- -
- 100%
- +
Богдан опустил взгляд на могилу, где лежали товарищи. Чёрная земля постепенно скрывала их тела. Вдруг он заметил: на лице одного покойника застыла широкая улыбка. Андрей вгляделся. Лицо, лишённое жизни, сияло пугающе счастливым выражением. Его охватила лёгкая паника, словно во сне, где сквозь тебя проносится пуля.
На миг ему показалось, что солдат жив. Что его вот-вот засыплют землёй заживо, в том самом оцепенении, в котором недавно был он сам. Богдан даже дёрнулся – броситься в могилу, закричать: он жив! Но вовремя остановил себя. Перед похоронами проверяют каждого… К тому же простреленное горло не оставляло надежды. Но лицо – оно было слишком живым. Казалось, ещё секунда – и человек поднимется, тяжело дыша, выбираясь из уготовленной могилы.
Тем временем командование решило обратиться к бойцам с речью. Всех попросили оставить дела и собраться. Только тогда Богдан оторвался от могилы.
Говорить предстояло троим: Евдокиму – тому самому старику, которого теперь Богдан видел иначе; его немалый рост и сутулая спина выдавали возраст. Рядом с ним – невысокий, смуглый штабс-капитан Станислав. Чуть позади стоял священник. Троица вместе выглядела почти комично, но все знали – это их опора.
Когда солдаты собрались, молодой зазывала со звонким голосом попросил тишины и отошёл в сторону. Первым заговорил штабс-капитан.
– Товарищи! – его голос прозвучал звонко, почти с вызовом. – Поздравляю нас с победой. Каждая пядь земли, отданная врагу, – это боль в сердце каждого из нас. И потому священная обязанность – вернуть её. Оглянитесь, братья, какой путь мы прошли, сколько преодолели! Наша миссия непроста, но то, что ждёт впереди, – нам по силам!
Голос его сорвался, стал тише. Он всё же продолжил:
– Бог с нами. Он на нашей стороне. А это значит – мы не способны проиграть. – Пётр поднял палец к небу. – Он возлагает на нас надежду. И кто бы что ни говорил…
Оставшиеся слова были совсем уж неразборчивы. После этой речи раздалось однократное – «Ура!» Произнесённые слова ничего не пробудили. Штабс-капитан казался совершенно отрешённым от реальности. Он будто находился в своём уютном мирке. Может быть, он и вкладывал смысл в свою речь, но был так далёк от солдат, что всё прозвучало пусто и чрезмерно пафосно.
Наконец очередь перешла к старику Евдокиму. Сделав глубокий вдох, он заговорил так тихо, что некоторым в толпе было его едва слышно.
– Братцы, – начал он, – Всевышним и Отечеством мне вверено командование бравым войском. На этом поле мы в очередной раз доказали врагу: наш дух сломить невозможно! Конечно, жизнь солдата нелегка. Но я уверен: вам троекратно воздастся за вашу доблесть и отвагу. Люди, павшие этим утром под вражескими пулями и снарядами, никогда не будут забыты. Их имена не будут потеряны в веках. Пусть семьи погибших узнают, что воины эти пали с честью, защищая своё отечество. Уже совсем скоро к нам прибудет подмога. Бог на нашей стороне!
После этих слов вновь раздалось оглушительное – «Ура!» Затем настала очередь слуги Божьего. Его речь шла с бумаги и была столь нудной, что я её не запомнил – и, кажется, многого не потерял. Все трое читали по бумажкам, но в словах старого подполковника – человека, понюхавшего в жизни немало пороха – слышались нотки искренности.
Тем не менее войско быстро пришло в себя. Такова суровая жизнь солдата: что бы ни творилось у тебя внутри, дальше идёшь напролом – выбор, данный свыше, невелик.
Войско двинулось в сторону города, неся за собой раненых. Их раны промыли в местной реке. По их словам, вода была настолько холодная, что казалось, будто опущенную в неё руку режут лезвиями. Сев у реки, Богдан поднял голову к небу и внезапно ощутил невероятное спокойствие. Небо заволокло непроглядными тучами, похожими на потёртую сталь. Затем он закрыл глаза, видимо представив себя вдали от всего происходящего. Мне неизвестно, куда на мгновение отправилась его душа, оставив тело у кровавой реки – возможно, в родной дом, а может быть, за те самые беспросветные тучи. Он явно не хотел выходить из этого состояния, но реальность тянула его обратно: Богдана уже очень ждали – он должен был помогать перетаскивать раненых.
Город встретил своих освободителей мёртвой тишиной. Солдаты шли, оглядывались по сторонам и заглядывали во дворы домов, но вокруг не было ни единой живой души. Было видно, что солдаты озадачены и чувствуют неладное. Это чувство не подвело: город был словно под властью дьявола. На одном из деревьев висели бездыханные тела женщин, животы их были вспороты. Бывалые ветераны, многое повидавшие в боях, стояли охваченные ужасом, не в силах и слова вымолвить. Кто-то отвернулся, не выдержав такого зрелища; кто-то крестился и неустанно читал молитвы. Старик Евдоким сделал шаг вперёд и подошёл к тому дьявольскому дереву.
– Господь мой, – прошептал он, – им не просто так брюхо разрезали – это кесарево сечение. Эти женщины носили под сердцем детей. – Он снял фуражку и трижды перекрестился. – Как осмотрите весь город – снимите их и похороните как положено.
Ветер утих настолько, что даже листок на ветке не шелохнулся. Из центра города ударил ужасающий запах – запах смерти, знакомый каждому воевавшему. Вскоре нашли и источник зловония: старый склад. Солдаты, всё ещё под впечатлением от увиденного, долго боялись открыть ворота. Но их всё-таки отперли – и внутри, как многие догадывались, оказались те самые жители города. Их измученные мёртвые тела были сложены в несколько кровавых холмов. Никто не захотел находиться в этом помещении дольше нескольких секунд, и его, опасаясь заразы и греха, вновь заперли.
Поскольку на центральной площади стоял нестерпимый смрад, раненых расположили вдоль улиц до того момента, как найдут здание под лазарет. После нескольких заходов все оказались в городе, а землю тем временем медленно окутал туман, странным образом взявший город в кольцо. Из-за того, что туман плавно переходил в облака, казалось, будто войско оказалось под огромным душным куполом.
Несмотря на всё произошедшее, воинская дисциплина призывала к порядку. В одном из многоквартирных домов оборудовали примитивный госпиталь. В чиновничьем здании разместилось немногочисленное командование. Оставшиеся дома превратили в казармы. За короткий срок город сделался военным лагерем. Для меня же этот срок был поистине коротким: события проносились в голове с такой быстротой, что это напоминало скорочтение, практикуемое некоторыми моими знакомыми и столь мною нелюбимое. Как это иногда бывает во сне, я не столько видел происходящее, сколько просто осознавал его. И чем дольше длился этот кошмар, тем меньше он напоминал сон.
Люди собрались вокруг радиоприёмника. Казалось, в комнате были все уцелевшие после бойни. Всё это напоминало церемонию: десятки взглядов были прикованы к единственному проводнику в иной мир, в ожидании ответа на их мольбы. Но сколько ни старался радист, из приёмника неустанно доносились лишь неприятные помехи. Не было слышно ничего, кроме мерзкого прерывающегося скрежета. Люди один за другим стали расходиться.
Богдан встал у входа и закурил. Его всё больше одолевала паника. Хоть он и стоял на улице, пространство казалось замкнутым. Лёгким утешением было то, что он не одинок в своей беде. Рядом с ним встал молодой на вид солдат с вытянутым худощавым лицом.
– Не против, если я тут рядом постою, подышу дымом? А то своего табака уже не осталось.
– Дыши, кто же против.
– Ну славно! Слыхал, что часовые говорят? – Богдан вопросительно посмотрел на собеседника. – Говорят, в тумане видели силуэты.
– Думаешь, фрицы решили воспользоваться погодой и внезапно атаковать? Если так, то ночью надо быть настороже.
– Так в том-то и дело, Богдан, что ночи нет. Сам посуди: уж сколько времени прошло, не меньше пяти часов с тех пор, как мы вошли в город, а солнце всё там же.
– Да солнца-то толком и не видать.
– О, поверь, оно совсем не сдвинулось. Говорю тебе: происходит что-то странное, и тени эти не просто так.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Понимаешь, теперь я знаю не больше твоего. Нам бы…
Разговор прервал появившийся на пороге солдат. Его лицо искажало ужас. Он принялся зазывать всех, кто не успел далеко уйти от дома с радиоприёмником. Вскоре в узком коридоре вновь столпились люди, но, остановившись на полпути, все замерли.
В доме больше не было слышно скрежета помех. Нет – их заменили душераздирающие крики и вопли. Казалось, передача велась прямиком из преисподней. Крики не смолкали ни на секунду и были столь ужасны, что никто не решался подойти к их источнику ближе, чем на десять шагов. Казалось, тот, кто издавал эти звуки, испытывал мучительную боль. Все старания радиста выжать хоть сколько-то вразумительный сигнал заканчивались неудачей. Крики становились всё громче и будто проникали прямо в голову. Радиоприёмник решили отключить.
Радист сел на пол, облокотившись на стол, и достал лист бумаги. Он пристально вгляделся и прочитал:
– Gib uns unser Volk zurück.
– Что это значит? – воскликнул кто-то из толпы в коридоре.
– Эти слова прозвучали в самом начале, перед всей этой дьявольской какофонией. Переводятся они так: «Верните нам наших людей». На немецком они прозвучали трижды, после чего…
– Каких людей? Здесь что, есть их люди? Все их люди лежат в могиле на том поле. Или я не прав?
– Я, как и вы все, мало что понимаю.
– А как по мне, всё ясно как день! – воскликнул Пётр. – Эти кайзераты пытаются нас запугать. Они хотят сломить нас, как вы не понимаете? Перехват радио – детская шалость. Их цель – снова взять город. И сделают они это в тот момент, когда мы будем наименее готовы. Я бы обратил ваше внимание на другое. Вы помните, где стояло солнце несколько часов назад? Я вот помню – и наблюдал за ним всё это время. Скажу с уверенностью: оно не движется, с какого ракурса ни посмотри.
Слова Петра о неподвижном солнце никто особо всерьёз не воспринял. Зато версия о том, что происходящее с радио было лишь актом запугивания, показалась самой разумной. К тому же всем понравилось слово «кайзерат». Отныне оно звучало всякий раз, когда заходила речь о враге.
Спустя довольно длительное время ко всем стало приходить осознание: время действительно остановилось. Вернее, часы – наручные, недавно вытеснившие классические карманные, – шли исправно. Но вечер всё никак не наступал: день словно отказался уступать своё место ночи. Всё это выглядело как одно сплошное умопомешательство. Собственно, так многие и считали.
Вскоре люди потеряли счёт времени. Было понятно лишь, который час, но не какое время суток. Радисту так и не удалось выйти на нужные частоты. Зато почти каждый день комната минут на пятнадцать-двадцать наполнялась криками боли и страдания. Больше никто выдержать этого не мог. По словам радиста, время от времени он слышал повторяющуюся по нескольку раз фразу: «Gib uns unser Volk zurück». Подтвердить это мог только его помощник.
Однажды, отчаявшись добиться связи по радио, командование отправило небольшой отряд за подмогой. Проводили их торжественно, хотя некоторые заранее и отпели бедолаг. Прошло немало времени, а вестей так и не было. Дисциплина постепенно уступала место всеобщей панике. Солдаты поголовно страдали бессонницей и, как следствие, были обессилены и морально, и физически. В рядах зрели заговоры.
Ситуация окончательно вышла из-под контроля, когда во время дежурства пропал один из часовых. На его поиски бросили все силы. Лишь спустя полтора часа тело нашли в узком подземном канале. Всё выглядело так, будто неведомая сила загнала его в тупик. Больше всего потряс вид покойника. Его одежда и плоть были разорваны на куски, словно он стал жертвой дикого зверя. Однако даже непрофессиональный взгляд подсказывал: животное на такое не способно. Глазницы были пусты, щека оторвана, обнажая дёсны, из которых с корнем были вырваны зубы.
Позже выяснилось: часового звали Александр, ему ещё не было двадцати. Предать его земле решили вплотную к городу, на импровизированном кладбище, – отходить далеко никто не решался. Рядом с ним в безымянных могилах покоились и повешенные женщины. Склад, доверху набитый мёртвыми телами, также никто не решался трогать, и командование это понимало. Хотя, учитывая всё усиливавшееся зловоние, заняться этим следовало бы в первую очередь.
После похорон Евдоким собрал офицерский состав на собрание, результаты которого должны были объявить солдатам. Но у солдат появились свои планы. Пётр решил, что войску необходимо самоорганизоваться и «действовать с умом, а не по указке сверху». Для этого он на то же время назначил собственное собрание, на котором собирался разъяснить дальнейший план действий и выслушать мнения. А людям в условиях неопределённости нужно было именно это – чтобы кто-то дал чёткий план и проявил внимание. Потому почти все согласились прийти. Зрел бунт.
Собрание своё Пётр проводил во дворе большого дома, похожего на те, в которых жила мелкая шляхта. Все сели полукругом и обратили взоры к своему самопровозглашённому лидеру. Наконец Пётр заговорил.
– Ну что же, товарищи. Думаю, я не ошибусь, если скажу, что все находящиеся здесь испытывают страх перед неизвестностью. Я дам вам ответы. Страшная правда состоит в том, что провианта осталось примерно на сорок восемь часов. – Пётр сделал паузу, чтобы люди осмыслили услышанное. – Видимо, наше дорогое командование надеется, что мы будем питаться друг другом и с ними поделимся, не иначе.
– Они людей отправили, – послышался хриплый голос из толпы.
Пётр не расслышал и переспросил:
– Что?
– Они пытаются связаться по радио, отправили людей в эту проклятую мглу. И то, и другое – ни к чему не привело. Что ещё они могут поделать?
– Так они, друзья мои, делают что угодно, только не то, что нужно. Конечно! Нами ведь можно пренебречь. Медлить уже нельзя! – Пётр говорил быстро, накаляя голос. – Они этого не понимают, нам необходимо взять ситуацию в свои руки. Они не пускают нас в лазарет. Знаете почему? Потому что достопочтенный доктор Запотоцкий – вечная ему память – скончался на поле боя. Его помощник, молодой санитар, по своей неопытности подхватил какую-то заразу и теперь совершенно не пригоден. Другими словами: лечить некому. Больные и раненые брошены на произвол судьбы. Чтобы мы этого не видели, двери в лазарет заперты, и к ним поставлена охрана.
« Но мы отвлеклись, – продолжил он после короткой паузы. – Раньше я думал, что всё происходящее – простое запугивание. Теперь ясно: мы имеем дело не с людьми. Кайзераты таятся во мгле. Стоит лишь отойти от группы – и тебя заберут. Я призываю всех собраться в одном месте и приглядывать друг за другом. Если нужно пройти куда-то, ходите не менее чем втроём. Только так мы сможем укрыться от этих тварей ».
– Так и будем сидеть, пока от голода не подохнем? – раздался голос.
– Разумеется нет! – Пётр встал во весь рост. – Я знаю, как избавиться от этого. Это самый очевидный выход, к которому, тем не менее, упорно не прибегают. По радио нам поставили одно условие – мы должны вернуть им их людей. Их люди теперь под слоем земли. Всё, что нужно, – раскопать тела и отдать их. Тогда, возможно, удастся договориться.
В воздухе на несколько секунд повисла тишина; затем начались бурные обсуждения.
– Это богохульство! – кто-то выкрикнул. – Что за глупости?
– Знаю, ещё вчера такое было бы неприемлемо, – ответил Пётр. – Но боюсь, что теперь это наш единственный выход. Нам, товарищи, необходимо сохранять благоразумие и действовать сообща. Нас здесь собралось примерно тридцать человек. Всей толпой мы пойдём и займёмся раскопками. Если нас будет много, кайзераты нас не тронут, или, по крайней мере, мы сможем постоять за себя.
– А где гарантия, что мы от них отобьёмся? – прозвучал новый вопрос.
– Гарантий дать не могу, – махнул рукой Пётр. – Но мы должны попытаться. Другого выбора нет. Хотя… нет, товарищи, выбор есть. Мы можем просто сидеть и ждать прояснения погоды, как делали до этого. Тогда наш путь пролегает вслед за Александром и теми четырьмя, которых отправили за подмогой. Можете быть уверены: в живых их уже нет.
Толпа шумела, как вдруг из неё выступил высокий здоровяк с подбитым левым ухом.
– Но постой! Ты призываешь нас к измене. Я давал присягу и не пойду против командира. То, что ты делаешь, ни к чему хорошему не приведёт! Верностью не торгуют!
– Какая присяга? Какая измена? Вы в своём уме? Оглянитесь вокруг – здесь уже давно новые правила. Если мы сейчас же не возьмём ситуацию в свои руки, то…
– Когда всё закончится, нас всех пустят под трибунал.
– Возможно. Но если мы этого не сделаем, всё закончится для нас гораздо хуже. – Пётр ненадолго замолчал, обведя взглядом толпу слева направо. – Нельзя более медлить ни минуты. Все за мной!
По улицам города двинулась толпа. Впервые за долгое время у людей появились ответы и, самое главное, цель. На центральной площади их встретил штабс-капитан Пётр, прознавший о бунте, и его люди – подполковник Евдоким, молодой офицер и трое солдат, сохранивших ему верность. Между двумя Петрами завязался спор.
– Я приказываю вам всем остановиться, немедленно вернуться в казармы и находиться там до получения дальнейших распоряжений.
– Мы отказываемся выполнять ваши распоряжения. Отныне каждый сам отвечает за себя. И если вы хотите выжить – я очень рекомендую прислушаться к моим словам!
– Я весь во внимании.
– Кайзераты – это не люди. Думаю, вы и сами, уважаемые, в этом убедились. Эти твари требуют вернуть им их людей. Мы вернём их. Мы выкопаем тела и отдадим всех до единого.
– Ваше помешательство вполне объяснимо. Немцы распылили вокруг города токсичный психотропный газ. Мы все подверглись атаке на наше душевное состояние. К тому же нам неизвестно, как именно этот газ действует, если оказаться в нём непосредственно. Это способно привести к летальному исходу. До нас он доходит в рассеянном виде, вызывая лишь галлюцинации и бессонницу. Поэтому я вновь приказываю: ради вашей же безопасности – вернитесь в казармы и не приближайтесь к туману. Напоминаю: силуэты вдали, крики из радиоприёмника, истерзанное тело – это всё акты запугивания. Всё призвано заставить нас поверить в реальность происходящего и выйти за пределы города.
– Я могу принять многое из того, что вы сказали. Но никогда не поверю, что какой-то психотропный газ способен остановить время. Солнце ведь так и не сдвинулось. Тем более я не готов умереть от голода, ибо еды осталось всего на двое суток, если не меньше. Да, мне это хорошо известно!
– Прошу вас не действовать столь безрассудно! Покидать безопасную зону – это чистое самоубийство.
– У вас есть другой план? Я бы с великой радостью вас выслушал.
Штабс-капитан оглянулся на остальных двух командиров, словно ища их одобрения. Затем поправил фуражку и заговорил:
– Мы приняли решение действовать методом подземной войны. Скорее всего, газ стоит плотной стеной, а значит, под ним можно сделать подкоп. Прорыв тоннеля позволит нам перейти на ту сторону и добраться до подмоги. Тогда станет возможным атаковать войска противника с тыла. Нам надо поторопиться. Совместными усилиями успеем за сутки. Будем работать сменами, спать по очереди.
– Мне кажется, вы всё ещё по-настоящему не осознаёте, или же боитесь признавать происходящее. Я скажу вам, что вы увидите по ту сторону тоннеля. Вы увидите тот же самый туман, потому что он вездесущ. Его порождения придут за нами, если мы не сделаем того, что они требуют.
Спор этот продолжался долго, и войско разделилось надвое. Многие из тех, кто ранее рьяно поддерживал бунт и самоорганизацию, призадумались и решили от греха подальше остаться в городе и подготовиться к рытью тоннеля. Самые же стойкие сторонники бунтовщика Петра не отступили от намеченного плана, хоть и испытывали чудовищный страх, сознавая, что с высокой вероятностью могут не вернуться. Им предстояло ступить в пугающую неизвестность. Было их всего десять, не считая самого Петра. Они забрали ровно половину лопат и винтовок. Проводили их торжественно, и даже те, кто находил их план полнейшей чушью, молились об их скорейшем возвращении. Вскоре все одиннадцать силуэтов скрылись в тумане.
Стоило этому произойти, штабс-капитан сменил выражение лица и, как ни в чём не бывало, приказал немедленно взяться за лопаты и приступить к работе. Была объявлена первая смена. Богдан в неё не входил, и потому решил навестить старых друзей в госпитале. Благо в связи со сложившейся суматохой с него сняли всю охрану.
Стоило приоткрыть дверь, как он почувствовал застоявшийся запах, подобный тому, что ощущал в полевом лазарете. Тёмные коридоры госпиталя были тихи, словно морг. Он заглянул в одну из комнат. Запах стал настолько невыносим, что незваный гость прикрыл нос платком. Несколько живых людей, обративших на него внимание, лежали рядом с трупами, в которых уже начались посмертные процессы и которые давно следовало бы захоронить подальше от живых.
Внезапно один из покойников пошевелился. Это напугало Богдана, и он уже хотел как можно скорее покинуть это здание, но в последний момент заметил, что этот человек – никто иной, как Болеслав. Болеслав был жив, хотя по его внешнему виду это было трудно сказать. Наконец Андрей решился заговорить.
– Болеслав…
Услышав своё имя, старик мгновенно среагировал.
– Кто это?
– Это я, Богдан. Мы с вами говорили тогда, в палатке, перед боем. Помните?
– Нет, не помню. Не помню разговора. Но ты, кажется, друг Казимира, если мне не изменяет память.
– Да, точно, мы с ним давно знакомы.
– Как он? Хоть бы навестил нас.
– Он весь в трудах. Мы сейчас делаем длинный подкоп. Через него мы эвакуируем вас и остальных больных.
Учитывая состояние больного, говорить правду – последнее, чего хотелось бы Богдану.
– А толку от того. Разве ты не видишь, что я уже мёртв? Ты сейчас говоришь с мертвецом. Считай, что меня уже нет.
– Что за глупости, вы…
Болеслав остановил диалог резким поднятием руки, после чего смахнул одеяло, обнажив ноги. Богдан отшатнулся назад. Правая нога старого вояки была чёрная как уголь. Местами плоть вовсе отсутствовала, оголяя кости; из ран вытекал гной. Нижняя часть туловища была покрыта чёрными пятнами, предвещавшими то же, что случилось с ногой.
– Боже мой…
– Теперь ты понимаешь? У меня огонь Святого Антония в тяжёлой степени. Ампутировать мне вовремя ногу не успели, оттого её всю разъела эта проклятая язва. Ещё и весь остальной организм поразила. Я чувствую, как чёрная болезнь минута за минутой съедает каждый мой орган. Теперь ты понимаешь, почему я уже мёртв?
– Как они могли такое допустить?
– Кто они? Из живых здесь уже давно никого нет. Ещё недавно мне хотелось поесть, а теперь не хочу. Голод пропал, я не чувствую желудка. Кажется, я вспомнил тебя. Слушай, Богдан, позволь тебя в последний раз попросить?
– Да, конечно.
– Я уже одной ногой в гробу, помоги мне ступить обоими. Будь так милостив, пусти мне пулю.
Старик указал пальцем на лоб.
– Я не могу этого сделать. Я верю: с божьей помощью вы поправитесь.
– Дурак! Ты хоть знаешь, что такое антонов огонь? Я уже не жилец. Убей меня – это не грех, поскольку я уже мёртв. Ты лишь позволишь мне закончить эту мучительную агонию.
– Хорошо, я помогу вам.
Пока все были сосредоточены на рытье тоннеля и переезде в одно помещение, командование всё-таки решило последовать совету Петра и, ради безопасности, сосредоточить всех максимально в одном месте. Богдан незаметно забрал револьвер. Зарядив его двумя патронами, он вернулся в госпиталь. Все были настолько заняты, что даже не обратили на него никакого внимания. Он взвёл курок и направил оружие на Болеслава. Тот закрыл глаза и, казалось, читал про себя молитву – губы его слегка шевелились. Перед глазами невольного палача явился тот конь, что запутался в колючей проволоке и был застрелен Евдокимом на его глазах. На этот раз ему выпало свершить волю Божью. Звуки двух выстрелов разнеслись по городу.
Вскоре к госпиталю сбежались солдаты с винтовками и быстро выволокли Богдана наружу. Он готовился к наказанию – убийство другого солдата сурово каралось по законам военного времени. Однако к огромной неожиданности ему протянули другой револьвер. Выбежавшие вслед за ним солдаты рассказали штабс-капитану о случившемся. Раздался приказ:
– Встать!
Богдан поднялся на ноги. Не поднимая головы, он смотрел исподлобья и покорно взял протянутое ему оружие.
– Раз уж вы взялись вершить судьбы, так делайте это до конца. Ступайте в госпиталь и выполните свой долг. Помогите каждому, кто не протянет эти дни, уйти немного раньше.
– Но позвольте спросить: как я пойму, кто из них скоро умрёт?
– А как вы это поняли по… – штабс-капитан ненадолго запнулся, но ему быстро подсказали имя. – По Болеславу.
– Он сам меня просил. Я видел, как он мучался.
– Уверяю вас, вы поступили правильно. А теперь идите и помогите остальным. Вы спросили меня, как поймёте, что их время настало. Так вот: пусть же вашу руку ведёт Господь. Он заберёт себе тех, чьи дни сочтены.