Астронавты, не очень спеша, но молча и дружно, направились под предполагаемое место нахождения пятна. Получалось, что это место проецировалось в купе Уджаяни. Тот сидел в довольно растерзанном виде и, отдуваясь, пил воду. Капли пота и измученное его лицо как бы подозвали к нему Бакунца первым.

– Что случилось?

– Так… Всё нормально. А чт это вы все? По-моему вы все хотите ко мне втиснуться… День рождения у меня ещё не скоро.

– Что с тобой? – спросил Уэддоу; уж ему-то все отвечали только серьёзно.

– Ну что…– Яш Уджаяни вздохнул. – Было уже у двоих…

– Но они были не такими выжатыми.

– Всё равно вы не знаете – чем помочь…

– Не говори ерунду!

Командир вывел всех из купе, оставив там Врежа. Итак, с конвойного корабля видели два пятна – где второе? … А все ли здесь? Одни мужчины… Не было Дорис Гимус.

К Дорис постучал сам командир. Несколько раз позвал её – тишина. Уэддоу с изменившимся лицом обернулся к остальным, и через два мгновения дверь была снесена.

Дорис лежала под одеялом с закрытыми глазами. Крикнув «Рея – сюда!», командир схватился за её пульс, тут же бросил руку и припал ухом к груди. За Врежем, почему-то, побежали двое. Фернандуш плеснул ей в лицо из графина… Но от испуганной суетливости никто поначалу и не заметил, что Дорис спокойно дышит и даже выглядит просто спящей. «Озарение» пришло вдруг как-то всем сразу. Уэддоу приподнялся и остался сидеть на кровати, поглядывая на остальных со смущённой улыбкой. А улыбка на его лице – явление редчайшее – вот тебе и американец. Вообще он здорово смахивал на немолодого индейца: узкоглазый, с рябоватым лицом, но на самом же деле это было лишь недоразумением природы.

От вылитой на лицо воды Дорис медленно поморщилась, потянулась, но глаза не открыла. Её сон длился уже часа два лишних.

Топот прыжков. Вот и Вреж. Осмотр, давление, ритм сердца, температура – всё делается быстро. Но все уже успокоились, и он – тоже. Глазеющих Бакунц выставил за дверной проём, но никто, тем не менее, не расходился. Лишь Фернандуша больше интересовала сама дверь, но может быть потому, что он всё время держался за разбитое при взломе колено.

Четвёртый раз уже Бакунц видит тоже самое: человек здоров, но слабеет, становится апатичным, с трудом двигается. Такие признаки бывают у различных болезней, но ему самому-то не удалось найти отклонений; даже функционирование мозговых полушарий стабильно. Одному – двум можно было бы не поверить, а теперь? Космическое что-то? Не хватало ещё… Дорис не будится: толкай – не толкай. Поводил мягким проводком по лицу. Сморщилась, даже улыбнулась, но спит по-прежнему. Что ж… подождём. Наверно, ещё можно подождать. Пока…

Нет худа без добра: скука на корабле теперь уже совсем кончилась. Но и такому добру опять-таки как-то не радуются. Что поджидает людей в этой чёрной мгле, где о чьей-то помощи и думать-то наивно. Пока, может это и мелочи, но воздействует же что-то на людей в современном строго стерильном звездолёте… Видимо, эта беззвёздная бездна не так уж пуста… А приборы так и не показали не одной космической частицы, почти нет следов полей. Худо, если эта "сверхпустота" уже сама по себе следствие чего-то. И что это происходит с металлом? Знать бы заранее – да курс изменить от греха подальше…

Думай – не думай, а информация – та же точка опоры, и её отсутствие правильный ответ не породит. Уэддоу перевёл часть энергопитания на канал аварийной связи. Но что, собственно, могут сказать с Земли? Дадут приказ о возвращении? И это на пороге цели… Словом, связь ожидали в унынии. Пострадавшие оставались на прежнем уровне: одна – спала, другой – расхаживал в сильной испарине.

Космическая связь отставала от развития летательных аппаратов, которые сверхскоростями частично форсировали пространство. Связь же так и оставалась в тисках чисто земной прямой, так, как сигнал воспринимался лишь прошедший только три наших родных измерения: в противных случаях пока получался хаос.

Вынужденные разговаривать через космос по старинке, астрослужбы рассеяли где-то в пространстве множество радиомаяков, совершеннейших и надёжных. Эти маяки, хотя и использовали сравнительно примитивные идеи, по своему уровню опережали, кажется, всё остальное, рождённое в светлых муках самосовершенствования землянина. Но землянин не каждый камень может обойти сразу, и не на каждой дороге. Вот и уходило долгое время на прохождение между маяками сигнала, многократно для краткости кодируемого и многократно дешифруемого. Иногда между вопросом и ответом проходили часы.

Дальняя волновая связь работала. Дифференциатор частот натужно сбрасывал пучки противополей наружу. И эти вспышки, отблескивая в иллюминаторах, давали нужную соломинку: мы, мол, ещё не так беспомощны.

Ответ с Земли пришёл категоричный: «Всем в камеру жизнеобеспечения (то есть в «Аквариум»). Состав конвойного корабля подменять наиболее здоровыми астронавтами. При подлёте к цели – вновь выйти на связь»… Хорошо, хоть не вернули… Так… Ну, а разбудить-то Дорис всё-таки надо. Двадцать часов уже спит. Разбудить, чтобы уложить снова.

Вреж и временно эскулапированные Ван Шао и Яш (как уже искушенный) начали тормошение. Но это уже было. Поизощрялись в уговорах – по-прежнему тщетно. Кончилось всё – шприцем в руках медика. Хорошее тонизирующее заставило Дорис улыбнуться и что-то промурлыкать, но и даже теперь, глаза она не открыла. Но было видно, что всё слышит. Летаргия?

Довольно неожиданно Уэддоу прервал свои весомые дела и появился рядом с агукающими папами. Что-то ему не нравилось. Под надуманным предлогом он отправил всю троицу в свои купе, а сам остался со спящей царевной. Не успел Вреж и дойти до своего угла, как, краткий женский вскрик заставил его кинуться обратно… Дорис сидела с опухшими, еле открытыми глазами, мимо которых тоненькими струйками стекала и капала вода, образуя вокруг, уже солидную лужу. Майкл Уэддоу с недоброй улыбкой держал влажный бочок из холодильника, стоя, однако, у самого выхода: но в глазах у него прятался олимпийский огонь. Бакунц полотенцем высушил ей голову. Тихо отстранив его, она медленно и тяжело встала и вышла.

– Вы же тоже лили на неё воду: она – реагировала, – не в своём стиле, заоправдывался Уэддоу. – Вот я и поднял её бльшей дозой. Это же народная медицина!

– Командиру возражать трудно.

– Вообще я не сторонник брать в полёт женский персонал. Женщина, прежде всего – мать, а мать стережёт очаг… Позови Файра. Где там его пятна?

«Тебя бы – во времена инквизиции» подумал Вреж, но вышел молча и позвав Файра, присоединился к окружившим остановившуюся посреди дороги Дорис. Здесь стандартными шутками и другими дозволенными средствами вводили соню в нормальное состояние. Будь начеку Бакунц: она должна выдержать незапланированный аквариум!

Файр, покопавшись с коллегами, заявил, что незначительное нарушение обшивки корабля, всё же имеется. Одно пятно точно «выходит» в купе Уджаяни; второе же, если и касается апартаментов Гимус, то лишь чуть-чуть, а, скорее всего, находиться просто рядом.

Информация была, ответов никаких не было: значит, это и не информация… Как бы, там, не было, а подходил всеобщий «отбой». Каждому – своё: Врежу – гора рутинных дел, а командир связался с 0-21, пытаясь уложить спать и космических полицейских. Те сначала мялись, но потом отказались наотрез. Майклу самому не хотелось в спячку, и он надеялся занять на оставшийся месяц, одно из мест в уютном кораблике с «живыми» стенами. Но, получив отказ, успокоил себя тем, что перелёт из корабля в корабль в одном скафандре, сейчас может быть и небезопасен. Он передал код выключения камеры жизнеобеспечения, как свой, так и Бакунца и откланялся. Теперь, в случае каких-либо неприятностей, с 0-21 кодом-ключом легко разбудит командира и медика.

Даниэль Жанкевски долго смотрел в иллюминатор на большую освещённую точку. Там их подопечные отходят ко сну, сновидений им не уготовано, но и время пролетит незаметно. Плохо это или хорошо? 0-21 вращался сравнительно медленно и точка – «Арамис» был почти неподвижен. Не было бы наружного освещения кораблей – вообще бы друг друга не увидели бы.

Он включил первый оператор. На сигнальном экране уже горело несколько красных точек – количество уснувших. …Брр! С неважным настроением они укладываются, это уж точно. Посмотрим, где та ржавчина? Не увеличилась? – Нет… Всё такая же… Стой! А это что? Ещё два пятна!

– Денис! Смотри…

– Ещё?..

– Два вместе…

– А ещё здесь, видишь?

– Ну… Что делать?

– Пять всего, по-моему…

– А вон там? А уже семь насчитал!

На «Арамисе» было уже восемь округлых пятен ржавого цвета. Вновь будить экипаж, наверное, бессмысленно. Чем-либо помочь сейчас тоже нельзя. Остается надеяться на лучшее и ждать прилёта.

Оба внимательно осмотрели свой корабль оператором, затем Денис рискнул выйти и осмотрел покрытие детально приборами. Нет, у нас всё нормально… А что же, тогда с подопечными? Чем они заразились?

Когда Денис уже входил в свой корабль, он выключил аварийный свет. Внешнее освещение на него не падало, и кромешная мгла проявила мельчайшую звёздную сыпь. Этим была, пока ещё очень далёкая, цель этого полёта. Шеметов вглядывался в едва заметные пылинки, как в надежду. Он был гигантом рядом с ними, и всё же он боялся, что они, вдруг, вновь пропадут, эти невинные серые соринки, представляющие на деле исполинские светила, дающие и хранящие колоссальную энергию, способные породить и сжечь, неудержимые в своей силе, владеющие вечностью, но о себе дающие людям лишь общие представления.

К Даниэлю Денис вернулся торжественно. Тревога у обоих сменилась приподнятым настроением. Теперь не будет ощущения, что корабль находится неподвижно в бесконечном чёрном тоннеле. Окружающие звёзды вернут им знакомые чувства астронавта. Похоже, арамисовцы легли спать на самом пороге космического рассвета, если уж сравнить такой полёт с земным ночным экспрессом. Теперь цель всё ближе. Ближе и главное.