Сердце основателя

Эви пригляделась. Да, сегодня Джесс не выглядела забитой и напуганной, как последние дни. Но в этой бодрости была какая-то лихорадочность, надрыв. Глаза, хотя и подведённые, казались запавшими, а пальцы нервно барабанили по керамике кружки.

– Ты в порядке? – спросила Эви, включая чайник. – Вчера вечером ты была…

– В полном порядке! – перебила её Джесс, отставляя кружку с таким звоном, что та едва не треснула. – Просто накрутила себя. Глупости. Решила, что пора брать жизнь в руки. Начинать бегать чаще, активнее искать клиентов… В общем, выходить из тени.

Она говорила скороговоркой, избегая смотреть Эви в глаза, поправляя то повязку на голове, то шнурки кроссовок. Это была не уверенность, а её жалкая, крикливая пародия.

– Рада слышать, – осторожно сказала Эви. – А насчёт того, что ты говорила… про слежку…

– Забей! – Джесс махнула рукой, словно отмахиваясь от надоедливой мухи. – Показалось. Устала я, нервничала. Всё. Точка.

Но в этом «точка» слышалось не облегчение, а приказ самой себе замолчать. Эви почувствовала холодок. Профессиональный инстинкт, задавленный унижениями Майлза, но не убитый, шевельнулся где-то внутри. Это было похоже на поведение жертвы, которая решила убедить себя, что хищника не существует.

– Слушай, – начала Эви, наливая себе чай. – Давай сегодня вечером… купим нормального вина. Не из коробки. Посидим, поговорим. Ты расскажешь про работу, про всё. Может, я… чем-то смогу помочь. Просто поболтать.

На мгновение в глазах Джесс мелькнуло что-то настоящее – благодарность, смешанная с такой бездонной тоской, что Эви стало не по себе. Но миг прошёл.

– Да, конечно! – снова затараторила Джесс, смотря на часы. – Обязательно. Это было бы здорово. Только я… я сейчас побегу. Опаздываю на своё же утро.

Она стремительно двинулась к выходу, на ходу проверяя карманы, ключи, наушники.

– Джесс, – остановила её Эви. Та обернулась у самой двери. – Будь осторожна, ладно?

Улыбка Джесс дрогнула, стала крошечной и печальной.

– Не волнуйся. Я же быстрая. Вечером поболтаем. Обещаю.

И она выскользнула за дверь, щёлкнув замком. Эви осталась стоять посреди кухни, прислушиваясь к затихающим в подъезде быстрым шагам. Тишина, воцарившаяся в квартире, была гулкой и тяжёлой. Запах кофе стал отдавать горечью.

Эви подошла к окну, выходящему на улицу. Через пару минут из подъезда выскочила розовая фигурка Джесс. Она, не оглядываясь, рванула в сторону Рок-Крик-парка, её движения были резкими, порывистыми, лишёнными обычной лёгкой грации. Она не бежала навстречу утру. Она убегала.

«Глупости, – сказала себе Эви, отворачиваясь от окна. – Она права. Накрутила себя. Всё наладится».

Но на дне чашки с чаем, тёмном и непрозрачном, как будто отражалось не её лицо, а что-то иное – смутное, тревожное, неотвратимое. Она допила чай до конца, но осадок беспокойства остался. Сегодня её снова ждал серый служебный седан, маршрут от Майлза и утомительное, унизительное подслушивание. А вечером – разговор с соседкой, которая училась убегать не только в парке.

Она не знала, что это их последний разговор. Что «вечером» не наступит. Что розовые лосины она больше никогда не увидит. Пока нет. Пока был только этот странный, лихорадочный блеск в запавших глазах и лёгкий запах дешёвых духов, застрявший в воздухе прихожей – последний след, который Джесс оставила в этой жизни, прежде чем раствориться в сером вашингтонском утре.

* * *

Рок-Крик-парк встретил её прохладной, влажной пеленой, поднимавшейся от земли. Воздух пах гниющими листьями, сырой корой и далёким, едва уловимым дымком мегаполиса. Джесс вставила наушники, но музыку не включила. Ей нужна была тишина, чтобы разобраться в хаосе мыслей.

Её кроссовки отбивали ритмичный, почти механический стук по асфальтовой дорожке. Тело, помнящее привычку, работало на автомате, а ум носился по замкнутому кругу: Джон.

Вчерашний звонок. Его голос – хриплый, уставший, но без обычной защитной насмешливости. «Джесс… Я… всё понял. Всё кончено. Карты, ставки, всё. Я был идиотом. Дай последний шанс. Один. Просто… дай увидеть тебя».

Она сначала огрызнулась. Кричала о доверии, которое он промотал за карточным столом вместе с деньгами на их общий отпуск. О ночах, проведённых в ожидании. О запахе чужих сигар и дешёвого виски, который он приносил домой. Но в его молчании, в этой новой, непривычной тишине на другом конце провода, была надломленность. И она, к своему ужасу, почувствовала не триумф, а жалость. А потом – слабый, робкий росток надежды.

Может, и правда? Может, он дошёл до дна и оттолкнулся? Она представляла его лицо – упрямый квадратный подбородок, усталые глаза, которые смотрели на неё не с вызовом, а с мольбой. Сердце сжалось. Ненавистная, глупая нежность.

«Хорошо, – выдохнула она тогда в трубку, сама себе не веря. – Один раз. Только поговорим. Ничего не обещаю».

И после этого в груди что-то отпустило. Тяжёлый камень вины (а была ли это её вина?) и злости сдвинулся с места. Она плакала потом, от злости на саму себя за эту слабость, но наутро проснулась с другим чувством. Не со счастьем – нет. С решимостью. С чистого листа. Начать бегать чаще. Взяться за работу всерьёз. Навести порядок. И… дать шанс. Ещё один. Последний.

Дорожка вильнула в сторону, углубляясь в чащу. Туман здесь был гуще, он цеплялся за голые ветви деревьев, превращая их в скелеты неведомых существ. Бежали навстречу редкие фигуры – такой же, как она, одержимый бегун с пустым взглядом; пожилая пара с собачкой. Мир просыпался.

Она увеличила темп, чувствуя, как лёгкие наполняются холодным воздухом, а мышцы приятно горят. Прилив сил. Надежда. Всё наладится. Вечером она увидится с Эви, поговорит по-человечески. А потом… потом, может, позвонит Джону. Скажет, что готова встретиться. За чашкой кофе. Только кофе.

Мысли текли плавно, почти медитативно. Она даже перестала замечать промозглый холод и одинокую ворону, каркающую на ветке. Она не заметила и того, что с самого входа в парк за ней, соблюдая дистанцию, двигалась серая, невзрачная «Тойота». Как тень. Как воплощение всех её вчерашних страхов, которые она так решительно отринула.

Пробежка подходила к концу. Джесс свернула на последнюю прямую, ведущую к выходу у парковки. В уме уже строились планы на день: душ, завтрак, пара рабочих звонков, вечер с соседкой… Она почти улыбалась.

И почти не обратила внимания на припаркованный у обочины у выхода тот самый серый седан. Окна были тонированы. Двигатель работал на холостых, издавая ровное, едва слышное урчание.

Она замедлила шаг, переводя дыхание, вытирая лоб рукавом. И в этот момент переднее пассажирское стекло седана плавно опустилось.

Из темноты салона на неё смотрело мужское лицо. Невзрачное. Самого обыкновенного, такого, что забудешь через секунду. Но сейчас оно было обращено к ней. И губы на этом лице шевельнулись.

– Джессика? – окликнул мужчина. Голос был глуховатым, без эмоций. – Это вы?

Она остановилась, насторожившись. Клиент? Кто-то из агентства? Сердце ёкнуло, но разум поспешил успокоить: видишь, не мания. Реальный человек. Может, тот самый «важный клиент»?

– Да, – осторожно ответила она, сделав шаг ближе к машине. – Я Джессика Картер. Мы знакомы?

– Знакомы, – произнёс мужчина, и в его плоских глазах что-то мелькнуло. Что-то быстрое и скользкое, как тень рыбы на дне. – Мне нужно кое-что вам передать. От Джона.

От Джона? Удивление пересилило остатки тревоги. Он что, прислал за ней? Цветы? Записку? Эта глупая, старая романтика…

Она наклонилась к открытому окну.

– Что такое?..

И тут из темноты на уровне её шеи метнулась быстрая, резкая тень. Не боль. Нет. Просто внезапное, обжигающе-холодное прикосновение, как от куска льда. Потом стремительно накатившаяся волна чёрной, ватной теплоты, смывающая парк, туман, мысли о Джоне, надежды, страх – всё.

Её тело обмякло, не успев упасть. Сильные руки ловко подхватили его под мышки, дверца распахнулась шире, и ещё одно движение – тщедушное с виду, но отточенное – и Джесс исчезла в пасти серого седана. Дверца захлопнулась. Машина, не включая поворотников, плавно тронулась с места и растворилась в утреннем потоке, став его безликой частью.

На асфальте у обочины остались лежать только её наушники, выпавшие в последнем, судорожном движении. Через пару минут над ними проехало муниципальное поливальное корыто, с хрустом раздавив хрупкий пластик в мелкие осколки. Никто ничего не заметил. Парк жил своей жизнью. Туман медленно рассеивался. Последний, хрупкий росток надежды Джесс Картер был оборван с такой же безжалостной эффективностью, как и она сама.

* * *

Кабинет Майлза Джонсона был холодным, как морг. Кондиционер гудел подчёркнуто громко, вымораживая не только воздух, но и любые намёки на человечность. Эви стояла по стойке «смирно», чувствуя, как под идеально отглаженной блузкой спину покрывает липкий, холодный пот.

Майлз не спешил. Он изучал бумаги, изредка попивая воду из кристаллического стакана. Леденца сегодня не было – видимо, настроение было настолько хорошим, что даже ментоловая маскировка презрения не требовалась.

– Росс, – наконец произнёс он, не глядя на неё. – Отчёты за вчерашний день. Шесть страниц. Половина – вода. Вторая половина – банальные наблюдения, которые и слепой кролик заметит. Вы где находились? В детском саду?

– Я следовала маршруту, сэр. Кафе «У Дорис», скамейки у мемориала, фуд-корт в торговом центре, – отчеканила Эви.

– И услышали, как две старушки ругают цены на молоко, а подростки смеются над причёской вице-президента. Блестяще. Прямо учебник по профилированию угроз.

Он отложил бумаги и наконец поднял на неё взгляд. В его глазах плескалась ядовитая, удовлетворённая усмешка.

– Похоже, вы слишком щепетильны, Росс. Или слишком… мягки. Боитесь залезть в настоящую грязь. Сегодня мы это исправим.

Он откинулся в кресле, сложив пальцы домиком.

– Вы будете ездить на такси. Постоянно менять машины. Маршруты – от делового центра к Капитолию, от Джорджтауна к рабочим кварталам на юго-востоке. Ваша задача – болтать с водителями. Подталкивать их к разговору о политике. О президенте. О стране.

Эви почувствовала, как сжимается желудок.

– Таксисты, сэр? Разве это…

– Это золотая жила, стажёр, – перебил он, и его голос стал сладким, как сироп. – Таксист – это зеркало грязного подбрюшья города. Он видит всех. Возит всех. И ненавидит – всех. Особенно, – он сделал театральную паузу, – когда за рулём сидит человек с акцентом из Латинской Америки или Ближнего Востока, а на заднем сиденье – белолицая девушка, которая спрашивает его мнение о чёрном президенте. Это химическая реакция, Росс. Нам нужен катализатор. Вы и будете этим катализатором.

Он наслаждался моментом, наблюдая, как его слова бьют точно в цель.

– Записывайте всё. Интонацию. Язык тела. Шутки. Особенно шутки. Самые грязные, самые расистские анекдоты – это наша валюта. Вы будете приносить их сюда. Каждый день. Детальный отчёт. Кто, что сказал, номер лицензии, внешность. Вам ясно, девушка?

Эви стояла, словно парализованная. Это было не задание. Это было ритуальное унижение. Её превращали в стукача, в провокатора, в приманку для выуживания самого низменного человеческого дерьма. И всё это под соусом «Секретной службы».

Утренняя теплая надежда после разговора с Джесс – тот самый хрупкий росток нормальности – сгорела дотла, как бумажка в пламени его холодного взгляда. Её снова, с ещё большей силой, бросили в эту яму профессионального бесправия и личного презрения.

– Сэр, – голос её звучал хрипло, но она заставила себя говорить. – Разве такие методы… этично? Мы провоцируем людей…

– Мы защищаем президента! – он ударил ладонью по столу, и стакан с водой звякнул. – Этично – это устранять угрозы до того, как они материализуются. Ваши сантименты, ваши полицейские представления о «честной игре» здесь не работают. Здесь работает результат. Вы либо приносите результат, либо очищаете своё рабочее место для того, кто сможет. Выбор за вами.

Он снова откинулся, и его лицо приняло привычное каменное выражение.

– Все подробности и список рекомендованных диспетчерских – в файле. Деньги на такси – у секретаря. Первый отчёт – завтра в девять ноль-ноль. Свободны.

Эви вышла из кабинета, механически закрыв дверь. В ушах стоял звон. Она прошла по коридору, не видя лиц, мимо висящих на стенах портретов бывших директоров – всех белых, строгих, принадлежащих к той эпохе, которую ненавидел Майлз Джонсон. Теперь она, наследница их системы, была низведена до роли ушастого паразита, ползающего в такси и выискивающего грязь.

Она забрала деньги купюрами с переписанными номерами, чтобы потом можно было по протоколу эти деньги забрать обратно в бюджет Секретной службы, и вышла на улицу. Солнце, выглянувшее после утреннего тумана, било в глаза, но не грело. Она вызвала такси и долго не могла ответить на вопрос водителя-пакистанца, куда ехать.

Мысль о Джесс, о их разговоре, теперь казалась нелепой, почти предательской. Пока она будет ползать по задворкам города, выуживая расистские шуточки, жизнь её соседки – простая, человеческая, со своими ссорами и примирениями – будет идти своим чередом. Между ними пролегла не просто стена квартиры. Пролегла пропасть. Одна была в мире живых. Другая – в служебном аду, созданном специально для того, чтобы напомнить ей: её место – в грязи. На дне. На самом дне.

Она назвала адрес на окраине города. Пакистанец тронул машину с места и с жутким акцентом принялся ругать белых, чёрных, жёлтых, индийцев, поясняя, что только пакистанцы способны навести порядок в мире.

Такси нырнуло в поток машин. Эви предстоял тяжёлый день.

А где-то на другом конце города, в сером седане, уже ехала в никуда настоящая жертва. Но Эви не знала об этом. Её мир сейчас сжался до размеров сумочки с диктофоном, записывавшем весь монолог пакистанца, и до ледяного голоса Майлза Джонсона, звучавшего у неё в голове.