Воин-Врач III
- -
- 100%
- +
А ещё были два Прохора, обычный и Молчун, и Сенька-Тихарь. Последние двое – те самые немые мужики, а первый просто сам по себе на редкость для здешних не болтливый. Они втроём безвылазно сидели в дальнем погребе под одним из лабазов-складов с каким-то старым барахлом, где еле удалось наладить нормальные, для одиннадцатого, понятное дело, века, освещение и вентиляцию. Занимаясь огненным и громовым делом. Я два полных дня убил только на технику безопасности, узнав, что Сенька стал Тихарём, хлебнув едкой щёлочи. Которую сам и удумал-синтезировал, менделеев средневековый. Посмотрев на возможности пороха, динамита, который между собой звали громовиком или просто громом, и гремучей ртути, не говоря уж о кислотах со щелочами, древнерусские нобели, авогадро и лувуазье взялись за дело ретиво, азартно, но с нужной долей здравомыслия. Очень в этом плане помог один сарайчик на холме, который подорвали на выездных ночных испытаниях. Не найдя с факелами ни сарайчика, не холма, химики прониклись вполне и обещали, мыча и часто кивая, быть очень осторожными.
Был и Крутояр, печник из лучших, которого зазвали выкладывать дымоходы-вентиляционные короба из подземной лаборатории. Он тоже сперва стеснялся и мямлил, будто привычную глину мял, но потом освоился. Со Свеном они смастерили с третьей или пятой попытки чудо-горн, в котором можно было плавить железо так, как никто и никогда до этого не делал. А ещё варить в том железе всякие хитрые камни и порошки, от чего у металла появлялись небывалые свойства.
Свен с Фомой удивили с разницей в три дня. Совершенно точно не сговариваясь. Сперва один, потом второй. Ювелир-златокузнец пришёл первым, по какому-то вовсе отвлечённому поводу, чуть ли не денег занять на закупку товара, а перекусив и выдув третью кружку сбитеня всё-таки добрался и до дела. Выложил, поминутно озираясь в пустой горнице, на стол два неровных камешка. Сглотнул, утёр пот, и дрожащей рукой повёл один из них к другому. И дальний камешек отъехал от ближнего, хотя они и не соприкасались. Фома отдёрнул руку и спешно перекрестился.
– Видал, чего делается, княже? – сипло и как-то жалобно спросил он.
Я рассказал ему, что вспомнил, про магнитные поля, про полярности, и немного, самую малость, про электричество. Выходил он из терема задумчивый и молчаливый. А через три дня пришёл Свен, принёс новую партию скальпелей и ампутационных ножей. Из нового железа, сваренного и откованного по-другому, они получились легче и заточку держали дольше. Похвалившись, пообедав и выхлебав третью, будто сговорились они, кружку сбитеня, великан подозрительно огляделся и сунул руку за пазуху. Вынув два камушка. Два других камушка. И робко, закусив губу, начал толкать толстым мозолистым пальцем один к другому.
Когда дальний камень задрожал и напрыгнул на ближний, Всеслав не выдержал:
– Видал, чего делается?
Свен открыл было рот, чтобы, наверное, произнести то же самое, да так с открытым и застыл.
– Вар! – кликнул князь, и на пороге бесшумно распахнувшейся двери появился телохранитель.
Свен дёрнулся, как от кнута, и побледнел так, что очень насторожил меня с профессиональной точки зрения. Это же вредно для сосудов!
– Не вели казнить, княже! Не знал я, что чародейство это! Думал, наука, как ты учил! – задыхаясь, выпалил огромный северянин, явно пытаясь сползти под стол, чтоб встать на колени. Но фигура между лавкой и столешницей не пролезала.
– Наука и есть, физика та самая, – удивился Всеслав, и только потом понял, что вызов конвоя кузнец понял неправильно. – Вар, вели, чтоб Фому привели быстро. Пусть скажут: «с камнями хитрыми князь зовёт».
Ювелира доставили моментально.
– Фома, расскажи Свену, чего узнал давеча. Я заодно проверю, так ли запомнил, – велел Чародей.
С четырьмя магнитами пошло́ веселее. Потом встречались уже при мотке тонкой медной проволоки, олове и куске канифоли. Говорю же, повезло с мастерами, один толковее другого был. Да ещё друг перед дружкой выпендриться был не прочь. Идеальные условия для развития науки и техники. В глухом зимнем диком краю, посреди Средневековья.
– Ну что, други! – гаркнул, привлекая внимание, Всеслав. – Рыбки мы наловили, дело за малым – домой дотащить. На вас вся надёжа, чудо-богатыри двужильные! Управитесь ли?!
– ДА-А-А! – заорали Ждановы и Гнатовы так, что многострадальные, натерпевшиеся сегодня и так сверх меры вороны и галки снова взвились над деревьями.
А князь острым слухом расслышал чуть позади, со стороны дядьёв:
– Думаешь, и вправду двужильные? – негромко спросил брата Всеволод.
– Нет охоты проверять. На слово ему верю и тебе советую, – отозвался хмуро Святослав.
Когда поднимались к воротам, посольские то и дело озирались назад, где над берегом споро поднимались какие-то не то леса́, не то башенки. Слишком быстро, непривычно. Вот на них уже накинули толстые верёвки и потянули. И из ледяного крошева показались верхние подборы здоровенного невода. Черниговцы тоже были не дураки половить рыбки на Днепре, чуть выше по течению, и в сетях многие толк знали. Этим, пожалуй, можно было всю великую реку перегородить, если развернуть. Только сложен он был кульком, как верша или морда, привычная плетёная снасть, какие ставили под берегом или в ручьях. Намного меньше.
Верёвка, натягиваясь, собирала складками полотно невода, поднимая к вершине диковинной угловатой башни, похожей на великанского колодезного журавля. У подножья её трое здоровых ратников накинули конец каната на широкие литые плечи, упёрлись в утоптанный снег, крякнули разом и потянули.
Те, кто оборачивался на ходу вниз, зашумели и остановились. Притормозила и вся процессия. Невод-трал, поднявшийся над пари́вшей на морозце водой, казалось, если и был меньше здешнего белокаменного собора, то ненамного. О том, сколько мог весить улов с Чародейской рыбалки, и думать не хотелось. Как и о том, сколько жил у тех трёх богатырей, что удерживали сеть на весу, пока странный журавль сам поворачивал шею, чтобы перенести груз на берег.
Топорами тюкали в основном для виду. Поворотную таль собрали из узлов, что лежали со вчерашнего дня, присыпанные снежком. А несколько блоков, что таились внутри стрелы и башни, позволяли вытянуть вес и побольше. Хотя, там льдин, поди, набилось как бы не половину…
Навстречу катили чередой сани из северных ворот, и каждый возчик стягивал шапку, низко кланяясь Всеславу. С доброй и открытой улыбкой. На гостей же смотрели мельком, без особого интереса, будто родовитые соседские князья ошивались вдоль забора целую седмицу и уже успели поднадоесть.
В воротах стоял богато и торжественно одетый отец Иван. За правым плечом его улыбался в бороду Буривой. За левым плясал на руках матери маленький Рогволд, обнимая любимую игрушку, воина в сером плаще.
– Здрав будь, батюшка-князь Всеслав Брячиславич! – прогудел большим колоколом, перекрывая гомон толпы, священник.
– И тебе здравствовать, великий патриарх Киевский и Всея Руси, святейший Иван! – в тон ему торжественно ответил Чародей.
Величания эти они пусть и коротко, на ходу, но отрепетировали. Чтоб ни у местных, ни у приезжих и тени сомнения не родилось в том, что где патриарх, там и князь. Всея Руси.
– Здравия и вам, гости дорогие, Святослав да Всеволод Ярославичи! – продолжал отец Иван. – Ладно ли добрались, не было ли беды в дороге?
– Бог миловал, святейший, – ответил Всеволод и шагнул под благословение, подтолкнув чуть оробевшего будто старшего брата. Но старик нахмурил брови и осенять князей крестным знамением не спешил, повернувшись и продолжив говорить со Всеславом.
– А ты, княже, как сходил? Я заглянул к тебе поутру, а жена твоя говорит: «На утренней зорьке на рыбалку ушёл!» – если Ярославичи и их люди и ожидали странного приёма в Киеве у нового князя, то уж точно не такого. На них и не смотрел, кажется, никто! Тут только что громом чуть все пристани не разбило, дождь из рыбы шёл, а весь город стоит, как ни в чём не бывало! А патриарх Всея Руси с великим князем как с соседом про рыбалку болтают.
– Как во Святом Писании сказано, отче. И рыб поймал, и человеков, – ровно ответил Чародей.
– И много ли рыбы взял? – приподнял бровь патриарх, вроде как прищурившись над плечом князя. Видно отсюда не было точно, но гости об этом не знали.
– Порядком. Щедро угостил дедушка. Думаю, как бы не на весь пост хватило городу, – кивнул Всеслав, скрывая улыбку.
– Доброе дело, доброе. Освятим дары Божьи, раздадим люду, – отозвался священник, и тут же продолжил, чуть громче, перекрывая начавшийся было гул от горожан и гостей. Первые радовались халяве, надо полагать, а вторые не могли в ум взять, как подарок Водяного вдруг стал Божьим даром.
– А человеков, что поймал ты, точно ли стоит в дом пускать? – голос патриарха стал жёстким. – Клятвопреступнику десять лет не видать причастия и благословения Господнего!
– Обманом старшего брата введены были во грех дядья мои! – твёрдо и громко ответил Чародей. – Потому, как велит Господь Бог наш, всеблагой и всемилостивый, прощаю я им прегрешения против меня и детей моих!
Если в глазах жителей были не восторг и обожание, то я даже не знаю, как ещё это назвать.
– Узрите, люди, поступок настоящего мужа, воина и властителя! Он, как и заповедал нам Господь, прощает должникам своим! Потому полагаю я, что простит и Бог грехи заблудших Святослава и Всеволода. А мы все помолимся всем сердцем о том, чтобы не было больше свар, склок и предательства промеж родичей кровных! И да воцарится мир и любовь на земле русской во веки веков!
Да, оратор из отца Ивана был первоклассный. От согласного и одобрительного воя горожан гостей едва не выдуло обратно за ворота.
– Зачем пришли вы в Киев, братья? – вопросил торжественно патриарх после того, как успокоилась, прооравшись, толпа киевлян.
– Чтобы встать под руку великого князя Всеслава Брячиславича, признав его верховенство и право владеть землёй русской, всеми её богатствами, вотчинами и наделами! – громко, чётко и размеренно проговорил Всеволод. А Святослав лишь согласно кивнул. Но по глазам его было видно, что с каждым из слов брата он согласен всем сердцем.
Глава 3. Промежуточные итоги
Пир устроили нешуточный. Дух жареной рыбы и ухи стоял над городом, в каждом доме готовили, всем хватило. Насчёт до конца поста, ясное дело, князь погорячился нарочно, для красного словца, чтоб в памяти да в летописных сводах осталось, но улов и впрямь был несказанно богатым для одного раза. Пусть даже насквозь чародейского и откровенно браконьерского.
Я ещё, помнится, предлагал Всеславу поберечь рыбу. На что он удивительно терпеливо и обстоятельно объяснил, что если для того, чтобы на Руси был мир да лад, понадобится выловить к псам всю рыбу в Днепре до последней, то он это сделает. Надо будет – своими собственными руками или портками. А потом мы прогулялись до реки, где князь задумчиво и довольно долго смотрел за тем, как толкались в проруби, где бабы полоскали бельё, рыбёшки. Много, хоть руками лови. В этом времени, со здешней чистой экологией, без химии и электричества, при крайне малом числе людей, дары природы и вправду были гораздо богаче и возобновлялись естественно. Поэтому все сомнения в этичности браконьерства, накрывшие было меня неожиданно, рассеялись. Рек и рыбы на Руси ох как много, а вот второго шанса произвести первое впечатление на дядек, что были и оставались очень весомыми политическими и военными силами, могло больше и не представиться.
Князья подписа́ли сами и передали Всеславу подписанные грамоты от тех, кто согласился с их предложением: их братьев и сыновей, потомков Владимира, Святослава, Игоря и Рюрика. Я подумал, что медицинская и народная теории о том, что на детях природа отдыхает, подтверждалась неоднократно. Вот только про многих былинных и сказочных в моём времени персонажей сейчас здесь хранилась живая народная память и, что удивительно, те самые летописные своды. В которых, написанных не по-гречески или латински, а по-русски, было много такого, чего никогда не писали в советских и российских школьных учебниках. Такого и в книжках, что читала из-за забора механическим голосом искусственная девка в телефоне Лёши-соседа, не встречалось. И в профильных монографиях маститых историков-академиков, думаю, ничего подобного не было и близко. Чего стоила история о том, как стародавние вожди русов отправляли свои ватаги по рекам, морям и посуху на север и запад задолго, очень задолго до того, как викинги взялись грабить французов в Нормандии, германцев в Гамбурге и даже арабов в Лисабоне и Кадисе? И вторая, о том, откуда вообще взялись те свирепые дикие северяне за Варяжским морем.
Заключили и договоры-ряды о торговых преференциях и сотрудничестве на всём протяжении подконтрольных теперь Всеславу Днепра, Двины и Волхова. Обсудили и приняли статусы каждого из князей, что подписали со своей стороны мирные грамоты с Киевом и Чародеем. Судя по лицу Всеволода, он таких подарков от двоюродного племянника не ожидал. Святослав же, кажется, мало вникал в детали. Зато договорённости о том, что Всеславовы воины помогут ему с племенами мордвы за Рязанью и черемисов за Муромом, и что два черниговских отряда по ледне́ останутся учиться аж до самого ледохода, его, кажется, устраивала чуть более, чем полностью. «Более» потому, что всеславовки на травах на столе, кажется, не убавлялось, несмотря на все его серьёзные успехи в её уничтожении.
Наличие в городе ощутимой массы посторонних делало Гната более обычного серьёзным и деловитым сверх всякой меры. За четыре дня пребывания Переяславских и Черниговских делегатов он, бедный, аж с лица спал. Потому что, кажется, не спал, как говорилось в одном дурацком каламбуре. К нему то и дело подбегали нетопыри, что-то неслышно докладывая, при этом он почти всегда смотрел за жестами и знаками, что передавали со стен и от ворот. И вслушивался в звучавшие время от времени песни птиц, которым вовсе не сезон был солировать. В морозном февральском небе над Киевом заливались жаворонки, трещали сороки и сойки, среди белого дня ухали сычи и совы.
– Гнатка, а это не иволга ли кричала? – наклонился через перила балкона-гульбища Всеслав, привлечённый знакомым резким звуком.
– Она, княже, – буркнул снизу Рысь. До этого снова крикнув соколом так, что половина народу на дворе задрала головы. А вторая кинулась в разные стороны, но чётко и слаженно, как будто каждый точно знал, где ему нужно быть именно сейчас. И полезли изо всех углов серые нетопыри, как неупокоенные души в старом кино про то, что панночка помэ́рла.
– Ну? – князь явно ждал более развёрнутого доклада.
– Гости. Долгожданные. Гарасимова родня их ведёт, – не переставая отмахивать команды обеими руками в разные стороны, отрывисто ответил воевода. Явно озабоченный тем, как хорошо сделать своё дело, больше, чем тем, не решит ли князь и все, кто крутился на подворье, что ответы Рыси не слишком вежливы и почтительны.
– Помощь нужна? – коротко спросил Всеслав.
– Волко́в бы Полоцких отрядить на каток, – подумав, поднял голову Гнат. – Пусть до вечера покатаются, поучатся, потренируют приезжих. Народец бы из города утёк. Ловчее вышло бы.
– Ставра мне! – гаркнул Чародей, поднявшись от перил.
– Чего орать-то так? Чуть сердце не зашлось! – раздался прямо из-за спины привычный хриплый голос, чуть было не напугав князя. Как умудрялся Гарасим ходить неслышно по скрипучим, «музыкальным» половицам гульбища, по-прежнему оставалось для многих загадкой.
– Тебя-то мне и надо! – потёр руки Всеслав, кивнув приветственно и ему, и ручному медведю, персональному шофёру, грузчику и консильери старого убийцы. Отметив, как оба они вздрогнули от вполне миролюбивого, вроде бы жеста. – Гостей жду от родни твоей, Гарасим. Скоро, сегодня, до темна обещались. Надо, Ставр, быстро ледню́ устроить. Пусть гости с нашими покатаются, разомнутся. Оба состава Полоцких Волко́в на лёд, да торговцам дай знать, что сегодня княжьи люди сборов-мы́та в казну брать не станут. Пусть развернут палатки свои, да не скупятся!
– Сделаю, княже! – расцветя, завопил хриплый бессменный судья, гроза ледовых дружин, и саданул локтем в «спинку сиденья» так, что на заросшем лице «шофёра» проскочило страдание. Видно, чувствительно попал куда-то. Но на скорости передвижения «шагохода» это не отразилось никак.
Когда бурая огромная тень скаканула с гульбища прямо на двор, минуя ступени лестницы, зрители, разевавшие рты на продолжавшуюся Гнатову пантомиму, который, судя по жестам, уже обещал кого-то убить трижды самым страшным и безжалостным способом за недостаточное служебное рвение, сыпану́ли во все стороны, как куры от коршуна. По-крайней мере, пригибались и голосили они очень похоже. Буривоев медведь на произведённое впечатление не отреагировал, набирая ход так, что только снег из-под подшитых валенок полетел. БТР, а не человек.
Навстречу второму по счёту малому отряду выехали Алесевы и Гнатовы. Провели через тот самый, знакомый древлянам, хутор, где покойный муж зав.столовой, Домны, пчёл в своё время держал. Там и разгрузились, в основном. Пока весь Киев орал на трибунах и вокруг ледовой коробки, где поочерёдно выхватывали от непобедимых Полоцких Волко́в то Стражи, то черниговские Орлы, то переяславские Лоси, на княжье подворье, через тайный ход под западной стеной, вкатились трое возов-саночек. На Почайне-реке стояли крик и гам, покупали, беспощадно торгуясь, рукавицы, ленты и шапки с символикой «гостевых» команд, которые за астрономические суммы успели выткать и вышить здешние рукодельницы по срочному заказу Ярославичей. За стенами и воротами княжьего подворья было тихо. Но пока на льду шли баталии, пусть и шуточно-тренировочные, между хозяевами и гостями, и город почти в полном составе болел за своих, которыми, как ни странно, считались и Стражи, и Волки, на Всеславовом дворе суета стояла ничуть не меньше, чем на трибунах. Просто люди здесь собрались такие, которые умели делать всё необходимое без лишнего шума.
– Сколько? – отрывисто выдохнул я, поворачиваясь к распахнувшейся двери. Вар с Немым стояли у стола, зная, что раненых принесут и положат без их помощи. Их работа, которую по-прежнему некому было доверить, заключалась в другом.
– Трое, – выдохнул запалённо Гнат, что встречал и сопровождал прибывших лично.
– Шестеро ж было в отряде? – голос Дарёны прозвучал как-то непривычно звонко и чисто в операционной.
Отвечать не стал никто.
Как их смогли привезти ещё дышавшими – я не имел ни малейшего представления. На них места живого не было. Стрелы, ножи, копья, колотые, резаные и рваные раны, жгуты, наложенные чёрт знает когда… Но думать о том, что сила их кончилась, и удача покинула было нельзя. Как и о том, что у меня дрогнет или запоздает рука. Или нить слетит с пальцев. Видимо, здешний антураж начал и на меня, советского доктора, оказывать своё странное, необъяснимое влияние. Когда ты точно знаешь, что за спиной и за плечами стоят ушедшие за Кромку предки, а ещё дальше за ними – сами Боги, от которых и вели свой род напрямую русские люди, ошибиться становится ещё сложнее, чем когда за спиной больше полувека операций и школа отечественной хирургии.
Дарёна удивила. Когда поднялась на лавку, не кладя ладони на виски́ того, кого я решил оперировать первым, и запела, глядя куда-то необъяснимо далеко. И отключились все трое, и на столе, и на носилках. Даже Вар, кажется, «поплыл». Но Ян врезал ему носком сапога по щиколотке, памятуя о том, что стерильными руками ничего и никого трогать нельзя, какая бы ни выпала надобность. Видимо, усилившийся русский сонный напев на латгала не действовал. Или доходил чуть позже.
Пожалуй, и хорошо, что часов в операционной так и не появилось. И считать время можно было лишь очень примерно. По примерной продолжительности той или иной манипуляции, по числу наложенных швов, по тому, сколько раз вытирали мне лоб тампоном из чистой свёрнутой холстины, удерживаемой хватом-зажимом. Но это было очень субъёктивно.
Руслана, шутника и балагура, спасти не удалось. Выбранный первым, он умер на столе. Отшвырнув инструменты, я развернулся перемываться, чтобы не лезть в нового пациента руками, на которых на пальцах ещё блестела, а выше – отлетала невесомыми розово-красными кплёнками подсыхавшая кровь свежего покойника. Жена, глядя куда-то в непознанное, вела напев по-прежнему ровно и без пауз, будто и не дышала вовсе. Главное, чтоб ребёнку не повредило это.
Отряхнув руки от спирта, перешёл ко второму столу. Вернее, носилкам с колёсами. Кондрат, плотник-волшебник, придумал, как сделать так, чтобы одним движением носком сапога можно было блокировать их все, и не переживать, что в самый ответственный момент постамент с оперируемым надумает откатиться куда-нибудь. Хвалимиру, Хвалику, во святом крещении Алексею, повезло больше, но несильно. Судя по всему, крови в нём оставалось меньше половины, а со станциями переливания или одиночными донорами здесь, в одиннадцатом веке, было не то, чтобы плохо, а просто никак. И я пока не успел даже вспомнить механики определения групп и резус-факторов – как-то всё не до того было. И Хвалик по этому поводу имел все шансы отправиться к тем самым предкам, что будто стояли за нашими спинами. По моему недосмотру. Очень обидно осознавать такое, даже зная, что вот прямо здесь и сейчас ты уже точно ничего сделать не сможешь. У меня от такой мысли обычно рождались только ярость и злость, которые иногда помогали лучше всех знаний и навыков. Не подвели и сейчас.
Князь, рыча, сорвал верёвку, что пережимала посиневшее бедро Хвалимира. Если не знать, что в руке у него был нож с диковинным латинским названием «скальпель», то могло вполне показаться, что оборотень рванул шнур когтями. И от того, чтобы взвыть, задрав к Луне вытянувшуюся морду, покрытую серой шерстью, врача-лекаря отделяли считанные мгновения. Глянув на слабые толчки красного в ранах на ноге, не фонтаны, не брызги даже, Чародей зарычал ещё раз. И в операционной раздался судорожный шелест. Сухими гло́тками попытались проглотить отсутствовавшую слюну все, даже Дарёна. А руки оборотня-князя летали так, что от попытки уследить, кажется, голова кружилась. Он выхватывал инструменты из рук Вара и Немого, будто забыв людскую речь, перестав называть странными именами гнутые блестящие железки. Которые бледные телохранители, к чести их, продолжали подавать безошибочно, как на учёбе.
– Раствор, баклагу! Нет, две баклаги! – крикнул вслед носилкам с Хвалимиром Вар. Правильно поняв со второго раза мои жесты, в которых, кажется, оставалось всё меньше человеческого.
– Есть два раствора! – долетел из-за двери голос Феодосия. Этот справится, он во внутривенных вливаниях точно лучший. И около двух литров физраствора в пациента зальёт, не будет стоять столбом над носилками, ища второй локтевой сгиб. Который лежал, ампутированный вместе с остальной левой рукой, в корыте, под моими ногами.
Взгляд мельком на Немого чуть было не напугал. В глазах повидавшего всякое воина, стояли страх и слёзы. Наверное, потому, что глянь я на него – про физраствор пришлось бы вслед Федосу кричать ему. И он крикнул бы. Или потому, что эта мясницкая работа, резьба по живым людям, по-прежнему ужасала его. И восхищала.
Гвор, один из немногих северян среди нетопырей, шансов имел больше. И конечностей вышло оставить ему тоже больше – все. Но кровопотеря, конечно, была ужасной, и вероятность заражения от слишком долгого времени наложения жгутов тоже сохранялась. Правда, как уже не раз было отмечено мной в этом мире, то, что гарантированно убило бы больного и раненого в моём времени, здесь переносилось как-то более щадяще. И по-прежнему не находилось ответа о причинах этой необъяснимой скорости регенерации тканей и общей реконвалесценции, выздоровления. Экология, наверное. Или близость к Богам.
На ступенях, куда вывалились вчетвером, мокрые, как мыши, все, кроме Дарёны, снова ждала Домна. И снова с подносом. И опять для жены принесла тёплого и сладкого питья, а для остальных – вкусного и полезного. Ну, для тех, кто понимает и знает меру. Мы с Немым и Варом одинаково кивнули зав.столовой и одинаково проглотили, не чувствуя ни вкуса, ни крепости напитка. Я почувствовал, как на плечи ложится тяжёлыми руками друга тулуп, и только сейчас понял, что на ночной февральский мороз выперся в окровавленном халате, забыв скинуть его и переодеться. Эти трое, последние трое из второго малого отряда диверсантов, забрали прилично сил. Памяти на малозначительные вещи, вроде «не ходить на мороз в исподнем» уже не хватало.
– Может, завтра поговорим? – с неожиданной просительной интонацией спросил Гнат, появившийся прямо из февральской непроглядно-чёрной ночи.
– Подождём, как Гвор или Хвалимир очнутся. Дарёна, ступай спать, радость моя. Ты сегодня чуть всех спать там не уложила. Сильна, мать, – проговорил Всеслав неожиданно бесцветным голосом. Не ожидал он, вернувшись обратно «за руль», что рулить-то будет особо и не́кем. Кажется, все ресурсы, что были в нашем общем теле, я сегодня сжёг.