Налог на кровь

Переводчик Светлана Владиславовна Станевич

© Доротея Джерард, 2025

© Светлана Владиславовна Станевич, перевод, 2025

ISBN 978-5-0067-2724-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

«Все имеющиеся силы Великобритании, европейские, индийские и египетские бригады, вспомогательные колониальные отряды, сопутствуемые воинственным рёвом публики, отправлены на арену конфликта; и никто из англичан не замечает или не хочет замечать, что ослабевший Лев уже напрягает мышцы из последних сил. Скоро никого не устрашит бессильное чудовище, поднявшее лапу с вырванными когтями, оскалившее беззубую пасть».

Нетерпеливым жестом Джеймс Миллар отбросил газету, с помощью которой надеялся развеять скуку долгого путешествия, и угрюмо уставился в окно.

Плоские поля и прямые дороги, да иногда деревушки, казавшиеся игрушечными в своей аккуратности, мелькали мимо со скоростью семидесяти миль в час. Снежный покров, тонкий как слой нанесённой краски, усиливал впечатление унылой опрятности. Опрятными казались и редкие фигурки, которых взгляд успевал выхватывать на однообразном фоне, – широкоплечие, неуклюжие рабочие, занятые какими-то зимними работами, – большие пышногрудые женщины, которые стоя на пороге своих домов, глядели вслед проносящемуся поезду, – опрятными и почти такими же безжизненными, как и окружающий симметричный пейзаж. Раз, замедлив ход у крупной станции, поезд миновал огромный огороженный участок, и пассажиры получили возможность полюбоваться, как несколько рот пехотинцев в великолепной немецкой униформе старательно выполняют команды, отчетливо разносившиеся в воздухе. При виде них лицо Джеймса Миллара потеряло угрюмое выражение и выразило острый интерес. Он быстро придвинулся к окну и не спускал глаз с солдат, пока они были различимы. Потом со вздохом отодвинулся.

– Нравятся наши пехотинцы? – спросил немец-попутчик, с которым Миллар ранее обменялся отрывочными замечаниями, и в тоне его явно сквозила гордость. – Скажите честно, приходилось ли вам видать что-либо подобное?

– Видал и получше, – ответил Миллар, его немецкий, хотя и не свободный от британского акцента, был вполне беглый. – Не их качество впечатлило меня.

– А что же?

– Количество, – неохотно сказал Миллар.

– Вы английский офицер?

– Если б я им был, меня бы здесь сейчас не было. К сожалению, я всего лишь, как у вас говорят, коммерсант, что не значит, что меня не интересует ничто другое.

(«Коммивояжёр? – подумал любопытный попутчик. – Однако его манеры слишком изысканны для этого»).

– И вы путешествуете по делам?

– Не путешествую. Я добираюсь до пункта своего назначения. Это в Маннштадте, если вы знаете, где это.

– А! И вы туда надолго?

– Мой контракт продлится год.

– Ах так!

Несмотря на любопытство, немец удовлетворился тем, что заметил:

– Полагаю, вы будете очень заняты весь этот год.

– Да, очень занят… и не только коммерцией.

Он снова взглянул в окно и его тон ясно дал понять, что разговор окончен. В то время как взгляд его скользил по пейзажу, мысли вернулись в привычное русло, от которого его ранее отвлёк вид солдат. Мысли эти не были вполне типичны для «всего лишь» коммерсанта.

Джеймс Миллар не впервые был в континентальной Европе. Благодаря деловым операциям отца, значительную часть детства он провёл в Германии и, по случайности, по соседству с казармой в гарнизонном городке. Неудивительно, что он сохранил на всю жизнь воспоминания о красивом обмундировании, блестящих саблях, стройных рядах, над которыми пели трубы и рокотали барабаны – глубокий, незабываемый образ вооружённой нации. Эти воспоминания хранились в его душе подспудно, пока обстоятельства не вызвали их вновь в полный рост. Все годы жизни в Англии он не мог избавиться от мысли, что его собственный народ проигрывает во всемирной гонке вооружений. К тому же, хотя и вынужден он был продолжить дело отца, его грызло чувство, что он был рождён для другого. Он был хороший бизнесмен, но, с детства ослеплённый воинственным блеском, он следил за малейшими преобразованиями в военном деле почти столь же ревностно, как и за развитием собственного бизнеса, и, бывало, спрашивал сам себя с сердечным волнением: «В правильном ли направлении мы идём? Не следует ли нам поучиться у других?»

В октябре 1899 года его постоянное беспокойство перешло в острую фазу. Его первое желание было отправиться в Южную Африку добровольцем. Однако он не мог рассчитывать ни на что выше звания рядового, а к этому он всё же не был готов, несмотря на весь свой патриотизм. Слишком свежи были в его памяти сцены казарменной жизни в Германии. Так он колебался некоторое время между энтузиазмом и опасениями, пока случай не решил дело. Некий немецкий фабрикант велосипедов, желая устроить своё дело на британский манер, предложил ему на год место директора своего предприятия. Поразмыслив, Миллар согласился. Условия были хорошие, но не они соблазнили его. За последние месяцы, поневоле задумавшись об английском вооружении, он нехотя пришел к выводу. На вопрос о том, не следует ли учиться у других, он, наконец, ответил себе «да». Но кто совершит великую реформу? Разве не может этим первопроходцем стать он сам? А силы на свершение придут в своё время, коль скоро уже пришла убеждённость в своей правоте.

Но, помимо решимости, необходимо знание, а где есть лучшая возможность получить его, как не в стране, которая par excellence – военная держава. Одного года жизни в Германии, если не тратить время зря, будет достаточно для того, чтобы постичь внутренний механизм и общую систему самой эффективной армии Европы. За это время можно успеть собрать множество доказательств того, что небольшая личная жертва, отказ от некоторой доли индивидуальной независимости принесут моральные и физические преимущества нации в целом. Вооружённый этим знанием, он вернётся, а деньги и настойчивость проложат ему дорогу в Парламент. Нация обратит к нему свой слух, и, не в силах опровергнуть его аргументацию, жестковыйные британцы вынуждены будут склониться и признать необходимость налога на кровь.

Такова была в общих чертах программа действий, которую Джеймс Миллар, с энтузиазмом своих двадцати девяти лет и упрямством британской натуры, начертил для себя. Об этом-то и размышлял он теперь, глядя из окна поезда, несшего его в Маннштадт.

Всё, что он успел увидеть и услышать на Континенте, лишь укрепляло его решимость. Даже хвастливый заголовок газетный статьи «Съёжившийся лев», которую он отбросил от себя с презрением, хоть и был слишком нелеп, чтоб относиться к нему серьёзно, ужалил его, и без того натянутые, нервы. Рядом лежали и другие газеты, но тон всех передовиц был такой же.

«Как же им неймётся! – подумал он. – Что ж, пусть ненавидят, главное уметь противостоять им!»

Глава 2

Тем же вечером, смыв с себя дорожную пыль, Миллар представился своему нанимателю, который оказался высоким, седовласым и благообразным. Его манера держаться отличалась некоторой, плохо скрытой, нервозностью, для которой, казалось, не было видимых причин.

Квартира, в которой герр Эльснер принял своего нового директора, также отличалась благопристойностью и очевидным благосостоянием. На всём, включая тяжеловесную мебель, простые, но дорогие обои, толстые, скромных расцветок, ковры, лежала печать богатства, умеряемого самоограничением.

Нескольких минут хватило Миллару для того, чтобы составить представление о человеке, с которым ему предстояло сотрудничать ближайшие двенадцать месяцев. Первое впечатление не было неприятным, хотя кое-что в поведении этого человека удивляло.

– Ваше путешествие было долгим, – начал герр Эльснер, любезно улыбаясь и вдруг резко снова становясь серьёзным. – Хотя, в наше время скоростей, кажется абсурдным так говорить. Долгие путешествия ушли в прошлое. Но, возможно, вы всё же устали? – встревожено спросил он и продолжил без перехода:

– Ах, да! Эта удивительная британская стойкость! Такая энергия! Поражает воображение! То есть, я хочу сказать, если всё в рамках закона.

Он откашлялся и невольно взглянул на газету, которую отложил при появлении гостя. Миллару вновь бросился в глаза уже знакомый хвастливый заголовок «Съёжившийся лев».

«Кажется, я понял его, – подумал Миллар после того, как светская беседа продлилась ещё несколько минут. – Он нерешителен, боится формулировать собственное мнение, тем более – отстаивать его. Эдакая чрезмерная предусмотрительность, следствие его привычки быть осторожным в делах. Поэтому он и нервничает. Но он всё-таки неплохой человек. Я ясно вижу, как его честная немецкая душа мечется между желанием приветствовать и ободрить меня в чужой мне стране и неприязнью к моей пиратской хищнической нации, по утверждению его любимой ежедневной газеты».

– Я жажду узнать ваше мнение о моём предприятии, – снова начал герр Эльснер, после того как некоторое время в молчании изучал свои отличные ботинки. – Если следовать стандартам, есть некоторые упущения. Но я прекрасно осознаю, что в этой отрасли мне есть чему у вас поучиться. – Он улыбнулся на этот раз вполне искренне, словно радуясь возможности сделать безопасный комплимент. – И чем скорее будут произведены изменения, тем лучше. Мы ожидаем несколько больших заказов, самый значительный – военный заказ.

– Военный? – спросил Миллар с большим вниманием. – Но для чего им велосипеды?

– Для осенних маневров, в этом году они будут особенно масштабны. И велосипеды потребуются скаутам для особых тренировок.

– В самом деле? Да вы серьёзно настроены, как я посмотрю!

Он рассмеялся с такой явной горечью, что благодушное лицо герра Эльснера выразило недоумение.

– Так мы будем выполнять оборонный заказ? Для меня это дополнительный стимул. Могу честно сказать, что с детства восхищаюсь вашей великолепной армией. Я и согласился на ваше предложение отчасти потому, что надеялся ближе познакомиться с военным делом. Но не беспокойтесь! – добавил Миллар, уловив тревогу на лице фабриканта. – Моё хобби не помешает моей работе. Хотя винтовки и пушки самая интересная вещь на свете, велосипеды для меня всегда будут на первом месте. И если в свободное время я вознагражу себя зрелищем великолепной амуниции, вы можете рассматривать это лишь как комплимент своему чувству патриотизма.

Он прямо посмотрел на герра Эльснера и был озадачен, увидев борьбу противоречивых эмоций на его лице. Было явно, что апелляция к патриотизму не прошла даром: румянец залил его длинное, чисто выбритое лицо, в бледных глазах зажглась искорка. Однако он неодобрительно поджал свои тонкие губы.

– Наша армия – да, конечно, кто же не будет гордиться? Лучшая в Европе – вы верно говорите. Никто не умаляет заслуг наших солдат, но справедливо ли не отдавать должное другим классам общества, ведь мы все трудимся ради общего блага. Почему штатский всегда заведомо принижаем общественным мнением? Он что, не патриот? Что это за преклонение перед амуницией? – тут герр Эльснер спохватился. – То есть, я хочу сказать, наш император равно милостив ко всем своим подданным, хоть и сам солдат. Это всё неразумная толпа, что покупается на внешний блеск, то есть, я хочу сказать, не всегда… конечно, не всегда.

– Да, мне известно, что император балует армию, – сказал Миллар со своей обычной прямотой. – Но должен сказать, я получил бы огромное удовольствие, если б мне дали возможность узнать поближе некоторых из этих любимцев. Спрошу вас прямо, герр Эльснер, можете ли вы обеспечить мне доступ в военные круги? С таким большим гарнизоном здесь, в Маннштадте, полагаю, у вас есть такие знакомства?

На лицо герра Эльснера вновь вернулось чопорное выражение.

– Вовсе нет, я не знаком ни с кем из военных. В таком месте, как Маннштадт, есть ниши для всех слоёв общества, и разница между ними такова, что они предпочитают не смешиваться. У армейских свои интересы, цели, привычки, а у нас – свои. Поэтому, хотя я могу ввести вас в дома самых почтенных дельцов, я не могу ввести вас в дом офицера.

В его тоне звучало плохо скрытое раздражение, смешанное с толикой высокомерия, что заставило его слушателя задуматься.

Когда через несколько минут гость собрался уходить, время осмотра фабрики на завтра уже было назначено.

– Я недавно нанял одного способного молодого инженера, – сказал Эльснер, также поднимаясь. – То есть, я хочу сказать, что считаю его способным, хотя его поведение порой граничит с нахальством. Когда вы поговорите с ним, вы скажете мне, годится ли он для настройки нового оборудования. Я пригласил его на завтрашнюю встречу.

Он замолчал и, вместо того чтобы пожать протянутую ему руку, стоял, хмуро глядя себе под ноги, очевидно поглощённый внутренней борьбой.

– Если вы не слишком устали, позвольте представить вас моей жене, – наконец сказал он, видимо, гостеприимство одержало в его душе верх над опасением.

По покрытому коврами проходу Миллар последовал за хозяином в роскошный будуар, где крупная блондинка, чья внешность десятью годами ранее, видимо, вполне отвечала стилю Walküre, приветствовала его застенчиво и церемонно. Её волосы всё ещё были красивы, и красивы полные яркие губы, но вряд ли Walkuere позволяли себе так много пива, как о том свидетельствовала избыточность её форм. «Ребёнок, добрый избалованный ребёнок», подумал о ней Миллар после беседы, которая одновременно позабавила и тронула его своей наивной сердечностью, фрау Эльснер особо интересовалась тем, хорошо ли он питался во время поездки. «Значит, это не она играет на пианино», мысленно добавил он.

Во время беседы с Эльснером в кабинете звуки фортепьянных аккордов то и дело долетали до них. В коридоре они ещё усилились. Он ожидал, что они прекратятся, когда вошёл в будуар, но нет, они всё звучали, монотонно-печальные, откуда-то издалека. «Похоже на аккомпанемент к какой-то песне», подумал Миллар, мелодия казалась ему смутно знакомой.

Ближе к полудню следующего дня инспекция фабрики была окончена, формальности завершены, герр Эльснер ушёл домой обедать, а Миллар остался стоять посреди большого некрасивого фабричного двора в компании Густава Хорта, того самого молодого способного инженера, о котором упоминал вчера Эльснер. Он сказал о нём и кое-что ещё:

– Весьма бесцеремонный тип, знаете ли; нуждается в том, чтобы ему указывали на его место. К тому же, вольнодумец.

И вот новый директор остался с инженером наедине. Высокий темноволосый молодой человек, моложе, чем Миллар, с широким лбом, выступающими скулами, заострённым подбородком, чья угловатость ещё подчеркивалась торчащей чёрной бородкой, с красивыми тёмными глазами, печально смотрящими из-под прямых бровей, – инженер на первый взгляд не производил неблагоприятного впечатления. Он был бы даже красив, если б не отчуждённый взгляд и сутулая фигура. Он не показался Миллару неприятным, хотя его первые слова отчасти оправдывали мнение о нём Эльснера:

– Так значит, придётся нам работать вместе, – заговорил он первым, не вынимая рук из карманов пальто. – Что ж, надеюсь, мы поладим.

– Это зависит от вас, – холодно заметил Миллар, помня предупреждение Эльснера.

Ничуть не смутившийся инженер широко улыбнулся.

– Знаю, о чём вы сейчас подумали. Вы подумали: вот нахал, это не мы будем работать вместе, а вы будете работать под моим началом. Угадал? Скажите со всей британской прямотой.

– Что заставляет вас говорить о нашей прямоте?

– Не то, чтобы вы не могли покривить душой, когда вам выгодно. Просто вам лень это делать без необходимости, бережёте энергию, вот и всё.

– Откуда же вы так хорошо знаете британцев?

– Просто умею наблюдать. И делать выводы.

– На основании чего?

– На основании ваших общественных институтов, ваших обычаев. Я их, конечно, не одобряю, но всё же они не такие зловредные, как наши. У вас, по крайней мере, человек может быть независим, а то время как здесь…

Он пожал плечами и оглянулся, словно вдруг вспомнил, что их могут услышать.

– Как вам показался наш хозяин? – внезапно переменил он тему.

– Ну, по правде говоря, я не знаю… – начал удивлённый Миллар.

– Какое мне дело до этого? И почему мы вообще должны иметь какое-то мнение о человеке, который нам платит? Нас интересуют его деньги, а не его человеческие качества, хотите вы сказать. А разве в Британии у вас нет свободы слова?

– Свобода слова есть, но иногда уместнее промолчать.

– Понимаю. Я опять задел вас. Прежде чем я сделаю это снова, давайте объяснимся, раз уж нам придётся вместе работать. Моя точка зрения очень проста. Герр Эльснер платит мне за мои технические знания, и коль скоро я предоставляю ему их, мои убеждения его не касаются и я волен высказываться, так же как я волен не признавать ваше социальное превосходство надо мной. Вам нужны мои способности, мне нужны ваши деньги, мы в расчёте и, по моему мнению, равны, так как вносим вклад в общее дело. Наше общение может быть продуктивным только при условии равноправия. Этого я требую, и только при этом условии готов оказать вам любую поддержку, которая может понадобиться иностранцу в этой стране. А теперь решайте, согласны вы или нет.

Его глаза зажглись, когда он говорил это, он смотрел на Миллара с вызовом, и неподкупность этого взгляда склонила чашу весов в душе Миллара в пользу его нового странного знакомца.

– Решено, я согласен, – сказал он, протягивая руку. – Сегодняшняя инспекция показала, что вы – толковый специалист. И вам не нужно ничего мне доказывать, я с детства усвоил, что любой честный труд так же достоин уважения, как и богатство.

– Отлично, – кратко сказал Хорт, на мгновение сжав руку Миллара. – Если вам понадобится здесь помощь как иностранцу, скажите мне.

– Есть кое-что. Я уже обращался с этим к герру Эльснеру, но, похоже, он не может помочь мне. Мне крайне необходимо свести знакомство с военными. Можете помочь?

– Военными! – воскликнул Хорт чуть ли не с испугом. Его тёмные глаза расширились. – Но что вам от них надо?

У него сделался такой трагический вид, что Миллар едва не расхохотался.

– У меня есть план. Долго объяснять. Но, если кратко, я, как и другие мои соотечественники, пришёл к выводу, что общая воинская обязанность – единственное спасение для нашей страны. Мне нужно досконально изучить этот вопрос и лучше всего сделать это в Германии. Отчасти поэтому я и приехал сюда. Для этого мне, конечно, нужно войти в контакт с представителями вашей великолепной, поистине образцовой армии. Вы мне поможете?

Слушая эту речь, Хорт отступил на два шага назад, затем снова приблизился с искажённым лицом.

– Ушам своим не верю! – он с трудом сдерживался, чтобы не повысить голос. – Вы – представитель свободной нации, собираетесь принести это проклятие на свою свободную землю? Собственными руками возложите на себя налог на кровь? Да неужто и вас поразил дух рабства? Вы не понимаете, о чём вы говорите! Наша армия! Наша образцовая армия! Вот так шутка! А что, если я скажу вам… Но погодите! здесь нам нельзя говорить. – Он снова бросил вокруг опасливый взгляд. – Приходите ко мне на квартиру! Или боитесь услышать неприятные вещи?

– Вовсе нет, моя цель – в том, чтобы получить полное представление об этом предмете.

Через две минуты адрес был записан и время условлено. Возвращаясь в отель, Миллар недоумевал, как так вышло, что он договорился о свидании как раз с тем человеком, против которого предупреждал его Эльснер. Да, взгляды инженера отличались своеобразием, но именно поэтому Миллар и хотел в них разобраться. Немец, и не гордится своей армией! Какая-то ненормальность…. Да что он может иметь против неё, какие возражения? Ему нужно услышать их как можно скорее….

Глава 3

В тот день, проехав значительное расстояние на трамвае по полупустым улицам, Миллар оказался у двери самого непрезентабельного жилища, которое можно представить – домишко на самой окраине, на улице, которая только планировалась, а сейчас была кое-как покрыта деревянным настилом. Дом стоял на этом подобии улицы в полном одиночестве, обращая направо и налево глухие кирпичные стены без окон, с фасада осыпалась штукатурка, пятна сырости ползли с фундамента вверх, и весь он напоминал преждевременно состарившегося неудачника, так и не достигшего ничего в жизни. По соседству виднелись строительные площадки, на которых никто ничего не строил, лежали груды кирпичей, занесённых снегом, на деревянных щитах трепетали на ветру лохмотья объявлений, которые никто не читал. Гнетущая картина заброшенной стройки смутно вырисовывалась сквозь ранние зимние сумерки.

На третьем этаже Хорт уже ожидал в дверях.

– Я увидел, как вы идёте, у нас тут транспорт ходит редко, прохожие как на ладони, – он усмехнулся. – Если вы вновь почтите меня – доставите мне удовольствие, – поправился он, – своим посещением, я не советую вам идти в темноте без револьвера в кармане. Моя квартира смахивает на разбойничий вертеп, вы не находите?

«Есть немного», – подумал Миллар, осматривая грязные стены, на которых не было ничего, кроме беспорядочно развешанных подставок для трубок и пары скрещённых фехтовальных рапир – очевидно, всё, что осталось со времён студенческой жизни, закопчённый потолок, неопрятно покрашенный деревянный пол, огромной рыжий диван с прорванной в одном месте обивкой, сквозь которую вылезал конский волос.

Миллар получил приглашение расположиться на рыжем диване, пока Хорт, выбрав сигару для гостя, зажигал себе длинную трубку. На несколько минут воцарилось глубокое молчание, так что вся сцена стала напоминать курительную вечеринку, а не встречу для запланированной беседы. Наконец Хорт отставил пенковую трубку и заговорил, но на совершенно постороннюю тему:

– Забыл, говорили ли вы мне, что уже виделись с фрау Эльснер?

– Да, я был ей представлен.

– И больше никому?

– А кому ещё?

– Значит, вы не видели фрейлейн Тёклу? – спросил Хорт с каким-то острым боковым взглядом на занятого своей сигарой Миллара.

– Нет, но возможно я слышал её. Кто-то играл на пианино. Дочь, я полагаю?

– Единственная дочь, – кратко сказал Хорт и снова погрузился в молчание.

Подождав ещё минуту, Миллар прямо обратился к нему:

– Я тоже хочу задать вопрос. Я спрашивал вас утром, можете ли вы познакомить меня с кем-то из офицеров. Вас это по какой-то причине взволновало, но вы не ответили ни «да», ни «нет».

Вздрогнув, Хорт вышел из задумчивости. Он поднялся, подошёл к двери и выглянул, как будто чтобы убедиться, что в коридоре никого нет.

– Да, этот вопрос задевает меня за живое, – сказал он, медленно возвращаясь. – Вы не поверите, насколько вы поразили меня этим утром, заговорив об обязательном призыве. Каким образом вы, англичанин, выступаете в этом вопросе адвокатом дьявола, объясните?

– А вы объясните мне, как вы, немец, выступаете против системы, которая принесла столь блестящие результаты и выдвинула вашу нацию на первое место в мире?

– Я не немец, – возразил Хорт почти свирепо.

– Как так?

– Я – человек, рождённый по случайности в Германии, которого этот простой факт не может заставить отождествить себя с ненавистными институтами полицейской власти.

Видя, что Миллар смотрит на него в изумлении, он продолжил:

– Вижу, вы удивлены, да я и сам себе удивляюсь. Обычно я более сдержан с посторонними людьми, в особенности, с немцами. Но вы не немец, а я легко поддаюсь первому впечатлению. Что-то говорит мне, что вы не злоупотребите моей откровенностью.

– Конечно, нет, но всё же…

– Вы хотите понять, кто перед вами, что я за человек. Открою вам сразу самое худшее. Или, лучше, скажите вы мне сначала, что вы знаете об анархистах?

– Анархистах? Ну, я знаю о них только по слухам. Под анархистами обычно подразумевают метателей бомб в королевские кортежи.

– Ясно. Но это – не анархисты, это – террористы. У нас с ними нет ничего общего. Как можно бороться со злом посредством зла? Искоренение зла – основа нашего учения. Избавление не в бомбах. Но если желать от всего сердца изменения существующего несправедливого общественного порядка, замены его на более разумное и счастливое устройство, посвящать все свои свободные часы на поиск средств к этому – значит, быть анархистом, тогда я – анархист и готов умереть за свои убеждения.

Он так и не сел, продолжал стоять перед своим гостем, а тот с удивлением смотрел на его смуглое взволнованное лицо, озадаченный, но против воли увлечённый страстной речью.

– Я вижу, вы возмущены – этого следовало ожидать. Для начала, вы – англичанин, то есть сравнительно свободный индивид по современным меркам. Затем, вы – человек обеспеченный, принадлежите к социальному классу, который является бенефициаром нынешнего положения вещей. К чему вам желать перемен? Вы лично от них выгоды не получите, в отличие от тех, на кого вы привыкли смотреть сквозь линзу сухой статистики или пафосных газетных статей – всегда в отдалении, никогда как на своих братьев. Конечно, вы участвуете в благотворительности, подаёте медяк нищему, и, я уверен, всегда хорошо обращаетесь с рабочими на вашей фабрике. Но что вы вообще знаете об их жизни? О горькой бедности мужчин и женщин, благодаря труду которых вы имеете свой обильный обед, а они – кусок хлеба. Вы заходили в их жилища? Лежали на их жёстких кроватях? Я лежал! Пробовали их пищу, больше похожую на объедки? Я пробовал! Спёртый воздух, которым они дышат, заставил бы вас зажать нос. Если б вы знали всё это, вас не удивило бы количество бомбистов, напротив, вы были бы удивлены, что их так мало! Вы бы с удивлением спросили себя, почему половина человечества – нет! что я говорю! – девять десятых человечества покорны как ослы, слабоумны настолько, что подчиняются тирании одной десятой.