I
Всем, кто в меня верит, любит, немногочисленным друзьям, "друзьям" за желание к стремлению, родным по крови и по духу… Брату, Маме!
Богу… Не кровавому…
Он чувствовал, что с его жизнью что-то не так: фальшивка, словно миром дали поиграть малышу. Ведь он делал всё, чтобы жить в достатке и уважении, но выхлопа не было. Происходил какой-то сюр, или бред того самого младенца, у которого жар. Тем не менее он откуда-то и почему-то знал, что на верном пути и что скоро всё артхаусное, в плохом смысле, кончится. Он присел на скамейку напротив посеребрённого ветром пруда. Достал тетрадь в клетку, открыл магнитный замок и стал писать.
Было утро, апрельское солнце прилипало к его лицу грязноватым загаром, лаская закрытые от наслаждения веки – как же хорошо. Хорошо, что никуда не надо, никому не должен и некуда спешить – истина, которую он познал за свою жизнь, приближающуюся к экватору. Он открыл глаза: прекрасное озеро, почему пруд? Шпили грациозного костёла вот-вот должны были лишиться своей тени, так как его тень пугливо исчезла под скамейкой – день тоже подходил к экватору. Всё, хватит, подумал он, есть другие чудесные дела. Доскрипев пером по бумаге последнее слово на сегодня, он захлопнул тетрадь, и колокол поприветствовал полдень.
– Падре, я очень грешен, – тяжёлая рука опустилась на его плечо.