- -
- 100%
- +
Глава 1
Обойдёмся без лишних предисловий.
Бледный свет наполнял комнату, освещая её немногочисленные атрибуты. Я никогда не любил доверху заполненные помещения. Полупустые пространства всегда дарили мне какое-то внутреннее умиротворение. С каждым годом моя комната всё больше походила на жилище монаха-аскета. Стоило появляться какой-то лишней вещи – я мгновенно стремился от неё избавиться, оставляя только самое необходимое. Кровати и письменного стола, пожалуй, более чем достаточно!
Встав с кровати, я подошёл к окну. Старый пол, как обычно, заскрипел. Область возле окна всегда предательски отзывалась скрипом. На заднем дворе ничего не разглядеть – одни лишь силуэты. Туманы в наших краях явление редкое, но уж если нагрянут, то становятся такими густыми, что вытянутой руки не видно. Забавно! Я даже не помню, как выглядит наш задний двор. Будто вместо него всегда было непроглядное белое полотно. Моя память всё чаще подводит меня. Как будто эта мгла застилает и воспоминания в моей голове…
Раздумья мои прервал внезапно появившийся в проходе слуга Алгис. Громкие шаги в коридоре сразу выдали его. Хоть бы раз в жизни он выглядел опрятно! Наверное, мир рухнет, если он однажды приведёт обувь в порядок. На сей раз он, по крайней мере, соизволил застегнуться под горло и нацепить галстук. Видимо, в доме были важные гости. Алгиса давно следовало бы выдворить, но прислуга у нас и без того менялась слишком часто.
– Отец зовёт вас на обед, – произнёс он одной из своих десятков заученных фраз, которые повторял изо дня в день. Уверен, у него они где-то записаны в блокноте.
Я неторопливо вышел в коридор и по старой привычке начал отсчитывать шаги: двадцать до лестницы и ещё двадцать вниз. Идеально! Вновь мысленно отдал почтение моему деду, принимавшему участие в проектировании этого поместья. Дом полон подобных мелочей. Например, во все картины он встраивал маленький уровень с пузырьком, чтобы всегда видеть, если произведение искусства висит криво.
Спустившись в столовую, я увидел отца, сидящего за столом с незнакомцем. Человек этот сразу не вызвал у меня доверия. Стоит мне встретить кого-то нового, и мой внутренний механизм за пару секунд «считывает» собеседника. И почти никогда не ошибается. Дар ли это или проклятие – не знаю, но один из немногих моих талантов, который я пронесу через всю жизнь.
– Здравствуйте, – обратился я к гостю, вложив в слово всю серьёзность.
– Доброго вам дня, пане Апрашас! – Незнакомец улыбнулся. Голос его звучал наигранно, как у плохого актёра. Он протянул руку, и я невольно отметил его внешний вид.
На нём был клетчатый костюм бежевого цвета, под ним – кипенно-белая рубашка. От воротника спускался ярко-оранжевый галстук на золотом зажиме. В нагрудном кармане – платок чуть более тёмного оттенка. Носить галстук и платок одного цвета – признак дурного вкуса. Рукава стягивали запонки с почти неразборчивой монограммой. На ногах – шикарные холкаты: туфли из цельного куска кожи, всего с одним швом на заднике. Для такой обуви нужна отборная кожа и мастерство творца. Светлые волосы гостя были аккуратно зачёсаны назад.
Хоть этот человек и не понравился мне с первого взгляда, нельзя было не признать: стиль у него безупречен. Я пожал ему руку и сел на своё место. Отец любил усаживать меня рядом во время переговоров, чтобы я понемногу набирался опыта. Жаль, что сделать из меня нового Вандербильта ему так и не удалось.
– И каковы их планы? – наконец прервал тишину отец. Его низкий хриплый голос напоминал треск дров в камине.
– Они хотят взять всю бывшую черту оседлости. A mari usque ad mare – как в былые времена.
– Что-то в последнее время люди слишком много умных слов знают. Из-за этого труднее стало определять дураков. Вон уже и на латыни изъясняются.
– Латынь, как по мне, не самый худший вариант. А вот за дурака ты меня зря держишь! Я ведь неплохое дело предлагаю. Гинцбурги своё состояние именно на этом сколотили.
– Безмерно рад за Гинцбургов! Надеюсь, медалькой их не обделили?
– Их не обделили ни деньгами, ни славой! Имена тех, кто вложил средства в нашу победу, будут записаны в веках рядом с именами тех, кто совершал подвиги на фронте. – Тон, с которым гость произнёс эти слова, был поистине помпезен – такой можно услышать разве что из уст миссионера во время проповеди.
– Во-первых, нет никаких гарантий, что деньги, которые я вложу, сдвинут линию фронта хоть на метр.
– Не забывай… – гость хотел перебить отца, но тот его остановил.
– Не перебивай меня, Анджей! Линию фронта, которая уже два года стоит на одном месте. Скоро солдаты корни пустят и объявят окопы своей новой родиной. Я когда-то, как и сотни других землевладельцев, отдал деньги на нужды фронта. И подчеркну: безвозмездно! Что мы получили взамен? Позорные поражения и повышение налогов. Меня обокрали дважды, понимаешь? Те, кто это придумали, наверное, со смеху померли. А во-вторых, друг мой, я не стану давать в долг структуре, у которой есть такая забавная привилегия, как монополия на насилие. Это плохая идея! Что бы там ни говорил твой верный информатор.
– Ты излишне драматизируешь! Нам не хватает совсем немного, чтобы взять Волынь. Преодолеем её – и Галицию взять не составит труда. А там и до моря рукой подать. До тёплого моря… – Анджей развалился на стуле и отвёл взгляд. – Разве тебе, Саул, не хотелось бы съездить на тёплое море? Не спорю, в каменистых берегах Балтики есть своё очарование, но… – он осёкся, повернув голову к двери.
Там молча стояла мать, по-видимому, дожидаясь, пока разговор закончится. Анджей не стал продолжать, а вскочил и, поприветствовав её, пригласил к столу.
Она принесла с собой шалтибарщай – холодный литовский суп на свекле и кефире. Блюдо, которое нравится далеко не каждому. После небольшой паузы Анджей снова заговорил, не отводя взгляда от тарелки:
– Без риска не бывает больших побед. Пожалуй, это всё, что я хотел сказать на сегодня. Слушай, Саул, у тебя не найдётся чего-нибудь выпить? Хочу сменить тему разговора.
– Поддерживаю! Дорогая, что у нас в погребе, кроме тела налогового инспектора? – После непродолжительного смеха мать покачала головой.
– Только пару бутылок водки, – ответила она.
Отец заметно озадачился.
– Мы ведь давно заказали вино из Малопольши. Но у них, видно, сейчас проблемы с поставками в наши края.
– Не вином единым, друг мой. Водка-то хороша?
– Не то слово хороша! Её и чистой пить не грех, но мы поступим иначе. Дорогая, принеси-ка бутылочку… нет, две! – Мать покорно удалилась.
– Мы сделаем такой грог, какого ты ещё не пробовал.
– Грог? Впервые слышу.
– О, тебе понравится! Разбавляешь водку кипятком, добавляешь сахар и пару капель лимонного сока. Я обычно кладу ещё корицу, но в последнее время с поставками знаешь как… – голос отца стал довольно взволнованным.
– Это кто же придумал такое чудо?
– Один британский адмирал. Имя его я не помню, но все звали его Старым Грогом. В те времена морякам ежедневно выдавали по полпинты крепкой водки – для профилактики цинги и прочих недугов.
– Хороша жизнь моряцкая! – Отец никак не отреагировал на слова Анджея и продолжал свой рассказ:
– Однако это выливалось в проблемы с дисциплиной. Тогда Старый Грог решил разбавлять водку кипятком и вдобавок подливать лимонного сока. Морякам это, разумеется, не понравилось. Сначала они называли напиток «водкой на трёх водах», а потом просто – грог. Я, признаться, удивлён, что ты о нём не слышал.
– Столь глубокие познания в выпивке, друг мой, скорее твоя привилегия.
Мать принесла водку. Ещё немного они обсуждали грог, потом – стойкость меди, потом ещё какие-то мелочи… Уже и не вспомню, что именно. Много лет с тех пор минуло. А странное желание всматриваться в окно так и осталось со мной, несмотря ни на что.
А за окном уже темнело. Сколько же времени я потерял? Ранние воспоминания вновь овладели мной. Я берегу их как ничто другое. В детстве было то, чего мне так не хватает теперь, – надежда. Иногда хочется извиниться перед собой прежним. Прости, парень, но осуществить желаемое оказалось куда труднее, чем ты думал.
Мне кажется, надежда угасает тогда, когда без малого пять лет просиживаешь в этой маленькой комнатушке, столь любезно выделенной тебе для более удобного перебирания заявок. Забавно: ведь когда-то я искренне радовался ей. После многих лет работы в канцелярии меня наконец одарили отдельным кабинетом. Казалось, это лишь первая ступень на пути к вершине. Но то ли я делал что-то не так, то ли это и был мой предел – место так меня и не отпустило.
Я взглянул на стопку бумаг, лежащую на столе. Сколько же головной боли доставили мне первые годы работы! Со всей страны шли заявления на польском, идише, литовском, украинском, кашубском и силезском. Господь, должно быть, в наказание перепутал людям языки. А в наказание мне – свалил все эти бумаги. К счастью, со временем я научился понимать их интуитивно. Все они были примерно одинаковы: достаточно было цепляться за ключевые слова. Хотя иногда попадались экземпляры, над которыми приходилось изрядно ломать голову.
До конца смены оставалось около пятнадцати минут. От безделья можно и отдохнуть, подумал я, приоткрыв шторы, отделявшие меня от общего зала. Там, под тусклым светом зелёных настольных ламп, по-прежнему сидели канцелярские крысы, перебирая бумажки под пристальным взглядом своих крысоловов – руководителей. Забавно, как я о них рассуждаю, ведь меня от этих бедолаг отделяет лишь наличие собственной комнатушки. У меня даже свой крысолов есть – пан Крауткопф. Фамилия его переводится как «капустная голова», и, надо сказать, удивительно ему подходит! Видать, когда-то его далёкие предки отказались дать взятку при получении фамилии. В давние времена евреям нередко давали такие поганые прозвища. Был у меня, к примеру, один знакомый с фамилией Канальгерух – «канавная вонь». Лаконичнее и не придумаешь. Главное, чтобы сейчас этот Крауткопф не попался мне на пути.
Я собрал бумаги, дав себе слово непременно разобраться с ними дома. Выключил свет, дважды перепроверил, всё ли взял, закрыл дверь и, опустив голову, направился сквозь бесконечные ряды едва освещённых столов. Вот коридор, и наконец – лифт.
Отдав пропуск охраннику, который, сканируя его, одновременно обрывал мне поступление зарплаты и фиксировал время ухода, я поднял глаза на портрет у лифта. В самом конце коридора, в тёмно-серой матовой рамке, висел лик Его Превосходительства, короля двадцать первого этажа Евзеля Крауткопфа. Видимо, он повесил его там для того, чтобы те, кому посчастливилось не встретить его за весь день, могли хотя бы на прощание взглянуть на эту физиономию.
Лифт, битком набитый такими же бедолагами, как я, стремительно понёсся вниз.
Лифты в здании министерства были панорамные, и с них открывался красивейший вид на город. Разумеется, если удавалось протиснуться к краю сквозь толпу.
Уперевшись в пол, лифт раскрыл двери в холл. Это помещение я всегда предпочитал проходить быстро: там вечно были неисправности с вентиляцией. Выйдя из здания, человек оказывался на огромной площади, которая из-за чёрно-белой гаммы напоминала шахматную доску. Стоило мне пройти половину, как что-то заставило остановиться и обернуться назад. Я вновь, как и тысячи раз до этого, разглядывал три правительственных здания.
Три величественных стеклянных гиганта возвышались над городом. Их пересекали стальные линии, тянущиеся от самого низа до самого верха. И главное – ничего лишнего. Госканцелярия, в которой я работал, располагалась в центральной башне с восемнадцатого по двадцать девятый этаж. Особенно прекрасны здания на закате, когда одна из сторон переливается красно-оранжевыми оттенками солнца. В такие моменты хочется, невзирая ни на кого, сесть посреди площади и сидеть так до самой ночи, пока люди обходят тебя стороной. Но вместо этого я развернулся и двинулся в общем потоке однотипных людей. Одинаковая одежда, причёски, даже лица – все словно списаны под копирку. И, что самое забавное, я ничем от них не отличался. Уверен, у них в голове те же мысли, что и у меня.
А ведь миллионы людей мечтают работать здесь. Один мой знакомый даже окрестил главные ворота на площади «вратами в рай». Не знаю уж, насколько это рай… По мне, скорее самое обыкновенное чистилище. Зато сами ворота действительно величественны: огромный кованый проход метров восемь в высоту. Венчает их щит с двумя главными символами Государства – маской и цветком.
Белая фарфоровая маска олицетворяет сокрытие недостатков. Мы не вечны и не совершенны, а потому наши слабости следует скрывать за маской. Искусственный цветок никогда не увянет – символ вечной красоты и победы над временем. Два простых атрибута, но они вполне достаточны, чтобы выразить нашу идею: стремление к совершенству и преодолению бренности.
Рабочих с нескольких остановок группами по шесть человек забирали беспилотные автобусы S2 компании Nysa. Люди прозвали их «призраками» – за бесшумность и возможность ездить без единого человека внутри. Запрыгнув в один из таких, я направился домой.
В автобусе помещалось всего шесть пассажиров – по три с каждой стороны. Сев, люди тут же отводили взгляд, ведь сидеть, уставившись друг на друга, было неловко. Особенно тяжко приходилось тем, кто занимал среднее место: они обычно смотрели в пол. Мне повезло – я оказался у окна и мог заниматься любимым делом: созерцать город под аккомпанемент собственных мыслей. Тем более недавно S2 оснастили новыми стёклами, затемняющимися при прямом попадании солнца. Крайне удобное изобретение!
Маршрут проходил по проспекту Веттинского, названному в честь великого основателя нашего государства. Проспект был застроен высокими стеклянными домами, а стилобаты занимали рестораны, бутики и галереи. Сквозь этот район теми или иными путями проходили почти все деньги Государства. Великое место, но для меня – лишённое интереса. Мне там нечего делать.
Проспект Веттинского остался позади, и призрак свернул на юг, в Старый город – пожалуй, моё любимое место. Поразительно: я проводил там совсем немного времени, но именно его улочки вызывали у меня самые сильные эмоции. Даже ностальгические – словно какой-то этап жизни прошёл именно здесь.
Я понял, что вовсе не хочу домой. Надо бы… но не хочется. Вдруг захотелось пройтись по старым мощёным улицам и, может быть, выпить в одном из многочисленных пабов. Благо их хватало на любой вкус.
Сойдя на первой же остановке, я по привычке огляделся. По обе стороны возвышались две доминанты Старого города: величественный католический собор Девы Марии и не менее величественная Центральная синагога. Разделяло их всего несколько кварталов. Казалось, под нужным ракурсом крест с собора можно вписать в звезду Давида, венчающую синагогу, и наоборот.
Оба храма сегодня скорее символичны. Людей, для которых Библия или Тора значили бы хоть что-то по-настоящему важное, осталось крайне мало. «Торжество чистого разума», – как выразился господин Веттинский. Всю мою жизнь во мне старательно воспитывали то иудейские, то католические идеалы. Сохранять нейтралитет помогала книга «Сокрытие», написанная отцами-основателями – Вехтером, Войцеховским и уже упомянутым Веттинским. Их ещё называли «Три В». Забавно, что книгу так и не назвали в их честь.
«Сокрытие» я знал, пожалуй, как никто другой. Говорят, когда-то были раввины, которые, если наугад проткнуть Тору иглой, могли с точностью сказать, через какие слова она прошла. Думаю, я когда-то владел трудом трёх В почти в такой же степени. Там встречались строки вроде этих:
«Нет в нашем мире ни Рая, ни Ада! Каждый человек – лишь вспыхнувшая искра. Лишь поняв, что за наши деяния мы не понесём ни наказания, ни вознаграждения и что любое наше действие и любая наша мысль должны исходить не из страха или надежды, а из более высоких убеждений, мы приблизимся к осознанию этого мира!»
А куда это я забрёл? Дома Божьи остались позади. Как-нибудь я обязательно загляну на органный концерт – уже сто лет собираюсь.
Рядом со мной оказалась веранда кафе. Я взглянул на вывеску: «Miły kubek» – кажется, именно то, что нужно. Обычно, бывая в Старом городе, я заглядывал в псевдоирландский паб «LaBeerint». Там хватало забавных деталей. На двери, например, красовалась надпись: «Змеям вход запрещён». По легенде, святой Патрик – покровитель Ирландии – изгнал с острова всех змей. Шутка получалась двойная: змеи и в прямом смысле, и в переносном – сварливые жёны. Я радовался, как ребёнок, когда понимал такие подтексты. «Лабиринт» всегда был в моём сердце… но, похоже, пришло время красивой измены.
«Добрая кружка» мало отличалась от других подобных заведений. К моей радости, в переполненном до отказа пабе каким-то чудом оставался свободный столик у окна. Значка брони на нём не было, и я решил, что не стану злодеем, если займу два диванчика в одиночку. На счету у меня было двести девяносто две марки, которые нужно было растянуть до конца месяца. Наверное, закажу добротного пива и буду сидеть, уставившись в окно, словно герой нуарного фильма – подумал я.
Официант подскочил неожиданно быстро.
– Добрый вечер, Пане!
– Добрый!
– Простите, вы кого-то ждёте?
Я многозначительно взглянул на него, пытаясь выглядеть сурово. Обычно у меня это не выходило, но в тот момент – получилось. Помедлив пару секунд, я вдруг ответил:
– Да, скоро подойдут пару моих друзей.
Я соврал: слишком не хотелось терять козырное место у окна. Что делать потом – решу по ходу.
– Отлично! Значит, вас будет трое?
– Да, всё верно.
Через мгновение официант, которого, судя по бейджику, звали Флориан, вернулся с тремя меню и разложил их на стол.
– Не желаете заказать что-нибудь, пока ждёте друзей?
Я пролистал меню до раздела с алкоголем. Но взгляд мой остановился на гроге. Его постоянно пил отец, а я так ни разу и не попробовал.
– Давайте-ка стакан грога.
– Приношу извинения, Пане. К сожалению, ром закончился. Могу предложить наш фирменный глинтвейн в качестве согревающего коктейля.
– Если у вас нет рома, так приготовьте грог по рецепту, с… – я вчитался в строки барного меню.
Грог
Состав: тёмный ром, горячая вода, лимонный сок, корица, гвоздика.
– Тёмный ром?.. По-моему, грог всегда делают на водке, – Флориан на мгновение растерялся, отведя взгляд в сторону, но быстро выкрутился.
– В каждом крае свои методы. Я знаю людей, которые готовят грог на виски, но это тяжкий грех!
– И впрямь! Давайте тогда мне бутылочку живеца.
– Прошу прощения, мы можем предложить только наше фирменное пиво. Светлое или тёмное?
– Ну… давайте тёмное, раз уж на то пошло.
– Что-нибудь ещё?
– Нет, спасибо. Пока всё.
Флориан откланялся, а я сидел, чувствуя себя каким-то дураком. И грог у них оказывается на роме, и пиво только своё. У них нет живеца… В каком, мать его, баре нет живеца? Теперь ещё и придётся объяснять, почему мои славные друзья решили, что у них есть дела поважнее, чем прийти на встречу со мной. А я ведь знал: надо было идти в «Лабиринт»! Там и официанты меня все знают, и любимые места обычно свободны. А всё-таки сидеть где-то в одиночку хорошо только в теории, а на практике – не особо. Это приятное единение с миром длится от силы минут пять. Хотя мне-то за столько лет следовало бы привыкнуть.
За соседним столиком сидела девушка. Круглый столик, рассчитанный на одного. У неё было две сумки, и обе валялись на полу по обе стороны от стула. Все остальные столы в заведении были заняты. В голове у меня зародилась идея: а что если пригласить её пересесть ко мне? Тогда у меня будет компания, а у неё – место для сумок. Только вот как объяснить всё это аккуратно? С девушками я никогда не умел знакомиться. Любые мои попытки тут же превращались в провал. В какой-то степени это талант: думаю, ни у одного мужчины в мире не было столько отказов. Где-то после тридцать пятого раза я прекратил пробовать, поняв, что знакомства явно не моё. Поэтому лучшее, что я мог сделать, – сказать незнакомке правду: я нуждаюсь в её маленькой помощи. Как ни крути, выглядел я нелепо.
Я пригляделся к книге, которую она держала. Твёрдый чёрный переплёт, на обложке крупная белая надпись: «Фонарщик на маяке. Генрик Сенкевич». Как мне, однако, повезло, что я совершенно ничего о ней не знал. Я решил зайти с другой стороны.
– Извините, что беспокою. Но не удобнее ли было бы читать с электронной книги? – Девушка оторвала взгляд от страниц.
– Да, удобнее. Но у меня свои причины читать с бумажных носителей.
– Могу я поинтересоваться, какие? – Она поставила закладку и захлопнула книгу.
– А могу я сперва узнать, как вас зовут, незнакомец?
– Меня зовут Ян. Ян Апрашасский, с двумя «с». Я работаю в госканцелярии.
– В два раза больше информации, чем нужно… ну да ладно. Меня зовут Аниела, – она выждала паузу и добавила: – с одной «н». Несколько моих друзей зовут меня Ани.
– Ну вот мы и познакомились. Не хотите присесть ко мне? У меня и для сумок место найдётся, и про книгу мне поведаете. Как она там называется… «Маяк», кажется?
Аниела мгновенно пересела, забросив сумки рядом с собой.
– «Фонарщик на маяке». Ты разве никогда не читал Сенкевича? Да, и ты не против, если мы будем на «ты»?
Резкий переход на «ты» был мне неприятен, но после такого вопроса обычно не отказывают.
– Нет, только хотел сам предложить. Сенкевича мы проходили в школе, но довольно поверхностно. Помню, у него была знаменитая трилогия – «Огнём и мечом», «Потоп» и… пан… третью забыл. По правде говоря, Сенкевича я никогда не любил.
– Не знаю, я не читала. Только недавно приступила к постижению этого польского Маркеса.
– Почему именно польского Маркеса?
– Темы у них схожие. Оба пишут об одиночестве и попытках найти себя. И оба, кстати, наполняют свои книги национальным колоритом: Маркес – латиноамериканским, Сенкевич – польским.
– Ну да, признаю, параллели есть. Так о чём книга, которую ты сейчас читаешь?
– Она о поляке, который прожил бурную жизнь. Он воевал во многих местах, участвовал в восстаниях и гражданских войнах. Потом пытался найти себя в разных профессиях: работал китобоем, искателем бриллиантов, открыл фабрику сигар. Но каждое его начинание терпело крах из-за постоянного невезения. Последние годы своей жизни Скавиньский, так зовут героя, провёл на маяке. Он стал аскетом и вёл одинокую жизнь вдали от людей. В этом он нашёл себя.
– Жизнь вдали от людей… я даже немного ему завидую.
– Ты бы хотел уйти от людей?
– Не отказал бы себе в таком удовольствии!
– Но почему? Жизнь в полном одиночестве не такая хорошая, как тебе кажется. Она сводит с ума!
– Ну хотя бы временно… Отдохнуть от коллег, от жены… – Флориан внезапно принёс пиво мне и Ани. В такие моменты диалог всегда останавливается: оба ждут, пока официант уйдёт. – Где я остановился?.. Да, просто отдохнуть ото всех. Люди – весьма надоедливые создания.
– Разве это тебе поможет? Ты вернёшься – и дня не пройдёт, как всё снова станет прежним. Тогда уж навсегда уходи в Тибет монахом! Но, по-моему, люди не так плохи, как ты думаешь. Мы ведь по природе своей существа социальные.
– Наверное… Ладно, давай поговорим о хорошем. Какие ещё книги Сенкевича ты читала?
– «Без догмата» – весьма достойное чтиво.
– И о чём она?
– Да, собственно, всё о том же: о поиске себя в этом мире.
– Сенкевич, выходит, заложник одной идеи.
– Не совсем. Скорее, это то, что его вдохновляло.
– В наше время вдохновением можно назвать что угодно… даже обыкновенную копирку.
– Не стану спорить. А ты, Ян, что читаешь?
– Мне нравится книга «Сокрытие» от трёх В. Удивительно, что книгу так не назвали!
– Сразу видно, что ты госслужащий! Я вот терпеть не могу это «Сокрытие». Всё детство заставляли его учить наизусть, как будто это вторая Библия.
– Просто сравни сказки, что в Библии, и ту философию, что нам преподнесли нам три В – и поймёшь, насколько их труд выше!
– Я надеюсь, ты в курсе, что «Сокрытие» написано не Веттинским с друзьями, а гораздо позже, уже после его смерти. И одному богу известно, что те, кто дописывал, могли добавить от себя.
– Есть такая вероятность, но я всё же хочу верить, что Веттинский, Вехтер и Войцеховский по вечерам после тяжёлого рабочего дня собирались вместе и писали. А потом, после их смерти, добрые последователи издали книгу, не исказив ни единого слова.
– Звучит маловероятно, но если тебе так хочется в это верить – пускай будет так. В конце концов какая разница? Мы имеем то, что имеем. До правды нам всё равно не добраться, даже если очень захотим.
– Не подумай неправильно. Во многом я сомневаюсь. Но в одном уверен: в основе нашего государства лежит верная идея!