- -
- 100%
- +
Утром смеялись все, обидевшихся не было, кроме… Стас сначала ничего не заметил, и, только сев завтракать, обнаружил у себя перед глазами «литературный шедевр». Он моментально спросил:
– Кто придумал?
Тюрин невозмутимо ответил:
– Там же есть подпись автора!
Тогда Стас накинулся на Шуренка:
– От тебя я этого не ожидал. Какая развращенность!
Все захохотали, а Шуренок громче всех: ну, надо же, в развратники угодил!
Стас начал озираться, оглядел остальные опусы и пришел в бешенство. Гладя на медведя, он намекнул на оскорбление личности, а слово «извращенец» заставило его густо покраснеть, после чего он начал срывать со стен «наглядную агитацию» и запихивать ее в печь. Если сначала все смеялись, то теперь начали возмущаться. Тюрин спокойно, но громко произнес:
– Умный руководитель обычно поддерживает критику снизу, а не срывает, как хулиган, стенную печать. Я бы вам рекомендацию в партию не дал…
Все обалдели от такого намека: Тюрин, пятикурсник из глухой деревни, намного старше нас и Стаса, давно был членом партии, а Стас – кандидатом.
Стас на минутку опешил и набросился на Тюрина:
– Как вы будете учить детей? Вы не боитесь?
– Да уж не вашими методами. А чего мне бояться? Из деревни приехал, в деревню и уеду. А на селе люди здоровые, с чувством юмора. Вас бы туда на годок-другой, да нельзя. Без вас институт в либерализме погрязнет.
Стас выбежал, грохнув дверью и изрыгая угрозы. Семен шепнул:
– А тебя, как старосту, не накажут?
– А что мне сделают? Со стипендии уже сняли. Ну, выговор дадут. Не выгонят же – наша группа – лучшая в институте, да и я не двоечница. И Тюрин не из нашей группы. Вообще, Стас историков побаивается.
– Вот именно, им он ничего не сделает, а на нас отыграется.
– Фиг с ним. Для того чтобы за такую ерунду мстить, нужно себя идиотом выставить, а кто этого захочет?
– Ясно кто. Идиот. Кстати, не такой уж он идиот, все плакаты сжег, теперь все, что хочет, припишет, доказательств-то нет.
– Вот гад, он еще и хитрый, оказывается. Может, отойдет…
Картошка закончилась. Убрали мы ее на неделю раньше срока, Стас прогремел по всем сводкам, как лучший организатор производства, а я получила выговор за попытку срыва сельхозработ (эти два события сильно противоречили друг другу, но второе придавало первому оттенок борьбы и сильно увеличивало историческое значение первого).
Уезжать раньше других было не принято, и историки договорились с местным бригадиром об уборке остальных видов овощей, но уже за деньги. За неделю мы убрали морковь, свеклу и капусту и заработали немного денег, что сыграло не последнюю роль в том, что все возвращались домой в приподнятом настроении. Немного грустили Шуренок с Аннушкой, потому что им было здесь привольно, и мы с Семеном, потому что дома нас ждали каждого свои проблемы. Накануне отъезда все долго прощались со школой, лесом, Ужовкой. Бригадир был нами очень доволен, и долго жал руку Тюрину. Он так и не понял, что главным у нас был Стас. Он его просто не замечал. Назад ехали в автобусе, девчонки пели, а я всю дорогу проспала. У автобуса мы пожали с Семеном друг другу руки, и я побежала к троллейбусу, боясь, что Семен попросит телефон.
Девчонки уехали домой прямо из Ужовки, на попутках, так как им оттуда было ближе, чем из города. Мой дом был намного дальше, и я отправилась на нашу съемную квартиру, где меня ожидало очередное душераздирающее письмо от Валерия и несколько дней полного одиночества, которого мне так не хватало, чтобы привести в порядок свои растрепанные чувства. На письма я решила больше не отвечать: нельзя оставлять надежды ни себе, ни ему. Я немного всплакнула, так, часок-другой, и принялась за ремонт внешности, которая изрядно пропылилась и огрубела, а сейчас еще и опухла. Первый вечер я провела, возвращаясь к удобствам городской жизни: теплу, ванной, чистоте, книгам и газетам. Следующие полдня я проспала, вернее, провалялась, ленясь и блаженствуя. Однако, мысль, что никуда не надо спешить, немного смущала меня.
После обеда позвонил Семен. Оказывается, наш телефон был у него еще с тех пор, как они гоняли в город с Багирой. Он предложил мне завтра с утра сходить с ним в церковь, но не в церковь-музей, а в маленькую действующую церковь на окраине города. Я замялась. Семен, видимо, почувствовал мое замешательство:
– Да брось, что здесь такого? Тебе же наверняка будет интересно. Завтра церковный праздник, будет очень красиво. Я и друга с нами позвал, Юрку, он тебе понравится.
Это обстоятельство стало решающим, мне не хотелось оставаться с Семеном один на один. В настоящей церкви я была только один раз, когда меня крестила бабушка тайно от папы, офицера и убежденного коммуниста. Я была уже в солидном трехлетнем возрасте и все время просила добавки сладкого церковного вина, после чего так упилась, что проспала целые сутки. Крестная умилялась и говорила, что я вкусила благодати сверх положенного, и это говорит о моем духовном предназначении, однако бабушка, хоть и сильно верующая, но реалистка со здоровым деревенским чувством юмора, уверяла, что это говорит, прежде всего, о моей нездоровой тяге к алкоголю. Пока ни одно из опасений не сбылось, но интерес к религии и церковной жизни у меня был, скорее не интерес, а праздное любопытство – зачем-то ведь люди ходят в церковь? Значит, есть в этом что-то, не доступное нашему пониманию, но притягательное. И, конечно, очень хотелось испробовать то, что «не положено», не подобает молодым комсомольцам, студентам и вынужденным атеистам. Кстати сказать, наши преподаватели не были абсолютно зашоренными людьми, и наряду с марксисткой философией давали нам понятия и о субъективном идеализме, а научный атеизм скорее напоминал историю религий, правда, акценты расставлялись, как положено, но думать никто не запрещал.
Мы встретились в сквере, напротив сенного базара, и сели на скамейку в ожидании Юрки, которого друзья чаще называли Барбосом. При первой встрече я предположила, что он получил такое прозвище за свои глаза больного спаниеля и всегда влажные губы, то позже я поняла, что основанием называться Барбосом, была скорее его необыкновенная преданность друзьям.
Пока ждали Юрку, Семен сообщил мне, что вчера при помощи и моральной поддержке Шуренка, он перевез обратно свои вещи, а заодно и себя. Легкость, с которой он это говорил, натолкнула меня на мысль, что и сделать ему это было не так уж трудно. Раз-два, и готово. Меня это немного покоробило.
– И что, развод и девичья фамилия?
– Нет, просит полгода подождать. Еще не знаю, стоит ли соглашаться.
– А тебе что, не терпится? Раз уж ты так по-свински сбежал, дай ей хоть возможность квартиру получить. От тебя не убудет, а она хоть дочь сможет к себе забрать.
– Это, конечно, все так. А вдруг она за это время ребенка приживет, а мне потом всю жизнь алименты платить!
Это циничное заявление меня несколько смутило, но касаться моральной стороны вопроса я не посчитала возможным:
– Сема, ты совершенно юридически не грамотен. Сейчас отцовство легко устанавливает экспертиза. К тому же она – не дура, понимает, какая на тебя надежда, не захочет же она еще с одним ребенком мыкаться.
– Да, кто вас, женщин, знает?
– Я. Я тебе за нее ручаюсь.
Он хмыкнул, а я решила прекратить этот разговор, все равно он сделает по-своему:
– Ну, и где же твой друг? Он всегда так опаздывает?
– Он, знаешь, где живет? В одиннадцатом микрорайоне.
Я точно не знала, где это, но догадалась, что не близко:
– Ладно, тогда подождем еще немного.
Вскоре он появился – высокий, неуклюжий, с копной черных вьющихся волос, с оттопыренной, влажной нижней губой и карими блестящими глазами. Весь он был серьезный и деловитый, но, вместе с тем, забавный и добрый. С разбега, не обратив на меня внимания, он накинулся на Семена:
– Ну, ты и дурак! Еще, когда ты жениться собрался, я понял, что ты – дурак! Но устраивать спектакль из-за первой попавшейся девчонки, это уже слишком!
Семен стушевался, а я, приняв намек на свой счет, взорвалась:
– Если вы имеете в виду меня, то я в его разводе заинтересована не больше вашего, а с вашей характеристикой я вполне согласна: если он устроил этот спектакль, действительно, из-за меня, то он и в самом деле дурак!
Юрка растерялся, видимо, Семен не предупредил его, что будет не один.
– Прошу прощения, Сенька не предупредил меня, и я, кажется, сболтнул лишнее…
– Напротив, вы не сказали главного: кто вам сообщил, что я имею к этому отношение, уж не Семен ли?
Семен открыл рот, но я его прервала:
– Я не тебя спрашиваю.
Юрка пришел на помощь другу:
– Как же, скажет он! Я только что его жену в метро встретил, она на моей груди полчаса рыдала, дескать, бросил ее, потому что завел себе на картошке подругу.
– Очень мило, я узнаю последней, что меня кто-то завел, да еще дамы по этому поводу рыдают. Хотя в определении «подруга» я не нахожу ничего оскорбительного. Придется на практике решать извечный вопрос бытия: может ли дружить мальчик с девочкой?
Юрка расслабился, глаза его заулыбались, Семен попытался объясниться:
– Брось, Барбос! Катя здесь ни при чем. Она меня месяц уламывала не покидать лоно семьи.
– Ага, а ты, как всегда, сделал наоборот! Тогда все тебя уговаривали: не женись, так нет – вот я какой благородный! Что-то твоего благородства хватило на три месяца!
– Да перестань ты пилить меня! У меня, между прочим, кроме родителей – две бабки и два деда. Без тебя запилят. В церковь-то идем? А то служба кончится!
Юрка кивнул:
– Пойдем, может, грехи отпустят…
Церквей в слободе было две: одна старинная, разрушенная пожаром, а другая немного поновее, скромненькая и чистенькая. В ней и проходила служба, посвященная иконе Николая-чудотворца, которую привезли на несколько дней для поклонения верующих. Небольшая, недавно выбеленная церквушка утопала в гирляндах из искусственных цветов и выглядела необычайно торжественно. Народу было много и вокруг нее, и внутри. Служба подходила к концу, маленький церковный хор пел что-то грустное. Было похоже, что поют профессионалы, – голоса звучали чисто и слаженно.
Перед входом в церковь я повязала платок и почти ничем не отличалась от богомолок. Из уважения к царящей вокруг торжественности я поступила так же, как и остальные: купила длинную тоненькую свечу и стояла, держа ее в руке и не зная, как от нее избавиться. Сзади ко мне подошла средних лет женщина и прошептала в самое ухо:
– Что, растерялась? Да ты не бойся, молиться не обязательно, коли не веришь. Никто не осудит. Я и сама не верю, да только где еще найдешь благодать такую, где еще душа отдохнуть может от скорби нашей женской? Ты просто слушай, и ни о чем не думай…
Я последовала ее совету и с трудом смогла очнуться от сладкой дремоты. Пение обволакивало сознание, заглушало мысль, притупляло чувства. Пространство, время, любовь, боль – все отступало, переставало иметь значение. Из блаженного отупения меня вывел все тот же голос:
– Видишь, все пошли вон к той иконе? Это – Никола-чудотворец. Иди, зажги ему свечу, и проси, проси. Может, он и не поможет, а тебе легче станет. Иди, не бойся.
Я неуверенно подошла к иконе, зажгла свечу и долго держала ее в руках, не зная, что попросить. Наконец, я поставила ее, думая про себя что-то вроде:
– Пусть будет в моей жизни все, как у других людей: любовь и боль, горечь и счастье, радость и тоска, но не дай мне бог благодати, которую ищут те, у кого не хватает сил принимать жизнь такой, какая есть. Я хочу жить, жить, жить…
Я почти выбежала из церкви. Семен и Юрка ждали меня на улице. Некоторое время все молчали, наконец, Семен спросил:
– Красиво?
– Красиво, только как-то приторно. Не понимаю, чего здесь просят все эти люди?
Зачем идут сюда?
Я не хотела показывать, какое противоречивое впечатление произвела на меня обстановка. И Семен тоже ответил не совсем на тот вопрос, который я задала:
– А что? Ты же сама говоришь, что здесь красиво. А в жизни так мало красоты! Может быть, эти люди другой красоты не знают, не видели никогда?
– Мало красоты? Да ведь они не слепые! Кругом осень, богатство красок, звуков и запахов, а здесь все мертвое, искусственное.
Юрка вмешался:
– Ты говоришь так, как будто осуждаешь всех этих людей, а в чем они виноваты? Счастливые сюда не ходят.
Мне стало немного стыдно, но я уже не хотела отступать:
– Сюда ходят не несчастные, а слабые. А слабость, по-моему, не имеет оправдания. Это – такой же порок, как трусость и жестокость.
Юрка вступился за всех сразу, он был по-настоящему добр, не то, что я:
– Но разве человек виноват в том, что он слаб? Таким его делают обстоятельства…
– Не правда. Человек сам себя таким делает. Однажды даст себе слабину, так, в ерунде какой-нибудь, потом еще, еще, и все – душевно слабый.
– А ты себя к каким причисляешь? К сильным духом?
– А ты что, тоже любишь слабых женщин?
– Почему – тоже?
– Как Карл Маркс. Он написал в анкете, что в мужчинах любит силу, а в женщинах – слабость. Лично я это воспринимаю, как шутку. Ведь при таком подходе женщине прощается все, любая подлость. Дескать, я такая слабая, совеем себя не контролирую. Плыву по течению. Тогда, конечно, одна дорога – в церковь.
Семен явно был озадачен моей горячностью:
– Слушай, неужели тебе здесь так уж не понравилось?
– Наоборот – слишком понравилось. Мишура блестит ярко, притягивает взгляд, музыка отрешает, вызывает огромное желание свесить на кого-нибудь свои проблемы, а, по сути – мишура, она и есть мишура. А тебе как?
– Красиво здесь, но уж больно тоскливо. Тоска во всем.
Юрка спокойно возразил:
– Для тоски ярковато чуток, тоска поскромнее выглядит. Все-таки сегодня – праздник церковный. Вы в простой день зайдите, все по-другому покажется.
Мы с Семеном ответили почти хором:
– Ну, уж нет!
Дальше шли молча, каждый додумывал разговор по-своему. Мне было жаль богомольцев, они казались мне слабыми, слепыми и беспомощными, потерявшими надежду на себя. Но где-то в глубине души шевелилось сомнение в моем праве осуждать их. Я еще так мало знаю жизнь, и не известно, хватит ли у меня сил быть всегда сильной, и надо ли это? И что обретают здесь люди, потерявшие надежду? Ответ был очевиден: Веру. Но зачем иная Вера, кроме веры в себя, в свои силы? Вообразить, что это – одно и то же, у меня не хватало фантазии. Не хватало кирпичиков для логических построений.
Сентябрь 1972 в январе 2006
Я последовала ее совету и с трудом смогла очнуться от сладкой дремоты. Пение обволакивало сознание, заглушало мысль, притупляло чувства. Пространство, время, любовь, боль – все отступало, переставало иметь значение. Из блаженного отупения меня вывел все тот же голос:
– Видишь, все пошли вон к той иконе? Это – Никола-чудотворец. Иди, зажги ему свечу, и проси, проси. Может, он и не поможет, а тебе легче станет. Иди, не бойся.
Я неуверенно подошла к иконе, зажгла свечу и долго держала ее в руках, не зная, что попросить. Наконец, я поставила ее, думая про себя что-то вроде:
– Пусть в моей жизни будет еще больше гармонии, любви и света!
Я вышла тихонько, боясь расплескать наполнившую меня благодать. Семен и Юрка ждали меня на улице. Некоторое время все молчали, наконец, Семен спросил:
– Красиво?
– Красиво, только как-то приторно. Не понимаю, чего здесь просят все эти люди? Зачем идут сюда? И что это за обволакивающая благодать, которую ощущают даже атеисты?
Я не хотела показывать, какое сильное впечатление произвела на меня обстановка. И Семен тоже ответил не совсем на тот вопрос, который я задала:
– А что? Ты же сама говоришь, что здесь красиво. А в жизни так мало красоты! Может быть, эти люди другой красоты не знают, не видели никогда?
– Мало красоты? Да ведь они не слепые! Кругом осень, богатство красок, звуков и запахов, а здесь все мертвое, искусственное.
Юрка вмешался:
– Ты говоришь так, как будто осуждаешь всех этих людей, а в чем они виноваты? Счастливые сюда не ходят.
Мне стало немного стыдно, но я уже не хотела отступать:
– Сюда ходят не несчастные, а слабые. А слабость, по-моему, не имеет оправдания. Это – такой же порок, как трусость и жестокость.
Юрка вступился за всех сразу, он был по-настоящему добр, не то, что я:
– Но разве человек виноват в том, что он слаб? Таким его делают обстоятельства…
– Не правда. Человек сам себя таким делает. Однажды даст себе слабину, так, в ерунде какой-нибудь, потом еще, еще, и все – душевно слабый.
– А ты себя к каким причисляешь? К сильным духом?
На этот раз я не уклонилась от ответа:
– Конечно. А ты что, тоже любишь слабых женщин?
– Почему – тоже?
– Как Карл Маркс. Он написал в анкете, что в мужчинах любит силу, а в женщинах – слабость. Лично я это воспринимаю, как шутку. Ведь при таком подходе женщине прощается все, любая подлость. Дескать, я такая слабая, совсем себя не контролирую. Плыву по течению. Тогда, конечно, одна дорога – в церковь.
Семен явно был озадачен моей горячностью:
– Слушай, неужели тебе здесь так уж не понравилось?
– Наоборот – слишком понравилось. Мишура блестит ярко, притягивает взгляд, музыка отрешает, вызывает огромное желание свесить на кого-нибудь свои проблемы, а, по сути – мишура, она и есть мишура. Кстати, нужно бы разобраться, почему я, атеистка до мозга костей, ощущаю здесь какое-то блаженство? А тебе как?
– Красиво здесь, но уж больно тоскливо. Тоска во всем.
Юрка спокойно возразил:
– Для тоски ярковато чуток, тоска поскромнее выглядит. Все-таки сегодня – праздник церковный. Вы в простой день зайдите, все по-другому покажется.
Мы с Семеном ответили почти хором:
– Ну, уж нет!
Дальше шли молча, каждый додумывал разговор по-своему. Мне было жаль богомольцев, они казались мне слабыми, слепыми и беспомощными, потерявшими надежду на себя. Но где-то в глубине души шевелилось сомнение в моем праве осуждать их. Я еще так мало знаю жизнь, и не известно, хватит ли у меня сил быть всегда сильной, и надо ли это? И что обретают здесь люди, потерявшие надежду? Ответ был очевиден: Веру. Но зачем иная Вера, кроме веры в себя, в свои силы? Вообразить, что это – одно и то же, у меня не хватало фантазии. Не хватало кирпичиков для логических построений.
Глава 6
Новая реальность. Продолжение
Февраль 2006
Недавно, на Рождество, Патриарх Всея Руси вдруг выдал такой перл, что «мама дорогая». Он просто открыто признал, что та благодать Божья, которую люди ощущают в церкви во время великих праздников, по сути, является нисхождением космической энергии! Я сразу поверила. Действительно, ощущение очень похоже на то, которое испытываешь во время заочного сеанса, принимая энергию сотворения, или во время медитации, ощущая энергию божественной любви. Итак, не важно, какой практикой ты пользуешься и какими словами называешь получаемую энергию. Значит, если ты можешь получать такой же духовный опыт без посредства церкви, то зачем она вообще существует?
Чем старше становишься, тем больше вопросов. Я не отрицаю Христа, но почему-то образ в моей душе сильно отличается от образа евангелического. И кто сказал, что он истинный именно там? Если моя душа – голограмма души Вселенной, то кто скажет, что я не права? Тот, кто осуждает мироощущение другого человека, ставит под сомнение, что Бог есть все, что он всеобъемлющ, и он – в каждом, только ощущают его все по-разному. Каждый чувствует в себе тот его аспект, который позволяет познать уровень его душевного опыта. И нет правильного и неправильного представления о нем, есть только неполное. Нет окончательного решения, есть только Путь. Мы слишком многое пропускаем через сознание, а «зорко одно лишь сердце». Я давно уже пытаюсь не вступать в полемику, в которой спорят не ради истины, а ради того, чтобы показать свое превосходство. Чаще всего такие споры возникают вокруг чужих мыслей и чужих высказываний. То, что приняла Душа, не нуждается в подтверждении и одобрении.
Возможно, жестоким Христа сделали те, кто канонизировал именно эти Евангелие, чтобы внушить людям БОГОБОЯЗНЕННОСТЬ вместо ЛЮБВИ, чтобы легче было ими управлять? Вспоминаю Лазарева: отношение окружающих во многом зависит от твоего собственного уровня внутренней агрессии. «Стучи в собственную душу», – точно и метко написал мой приятель, бывший бродячий проповедник Савва. И я бы добавила: стучите в души детей.
Летом, в деревне, дружила с соседской малышней, особенно с 10-летней девочкой Викой. Впервые увидав ее, я испытала ужас: она кричала, грубо, зло, грязно, отвратительно. Мне показалось, что этот ребенок озлоблен на весь мир. Потом мы подружились и, гуляя по лесу, болтали о красоте и гармонии открывающихся пейзажей (девочка рисует). Разговор зашел о мечтах и планах. Я ожидала чего угодно от девочки, живущей впроголодь: уехать в город, наесться досыта, купить тряпку. А она совершенно серьезно сказала: «Хочу, чтобы люди никогда не болели». Вот такие сюрпризы можно получить, если достучишься до чьей-то души…
В интернет-журнале «Эрфольг» в рубрике «Эпицентр» опубликовали в несколько сокращенном варианте мой роман «Мозаика любви», части 1 и 2. Это тоже – эволюция души. Написана она более двух лет назад. Конечно, все течет, и я уже далеко не та, но и это тоже я. Эта Книга – мой первый шаг к Книге Любви Планеты Земля. Моя попытка начать с себя.
Март 2006
В это трудно поверить, но вокруг меня нет людей, которые бы раздражали меня, мешали бы мне жить. Я даже в прошлом не могу найти ни одного человека, на которого бы у меня осталась обида. И нет врагов. Возможно, это просто Богом данный характер. Я в чистом виде холерик, чего в природе практически не бывает. И я не умею лелеять страдание внутри себя. И уже разучилась его причинять. Много лет назад я сделала для себя вывод: «Господи, пошли мне друзей, чтобы было с кем разделить мою радость, а с бедой я справлюсь сама». Так происходит с тех пор: чужую боль принимаю, своей предпочитаю не делиться, потому что, пережив и справившись, становлюсь мудрее. Не «умнее». Это для меня два разных понятия. Мудрость для меня – опыт плюс доброта. И, если мои представления о мире не соответствуют чьим-то, то вопрос о правоте не стоит вообще.
Для меня каждый человек прав. Правда у каждого своя, а Истина одна. И для меня она в том, что все мы едины и равны перед Богом, что Господь сотворил нас с любовью, что любовь была и инструментом творения, и его конечной целью. Через нас Бог воплотил себя физически и смотрит на физический мир нашими глазами, через нас ощущает красоту мира и слышит шум ветра и пение птиц. Пусть через одних он получает опыт страдания (а ему это приятно, когда страдает его дитя?), а через других – опыт земного счастья.
Каждый сам выбирает дорогу, которой идти. Я научилась не осуждать. Если делать акцент не на том, что нас разъединяет, а на том, что сближает, то даже в выпадах в свой адрес можно увидеть чужую душевную боль. Я уважаю право других людей быть не такими, как я. То, что мы по-разному воспринимаем мир, – не препятствие, а повод для знакомства!
Я чувствую себя вполне сбалансированным, абсолютно счастливым человеком. Иногда я тоже устаю, иногда просто валюсь с ног. А вчера закрутилась на работе так, что к вечеру нога «отстегнулась». Спасибо моему ангелу, за ночь восстановил мое тело и мой дух. Какое незабываемое ощущение, что кто-то там, вне времени и пространства, знает и любит тебя!
Мне очень хочется, чтобы осознанная каждым цель его жизни не противоречила «программе пребывания» на земле. Понять свою цель – значит, стать здоровым и счастливым.
Пытаюсь найти абсолютный книжный авторитет, «сотворить себе кумира», но, не получается. Книги сверяю по своему, и только своему ощущению: не разрушает мою картину мира – значит, Правда (не Истина, а именно Правда). Раньше не понимала, точнее, не могла объяснить, что такое – мое мироощущение. Сейчас сложилось два и два. Мироощущение – чувство единства и гармонии твоих миров, то есть единства души, сознания и твоего Ангела (по Коновалову) или высшего Я (по Мельхиседеку и другим Учителям медитативных техник познания своего Божественного Аспекта). Просто недавно в голове щелкнуло, и я поняла, что разные люди по-разному называют одно и то же.
Недавно побывала на сайте «Земля и небо». Меня потряс раздел про медитацию сердца. Я поверила, так как уже была готова к этому именно книгами Мельхиседека, в частности, «Живи в сердце». Он – не только просвещенный учитель, но и эколог, и экспериментально доказал, что медитация в процессе активации своего поля света (Мер-Ка-Ба) очищает атмосферу. У меня эта медитация не получается. А вот медитация вхождения в «священное пространство сердца» – что-то близкое. Но пока я чувствую, что мне еще рано ее проводить. Так вот, на сайте «Земля и небо» собирают людей, умеющих это делать. И в определенное время «А» все, кто хочет способствовать улучшению экологии Земли, объединят свои усилия. Я поверила. Потому что, когда я провожу заочный сеанс одна, ощущения есть, яркие и сильные, но по воскресениям, когда проводится всемирный сеанс одновременно, ощущения такой силы, что не хочется с ними расставаться, а прилив энергии такой, что можно горы свернуть. Но все это – для гармонизации своего мира. А участие в очищении Земли – вот достойная задача. И меня радует, что есть люди, которых это волнует. Все, что делается искренне, близко и понятно, каким бы сложным это не было. А людей ищущих сейчас очень много. Молодежь едет в Индию, и не все – отдыхать и развлекаться. Едут в ашрамы, к Ошо и Сае Бабе. Задумываются пацаны, однако.