Перекрестки сумерек

Глава 2

Два капитана на одном корабле

Милях в двух к северу от города, растянутое между двумя высокими шестами, на ветру полоскалось большое голубое полотнище, большими красными буквами возвещавшее, что здесь располагается «Грандиозное странствующее представление и Величайшая выставка чудес и диковин Валана Люка». Надпись можно было прочесть с дороги, которая проходила шагах в ста к востоку. Тем, кто не умел читать, полотнище, по крайней мере, указывало, что здесь находится что-то необычное. На вывесках много чего пишут, но Мэт считал, что, во всяком случае, сейчас Люка говорил правду. Балаган был окружен стеной из плотной парусины, десять футов в высоту, нижний край которой был плотно прибит к земле колышками; стена огораживала площадь, на которой могла бы поместиться средних размеров деревня.

Проходящие мимо люди смотрели на вывеску с любопытством, но фермеров и купцов впереди ждала работа, а переселенцам надо было строить будущее, и с дороги не сворачивал никто. Толстые веревки, натянутые между вбитыми в землю столбиками, предназначались для того, чтобы направлять людские толпы в широкую арку входа под вывеской, но у входа не было видно ни одного человека, желающего войти, – по крайней мере утром. После падения Эбу Дар, когда люди поняли, что город не будет отдан на разграбление и им не нужно бежать, спасая свои жизни, поток зрителей уменьшился лишь ненамного, однако из-за Возвращения, из-за всех этих шончанских кораблей и переселенцев, едва ли не все сочли за лучшее придержать деньжата при себе, на черный день. Два грузных конюха, закутанные в подозрительного вида плащи, казалось вышедшие из мешка старьевщика, несли вахту под вывеской, чтобы задерживать желающих проскользнуть внутрь бесплатно; но даже они в эти дни сидели на голодном пайке. Сейчас эта парочка – один с крючковатым носом над пышными усами, другой одноглазый – сидела на корточках и бросала кости на пятачке утоптанной земли.

Как ни странно, Петра Анхилл, силач труппы, стоял рядом, наблюдая за игрой и сложив на груди руки – каждая толщиной с ногу обычного человека. Ростом он был ниже Мэта, но по меньшей мере вдвое его шире, на плечи силач натянул толстую синюю куртку, которую жена заставляла его носить, чтобы не замерзнуть. Петра был, казалось, поглощен игрой, но сам никогда не играл, даже в орлянку. Он и его жена Кларин, дрессировщица собак, берегли каждую монету, которая попадала к ним в руки, что и неудивительно, если учесть, что Петра только и говорил о том, как они в один прекрасный день купят себе гостиницу. Еще более поразительно было то, что Кларин тоже стояла рядом, закутанная в черный плащ и, очевидно, столь же поглощенная игрой, как и ее муж.

Петра, бросив через плечо осторожный взгляд на лагерь, увидел приближающихся рука об руку Мэта и Эгинин. Мэт нахмурился. Когда люди глядят на тебя через плечо, это, как правило, не означает ничего хорошего. Круглое загорелое лицо Кларин, однако, расплылось в теплой улыбке. Как и большинство женщин труппы, она считала их с Эгинин очень романтичными. Конюх, тот, с крючковатым носом, широкоплечий тайренец по имени Коль, покосился на них, сгребая свой выигрыш – несколько медяков. Никто, кроме Домона, не счел бы Эгинин хорошенькой, но в глазах некоторых глупцов знатное происхождение наделяет людей красотой. Или деньги – а уж знатная дама должна быть богатой. Некоторые считали, что дворянка, бросившая мужа ради Мэта Коутона, может так же легко оставить и его, разумеется прихватив с собой свои деньги. Такова была история, которую Мэт и его люди распространяли, чтобы объяснить, почему они скрываются от шончан: суровый муж и сбежавшие влюбленные. Подобные истории всем хорошо знакомы – от менестрелей или из книг, хотя в реальной жизни подобное встречалось не часто, – чтобы легко принять на веру еще одну такую же. Коль, однако, не поднимал головы. Эгинин – точнее, Лильвин – как-то уже выхватила нож, когда смазливый юноша, жонглировавший мечами, позволил себе несколько двусмысленных намеков, приглашая ее в свою палатку на чашу вина, и ни у кого не было сомнений, что она пустила бы клинок в ход, если бы тот настаивал на своем предложении хоть на мгновение дольше.

Когда Мэт приблизился к силачу, Петра тихо произнес:

– Там шончанские солдаты, около двадцати человек, они говорят с Люка. По крайней мере, с ним их офицер беседует.

Его голос не звучал испуганно, но на лбу прорезались тревожные морщины, и он успокаивающе положил руку на плечо жене. Улыбка Кларин погасла, она подняла свою руку к плечу, положив ее сверху. Они верили в благоразумие Люка, но понимали, на какой риск идут. Или считали, что это понимают. То, чем, по их мнению, они рисковали, было само по себе достаточно плохо.

– Чего они хотят? – требовательно спросила Эгинин, выпуская Мэта из своих объятий, но не давая ему раскрыть рта.

Собственно, все ждали, когда он выскажется.

– Подержи-ка, – бросил Ноэл, вручая свою удочку и корзину одноглазому конюху, который глазел на него разинув рот. Выпрямившись, Ноэл скользнул узловатой рукой себе под куртку, где хранил два длинных ножа. – Мы сможем добраться до наших лошадей? – спросил он Петру.

Силач с сомнением посмотрел на него. Мэт был не единственным, кто сомневался, что Ноэл в своем уме.

– Непохоже, чтобы они кого-то искали, – торопливо пояснила Кларин, приседая перед Эгинин в слабом намеке на реверанс. Предполагалось, что циркачи делают вид, что Мэт и его спутники входят в труппу, но немногим удавалось сохранять эту видимость перед Эгинин. – Офицер находится в фургоне у Люка уже добрых полчаса, но солдаты все это время не отходят от своих лошадей.

– Не думаю, что они пришли сюда из-за вас, – почтительно добавил Петра, тоже обращаясь к Эгинин. Почему с ним они ведут себя иначе? Возможно, практикуются в разговоре с благородными дамами в ожидании, пока не купят свою гостиницу. – Мы просто не хотели, чтобы для вас это было неожиданностью. Уверен, что Люка сумеет отделаться от них без всяких проблем. – Несмотря на спокойный тон, морщины продолжали бороздить его лоб. Любой выйдет из себя, если от него сбежит жена, а человек знатный может дать почувствовать окружающим тяжесть своего гнева. Бродячая труппа, чужестранцы, путешествующие по стране, представляют собой легкую добычу, тут не должно возникнуть дополнительных осложнений. – Вам не стоит беспокоиться, что кто-то сболтнет лишнее, миледи. Правда, Коль? – прибавил Петра, бросив взгляд на конюхов.

Крючконосый неохотно кивнул, не отрывая глаз от костей, которые подкидывал у себя на ладони. Он был человеком крепкого телосложения, но не столь крепкого, как Петра, который гнул конские подковы голыми руками.

– Кто же упустит случай плюнуть дворянину на сапог, – пробормотал одноглазый, заглядывая в корзину с рыбой.

Он был почти столь же высок и широкоплеч, как Коль, но все лицо его покрывали глубокие морщины, а зубов у него было еще меньше, чем у Ноэла.

Взглянув на Эгинин, он склонил голову и прибавил:

– Не в обиду вам будь сказано, госпожа. Между прочим, мы таким образом зарабатываем денежку, а они в последнее время лишними не бывают. Верно, Коль? Кто-нибудь донесет, а потом шончан всех нас возьмут за жабры, глядишь, еще повесят, как этих, из Морского народа. Или запрягут чистить эти поганые каналы на том берегу.

Конюхи выполняли всю черную работу в лагере, от чистки стойл и клеток животных до натягивания парусинового полотнища вокруг лагеря и складывания его при переездах, однако он содрогнулся так, словно выгребать ил из каналов в Рахаде было худшей перспективой, чем оказаться повешенным.

– А кто говорил о том, чтобы доносить? – запротестовал Коль, негодующе разводя руками. – Я просто спросил, долго ли мы собираемся тут сидеть, вот и все. Я только поинтересовался, когда мы увидим свои денежки.

– Вы будете сидеть тут, пока я не прикажу вам встать. – Удивительно, насколько жестким могла сделать Эгинин свой тягучий выговор, не повышая при этом голоса. Это походило на шелест меча, вынимаемого из ножен. – Вы увидите свои денежки, когда мы доберемся туда, куда надо нам. Тех, кто верно мне служит, ждет небольшая прибавка к жалованью. А тех, кто думает о том, чтобы предать меня, ждет могила.

Коль расправил плечи под своим латаным-перелатаным плащом и выпучил глаза, пытаясь изобразить возмущение или, возможно, невинность, но по-прежнему выглядел как человек, поджидающий, когда леди подойдет поближе, чтобы стащить ее кошелек.

Мэт скрипнул зубами. Во-первых, это его денежками она распоряжалась со столь королевской щедростью. У нее было достаточно своих денег, но до них не так легко добраться. Но самое главное – она снова пыталась распоряжаться. Свет, да если бы не он, она до сих пор сидела бы в Эбу Дар, строя планы, как ей укрыться от Взыскующих, а то и была бы уже призвана к ответу. Если бы не он, ей бы и в голову не пришло остаться неподалеку от Эбу Дар, чтобы уйти от погони, или найти убежище в балагане Люка. Но почему здесь солдаты? Шончан послали бы сотню, даже тысячу, если бы хоть отдаленно заподозрили, что здесь Туон. А если бы они прознали про Айз Седай… Нет, Петра и Кларин не знали, что помогают укрывать Айз Седай, но они могли упомянуть о сул’дам и дамани, и солдаты явились бы за сестрами. Мэт нащупал серебряную лисью голову под курткой. Он носил ее днем и ночью не снимая, и она должна была охранять его.

Он не рассматривал всерьез возможность пробиться к лошадям, и не только потому, что Коль и дюжина ему подобных побегут докладывать шончан, не успеет он со своими спутниками скрыться из виду. Насколько Мэт знал, у них не было каких-либо особенно враждебных чувств по отношению к нему или Эгинин – даже жонглер Руманн, ловко подбрасывающий в воздух мечи, по всей видимости, нашел свое счастье с женщиной-змеей по имени Адрия, – но некоторые люди просто не могут устоять перед искушением заработать немного золота. В любом случае он не слышал грохота игральных костей в своей голове. И к тому же в этих парусиновых стенах находилось несколько человек, которых он не мог оставить на произвол судьбы.

– Если они никого не ищут, нам не о чем беспокоиться, – уверенно заявил Мэт. – Но все равно спасибо за предупреждение, Петра. Я никогда не любил неожиданностей. – Силач сделал небольшой жест, словно желая показать, что это ему ничего не стоило, но Эгинин и Кларин посмотрели на Мэта так, словно были удивлены, обнаружив его здесь. Даже Коль и одноглазый верзила моргнули при звуке его голоса. Ему пришлось приложить усилие, чтобы снова не заскрипеть зубами. – Я, пожалуй, пойду прогуляюсь возле фургона Люка, посмотрю, что там делается. Лильвин, вы с Ноэлом найдите Олвера и оставайтесь с ним.

Они любили мальчика, как и все остальные, и это удержит их на расстоянии. Лучше, чтобы он один занялся подслушиванием. А если им придется бежать, возможно, Эгинин или Ноэл, по крайней мере, помогут мальчишке выбраться отсюда. Да будет воля Света, чтобы до этого не дошло. Кажется, надвигается катастрофа.

– Что ж, от смерти так и так не уйдешь, – вздохнул Ноэл, снова берясь за свою удочку и корзину.

Чтоб ему сгореть, по сравнению с этим стариком даже страдающий коликами козел выглядит жизнерадостным! Петра нахмурился еще больше. Женатые мужчины всегда выглядят озабоченными, это была одна из причин, по которым сам Мэт не спешил с женитьбой. Ноэл исчез за углом парусиновой стенки, и одноглазый с сожалением посмотрел вслед корзине с рыбой. Вот и у этого, похоже, не все шарики на месте. Не иначе как и у него где-то тоже есть жена.

Мэт надвинул шапку почти по самые глаза. Костей, однако, слышно не было. Он постарался не думать о том, сколько раз ему чуть было не перерезали глотку или не размозжили череп без всяких костей. Но, без сомнения, он бы услышал их, если бы ему угрожала какая-нибудь реальная опасность. Разумеется, услышал бы.

Мэт не успел сделать и трех шагов за ворота, как Эгинин догнала его и обвила рукой вокруг талии. Он остановился, недобро глядя на нее. Она всегда избегала следовать его указаниям, как форель избегает рыболовного крючка, но это было уже упрямство чистой воды.

– Ты соображаешь, что делаешь? А если этот шончанский офицер узнает тебя?

Это было столь же вероятно, как увидеть Тайлин, самолично входящую в лагерь, но он готов был схватиться за что угодно, лишь бы заставить ее уйти.

– Каковы шансы, что этот парень из тех, кого я знаю? – презрительно фыркнула она. – У меня не так уж много… – ее лицо исказилось гримасой, – было не так уж много друзей по эту сторону океана, и уж ни одного из них нет в Эбу Дар. – Она дотронулась до прядки черного парика, лежащей у нее на груди. – В любом случае, пока я ношу это, меня родная мать не узнает. – Ее голос стал совсем унылым.

Если он будет продолжать так стискивать зубы, то в конце концов сломает один из них. Стоять здесь и спорить было абсолютно бесполезно, но в его памяти еще стоял тот взгляд, которым Эгинин вперилась в шончанских солдат.

– Только не вздумай опять сверкать на них глазами, – предостерег он. – Лучше вообще ни на кого не гляди.

– Я скромная эбударская женщина. – В ее устах это прозвучало как вызов. – Ты сам будешь с ними говорить.

А вот это уже было предостережением. О Свет! Когда женщина не хочет, чтобы все шло гладко, она обязательно что-нибудь испортит, а Эгинин никогда не заботилась о том, чтобы все шло гладко. Ему определенно угрожала опасность сломать зуб.

За входом начиналась своего рода главная улица, образованная вразнобой поставленными фургонами, вроде тех, в каких кочуют Лудильщики, – маленькими домиками на колесах, с оглоблями, проходящими выше сиденья возчика, и палатками величиной зачастую с небольшой дом. Большинство фургонов были раскрашены всеми оттенками красного и зеленого, желтого и синего; палатки в основном были столь же яркими, некоторые даже полосатыми. Повсюду рядом с главной улицей располагались деревянные помосты для выступлений, их цветная обивка уже несколько пообтрепалась. Широкая, около тридцати шагов шириной, полоса земли, утрамбованная тысячами ног, была настоящей улицей, одной из нескольких, что вились между палатками. Ветер уносил тоненькие серые струйки дыма, поднимающиеся из жестяных труб, которые торчали над крышами фургонов и некоторых палаток. Почти все участники труппы, по-видимому, завтракали, если еще не лежали в кроватях. Они поднимались обычно поздно – правило, всецело одобряемое Мэтом, – и никому не хотелось есть, сидя на улице вокруг костра, на таком-то холоде. Единственным человеком, которого он увидел, была Алудра; рукава ее темно-зеленого платья были закатаны до локтей, она толкла что-то в бронзовой ступке на откидном столике у стены своего ярко-голубого фургона, стоявшего на перекрестке одной из самых узеньких боковых улочек.

Поглощенная работой, стройная тарабонка не заметила Мэта с Эгинин. Он, со своей стороны, не мог удержаться, чтобы не взглянуть на нее. С черными волосами, заплетенными в тонкие, похожие на низки бус, косички, спускающиеся до пояса, Алудра являла собой, пожалуй, самое яркое чудо в представлении Люка. Тот повсюду рекламировал ее как иллюминатора, и, в отличие от многих других участников труппы и выставляемых диковин, она действительно была тем, что рассказывал о ней Люка, хотя тот и сам, скорее всего, не верил в это. Интересно, что это она толчет, подумал Мэт. И может ли это взрываться? Она обещала открыть ему секрет фейерверков, если он разгадает ее загадку, однако пока что он не нашел даже приблизительного ответа. Но он найдет его так или иначе.

Эгинин ткнула его под ребра пальцем.

– Предполагается, что мы возлюбленные, как ты не устаешь мне напоминать! – прорычала она. – Кто же в это поверит, если ты будешь пялиться на другую женщину так, словно хочешь ее съесть?

– А я всегда пялюсь на хорошеньких женщин, разве ты не заметила? – ответил Мэт с похотливой ухмылкой.

Она поправила свой платок несколько более энергичным жестом, чем обычно, и пренебрежительно хмыкнула, к полному его удовлетворению. Ее неумеренная стыдливость частенько играла Мэту на руку. Эгинин находилась в бегах, но, несмотря на это, оставалась шончанкой, и к тому же она и так знала о нем больше, чем ему бы хотелось. Он не собирался посвящать ее во все свои секреты. Тем более в те, о которых он сам еще не знал.

Фургон Люка находился точно посередине лагеря – это было самое лучшее место, максимально удаленное от клеток с запахами животных и коновязей, которые располагались вдоль парусиновой стенки. Фургон выглядел кричащим даже по сравнению с остальными – раскрашенный в красный и голубой цвета, он сиял, словно лакированный; к тому же фургон со всех сторон был расписан золотыми кометами и звездами, а под самой его крышей располагались изображения лунных фаз, нарисованные серебряной краской. Даже жестяная труба была раскрашена красными и голубыми кольцами. Лудильщики сгорели бы со стыда. С одной стороны фургона возле своих лошадей стояли в две шеренги шончанские солдаты в шлемах, склонив украшенные зелеными кистями копья под одним и тем же выверенным углом. Один из солдат держал в поводу еще и вторую лошадь – превосходного темно-гнедого мерина с мощным крупом и стройными ногами. Сине-зеленые доспехи солдат выглядели блекло рядом с фургоном Люка.

Мэт нисколько не удивился, обнаружив, что он не единственный, кто интересуется шончан. Байл Домон, в темной вязаной шапочке, прикрывающей его бритую голову, сидел на корточках, прислонившись спиной к колесу зеленого фургона, принадлежащего Петре и Кларин, шагах в тридцати от солдат. Питомцы Кларин, сбившись в одну кучу, спали под фургоном – разнокалиберная свора небольших собачек. Дородный иллианец делал вид, что вырезает что-то из дерева, но не очень-то старался, судя по маленькой кучке стружек у его ног. Мэт пожалел, что тот не отрастил себе усы, чтобы скрыть верхнюю губу, или, наоборот, не сбрил бороду. Кто-нибудь мог связать иллианца с Эгинин. Блерик Негина, высокий парень, стоявший рядом, опершись на стену фургона, словно для того, чтобы составить Домону компанию, без колебаний сбрил свой шайнарский чуб, чтобы не привлекать внимания шончан, хотя и пробегал рукой по черной щетине на голове почти с такой же частотой, с какой Эгинин проверяла свой парик. Возможно, ему тоже стоило надеть какую-нибудь шапку.

В своих темных куртках с протершимися обшлагами и в поношенных сапогах оба они могли сойти за членов труппы или, возможно, за конюхов – для всех, кроме других членов труппы. Они наблюдали за шончан, пытаясь не показать этого, но Блерику это удавалось лучше, как и можно ожидать от Стража. Все его внимание, казалось, было приковано к Домону, не считая взглядов, которые он бросал иногда в сторону солдат, делая вид, что это случайно. Домон хмуро посматривал то на шончан, то на деревяшку в руке, словно ожидая, что под его взглядом она сама собой превратится в искусную поделку. По-видимому, он принял свое положение со’джин слишком близко к сердцу.