Джентльмен и вор: идеальные кражи драгоценностей в век джаза

Бэрри замер на месте. Он тут не один.

Обитатели апартаментов, Джеймс и Джесси Донахью, провели лето 1925 года в Европе. Они отправились в путешествие, чтобы переждать ремонт своего дома в Верхнем Истсайде рядом с Пятой авеню, но когда вернулись в конце сентября, работы еще не завершились. Они могли отправиться на свою прибрежную виллу в Палм-Бич, где обычно по-царски развлекались зимой, или в саутгемптонскую усадьбу Вулдон Мэнор на Лонг-Айленде, их летний приют. Но предпочли дожидаться окончания ремонта в роскошной «Плазе».

Джеймс Пол Донахью был фондовым брокером с офисом на Парк-авеню. Его семья сделала некоторое состояние на непрестижном бизнесе – вытапливании жира. Они жили «обеспеченно, но скромно», – без обиняков оценила уровень их достатка нью-йоркская «Дейли Ньюс». Джеймсу никогда даже на секунду не приходила мысль о том, чтобы претендовать на включение в «Светский календарь», пока в 1912 году он не женился на Джесси Мэй Вулворт. Она была младшей дочерью того самого Фрэнка Уинфилда Вулворта, который совершил революцию в розничном секторе, открыв сеть из тысячи с лишним магазинов дешевых товаров. Пяти- и десятицентовые монеты он конвертировал в состояние достаточно крупное, чтобы для штаб-квартиры своей компании построить в Нью-Йорке шестидесятиэтажный небоскреб Вулворт-билдинг, который около двух десятилетий оставался самым высоким зданием в мире. Вулворт умер в 1919 году, оставив после себя состояние в пятьдесят пять миллионов, треть которого – двести восемьдесят миллионов сегодняшних долларов – досталась Джесси, превратившейся в одну из самых богатых американок. Сумма ее налогов за 1924 год составила миллион долларов – примерно столько же, сколько у основателя «Стандард Ойл», мегамагната Джона Д. Рокфеллера.

Миллионы жены позволили Донахью перейти от биржевой игры на новый уровень – попытать счастья за рулеточным столом. Он сделался завсегдатаем в одном из клубов Палм-Бич, где, как поговаривали, однажды просадил девятьсот тысяч долларов всего за одну зиму. Чтобы контролировать расходы мужа во время полосы неудач, Джесси договорилась с руководством клуба, что ему установят лимит и будут просить покинуть заведение по достижении определенной суммы проигрыша.

У Джесси Донахью имелась собственная страсть – драгоценности. И страсть эта – вместе с мужем-игроком – сжирала довольно солидные куски ее богатства. Она заказывала и покупала готовые дорогие украшения, предпочитая не держать их в сейфе, а выставлять напоказ. Появлялась на публике «разряженная, как принцесса, – в ошеломительных модных одеждах и усыпанная драгоценностями». Нью-йоркские газеты разместили множество фотографий с одного светского раута, где она – в огромной сверкающей тиаре, достойной блистать в лондонском Тауэре. «Нью-Йоркер» однажды с сарказмом назвал ее коллекцию «фамильными сокровищами Вулвортов».

Потом началась история с ожерельем. «Моя жена всегда любила жемчуга», – сказал как-то раз Донахью, и это он еще мягко выразился. Чета на протяжении почти десятилетия собирала розовые жемчужины. «Как только нам попадалась жемчужина, совпадавшая по оттенку с теми, с которых мы начали, – объяснял он, – мы тут же ее покупали». Считалось, что некоторые из них некогда принадлежали персидским царям. К 1925 году они собрали нитку из пятидесяти двух жемчужин, и Джесси Донахью носила ее не снимая – за обедом, за ужином, даже на заднем сиденье лимузина во время ежедневной автомобильной прогулки по городу. В Париже они тем летом нашли еще две жемчужины, идеально сочетавшиеся с остальными и достаточно крупные, чтобы стать главными элементами композиции. Их прислали в Нью-Йорк и 29 сентября доставили в «Плазу». В тот же день после обеда Джесси пошла к Картье на Пятую авеню, чтобы там их добавили к ее ненаглядному ожерелью, стоимость которого в результате выросла до четырехсот пятидесяти тысяч. Супруги оказались почти в одной лиге с Косденами, обладателями прославленных жемчугов Флетчера.

– Что ж, – заметил Донахью жене, когда они любовались новыми жемчужинами. – Полагаю, ожерелье завершено.

Это было накануне. А сейчас Бэрри стоял, прижавшись спиной к входной двери и прислушиваясь к голосам. Разговаривали две женщины, одна из них порой смеялась. Бэрри не мог разобрать, о чем они говорят.

Общий ключ он раздобыл у одного бывшего портье «Плазы». Бэрри нанял подельника, чтобы тот наблюдал за отелем и фиксировал передвижения супругов и их прислуги. Он ожидал, что в это время никого не застанет.

Как быть? Выскользнуть назад в коридор с пустыми руками? Или продолжить начатое, рискуя быть пойманным? Если его припрут к стене, он сможет выхватить револьвер, который обеспечит ему прикрытие для побега. Не прошло и секунды, и он принял решение – метнуть все же кости, поставив на то, что успеет обнаружить камешки раньше, чем кто-нибудь успеет обнаружить его самого.

Комнаты в «Плазе» соединялись дверями, давая возможность создавать апартаменты любой величины и конфигурации – как для кратковременных постояльцев, так и для тех, кто планирует оставаться здесь подольше. Однако эта концепция подразумевала наличие в каждой комнате еще одной, дополнительной двери – в главный коридор. Шесть комнат в апартаментах Донахью располагались буквой L, окна восточной стороны смотрели на Пятую авеню, а окна южной – на 58-ю улицу. Гостиная, куда проник Бэрри, была центральной, угловой комнатой. Спальня и ванная Джесси находились в той части, что выходит на 58-ю, то есть справа от Бэрри, а комнаты с окнами на авеню занимал ее муж.

Бэрри пересек гостиную и приоткрыл дверь, ведущую, если он правильно понял, в спальню. Там никого не было, но голоса зазвучали громче – из примыкавшей к ней ванной.

В туалетном столике он ничего не нашел. А вот в незапертом ящике бюро обнаружилась бархатная шкатулка, заполненная украшениями. Особенно выделялось великолепное кольцо с десятикаратным бриллиантом огранки «маркиз», к которому прилагались два кольца с бриллиантами поменьше, призванные окружить с обеих сторон и выгодно акцентировать красоту мерцающего солитера. Еще там лежали крупная булавка с бриллиантами и рубинами, еще одно кольцо, брошь и украшенный драгоценными камнями ридикюль. Бэрри сгреб все это в портфель.

Он просунул руку вглубь ящика и выудил шесть ниток жемчуга, завернутые в шелковую бумагу. Некоторые из них – наверняка имитация. Если допустить, что все они настоящие, то в его руке сейчас миллионы долларов.

«Самый простой способ отличить настоящий жемчуг от имитации, – позднее рассказывал Бэрри, делясь секретом, – это слегка потереть жемчужиной зубы. Если она настоящая, то будет ощущение трения, шершавости, а подделка – гладкая и плавно скользит».

Он проверил первую нитку. Жемчужины скользили. Он вернул ее на место и взял следующую – розовую, только что собранную из пятидесяти четырех бусин. А эти оказались шероховатыми и отправились в портфель вместе со следующей ниткой – из пятидесяти двух жемчужин, которые тоже прошли тест. Стоимость обеих ниток в сумме составит двести тысяч долларов.

Бэрри находился в спальне уже около трех минут. Он знал, что в любой момент сюда могут нагрянуть Донахью или кто-нибудь из слуг. Удовлетворенный уловом, он убедился, что гостиная пуста, и поспешил к входной двери. Когда он закрывал ее за собой, из ванной по-прежнему доносились голоса.

Он спустился по лестнице на пятый этаж, стягивая на ходу перчатки, а оттуда добрался до лобби на лифте. Выйдя из отеля, он на 59-й улице сел в такси, ехавшее на восток, но вскоре – на случай если за ним следят – попросил остановить. Там поймал другое такси, которое двигалось в противоположном направлении. Водитель высадил его на 115-й улице возле парка Морнингсайд, когда солнце уже садилось. До своего дома на 119-й улице он прошел пешком. В портфеле ощущалась тяжесть: камни и жемчуга на семьсот тысяч долларов – эквивалент сегодняшних десяти миллионов.

Дерзкая кража не заняла и получаса.

Когда пара одевалась к ужину, Джесси выдвинула ящик бюро, где лежали ее любимые жемчуга. Она сегодня уже надевала новое розовое ожерелье для обеда с мужем в одном отеле на Парк-авеню. Вернувшись примерно в полпятого, она завернула ожерелье в шелковую бумагу, чтобы жемчуг не портился, положила его в бюро и отправилась принимать ванну.

Через три часа ожерелья на месте не оказалось – вместе со второй ниткой и прочими драгоценностями.

– Это ты спрятал мои камешки? – крикнула она мужу, заподозрив его в розыгрыше.

– Нет, – ответил он, – даже не прикасался.

После осмотра всех комнат они поняли, что их обокрали. Вызвали гостиничного детектива. Позвонили страховщикам. Прошел целый день, прежде чем они решили обратиться в полицию, и газетчики тут же обо всем прознали.

Сочетание богатой жертвы и дерзкой, практически неосуществимой кражи – какой соблазн для прессы! «НАСЛЕДНИЦУ ВУЛВОРТА ОБОКРАЛИ В “ПЛАЗЕ”, – кричала первая полоса «Нью-Йорк Таймс». «Бруклин Дейли Игл» назвала произошедшее «самым успешным похищением драгоценностей за всю историю города».

Столь громкое преступление заслуживало реакции на высочайшем уровне. Комиссар полиции Нью-Йорка Ричард Инрайт лично помчался в «Плазу» и провел там почти два часа, утешая потрясенных Донахью. Он поручил это дело шефу сыскного отдела Джону Кафлину. Тот собрал команду из двадцати человек, а вести следствие назначил двух своих лучших подчиненных, лейтенанта Оскара Майера и сержанта Гровера Брауна, обладающих, как отметила «Бруклин Дейли Игл», «обширным опытом в расследовании краж облигаций на Уолл-стрит». Им приказали не останавливаться до тех пор, пока не появится имя подозреваемого и не найдутся драгоценности.

Можно ли говорить, что кражу провернули профессионалы? Газетчики предполагали, что группа искусных жуликов – «международных воров высокого калибра», как назвала их «Бруклин Ситизен», – следила за Донахью от самой Европы. Новые жемчужины прибыли в Париж прямо накануне кражи – выбор времени слишком идеален, чтобы оказаться совпадением.

Или это дело рук кого-то из домашних? Донахью не выходила из спальни, кроме тех десяти или пятнадцати минут, пока принимала ванну. Может, кто-то дал знать злоумышленнику, что путь свободен? Кафлин и его люди допросили горничную и камердинера, а также массажистку, которая была в ванной вместе с Джесси – именно их голоса слышал Бэрри, – и всех троих довольно быстро вычеркнули из списка подозреваемых. Также допросу подвергли сотрудников «Плазы», которые в тот день работали поблизости от апартаментов, но и их сочли невиновными.

Пресса вскоре набросилась на самих пострадавших, обвиняя супругов в попытках утаить информацию о краже. Джеймс в ответ заявил, что они, мол, опасались, как бы огласка не привлекла к их богатству внимание других воров и не сподвигла их похитить ради выкупа двух их сыновей-школьников. Это была слабая отговорка – ведь Джесси, постоянно щеголяя на публике в своих драгоценностях, и без того служила живым напоминанием о том, что денег у нее куры не клюют.

Фора в виде дня отсрочки – признал Кафлин – сильно помешала следствию. «Драгоценности пропали, и это все, что нам пока известно, – фыркнул он, отвечая на вопрос репортера. – Мы потеряли целый день, поскольку о краже нам сообщили не сразу».

Колкая «Дейли Ньюс», всегда с готовностью разоблачавшая слабые стороны миллионеров и знаменитостей, упрекнула Джесси в том, что та ежедневно носит дорогие украшения, в то время как многие состоятельные дамы чаще надевают имитации, а оригиналы хранят в безопасном месте.

Журналисты «Нью-Йоркера» сделали из нее и ее утраты объект для шуток: наследницу, конечно, освободили от «пары литров» камешков на «десяток миллионов пятаков[26]», но – прогнозировал журнал – она «без труда заменит пропавшие драгоценности их точными копиями из магазинов покойного батюшки».

Две вещи можно было констатировать с определенностью. Кем бы ни оказался похититель, он явно следил за супругами, знал обо всех их передвижениях. И обладал профессиональным знанием жемчуга. В ящике лежали шесть ожерелий, из которых четыре – как объяснил полиции Джеймс – были имитациями, парижскими подарками друзьям, и именно эти четыре остались нетронутыми. Преступник – человек, «тонко разбирающийся в жемчуге», указывала «Нью-Йорк Таймс», поскольку подделки столь высокого качества «ввели бы в заблуждение даже знатока».

У Кафлина, однако, на руках имелся важный туз. Он мог сделать получение прибыли от кражи практически невыполнимой задачей для этого продвинутого воришки. Все городские ломбарды и ювелирные магазинчики секонд-хенд получили предупреждение – держать ухо востро на случай, если появятся жемчужины и прочие украденные у Донахью вещи. Картье, собравший розовое ожерелье, предоставил фото и подробное описание каждой жемчужины. Эту информацию разослали по всем полицейским отделениям Северной Америки и телеграфом отправили в Лондон, Париж и другие европейские столицы. «Дейли Ньюс» исполнила свой гражданский долг, опубликовав фотографию ожерелья, чтобы весь Нью-Йорк был начеку. Кафлин предупредил похитителя из «Плазы»: «Сбагрить эти бесценные сокровища у тебя не получится».

Бэрри, скорее всего, посмеивался, читая интервью с Кафлином, где тот называл его «мастером воровского дела». Детектив даже не подозревал, что скрупулезно спланированное преступление, назначенное на время, когда в апартаментах никого не будет, едва не провалилось. И еще Бэрри наверняка мысленно благодарил Кафлина за предупреждение. Попытайся он сбыть украденное у Донахью добро, его бы тотчас поймали. Для продажи улова предстояло искать другие каналы. И он знал, к кому обратиться.

Сноски