Невидимые рыбы

“Невидимые рыбы”

– Папа, это же невидимые рыбы!

– Так не бывает!

– Бывает. Только не все верят…

м/ф “Тайна третьей планеты”

Часть 1. Каждому своё

Рассказы и новеллы о возможном и невероятном

Профессор и бирюзовые бусы

                                                И, гнусавя надо мной,

                                                Как над усопшим монах,

                                                Читает мне жизнь

                                           Какого-то прохвоста и забулдыги,

                                           Нагоняя на душу тоску и страх.

                                           Сергей Есенин, «Чёрный человек»

      Буквально за день до отлёта в Варну я вдруг почувствовал необъяснимую тревогу. Она гуляла по моей душе, как гуляет дым от сгоревшей проводки по коридорам здания, которому суждено сгинуть в пожаре. Запах этого дыма сильно раздражал меня, однако же очень долго я не мог отыскать его источник.

      В конце концов, всё встало на свои места: по ходу приближения к Пулково тревога разрослась до оглушительного страха. Я вдруг ощутил дикую боязнь полёта. Пытаясь проанализировать свои чувства, я решил, что дело в двух недавних авиакатастрофах, во время одной из которых самолёт буквально развалился в воздухе, и его объятые пламенем обломки рухнули на взлётно-посадочную полосу.

      Я решил себя урезонить, и для начала на восемь раз перечитал доклад. Он представлял собой выжимку моей недавней статьи, посвящённой «Письменам» черноризца Храбра и значения их изучения на первых курсах филологического факультета. Сам я большой практической пользы во всём этом не видел, однако же с чем-то ехать в Варну надо было. Чтение этого бреда на резиновых костылях не только не успокоило меня, но ещё и разозлило.

      Когда самолёт загудел и начал разгон, душа у меня ушла в пятки, а из них вытекла в ботинки. «Что же это со мной такое?» – негодовал я, одновременно вспоминая все богослужебные тексты, прочитанные мною за двадцать лет филологических изысканий. Твердил я их про себя почти половину полёта. Самолёт наш угораздило попасть в воздушную яму, и когда его тряхнуло, один из церковнославянизмов я прокричал на весь салон. Симпатичная смуглолицая стюардесса принялась успокаивать пассажиров, с милым акцентом произнося: «Просто воздушная яма! Всё хорошо».

– Лесно ти е да го кажеш …1 – тихо сказал я ей, и она мне улыбнулась.

      Как выяснилось позднее, мы уже снижались. Сквозь сонную пелену я разглядел выжженные солнцем жёлто-зелёные поля, покрытые старой кровлей крыши домов, похожие на стада маленьких черепах, тянущихся дружным гуртом вдоль берега голубого до белизны моря. Стюардесса с милым южнославянским акцентом сказала, что уже через каких-то пятнадцать минут наша железная птица благополучно сядет на землю.

      За исключением совершенно дрянного обеда и воздушной ямы, в целом, полёт прошёл хорошо. Осчастливленный тем, что мне-таки удалось его пережить, я выскочил из салона и помчался по воздушному коридору.

      Я забрал багаж, вышел в вестибюль и осмотрелся. В аэропортах, подобных аэропорту Варны, в отличие от воздушных гаваней столичных городов, довольно мало встречающих. Если они и есть, то, как правило, это представители туристических фирм – девочки и мальчики в цветастых, но дико неудобных футболках и бэджиках на верёвочках кислотных цветов.

      И вот в толпе этих самых немногочисленных девочек и мальчиков я заприметил Николину. В руках у неё была табличка с названием конференции. Наши взгляды встретились, мы заулыбались и бросились друг другу навстречу.

Ну, как бросились. Скорее, ускоренно зашагали.

– Рада тебя видеть! – сказала она, дипломатично улыбаясь – Сколько!.. Прошёл только год, а мне казалось, что прошло пятьдесят лет!

– Ну вот и я! – после полёта меня всё ещё колотила крупная дрожь, и я не был в состоянии отвечать хоть сколько-нибудь адекватно и тем более развёрнуто. Да и не очень-то мне и хотелось…

      Николина – чертовски красивая женщина. Даже среди болгарок – пожалуй, самых красивых женщин в мире – она выделялась. Чистая смуглая кожа, большие чёрные глаза под сенью густых тейлоровских ресниц, высокие скулы, восхитительной грациозности фигура. Она была личной помощницей профессора Стоянова, одного из главных специалистов по южнославянским языкам периода Средних Веков, а также одного из главных организаторов конференции.

      Наш роман с Николиной длился уже четыре года – ровно столько времени я приезжал на конференцию. Николина была замужем, но нам это нисколько не мешало. Наши личные встречи происходили лишь раз в год, во всё остальное время она была верной, можно даже сказать, образцовой женой.

«Разницы, жено, нет…» – вспомнилось мне. Почему? Сам не знаю. Странный день.

      Мы стояли, обнявшись, ещё пару минут, затем я сказал ей:

– Ну что, кажется, нам пора?

Как правило, Николина встречала только меня. И ещё одного старого полуслепого профессора из Армении, который чисто физически не смог бы найти выход из аэропорта. Но незадолго до конференции, профессор этот отменил своё выступление, сказавшись больным.

– Стой, погоди! Мне нужно встретить ещё одного человека.

– Вот как? Что-то новенькое… – сказал я, улыбнувшись, и поправил кепку.

– Профессор Арустамян… в общем, он не приедет…

– Ну да, я в курсе.

– Он прислал свою помощницу вместо себя!

– Где это слыхано! – я занервничал – Он что, передал ей свою тему?

– У неё будет доклад по похожей теме, насколько мне известно. Какие-то гендерные исследования, кажется.

      Мы подождали ещё минут десять. Вскоре объявили, что самолёт из Софии благополучно приземлился, а ещё минут через семь я увидел Альбину.

      Приехали.

      Оглядевшись, Альбина заприметила табличку в руках Николины, подбежала к нам и на ломаном болгарском сообщила, что она от профессора Арустамяна, и что её имя – Альбина Ионесян.

– Рада вас приветствовать! – сказала, широко улыбнувшись, Николина.

– Привет, Альбина… – выдавил я.

– Володя? Володька Евграфов?! – Альбина явно не была готова меня увидеть. Некоторое время она смотрела на меня глазами, полными удивления и злости, однако скоро пришла в себя. Улыбнулась и сказала, растягивая слова – Вот так встреча!

– И я не ожидал… не ожидал тебя здесь встретить! Значит, ты теперь Ионесян?

– Именно так! А ты теперь у нас… профессор?!

– Профессор.

      Удивительно, но номер мне достался не самый плохой. Душ функционировал, да и вид был не на помойку, а просто во двор. Бросив чемодан к кровати и выдав белл-бою евро на чай, я условился с Николиной встретиться в семь вечера в небольшом ресторанчике в двух домах от Военно-морского музея. Там мы оба были далеко от наших коллег и знакомых, и там нас никогда не смог бы найти даже её муж.

      Я принял душ и упал на кровать. Очень хотелось уснуть, но сон не шёл.

      Альбина… теперь все мысли были только о ней.

      Мы не виделись с ней пятнадцать лет. Он уехала в Ереван почти сразу же после окончания университета. Там она стала ассистенткой профессора Рубена Арустамяна, одного из крупнейших армянских славистов. Именно поэтому я несколько занервничал, когда Николина сказала, что достопочтенный профессор отправил на конференцию свою помощницу.

      Мало кому было бы приятно встретить человека из прошлой жизни. Не из прошлого, а именно из прошлой жизни. Ведь ты больше не длинноволосый хиппи-студент. Он умер, пожалуй. Теперь ты – уважаемый учёный, преподаватель, заведующий кафедрой, частый гость на радио и ТВ. Профессор! У тебя квартира в историческом центре города, студенты, смотрящие на тебя как на Бога, несколько любовниц, одна из которых – возможно, самая красивая женщина в Европе. У тебя другая жизнь, да и сам ты уже другой.

Человек может измениться за одну минуту, за один час. Что уж говорить о пятнадцати годах, прожитых в бесконечном труде, в пробивании стен головой, цеплянии за жизнь в науке всеми имеющимися конечностями. Все мы меняемся – и я не исключение.

      И вот, посреди этой моей замечательной жизни, в которой есть радио, ТВ, квартира, студенты и любовницы, появляется человек, который одним своим присутствием говорит мне о жизни длинноволосого обормота, оравшего песни «Океана Эльзы» на набережной Фонтанки…

      Я встал с кровати, открыл окно. В лицо мне бросился горячий, влажный воздух. Постояв под его ласкающими струями с минуту, я принялся расхаживать по комнате. Затем выложил на стол свой ноутбук, бумаги и книгу, купленную изначально для чтения в самолёте.

      Я не слышал об Альбине очень долго. Мы не переписывались, не звонили друг другу. У нас было достаточно мало общих знакомых, с которыми мы могли бы обсуждать друг друга. Поэтому меня несколько покоробил тот факт, что Альбина назвала меня профессором. Возможно, конечно, она узнала мою должность в программе конференции. Хотя вряд ли её бы там написали. Обычно пишется только звание. Я и сам не фанат расписывания своих регалий. Кандидат филологических наук – вполне достаточно.

      Включил ноутбук, открыл программу конференции. «Евграфов Владимир Евгеньевич, кандидат филологических наук, профессор…». Что же, одной загадкой на Земле меньше.

      Мысли об Альбине ввергли меня в подавленное настроение, что, в принципе, сделать достаточно сложно. «Из огня да в полымя» – подумал я – «Только что пережил весь этот ужас с самолётом, и вот теперь Альбина».

      Пробежав ещё раз по своему докладу слипающимися глазами и сделав правки в презентации, я решил, что поспать всё-таки необходимо, и потому принял две таблетки успокоительного, купленного ещё в пулковской аптеке, лёг поверх одеяла и довольно быстро отключился.

      Разбудил меня стук в дверь. Это показалось мне странным. В обычном моём состоянии надо спящим мною можно пальнуть из петропавловской пушки – я не проснусь ни за что. А тут – какой-то стук в дверь…

      На пороге стояла Альбина… я вздрогнул. «Сокройся, адское творенье!» – пронеслось в голове.

– Привет, Володь! Ты мой сосед, в курсе? – проговорила она, лукаво улыбаясь.

– Я? Я думал, тебя поселили на четвёртом.

– Меня переселили. Там с душем какие-то проблемы, а без душа – сам понимаешь!

– Ну да, ну да…

– Пустишь?

– А, да, конечно! – я дал ей войти в номер.

      Альбина мало изменилась за прошедшие пятнадцать лет, и для женщины постбальзаковского возраста выглядела довольно неплохо. Она была небольшого роста, с коротко остриженными, чуть вьющимися на концах волосами. Фигура её, как и раньше, не поражала элегантностью – груди так и не появилось, а круглый зад, и в годы юности его носительницы ведший самостоятельный образ жизни, теперь и вовсе превратился в суверенное государство. Закованный в летние брюки, он, казалось, рвался на свободу с криками: «Но пасаран!». Раньше эта деталь Альбининой внешности казалась мне жутко привлекательной, однако, по прошествии пятнадцати лет и пары-тройки десятков женщин, меня она (то бишь, деталь) только раздражала.

– Ты никуда не собираешься? – спросила она.

      А голос всё тот же.

– Я?.. Да вроде нет! – зачем-то я принялся озираться по сторонам, и мой взгляд упал на часы, висевшие над кроватью. Без двадцати семь.

– Ну… на самом деле, мне пора бежать!

– Ох, ёлки! Я просто подумала, может, ты…

– Альбина, мне на самом деле пора собираться!

– Оу… – она явно расстроилась – У меня пять минут буквально!

– А… да, хорошо! – проговорил я и поспешил спрятаться в ванной – Я слышу тебя, слышу! Говори!

      Стоило Альбине заговорить, как я зашумел водой. Конечно, ведь перед встречей с Николиной следовало принять душ. Ещё разок.

      До меня доносились только отдельные её слова и фразы.

      Я понял, что всё это выглядит глупо. Я ведь действительно плохо её слышу. Я выключил воду и вышел из ванной комнаты.

– Альбина, дорогая… послушай! Мне сейчас и вправду пора бежать! Извини. Давай встретимся с тобой вечерком. Заходи ко мне.

– Окей… а во сколько ты будешь дома?

– Ну… я зайду за тобой.

      Всю дорогу до морского ресторана я старался не думать об Альбине. Хотя, довольно сложно перестать думать о чём-то, о чём ты пытаешься перестать думать.

На мели мы лениво налима ловили, и меняли налима вы мне на линя. Нет, всё равно думалось об Альбине… проклятые аллитерация на “л” и ассонанс на “и”. 2

      Зачем она приходила? Быть может, я обошёлся с ней грубо? И всё-таки, зачем она приходила? Не затем ли, чтоб… а может, хотела… нет, не вариант.

      Боже, как перестать думать об этом.

      И всё же – зачем она приходила?

      Лучше думать о Николине. Ведь я надел ту самую белую рубашку – Николина говорила, что она мне идёт. Побрился для бодрости. К тому же на мне белые штаны, и вообще я больше похож на того самого танцующего миллионера из Италии, а не на профессора.3

      Наверняка, и она готовилась к свиданию. Всё-таки не так уж часто мы встречаемся…

      Николина была как всегда неотразима. Белое платье-сарафан, жемчужное ожерелье и лёгкий макияж – она всегда была так элегантна, так безумно соблазнительна, что это сносило голову всем в радиусе километра, а то и двух. В том числе и мне. Меня всегда волновал вопрос: почему она не сделала карьеру модели, а осталась на научном поприще? Такие внешние данные за книжками не спрячешь – да и незачем их прятать.

      Мы заказали наш стандартный набор – вина и мидий. Николина была к нему привычна, однако же для меня всякая редкая встреча с аутентичной черноморской кухней была настоящим праздником.

      Мы поговорили о каких-то общих вещах – о конференции, о её муже, который, как нельзя кстати, отправился в Софию по семейным делам. Разговор шёл на болгарском, который у меня неидеальный, и она то и дело меня поправляла. После очередной такой поправки, я обратил внимание на то, что она практически не пьёт и ничего не съела.

– Что-то случилось, дорогая? – спросил я как можно более вежливо.

      Она смолчала.

– Николина… дорогая? У тебя всё хорошо?

– Да, всё хорошо – она отпила из своего бокала, выдержала короткую паузу и, внимательно посмотрев мне в глаза, сказала – Послушай… нам действительно есть о чём поговорить.

– Слушаю… – её тон мне очень не нравился. Последний раз таким тоном со мной говорила завкафедрой, когда мы поругались с ней накануне моей кандидатской защиты.

– Мы с тобой… мы с тобой встречаемся уже четвёртый год. Встречаемся на неделю, а потом ты уезжаешь. Я вынуждена ждать, жить с мужем, которого не люблю… Когда мы встретились с тобой в первый раз, ты обещал мне, что через год мы будем вместе. И на следующий год было то же самое… и на следующий.

– Но пойми, дорогая… у меня ведь было трудное время! Я защищал диссертацию, к тому же меня приглашали читать лекции в Китае. Сама понимаешь…

– Но ты обещал мне…

– Любимая, пойми!

– Нет, я не понимаю! Я ведь была готова разрушить свою семью… бросить работу и уехать с тобой в Петербург! Я почти что рассказала о нас мужу!

– Ты рассказала о нас мужу? – под коленями у меня заиграло.

– Я сказала, что чуть-чуть не рассказала… всё-таки твой болгарский не очень…

      Я никогда прежде не видел её такой. Несмотря на свою южную страстность, в разговорах со мной она всегда была кроткой и даже скромной. Она никогда раньше не говорила со мной так… так дерзко.

– К чему ты клонишь? – спросил я её напрямую.

      Она вздохнула и сказала:

– Володя, полагаю… нам стоит прекратить это…

– Прекратить?..

– Да, прекратить… Тебя ведь вполне устраивает твоё вольное положение, не так ли? Зачем тебе я? – она отпила из бокала – К тому же я не хочу обманывать своих собственных детей. Не могу же я сказать Пете, что у меня есть любовник…

– Прости, милая, но… – я долго не находил слов. Что можно ответить человеку, столь уверенному в своей правоте. – А как же мы?

– «Мы»? По-твоему, есть «мы»? А по-моему, существуют только «ты» и «я». Ведь, по большому счёту, я не знаю, чем ты живёшь. Как ты живёшь и что делаешь. Я могу судить только по твоим соцсетям, а этого недостаточно. Сначала я думала, что ты просто не хочешь подставлять меня перед мужем, и потому не звонишь и практически не пишешь. Но потом я поняла, что ты просто мной пользуешься. Я для тебя – часть южного досуга, вот и всё. Признай это сам, и мы расстанемся по-людски.

      Только теперь я заметил, что её лицо бороздили гневные желваки, а кулаки нервно похрустывали.

– Николина, я… я искренне не понимаю тебя. Ты обвиняешь меня в том, что я пытался построить карьеру? Я ведь уже объяснил тебе всё – и про лекции, и про защиту. Я ведь и вправду хотел, чтобы нам было хорошо.

      Николина глядела на меня во все глаза. Казалось, что она вот-вот разрыдается.

– А может, ты разозлилась из-за Альбины? Я действительно говорил о ней слишком много… да! – последнее «да» прозвучало как «эврика» – И в машине мы с ней говорили, и я мало говорил с тобой? Ты поэтому завелась?

– Господи, Володя… неужели ты всё это говоришь серьёзно?

– Да!

      Она немного помолчала и через паузу добавила:

– О чём уж тут говорить…

– Мне уйти?

      Вернувшись в отель, я решил зайти в лобби, где располагался маленький бар. Приятный молодой человек с красивыми карими глазами и лучезарной улыбкой налил мне виски. Вдруг я услышал за спиной знакомый голос.

– А раньше ты предпочитал портвейн!

      Я обернулся. За мной стояла Альбина с бокалом чёрного вина.

      При виде её я почему-то снова занервничал. Задрожал. «Господи, когда же эти вливания из прошлой жизни закончатся!» – думал я.

– Привет! – только и смог промямлить я. А потом добавил – Ты здесь?

– Да… решила немного промочить горло. – она рассмеялась – Чёрт возьми, говорю, как пират!

      Я улыбнулся.

– Пошли, сядем! – она указала на свой столик. Там стояла бутылка вина.

      Мы сели за её столик. Когда я допил виски, она начала подливать мне из своей бутылки.

– Чёрт побери, мне было так скучно, пока ты не пришёл. Тут мимо проходило двое французов – такие унылые, просто кошмар. А тут ты… давай посидим, поболтаем. Пятнадцать лет не видались.

– Ну да, ну да… – я чувствовал себя идиотом. Не знал куда девать руки. Господи, да сколько же мне лет – тридцать семь или пятнадцать?

– Слушай! Ты же завтра выступаешь сразу после перерыва?

– Да… в два часа вроде.

– Окей… – протянула Альбина – Я просто хотела с тобой поменяться! У меня доклад стоит в 11:30. А я… боюсь, что мне не успеть.

– В каком смысле?

      Альбина улыбнулась и, одним духом осушив бокал, сказала:

– Ну просто у меня есть планы на сегодняшнюю ночь.

– О, вот как! – выпалил я визгливо. Я почувствовал, как у меня начинают ходуном ходить ноги. И ничего нельзя было с этим сделать – мышцы пульсировали так, будто я только что пробежал марафон.

– А ты думаешь! Почему я прилетела вместо Арустамяна на эту чёртову конференцию?

– Так ты… прилетела сюда специально? Не потому что он заболел?

– Да нет, он на самом деле заболел. Причём, видимо, всё серьёзно. Он и раньше был немного сумасшедшим, но в последнее время совсем с ума сошёл. Кажется, у него Альцгеймер.

– О… кошмар!

– Да… только вместо него должен был поехать Славин. Но я договорилась с профессором, и он отправил меня.

– Зачем же?

– Видишь ли… здесь есть один мужчина! – она снова загадочно заулыбалась, мечтательно посмотрела куда-то в даль потолка и облокотилась на стол – Красивый молодой мужчина, который предложил мне жить с ним… мы с ним познакомились, когда я приезжала сюда вместе с Арустамяном лет пять назад.

– Вот как… интересно… – почему-то я был разочарован. И не потому что она была нужна мне и я уже построил какие-то планы, нет. Просто от её слов мне почему-то вдруг стало противно.

– Да… – продолжала Альбина – И вот он предложил мне переехать сюда насовсем. Но скорее всего, это будет следующей весной – мы со Славиным ведём одну студенческую лабораторию, и мне бы хотелось передать ему все дела по-людски. Но чтобы всё устроить, надо подсуетиться заранее. Вот я и приехала.

– И ты готова бросить всё и рвануть сюда?

– А ты бы не рванул, если бы мог? Это же рай. Новая жизнь, новый метод, новое мышление! – она засмеялась.

      Я замолчал. Что я мог ей сказать? В голову пришла Николина. Почему-то наш разговор с Альбиной напоминал мне недавний диалог с теперь уже бывшей любовницей – теперь уже бывшей. Любовь, Болгария, переезды…

– Я… я даже не знаю… может быть.

– Да ясно, что не рванул бы! – она налила себе ещё вина. – Ты каким был, таким и остался – не за что не бросишь свою шарашку, которую называешь институтом. Ты вообще никогда не был способен на поступки.

– Ну знаешь…

– А что «знаешь»! Ты что, забыл из-за чего мы расстались? Мне тебе напомнить?

– А из-за чего? Тебе хотелось развиваться…

– Ага, блин… конечно! И именно поэтому я укатила в Ереван – в эту Мекку славистики! Ты себя слышишь вообще, эгоист ты чёртов?

      Она осеклась. Видимо, сама поняла, что последняя фраза прозвучала довольно грубо. Приняв как можно более спокойное выражение лица, я сделал вид, что пропустил её мимо ушей.

      Альбина помолчала ещё минуту.

– А я всегда хотела всё бросить Уехать.

      Я улыбнулся. Хоть и не совсем понимал, о чём она говорит.

– Так мечталось лихо. Маленький отельчик на первой линии, у моря. Я бы была администратором, а ты бы отвечал за финансы. Вспомнил теперь?

– Вспомнил… – в голове пронеслось локомотивом: двухтысячный год, общага, «Капитан Воронин» БГ на магнитофоне. Мы с Альбиной глядим в затемнённый, давно не беленый потолок и мечтаем. Точнее, она мечтает…

– Мой папа мог дать денег подо всё это… а ты…

– И что же я?

      Она грустно улыбнулась. Только сейчас я заметил, что Альбина сильно пьяна.

– А ничего ты… как и всегда. Бусы мне подарил. А потом с огромной радостью звонил, вопил, что Лошак взялась за твоё научное руководство…

      Я начал закипать.

– Так и ехала бы! Раз деньги были…

– Дурак ты, Володька… вроде русист, а по-русски хуже местного бармена понимаешь. Я ж хотела… с тобой… а ты мне – бусы!

– Да брось ты, Альбинка! Хотела бы, открыла бы, благо папкины деньги были! Это у меня отец в симфоническом оркестре за здорово живёшь всю жизнь проиграл!

– Опять ты про себя! Всю жизнь – «я, я, я»! Головка от часов «Заря»!

      Я вцепился в стакан и долго пил. На трезвую голову клёкот этой женщины я воспринимать не мог.

– Ну вот зачем ты, а? – выпитое слегка смягчило мой язык – Зачем вспоминать, что было когда-то, сто лет назад, в другой жизни. Мне вообще иногда кажется, что это всё не со мной было. И студенчество, и всё остальное…

– Помнишь фильм был… с Безруковым? – безэмоционально сказала она, выдержав небольшую паузу – «Жизнь одна» он назывался. Не надо мне тут про «прошлую жизнь». То же мне, индуист…

      Она встала, сделала несколько нетвёрдых шагов, а затем резко, по-гусарски, развернулась на каблуках и бросила мне в лицо:

– Увидимся завтра, профессор!

      Бусы. И вправду, чёрт побери. Я подарил ей бусы. Слово-то какое дурацкое – “бусы”.

      Я купил их у одной своей знакомой – певицы из андерграундной группы. На её худенькой шейке это бирюзовое украшение смотрелось замечательно. Пела она, правда, слабовато, но я, конечно, говорил ей, что она вторая Дженис Джоплин.