Воин-Врач IV

Глава 6. Операция «Лужа».Начало

С уходом основной части дружины в городе стало заметно пустовато. На подворье это замечалось меньше – Гнатовы оставались пока, те, кто был задействован в охране. Но и их было меньше. На торгу и площади не сцеплялись языками ладные ратники с румяными звонкими бабами, не летели шутки и смех. Напряжение и ожидание накрыли Киев так же, как и выпавший накануне снег, сырой и тяжёлый. Не то, чтобы совершенно невероятный по ранней весне в этих краях, но такой дружный и обильный, какого и старики не сразу и припомнили. Снегопад тут же приняли за добрый знак и помощь Богов: дескать, сама Мара-Марьяна напоследок расщедрилась, потому как Чародей ей самолично небывало богатую жертву посулил. Слухи, что передавали Гнату, а он уж приносил Всеславу, играли нам на руку, как и погода.

Отец Иван на заутрене призвал всех не молиться, что было бы ожидаемо, а твёрдо верить в победу русского воинства над подлыми захватчиками. И ждать героев дома, живыми и здоровыми. Потому как архангел Михаил, явившийся ему лично в ночи, пообещал, что небесная рать святая внимательно будет следить за сражением и одержать верх злодеям-еретикам не даст ни за что. Верующих христиан в дружине было даже не треть, но вид их одухотворённых лиц поднимал настрой и остальным. Которых на выходе из собора встретил великий волхв Буривой в бурой шкуре на плечах, с посохом, навершие которого было сделано в форме медвежьей головы. Одноглазый старец напутствовал лаконичнее и жёстче, уверив, что лично слышал от самого Перуна-батюшки, что и он рать потомков-правнуков не оставит. «Заряженных» на победу стало ещё больше. Почти каждый взор сиял предвкушением битвы и непременного чуда. Один-то Бог мог и напутать чего, всякое случалось. Но чтоб два разом – такого не бывало отродясь!

Доиграла сцену до верхней эмоциональной точки Дарёна.

Когда Буран, что шагал справа от Рысьиного Булата, поднёс великого князя во главе ближней дружины к ступеням собора, она сложила руки на уже заметном животике и громко и отчётливо проговорила, так, что слышал, пожалуй, каждый на площади:

–Не гуляй долго, муж дорогой, не задерживайся. Как разгонишь негодяев – поезжай домой, не лови их по лесам до последней падлы. Мы ждать тебя будем с победой скорой и лёгкой.

Мне было видны и почти физически ощутимы чувствами князя, что знал жену лучше всех, её тревога и тщательно скрываемое волнение. Но держалась великая княгиня молодцом, ни слезинки в глазах, ни складочки на лбу и меж бровей, ни на секунду голос не подвёл. В то, что у неё не было и тени сомнений в озвученном результате похода, верилось легко и сразу. Каждому, на кого действовал, кому слышен был её завораживающий глубокий голос. Леся, державшая на руках братишку, почти копировала осанку и выражение лица наречённой матери. Научится со временем.

–А тех тварей, что от гнева твоего и Божьего по лесам да болотам схорониться решат, лихоманка задерёт, топь затянет, дерева́ придавят, зверьё лесное загрызёт да чёрные навьи умучают, что я своим словом на них напущу!

Теперь голос её звучал не зло, не гневно даже, а именно угрожающе. Налетевший нежданный порыв ветра поднял распущенные чёрные волосы Леси, и на миг даже мне померещилось, будто на белом камне святой Софии стояли две злющие ведьмы в полном своём праве, защищавшие любимых и близких, что шли на смертный бой с врагами. И их наговор-заклятие мог быть и посильнее штук волхва и патриарха. Горевшие глаза стародавних воительниц-поляниц, жесткий голос, твёрдые слова и такая же вера в то, что сказанное непременно сбудется. И это тоже чуял сердцем каждый на площади.

–Да будет слово моё крепко! – громко произнесла княгиня.

А я удивился, услышав, как зазвучали её слова над площадью, над городом, повторяясь на разные голоса. Пока не понял, что наговор на удачу своим и гибель лютую врагу повторила за матушкой-княгиней, наверное, каждая женщина. Старухи, бабы, девки и девчонки, провожавшие отцов, мужей, любимых, детей, внуков и просто незнакомых, но от этого не менее дорогих и любимых защитников и добрых воинов, посылали им вослед свои любовь и веру. Самый мощный оберег, сильнее которого ничего на свете не было.

Казалось, сам воздух искрил так же, как крупные снежные хлопья, наледь и сосульки на крышах. Как глаза каждого из ратников, Перехлёстывающие через край чувства будто поднимали на холках каждого из Чародеевой стаи серую шерсть, растягивали губы над клыками, наполняли мощью и ярью. Князь повернулся еле оторвав взгляд от любимой и увидел лучшего друга. Тот смотрел на него с неожиданным выражением, смесью шалой безрассудной удали и какой-то невыразимой мольбой. Кожа на скулах и висках шевелилась, когда до скрипа сжимались зубы, и казалось, что лицо того и гляди вытянется в зубастую хищную пасть. Всеслав и сам чуял в себе эту переполнявшую трепещущую силу. И кивнул другу, глаза которого полыхнули счастьем. Вскинув голову к светлевшему на востоке небу, к поднимавшемуся далёкому Деду-Солнцу, Рысь завыл, и волчью песенку разом подхватила вся дружина.

Кони, хоть и приученные к такому, занервничали, и сдерживать их уже не было смысла. Толкнув пятками Бурана, князь сперва вскинул его на дыбы, а потом бросил с места в намёт, слыша, спиной чуя за собой топот сотен копыт. Ближняя дружина, верная стая, с воем вылетала за ворота, лавой уходя направо, вниз по течению Днепра. Навстречу смерти, множеству близких смертей. Чужих. Чародей летел первым, рядом со старым другом. И улыбался, будто до сих пор слыша, как влился в общий хор ратников тонкий, еле различимый в общем гвалте, голос младшего, Рогволда Всеславича. Что тоже провожал дружину родовой песней.

Переночевали в Переяславле, у Глеба Святославича, двоюродного брата. Тот отрядил дружине великого князя терем с дворней и если и был расстроен или озадачен тем, что от предложенной ратной силы его Всеслав отказался, то виду не подал. Несколько лет княжения в Тмутаракани, в окружении половцев, ромеев, сельджуков и торговцев со всего мира давно научили его контролировать эмоции. Не выражая их по-прежнему, он велел кликнуть какого-то Лихомира. Им оказался высокий худой воин с характерным колючим взглядом, коллега Рыси. Он поведал последние новости от розмыслов-разведчиков, что сопровождали папское войско по переяславским землям от самой границы.

Стоявшего рядом Гната во время этого доклада мне с первых слов захотелось обуть в неведомые пока резиновые сапоги. Или ещё каким-либо способом «заземлить»-заизолировать, потому что от воеводы ощутимо начало тянуть высоким напряжением и близкими грозовыми разрядами. Известия переяславцев к другому не располагали. А уже к середине рассказа заземление понадобилось и нам с князем.

Крестоносцы, ревнители веры и носители слова Божьего, ощутимо замедлились, но продолжали движение Несмотря на то, что путь был нелёгок и суров. Пустые крепости, города и сёла, в которых они планировали поживиться продовольствием, золотишком и дикарскими бабами, встречали их хлопаньем ставень и дверей на ветру, пустыми амбарами и сеновалами. Для того, чтобы найти провиант и фураж, сновали вокруг, отдаляясь от основной силы, поисковые отряды грабителей. Находившие притаившихся в лесах русов и срывавшие на них свою злость. На свой же собственный страх.

От вышедших пяти с лишним тысяч оставалось восемь друнгов, как откровенно поведал буквально вчера один вежливо подвешенный над костром за ребро ромейский наёмник. Три тысячи двести. Ополовинить вражье воинство диверсиями не удалось, но и этот результат был невероятно хорош. Если бы не рассказы о том, что делали с найденными в лесных схронах мирными жителями добрые христиане и их платные помощники иных вероисповеданий.

Всеслав, глядя на которого Рысь внезапно перестал ругаться в голос, смял в руке золотой хозяйский кубок, будто бумажный, но вряд ли заметил это. Крупные синие и красные драгоценные камни выпали из лапок-креплений и лежали рядом с побелевшим кулаком. Перламутровые магриты, жемчужины, со стуком покатились по столу в разные стороны, но никто и не двинулся, чтоб подхватить-поймать их.

–Байгару. Пусть поднимает «лёгких». Идти вверх по течению широким серпом, не меньше дюжины вёрст от края до края. И пожать тем серпом всех: раненых, хворых, сдавшихся, побросавших оружие и брони. Пленных не брать. Передумал я. Не вернутся они с докладом в Рим. Ни один. Все, до последней твари, тут останутся.

Алесь и Гнат даже не кивнули, обозначая то, что приказ принят и будет исполнен. Оба они смотрели не отрываясь на то, как текла медленно и неотвратимо тонкой струйкой кровь князя по ножке и основанию кубка, образовывая алую лужицу на белёной скатерти.

–Та же весть всем нашим, Звоновым и древлянам. В этой битве не будет с той стороны ни раненых, ни пленных, сдавшихся на милость победителей. И милости той тоже не будет! С завтрашнего дня новый обычай на Руси. Тем, кто ступит на нашу землю со злом, тайным или явным, тем, кто поднимет оружную руку на любого русского, тем, кто станет назойливо проповедовать и склонять людей наших в свою веру, кто грабить и жечь соберётся, всем иноземным клоунам-скоморохам есть одна награда – смерть!

Оригинально трактованная песня про итальянского артиста-шутника из моей памяти звучала, исполненная глухим рыком Чародеева голоса, страшной клятвой. Или пророчеством. И мне очень хотелось на это надеяться.

—Может, не всех, княже? – выждав прилично, подал голос Рысь.

–Деток, Гнат. Малышей, Вольки моего ровесников, в костры бросали. На глазах матерей. Всех до единого, до самой последней мрази! Того, кто жалобиться, жалеть их станет, сам мне покажешь! Я не допущу того, чтобы хоть одна паскуда домой вернулсь и жить продолжила, посмеиваясь над тем, как русов, простачков и добряков, вокруг пальца обвела. Чтобы детям и внукам своим про то байки да хохмы рассказывала. Не должно быть и не будет у таких ни детей, ни внуков!

–Дай руку глянуть хоть. Завтра меч удержишь? – хмуро попросил после ещё более долгой паузы друг. Понимая, что кроме него отвлечь Всеслава от жгущих и мучивших того образов, от лютой, но пока безвыходной и от того ненужной и опасной ярости, некому.

Князь с удивлением опустил глаза на ладонь и попробовал выпустить из правой руки кубок. Под которым натекло уже неровное красное озерцо с миску величиной, блестевшее при свете лучин тёмно-алым глянцем. А когда не получилось, начал разжимать пальцы при помощи левой руки, по одному.

– Найди, Глеб, торговцев латинских. Вряд ли все успели сбежать, много их тут у тебя было, и обычных, и непростых, – продолжил Всеслав уже спокойнее, после того, как залил перцовкой глубокий порез. Боль, от которой перехватило дыхание, была внешней, понятной и логичной, и от этого даже словно приятной. Потому, что отвлекла от той чёрной, неизбывной, внутренней.

– Пусть найдут сотню саней. И завтра к вечеру подгонят их под Княжью Гору, где встретим мы… противника. Алесь, проследишь, чтоб погрузились. Рассчитаться с ними долей из добычи. Оружия не давать, бро́ни можно. Если не хватит – возьми из казны походной. Хоть Росью, хоть Днепром да Дунаем, плевать мне как, но пусть саночки те доставят до Римских земель.

– Сотню могут не найти, – задумчиво проговорил здешний князь. На которого Всеславовы сотники вскинули глаза с непониманием и удивлением.

– Это не просьба, Глеб. Это приказ, – лязгнула сталь в голосе Чародея.

– Чего хоть повезут-то, княже? – неуверенно уточнил Алесь, старший по транспорту и связи.

– По нашей Правде положено лиходея, что бесчестье чинить надумал, выдавать головою, – задумчиво глядя на пламя ближней лучины, что будто бы дрожало в страхе, глухо ответил князь. Переспрашивать или уточнять никто и не подумал.

В соседнем зале гудели в прямом смысле слова викинги. Всеслав с сотниками, вернувшиеся после беседы со здешним руководством, повалились было спать, но шумное соседство к этому не располагало. Сон, несмотря на воинскую привычку ухватывать его в походе в любое удобное время, и так не спешил, после недавно завершившегося совещания, а уж рёв северян, даже за несколькими стенами, делал его и вовсе невозможным. Устав слушать, как ворочаются на шкурах друзья, Гнат долго вздохнул и вышел, причём не скрипнула и эта, незнакомая, дверь. Через некоторое время раздался грохот, будто Глебов терем начал разваливаться по брёвнышку. Громогласные песни и тосты оборвались, как секирой срубленные. И наступила тишина.

– Загрыз ты их, что ли? – спросил Всеслав, когда воевода вернулся и начал удовлетворенно укладываться рядом.

– Неа. Сказал: кто выспаться ладом не успеет – без сил будет завтра. И тогда вместо того, чтоб стать Ульфом Победителем или Бьорном Грозой Тысяч, будут Ульфом Хилым и Бьорном Доходягой, – ответил, позёвывая, Рысь.

– А грохнуло что? – в неожиданной после скандинавских запевок тишине негромкий разговор слушали, затаив дыхание, все.

– Да они дверь с той стороны лавками привалили. Видать, чтоб местные не меша-а-али, – в конце фразы воевода зевнул так, что в нём, кажется, что-то хрустнуло.

– Стену уронил? – уже засыпая, уточнил Ждан.

– Она сама, – отозвался спящий Гнат, – ибо потому что.

– Вот навалило-то, – бурчал будто бы себе под нос Рысь. Кони шли почти по брюхо в снегу, фыркая недовольно.

– И не говори. Расщедрились Мара с Зюзей, от души отсыпали. Как по заказу, – согласился Всеслав. – Что скажешь по дороге?

– Ну, Ставр-то, думаю, наверняка бы чего и углядел, или выдумал, что углядел. Я не вижу, Слав. А если я не вижу, то и никто не увидит, – неторопливо, в такт с шагом Булата ответил воевода. Внимательно, пристально оглядывая берега Днепра и устья ручьёв по сторонам.

Полторы сотни всадников шли неторопливо широким руслом, посередине, оставляя за собой утоптанную магистраль шириной в пять конных. По которой следом шагали непривычно молчаливые северяне во главе с Рыжебородым, тоже не оравшим песен и не декламировавшим на лязгающем родном наречии героических эпосов. Передняя пятёрка, Всеслав, Гнат, Алесь, Ян и Звон, ехала невозмутимо и совершенно спокойно, уверенно. Остальные, веря отцам-командирам целиком и полностью, зная о плане предстоявшей операции, тоже не выражали признаков волнения. И это было совершенно непонятно молчаливой «группе сопровождения». Где-то впереди шли навстречу три с лишним тысячи вражин, настоящих, с оружием. Соотношение «один к шестнадцати» выходило, конечно, вполне достойное саг, и воплощённая уверенность любимца Богов, Всеслава, сына Брачислейва, тоже отлично походила на поведение их героев. Но опасение, конечно, присутствовало. Только вот признаться в нём не то, что друзьям, но даже самому себе было совершенно противно природе бесшабашных и отважных до безобразия викингов.

Остановишись возле еле заметной вешки, стволика берёзки, которую скорее почуял, чем увидел Гнат и натянул поводья Булата, Чародей вскинул руку. Лёд, поднимавшийся тут чуть выше, поднятый «пузом» той самой мелью, о которой даже из местных знали не все, не хрустел и не трещал. Белый пологий холм, уклон которого был не очень заметен, постепенно занял весь отряд: сотня конных нетопырей, полсотни верховых Яновых стрелков и полусотня снека «Злая салака». Днепр, ширина которого здесь была почти в километр, вряд ли знал о том, что случится вскоре. Великая река, ровесник Мира, он будто тоже настороженно выжидал, чем же закончится эта самоубийственная авантюра. Как и те самые Боги, которых поимённо поминал про себя Всеслав. Не моля о помощи. Просто благодаря за то, что так вовремя выпал и перестал идти снег. За то, что ве́тра, что мог помешать стрелка́м, или надуть лишние запахи, вроде дыма с берегов, не было. И за то, что им, тем самым Богам, кажется, по-прежнему было интересно, как же мы выпутаемся. И узнать об этом предстояло в самое ближайшее время.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.