- -
- 100%
- +
До появления Стаховича
Когда-то профессия психолога была уделом тихих и усталых людей. Ни блеска, ни денег, ни общественного признания – только облезлые стены кабинетов, пахнущих старой краской и мятой бумагой, и долгие разговоры с теми, кто не знал, как жить дальше.
Мужчина средних лет в сером свитере, устало глядя в глаза подростку с наушниками, что-то объясняет – вяло, как будто сам себе. Женщина в наушниках говорит с кем-то по телефону доверия, кивком головы поддерживая тишину на другом конце провода. Там – девчонка с тушью, размазанной по щекам, стоит у открытого окна хрущёвки и смотрит вниз, в серый двор.
Так было – до появления Андрея Стаховича.
Он сделал психологию модной. Медийной. Прибыльной.
Сначала он появился на экранах телевизоров – в ток-шоу, где психологов обычно держали как фоновую декорацию, между скандалами и слезами гостей. Потом – на сценах, где билеты стоили, как на популярного певца.
Его кабинет стал похож на салон дорогого бренда – со стеклянными полками, абстрактными картинами и ароматом кофе. К нему приходили не те, кто «на грани», а те, кто «устал от успеха».
Скоро вся страна узнала слово «психолог» в новом смысле.
Курпатов, Орлова, Сатья – фамилии психологов стали брендами. Они снимались в интервью, писали книги, их цитировали на YouTube, их сторис собирали лайки. Началась настоящая золотая лихорадка: короткие курсы, коучи, марафоны осознанности.
Каждый второй вчерашний бухгалтер вдруг объявлял себя экспертом по жизни. Имя им – легион.
И над всем этим сияло одно лицо – Андрей Стахович.
Андрей
«Мать меня лупила. Отец – ни разу».
Он говорил это спокойно, глядя прямо в камеру. Как будто рассказывал о погоде.
– Я творил полную дичь, – добавил он с лёгкой усмешкой. – Мог по две недели с мамой не разговаривать. Она делала это от отчаяния, не от злобы. И я на неё не сержусь. Жизнь тогда была тяжёлая, мама тащила всё на себе, а я… ну, я был ненормальный. Иногда думаю: как она вообще это выдержала.
Свет падал на его лицо, подчеркивая морщину между бровями. Стахович знал, как выглядеть искренним. Это была часть профессии – и часть таланта.
Он родился в еврейской семье, с типичной еврейской мамочкой, которая подавляла сына, стремясь сделать его выдающимся. От этого в характере мальчика появился невротизм, при котором он одновременно пытался соответствовать высоким стандартам матери и, в тоже время, вырваться из этого жесткого прессинга, где невозможно было “вздохнуть” и радоваться детству.
Стремясь решить свои психологические проблемы, юноша поступил в институт на психолога и по окончании его стал работать психологом в школе. При этом весь его невротизм никуда не ушел. Он женился, у него родилась дочь, но так как ни он, ни его жена покладистым характером не отличались, брак долго не продержался.
Жену нашел похожую на мать.
Сменив несколько работ, он наконец нашел себя в сфере психологического консультирования, которая как раз набирала популярность.
Неожиданно для себя, он обнаружил, что успешен в этом деле, клиенты шли к нему, популярность росла. Его стали приглашать на телевидение и в ютюб-каналы в качестве эксперта, что еще больше увеличивало его известность и доходы. Он стал проводить публичные выступления, которые собирали тысячи людей.
Идя по этому пути, он постепенно превратился из невротика в супер-уверенного себе человека и психолога.
Он пришел к тому, что стал жить и поступать так как ему хочется, не обращая внимания на мнение других. И это тотальная уверенность в себе и своем мнении привлекала к нему людей, которым требовалась психологическая помощь, да и просто любых людей, которым были интересны советы в области психологии.
Он уверовал в то, что его советы и консультации безусловно помогают людям справляться с жизненными трудностями и, что надо давать простые ответы на все проблемы, потому что только они и являются эффективными.
При этом он не боялся быть неприятным или категоричным, потому что считал, что не обязан “гладить” людей. И такой подход помогает людям собраться, принять решение и изменить то, что им не нравится.
Отсюда у Стаховича было чувство превосходства над людьми, которые как малые дети не понимают простых вещей.
Он и относился к людям, которым нужны его услуги, как к детям, решить проблемы которых достаточно просто.
Он верил в простые и универсальные методы.
Он не щадил чувства людей.
Он сильно не сопереживал людям, потому что для него это уже тысячи раз видено и пройдено.
Это нравилось людям и они видели в нем безусловного авторитета.
Он также видел в себе не только психолога, но и своеобразного мессию, который “воспитывает” общество.
Он всегда был готов к публичной схватке, если кто-то критикует его и, таким образом, демонстрирует свою тупость или желание словить хайп.
Он привык за годы к публичном вниманию и теперь оно нужно ему, как наркотик.
Лиза
– Я выросла в хорошей семье, – говорила Лиза в интервью, в белой рубашке и идеально уложенных волосах. – Папа был заметной фигурой, мама преподавала в университете. У нас была большая квартира, дача, всё как у людей.
Она слегка улыбнулась, поправила кольцо на пальце.
– Мама часто повторяла: «Быть ребёнком известных родителей – это не профессия». Вот я и решила – стану известной сама. Без протекции. Без фамилии отца.
Теперь её знали миллионы. Лиза Соболева – блогер, интервьюер, символ «умного гламура». Она строила свой мир на камеру, но иногда ночью просыпалась в темноте и спрашивала себя: а кто я, когда камера выключена?
Она родилась в семье крупного регионального чиновника с общенациональной известностью. Поэтому всю жизнь, начиная с детства, жила в атмосфере повышенного публичного внимания. Без него она не представляла свою жизнь. Она выросла как принцесса, но родители крепко вбили в нее мысль, что надо состояться самой. И поэтому она стала строить свою жизнь самостоятельно, активно используя известность своей семьи. Кем быть не важно, главное стать знаменитой самостоятельно, быть независимой от наследия папы.
Она окончила университет, одновременно пробуясь на радио и ТВ в качестве ведущей. Стала вести активную светскую жизнь, постоянно появляясь в гламурных медиа.
Стала известной телеведущей на разных каналах и в разных жанрах, постепенно превращаясь из стервозной светской дамы в серьезного журналиста, благо ума ей было не занимать.
Было несколько серьезных романов, замужество, развод и снова замужество.
Начав воспринимать себя как серьезную и влиятельную общественную персону, она попробовала себя в политике, просто чтобы засветиться и в этой сфере.
Она запустили свой ютюб канал, так интернет-блоггинг стал развиваться бешеными темпами и становиться очень влиятельным медиа ресурсом.
Канал стал очень успешным с преимущественно женской аудиторией.
Она была высокообразованна и умна. Очень честолюбива и тщеславна, любила входить в конфронтацию, потому что это ей нравилось и, к тому же, поднимает просмотры. Общественное внимание – это то, без чего она не могла жить. Очень циничная с ироничным и саркастичным юмором.
Общественная и политическая жизнь – это пища для ее деятельности и поле, где она любила влиять на общественное сознание.
Она хотела становится все более влиятельной, с дальним расчетом вернуться в политику уже на серьезном уровне, возможно даже президентском, и управлять государством, считая, что вполне с этим справится, учитывая сколько тупых и бездарных людей она встречала в коридорах власти.
Кабинет Стаховича
– Мы застряли, – сказала Анна Иванова, его продюсер. Голос уверенный, почти жёсткий. – Вы суперуспешный, но дальше некуда. Консультации – это потолок. Нужно идти в онлайн, в большие залы, в монетизацию.
Стахович сидел напротив, опершись на спинку кресла.
– Типа Тони Роббинса? – скептически приподнял бровь.
– Именно, – кивнула она. – Каналы, интервью, интеграции. Надо расширять аудиторию. Я уже нашла точку входа – Соболева. Через неё зайдём к целевой аудитории. Семьдесят процентов её зрителей – женщины. Это наши клиенты.
Стахович вздохнул, как человек, которому предлагают что-то слишком очевидное.
– Ну, пойдем, – сказал он наконец.
И в этот момент будто бы щёлкнул выключатель. Его новая жизнь уже начиналась – жизнь, где психология становилась не помощью, а контентом.
Анна Иванова
Родилась и выросла в провинциальном городе, там же получила высшее образование, работала в местной компании в административном отделе, вышла замуж, развелась. Желая начать новую жизнь, переехала в большой город, устроилась также администратором/офис-менеджером в первую попавшуюся компанию, сняла квартиру и, через некоторое время, по рекомендации коллеги, устроилась менеджером к известному психологу, Андрею Стаховичу. Ее работа состояла в том, что быть его фронт-офисом – следить за записью на сеансы, решать организационные вопросы по его публичным выступлениям в залах и на ТВ, заниматься его личными бытовыми вопросами.
Работая на него, она впервые в жизни окунулась в большую интересную жизнь. Она побывала в таких ресторанах и на таких мероприятиях, на которые бы в жизни не попала, объездила с ним всю страну. Вырвалась наконец из тотального безденежья, приобрела социальный статус, известность в узких кругах, так как именно она обеспечивала доступ других людей к своему работодателю.
Внешне она была приятная, но не красавица, умная, но простая, ничем особо не выделялась, поэтому он не воспринимал ее, как женщину, а просто, как помощницу.
Между тем, она обожала и восхищалась Стаховичем, потому что он был самым выдающимся человеком, которого она встречала в своей жизни.
Одновременно у нее внутри нарастало недовольство, что он равнодушен к ней, плюс к тому, видя его доходы, она стала считать, что он ей слишком мало платит, при том, что она всю себя вкладывает в свою работу. Это она делает не только для того, чтобы заработать денег. Она это делает для него, чтобы ему легче было жить, а он относится к этому, как к само собой разумеющемуся. Это было очень обидно. Но иной работы, кроме работы со Стаховичем, она для себя не представляла, потому что она нашла себя в ней.
Искры
– Я тебе говорю, это зайдет! – Алина, продюсер Лизы, энергичная девушка 30-ти лет, говорила быстро, с горящими глазами. – Искры посыпятся! Только без прямого эфира ничего не получится. Должна быть трансляция. Живое общение, живая энергия – вот в чем фишка.
Лиза сидела напротив, слушала – и в то же время будто наблюдала со стороны.
В её взгляде было что-то настороженное, расчетливое. Она знала, как рождается вирусный контент: не из правды, а из столкновения. Из жара, из боли.
– Прямой эфир, – повторила она тихо, глядя куда-то сквозь Алину.
В голове уже выстраивались кадры, темы, заголовки.
И где-то в глубине – легкая улыбка, еле заметная, почти невидимая.
Да. Это может стать событием.
Подтверждение
Анна Иванова шла по тротуару, держа кофе в картонном стакане, когда телефон тихо вибрировал в кармане пальто.
Сообщение от Алина (Соболева):
«Аня, привет! Подтверждаю эфир – четверг, 12:00. Ок?»
Она остановилась, глядя на экран. Улыбнулась.
«Ок. Будем.»
На дисплее мигнул поднятый палец – привычный знак одобрения.
Всё. Машина запущена.
Анна сунула телефон обратно, шагнула на пешеходный переход и на секунду позволила себе представить, как Андрей Стахович войдет в кадр, как будет говорить своим спокойным, уверенным тоном, как зрители прилипнут к экранам.
Она чувствовала – это будет переломный момент.
Для него. И, возможно, для неё самой.
На кухне
Кухня Стаховича была просторной, но казалась тесной – воздух стоял густой, будто в нем висели недосказанности.
На столе – чайник, две чашки, медленно остывающий пирог.
Стахович сидел прямо, почти неподвижно. Лена – напротив, руки обхватили кружку, взгляд тревожный.
Его дочери было 20 лет, она была послушной и тихой девочкой, но сегодня она проявляла упорство.
– Лен, – сказал он спокойно, но твёрдо, – я понимаю, что он хороший. Но хороший парень – не профессия. Я же вижу: нет в нём стержня. Ни к чему он не придёт.
– Ты не знаешь его, пап, – ответила она тихо. – У него свой путь. Не такой, как у всех.
– Путь? Курьер в «Яндексе»? – он усмехнулся, но усмешка вышла горькой. – На комнату в хрущёвке хватает, а больше – ни на что. И не хватит никогда.
Лена встала. Начала ходить по кухне, будто отгоняя от себя его слова.
– Это пока не хватает, – сказала она. – Он только начинает. Он станет классным фотографом. Он уже классный! Если бы ты видел его работы, ты бы понял!
Стахович медленно вдохнул, сдерживая раздражение.
– Дело не в таланте, – произнёс он, глядя ей прямо в глаза. – Дело в личности. Он не боец. Он сломается. Ты будешь с ним нянчиться, пока не устанешь. И тогда бросишь.
– Ты же не думаешь, что я буду вас обеспечивать?
– Нет, конечно! – резко сказала Лена.
– Ну вот. А он не сможет. Даже если талантлив. Он не Пикассо – он Ван Гог. Всю жизнь в нищете, в тревоге, без копейки. И тебя потянет за собой вниз.
– Я его люблю, – прошептала она. Голос дрогнул, но слова прозвучали твердо. – Я. Его. Люблю. Это не сделка, не расчёт. Я люблю его таким, какой он есть.
Молчание.
Только тиканье часов и слабый шорох ветра за окном.
Стахович вздохнул.
– Ладно. Отложим. Я не могу тебе приказывать. Просто… подумай. И прости, если передавил.
– Ничего, – сказала она, глядя в сторону. – Я понимаю.
Лена посмотрела в окно, помолчала немного.
– Пап, я пойду. Обещала маме быть не поздно.
Он проводил её до двери. Обнял, поцеловал в щеку.
– Напиши, как доедешь.
– Угу, – ответила она, не оборачиваясь.
Когда дверь за ней закрылась, Стахович остался один.
Он вернулся на кухню, снова сел.
Отпил остывший чай.
Взгляд упёрся в стену – усталый, напряжённый, но в глубине уже зрела решимость.
Что-то должно измениться.
Он знал: так дальше не пойдёт.
Эфир
Такси медленно подкатывало к стеклянному фасаду бизнес-центра. В салоне мелькнуло лицо Андрея Стаховича – собранное, чуть усталое, с тем выражением человека, который привык быть на виду и давно научился не уставать от чужих взглядов.
Он расплатился с водителем, открыл дверь и ступил на тротуар.
Не успел сделать и трёх шагов, как с тротуара, будто из ниоткуда, донёсся визгливый восторженный возглас:
– Здрааааасте! Вы же Андрей Стахович! Господи!
К нему уже бежали две девушки – молодые, возбужденные, с глазами, горящими смесью восторга и неловкости.
– А можно селфи? – выпалила одна из них, протягивая телефон. – Вы мне жизнь поменяли! Я читала все ваши книги!
– Все? – мягко уточнил Стахович.
– Да!
– Забавно, – улыбнулся он. – Я ведь написал только одну.
Девушка вспыхнула, засмеялась, замотала головой.
– Ой…
Он кивнул, чуть иронично, чуть устало.
– Ну, давайте по-быстрому.
Щёлк! – вспышка. Ещё одна. Девушки прижались к нему, пахло духами и молодостью.
Потом – благодарные «спасибо!», неловкий взмах руки, и Стахович уже шёл ко входу, оставляя за спиной их звенящие голоса, как фон, к которому он привык.
Внутри, в холле, воздух был прохладным и пах чем-то дорогим – кофе, стеклом, техникой. Он поправил пиджак, и взгляд его стал снова профессионально спокойным.
Эфир у Соболевой
Студия выглядела как глянцевая версия уюта – сдержанный минимализм, мягкий свет, отражения камер в хромированных стойках. На столике – два стакана воды.
Лиза Соболева сидела напротив него, красивая, собранная, чуть слишком энергичная.
Он уже знал таких – людей, которые привыкли управлять вниманием.
– Андрей, – начала она, вдохновлённо, почти певуче, – ну скажите честно: вы вообще когда-нибудь отдыхаете? Такое ощущение, что вы живёте в эфире!
Он улыбнулся уголками губ.
– Скорее, в коллективной усталости, – сказал он спокойно. – Люди сейчас перегружены. Проблем, тревоги – море. Я просто стараюсь помочь им с этим разобраться.
– Да, но вы делаете это так легко! – оживилась она. – Я как-то смотрела вас – вы там объясняли, почему не надо “терпеть ради семьи”. У нас потом весь офис два дня обсуждал: “А Стахович сказал – не надо!”
Она рассмеялась, чуть играя руками. Камера поймала её улыбку, зрители в онлайне росли – счётчик показывал уже тысячу двести.
Сделка
В это же время, в другом конце города, Алина сидела в кабинете главврача.
Белый халат, очки, стопка бумаг на столе. Мужчина сдержан, холоден.
– Мне нужно всего несколько минут, – говорила она быстро. – Я запишу эту женщину и уйду. Никто не узнает, что вы разрешили.
– Я сказал нет, – отрезал он. – Это против всех правил.
– Никто не узнает, кто меня впустил. – Она наклонилась ближе, глаза горели. – Вы же не думаете, что это уникальная ситуация? Утечки бывают даже из Белого дома.
Она сделала короткую паузу.
– Короче… сколько?
Главврач долго смотрел на неё. Его лицо оставалось спокойным, но внутри явно шёл расчёт.
Удар
В студии всё шло по плану.
Камера мягко скользнула от лица Стаховича к Соболевой. Она кивала, делая вид, что внимательно слушает, но взгляд её то и дело падал на телефон, лежащий сбоку.
Экран мигнул – сообщение от Алины.
Подпись: «Есть! Высылаю».
Соболева чуть сжала губы. Подняла глаза на режиссёра трансляции. Тот еле заметно кивнул.
– Знаете… – её голос стал мягче, – мне бы хотелось перейти к чуть более личной теме.
– Вы помните пациентку – Марию? Та, что после терапии оказалась в клинике?
На секунду в глазах Стаховича что-то дрогнуло, но лицо осталось безупречно спокойным.
– Конечно помню.
– У нас есть видео, – сказала Соболева. – Давайте посмотрим.
На экране – женщина лет сорока, растрёпанные волосы, дрожащий голос:
«Я думала, он меня любит. Я всё бросила… А потом он исчез».
Соболева слегка наклонилась вперёд.
– Андрей, вы можете это прокомментировать?
Он выдохнул.
– Это провокация. Вы используете страдание больного человека ради шоу?
– Нет, – холодно ответила она. – Я хочу правду. Люди должны знать, кому доверяют душу.
Он чуть усмехнулся, уже контролируя себя:
– Пациентка страдает пограничным расстройством. Всё происходило по правилам. Я прекратил терапию, когда начался перенос. Всё этично.
– Но вы, Лиза… вы выставили её на всеобщее обозрение. Это этично?
Соболева выдержала взгляд.
– Это было её желание. Никто её не заставлял.
Прямой эфир
Наушник в ухе Лизы тихо ожил:
– Это Мария. Из клиники. Хочет выступить. Прямо сейчас.
Соболева сделала паузу. Потом решилась.
– Андрей, у нас внеплановое включение. Мария хочет что-то сказать.
– Ну, давайте, – глухо сказал он.
На экране – Мария. Лицо крупным планом. Голос дрожал, но слова резали воздух:
– Остановитесь! Вы всё врёте! Ваша Алина заставила меня записать то видео. Лиза, вы меня использовали!
Андрей спас мне жизнь. Он настоящий врач. Он не нарушал границ. Вы решили превратить мою боль в сенсацию! Вам не стыдно?
Связь оборвалась.
В студии повисла тишина.
– Ну что ж, – сказала Соболева, искусственно улыбнувшись, – люди иногда бывают непоследовательны.
Стахович посмотрел прямо в камеру:
– Думаю, зрители сегодня многое поняли – и про психологию, и про журналистику.
На экране счётчик вырос – двадцать пять тысяч зрителей.
В комментариях мелькали строчки:
«Стахович красавчик!»
«Соболева, ты охренела!»
«Марию жалко…»
После эфира
Студия опустела. Камеры выключены, свет тускнеет.
Лиза стояла перед зеркалом, глядя на своё отражение. Щёки пылали.
Рядом молчали Сергей Лёшин и Алина.
– Он заплатит, – прошептала Лиза, не отводя взгляда от зеркала. – Надо что-то придумать.
Она повернулась к ним:
– Давайте искать.
Мама
В машине пахло свежим кожзамом и выдохшимися духами. Стахович сидел на заднем сиденье, откинувшись в спинку – напряжение ещё не ушло, но внутри теплилось странное удовлетворение. День прожит, буря пережита. Всё держится.
Телефон завибрировал – «МАМА».
Он посмотрел на экран с тем выражением, с каким смотрят на очередь в поликлинике: обречённо, но без вариантов.
– Да, мам, – сказал он, нажимая «ответить».
Голос с другой стороны – как выстрел:
– Андрюша! Я это видела! Всю эту грязь! Как она посмела с тобой так разговаривать?! С тобой, уважаемым врачом!
Он закрыл глаза. В машине тихо, только шорох шин по асфальту.
– Мама, ну пожалуйста…
Но её уже понесло.
– Я тебя растила одна! И знаешь, почему ты сегодня выдержал всё это с достоинством? Потому что я тебе характер ставила! Я тебе не давала расслабиться, вот ты и стал человеком!
Он кивает, слушая, как школьник на выговоре. Иногда вставляет «угу».
Голос вдруг становится мягче, почти нежный, но в нём по-прежнему металл:
– Завтра поедешь в аптеку, купишь мне те капли для давления, что я тебе показывала.
– Я через курьера отправлю.
– Сам купи. И сам привези. Сам!
Он вздыхает, но уголки губ дрогнули:
– Мама, знаешь, чем отличается еврейская мать от террориста?
– Ну-ну, скажи.
– С террористом хоть договориться можно.
– А знаешь, что бывает с теми, кто рассказывает старые анекдоты? Завтра жду. Гордись собой, но не зазнавайся. Помни, кто тебя сделал человеком.
И, словно между делом:
– Мы с Леночкой хотим устроить маленький шопинг. Ты же дашь немного денег своим любимым девочкам?
Он улыбается.
– Дам, мам. Только проследи, чтобы она не выросла мажоркой.
– Не переживай. Я воспитала тебя – и её не испорчу.
– Хорошо, я ей скину.
– Мне скинь. Пусть это будет от меня подарок. Ладно, мой хороший?
Он смеётся – уже вслух, искренне.
– Ха-ра-шо, мам.
– Сейчас скинь, сыночек. А то забегаешься, забудешь.
Он смеётся громко, почти облегчённо.
– Да, сэр.
Связь обрывалась. Он положил телефон на колени, глубоко выдыхнул.
Анна, сидевшая рядом, бросила на него взгляд с лёгкой улыбкой:
– Что, номером ошиблись?
Он хотел бы возмутиться, что его подчиненная позволяет себе лишнее, но потом лишь усмехнулся, оценив шутку, иронично посмотрел на нее и уставился вперед слегка улыбаясь.
Лена и Женя
Они сидели в недорогой кофейня, около стеклянной витрины. Снаружи доносился мягкий шум улицы.
Жене было 22 года, он был очень скромный, немного нескладный, но очень милый, Говорили, что он похож на Есенина, каким он был, когда только приехал в Москву из своего Константиново. Обаяние распространялось вокруг него.
Во взгляде Лены была тревога и решимость, в его – неловкость и надежда.
– Папа против нас, – сказала Лена тихо. – Он говорит, что у тебя нет будущего.
Женя опустил глаза, пальцами играя с чашкой.
– Понятно, почему он так говорит. Сейчас мне хвастаться нечем…
Он выдохнул.
– Но у меня скоро выставка. Меня пропустили на экспозицию. Я в Vogue отправил портфолио. И ещё в пару журналов. Если хотя бы один ответит – начну фрилансить. Потом, может, в штат. Это уже деньги. Это имя.
Она кивнула, глаза ее были красные, но улыбка живая.
– Я в тебя верю. И я буду с тобой.
Он взял её за руки, посмотрел в упор.
– Я всё сделаю, чтобы ты не страдала. Твой отец – умный человек, да. Но это твоя жизнь. Не его.
– Мы пробьёмся, – сказала Лена. – Я и ты. Вместе.
Женя улыбнулся.
– И никому не отдам.
Вдруг звонок телефона разорвал паузу.
Женя посмотрел на экран – неизвестный номер.
– Может, кто-то по резюме, – шепнул он, и взял трубку.
Какое-то время слушал, а потом его глаза внезапно вспыхнули.
– Да! Да, конечно, дошлю!