«Колыбельная ветра»

– Подойди, Эмили. Присаживайся.

Артур Уитмор был худ и лыс. Он был облачен в свежий, идеально выглаженный черный костюм, подобранный точно по его узкоплечей фигуре, на носу красовалось пенсне в золотой оправе. По левую руку Уитмора стоял напольный географический глобус с позолоченным каркасом, а на столе перед ним лежали кипы бумаг, раскрытых газет, книг и кучи корреспонденции.

Лорд Уитмор тяжело пережил гибель сына, а кончина супруги от недуга спустя несколько лет подорвала его здоровье, хотя он сохранил ясность ума и самостоятельно вел дела. Глубокие складки морщин обвисли на его узком, худом лице, под глазами темнели синие круги, а руки слегка дрожали, пока он выводил пером записи на листе бумаги. При этом голос его звучал твердо и властно, что заставило Эмили внутренне сжаться, пока она шагала к стулу по правую руку от большого и высокого кресла, на коем он восседал во главе стола, словно король на троне.

Эмили присела на краешек стула, сложив ладони на коленях, и чуть склонила голову, готовясь выслушать все, что на уме у этого джентльмена с холодным голосом и невыразительным взором голубых глаз. Она старалась избегать встреч с ним, если была возможность, но, разумеется, когда лорд присутствовал на обедах или ужинах, встреча Эмили с главой семейства была неизбежной. Впрочем, чаще всего он едва удостаивал ее вниманием и даже с Эдвардом вел отстраненный разговор.

Закончив выводить надписи, Артур отложил письменный набор в сторону, сложил бумагу пополам и поместил ее в конверт, после чего запечатал его и отодвинул в сторону. Молодая леди подняла глаза и встретила его взгляд, чувствуя, как по шее бежит холодок, хотя окна были затворены.

– Я рассудил, что настала пора нам с тобой узнать друг друга ближе, Эмили. За этот год я не вмешивался в вашу с Эдвардом жизнь и держался на вежливой дистанции от вашей проблемы. Однако, думаю, что раз уж мы одна семья, хоть и не такая большая, как хотелось бы, пора посвятить тебя в дела.

Эмили затаила дыхание. Намек на отсутствие у нее ребенка был достаточно прямолинейным, хотя она ожидала чего-то более обидного и грубого.

– Лорд Уитмор…

– Отец, – прервал Артур. – Ты можешь называть меня отцом, Эмили, ведь с тех пор, как чета Уоллесов отдала тебя замуж за моего сына, и вы обвенчались в церкви пред лицом Господа, ты стала моей дочерью.

– Отец, – поправилась она, – коли вы почитаете нужным посвятить меня в дела семьи, я сочту это за честь, но не должно ли будет сначала обсудить это с моим мужем?

Старик громко фыркнул. Эмили чуть вздрогнула от неожиданности.

– С твоим мужем…

Взгляд Артура поверх пенсне устремился к портрету старшего сына над камином. На какое-то время он будто оказался вдали не только от этого места, но вдали от самой Англии. Эмили была уверена, что он вспоминает свои плавания, которые делил с Джозефом.

– Любишь ли ты своего супруга, милая? – спросил он наконец.

– Конечно! Я люблю Эдварда всем сердцем!

Лорд кивнул.

– Но хорошо ли ты знаешь его? Видишь ли ты, как Эдвард слабоволен и мягок? Понимаешь ли, что когда я сгину, а это обязательно произойдет раньше или позже, некому будет позаботиться о том, что я нажил за свою насыщенную событиями жизнь? Я позаботился о будущем детей, но сами они не в состоянии будут позаботиться о моем наследии. Если бы только Джозеф был жив…

Лорд Уитмор тяжело вздохнул, его лицо осунулось еще больше.

– Он был храбр, – продолжал он. – Был похож на меня. Эдвард же пошел в мать. Я не виню его за это. Моя Элис была хорошей женщиной, видит Бог! Но те качества, что она привила своему любимому сыну, к сожалению, не позволят ему управлять тем, что построил я. Более того, он растеряет все в первые же несколько лет после того, как я умру. Тебе и твоему мужу придется отказаться от этой беззаботной жизни, если я уйду вот так, не передав дела кому-то, кто способен хотя бы держать их на плаву. Слишком много людей зарится на добро нашего семейства. Плохих людей. Они готовы, они выжидают, словно хищники перед броском на добычу.

Эмили не знала, что ответить, и молча внимала свекру, пока он, выкатив глаза, продолжал вещать.

– У меня не осталось детей, кроме вас с Эдвардом, а потому рано или поздно, именно вам придется встать против них и защитить мое наследие.

Он умолк, погрузившись в думы. Неловкая тишина, повисшая в воздухе, заставила Эмили слегка пропотеть. Она чувствовала, что должна молвить хоть что-то, но не знала, какие слова избрать, дабы не огорчить и не разгневать отца своего супруга. Вместо этого она созерцала деревянные, покрытые лаком фигурки слонов и львов, расставленные в середине стола в качестве пресс-папье.

Внезапно лицо Уитмора расплылось в улыбке.

– Господи, какой же я невежливый! – он поднялся со стола с энергией, несвойственной человеку его возраста. – Я даже не предложил тебе выпить.

Он подошел к бару из темного орехового дерева, заставленного бутылками с разноцветной жидкостью и посудой для ее употребления.

Эмили смутилась. Она не любила крепкие напитки, к тому же для любой, даже легкой выпивки, час был ранний.

– Я не думаю, что Эдвард одобрит…

– Эдвард ничего не узнает, – твердым голосом прервал Артур и поставил перед ней хрустальный узорчатый бокал с толстыми стенками. – Мой любимый шотландский виски. Попробуй.

Эмили взяла бокал, чем вызвала удовлетворенную улыбку на лице свекра.

– За будущее рода Уитмор!

– За будущее рода Уитмор, – вторила Эмили, и они чокнулись.

Стараясь не дышать, она сделала маленький глоток жгучего напитка и усилием воли заставила себя улыбнуться, вместо того чтобы состроить гримасу. Ранее ей уже приходилось пить виски разбавленным, но Артур Уитмор, похоже, решил испытать ее стойкость, и она не собиралась ударить перед ним в грязь лицом. Сам он сделал несколько жадных глотков, словно утолял жажду обычной водой.

Постояв в задумчивости у окна и пожевав губами, Артур заговорил.

– Лауданум, несомненно, хорошая вещь. Я и сам прибегаю к нему, когда обостряются боли в коленях, но в больших количествах он совершенно лишает голову ясности.

Эмили подняла вопросительный взгляд, но Артур продолжал стоять к ней спиной и смотреть в окно.

– Твой супруг, Эмили, был очень слабым и болезненным ребенком. Моя Элис даже настояла на том, чтобы в доме постоянно находился врач. Мне пришлось платить тому уйму денег, чтобы он чутко следил за здоровьем младшего сына. И теперь, когда ему уже двадцать шесть, и пришло самое время продолжить род, он закрывается в кабинете наедине с пишущей машинкой, книгами и пузырьками лауданума, который доставляет ему посыльный, приходящий в дом с заднего двора.

Она нахмурилась. Ей было неприятно выслушивать такое о муже, но она не смела говорить что-то в его защиту поперек слова главы семейства. К тому же он был прав. Эмили знала о злоупотреблении мужа настойками, но не думала, что они наносят ему какой-то значительный вред. Эдвард говорил, что лауданум помогает сосредоточиться и развить воображение. Сама она еще ни разу в жизни не пробовала опиум и имела смутное представление о его действии.

Артур наконец обернулся и посмотрел на Эмили.

– Выпей еще, милая.

Она подчинилась.

– Когда Уоллесы пришли к моему порогу, чтобы поговорить о вашей женитьбе, мы обговорили условия. Следуя им, ты должна была родить в первый год после свадьбы. Я настаивал на полугоде, но твои мать с отцом сказали, что для такого нужно время, ведь вы с Эдвардом не были знакомы до нашего разговора и, возможно, вам потребовалось бы сначала сблизиться и привыкнуть друг к другу. Лично я не видел смысла в таком промедлении. Помню, мы с Элис зачали Джозефа в первую же брачную ночь… Однако я согласился.

На этот раз Эмили сама подняла бокал и сделала глоток. Вкус уже не казался ей таким неприятным, а в голове появилось ощущение тепла. Беседовать на подобные темы со свекром было бы куда тягостнее без виски.

– Я осведомлена об этом условии. И, честно признаюсь, я старалась выполнить его с первого дня. Я прекрасно понимаю ваше желание продолжить род. Мы с Эдвардом не оставим попыток дать вам то, что вы желаете.

– Мне нужен внук. Именно мальчик, продолжатель рода. Я должен сам принимать участие в его взрослении. Я не знаю, как долго Господь продержит меня на этом свете, поэтому внук был нужен мне уже год назад! Если я не передам ему свои знания и навыки, кто сохранит и приумножит нажитое мною и моими предками? Ты должна воспроизвести мне потомство, Эмили! Это было единственное мое требование, я даже отказался от жалкого участка земли, который твои родители предлагали в качестве приданного!

Теперь голос Артура звучал не просто твердо, он звучал грубо. Эмили смотрела на старика исподлобья, ни капли не пугаясь встречаться со взглядом его влажных глаз. Выпив еще виски, она встала со стула.

– Тогда вам следует поговорить с сыном, Артур! Быть может, если вы настоите, тогда он будет уделять больше времени мне, а не литературе.

Старший Уитмор неожиданно улыбнулся. Казалось, он одобряет дерзость своей невестки, а не оскорбляется ее словам.

– Тут ты права, милая. Присядь и расслабься. Я не виню тебя.

Он прошелся, стуча каблуками по паркету, допил свой виски и налил следующую порцию.

– Я не виню тебя. Видишь ли, милая, тот доктор из Лондона, что приезжает сюда раз в две недели, дабы осмотреть вас, считает, что проблема не в твоем здоровье, а в здоровье твоего супруга.

Эмили отдышалась. Волна негодования, захлестнувшая ее, прошла, и она вновь опустилась на стул, но на этот раз позволила себе откинуться на спинку и скрестить ноги. Не давая себе отчета о том, что виски уже приходится ей по вкусу, она вновь сделала глоток.

– Детские недуги могли ослабить его мужскую силу, а то и вовсе лишить моего сына возможности иметь детей. Врач допускает, что Эдвард бесплоден.

Артур вернулся к своему месту, но не сел. Он смотрел на Эмили.

– Я осознаю, что мои следующие слова могут потрясти или оскорбить тебя, дорогая, но постарайся воспринимать все со спокойной душой. Единственным выходом из положения я вижу то, что мне придется взять на себя обязанность твоего супруга, которую он не может выполнить.

Эмили догадалась, к чему клонит свекор еще до того, как он закончил фразу, и ее сердце на миг будто перестало биться. Она не знала, как себя повести. Возможно, если бы большая часть содержимого бокала уже не была в ней, она бы оскорбилась и бросилась прочь из кабинета, чтобы поскорее рассказать все мужу. Но сейчас выпитое пригвоздило ее к месту, а разум ее будто раздвоился. Одна из сторон предлагала встать и влепить свекру пощечину, а вот вторая…

Вторая часть ее разума усматривала в словах лорда некое зерно здравого смысла. Будто его предложение было не богомерзким грехом, а деловой возможностью для нее выполнить условие брачного договора, а для него заиметь долгожданного наследника, из которого он сумел бы воспитать достойного подопечного.

– При всем моем почтении и любви к вам, отец, сие было бы грехом и изменой мужу! Даже при всем желании дать то, что вам нужно, я не могу пойти на такой шаг. В конце концов, за это я буду гореть в аду, как и вы!

– Зарабатывая состояние я наделал таких грехов, за которые должен был сгореть еще при жизни, милая. В деловом мире без этого не обойтись. А вот что касается твоей души… Иногда сотворить грех ради благого дела может быть не столь плохим решением. Если ты беспокоишься только об этом, знай, что при твоем согласии, я позабочусь, чтобы местные священники замаливали твой грех до конца твоей жизни, а размеры наших пожертвований в церковь и так настолько угодны Господу, что, думаю, на некоторые вещи он мог бы закрыть глаза.

От такого цинизма брови женщины полезли на лоб, но она сдержала возмущение, продолжая размышлять о сделанном предложении.

– При условии, что ты согласишься, Эмили, – продолжал он, – мы сделаем все быстро. Никто об этом не узнает, а мой будущий сын будет безоговорочно признан моим внуком. Эдварду даже не нужно ничего знать. Пусть он считает себя отцом. Мне вполне достаточно статуса деда.

– Что если родится дочь? – тихо спросила Эмили, не поднимая глаз.

– Нет, родится сын. Ранее у меня рождались только сыновья, и это, я уверен, останется неизменным. Но, если все же родится девочка, вероятно, нам придется повторить процедуру. Также это касается случая, если дитя не появится в твоей утробе с первой попытки. Вполне возможно, что придется повторять несколько раз, хотя ни тебе, ни мне этого не хочется.

Эмили поставила пустой бокал на столешницу. Голова шла кругом, и это было не только из-за спиртного. Ей вдруг стало невыносимо жарко, в кабинете было нечем дышать. Она чувствовала, как по спине холодными струями бежит пот.

– Прошу прощения, лорд Уитмор, сэр! Но я чувствую себя нехорошо. Я думаю, мне лучше уйти.

Лорд поджал тонкие губы и огорченно кивнул. Сейчас он был особенно похож на Эдварда. Его более зрелую и сильную версию. К сожалению Эмили, сын унаследовал от Артура внешние черты, но не внутренние качества, которые восхищали ее в этом высоком, чуть сгорбленном мужчине, что держался с достоинством и энергией, несвойственной ни одному юнцу.

– Прежде чем ты уйдешь, Эмили… Я не хотел доводить до этого, но ты должна знать. Я выкупил долги твоего отца у кредиторов мистера Уоллеса, когда ты вышла замуж за моего сына. Этим я спас твоих родителей от банкротства, но теперь я их единственный кредитор, который может вышвырнуть все семейство на улицу в любой момент, когда мне вздумается.

У нее вновь перехватило дыхание. Когда она думала, что потрясений для одного утра достаточно, Уитмор нанес очередной удар.

– Если содержание нашего разговора когда-либо покинет эти стены, я воспользуюсь правом свершить это, дорогая. А теперь ступай в свою комнату и подумай над моим предложением. Имей в виду, мое терпение лопнуло. Мне нужен внук и нужен прямо сейчас, пока я в состоянии подготовить для него почву. Ты обязана выполнить то, на чем я условился с твоими родителями.

Эмили, всеми силами стараясь сохранить достоинство и не разрыдаться, поспешно направилась к двери. Когда она вышла из кабинета, солнце светило не так ярко, как казалось ранее, а красота и уют дома больше не приносили радости. Эмили поняла, что с этого дня уютное гнездышко превратилось в золотую клетку.

***

Когда миссис Уитмор пробудилась с распухшими от слез веками, за окнами ее спальни смеркалось. Служанка, стараясь издавать как можно меньше шума, разжигала камин. Эмили подняла тяжелую голову с подушки. Первый час после ухода из кабинета Уитмора она провела, обнимая медный таз и извергая все, что выпила против воли, поддавшись страху перед свекром. Чувствуя боль в висках и слабость, молодая леди поняла, что случившееся, к сожалению, не дурной сон, и ей захотелось вновь упасть на подушку и забыться.

– Зажги свечи, Марта, – произнесла она слабым после пробуждения голосом.

– Непременно, госпожа!

Эмили снова ощутила тошноту.

– Прекрати меня так называть, ради Бога! – ее голос почти сорвался на крик. Марта уставилась на хозяйку с недоумением.

– Простите, Эмили!

Женщина через силу улыбнулась и кивнула служанке.

– Нет, это ты прости. Ступай, выполняй свою работу, Марта. Я сама зажгу свечи. Мне нужно побыть одной.

– Хорошо. Лорд Уитмор справлялся о вас на обеде. Я сказала, что вам нездоровится. Ваш муж также отсутствовал, но слуга приносил ему еду на подносе в кабинет.

– Спасибо, Марта.

Девушка поклонилась и почти выбежала из комнаты. Эмили встала с кровати, разгладила на себе платье, что надела еще утром, и подошла к зеркалу. В отражении она увидела женщину с отекшим лицом и усталым взглядом. Неужели она правда могла допустить даже мысль, что способна принять предложение Уитмора? Это было вызвано выпивкой, не иначе! Она бы никогда не согласилась на это. Если уж Эмили хотела делить ложе со стариком, то вышла бы замуж за того богатого вдовца, что просил ее руки несколько лет назад, до знакомства с Эдвардом.

Дернув головой, она потерла виски подушечками пальцев. Боль сходила на нет. Эмили не стала разжигать свечи. Какое-то время она стояла, будто ее пригвоздили к полу, и смотрела в пылающее в камине пламя, слушая, как потрескивает свежая древесина, наполняющая комнату своим ароматом. Миссис Уитмор вновь посмотрела в зеркало и увидела, что это пламя так же сильно горит и в ее глазах.

Упрямо поджав губы, она широким шагом направилась прочь из комнаты, намереваясь пересечь коридор второго этажа и без стука ворваться в кабинет мужа. Но, оказавшись перед его дверью, Эмили замедлилась, поправила волосы и, вспомнив о приличиях, постучала. Ответа не последовало. Вероятно, Эдвард мог отправиться на вечернюю прогулку или вовсе отъехать куда-нибудь по делам. Порой он уезжал в Лондон, чтобы провести время в кругу других писателей и, как он говорил, насытиться вдохновением. Правда, обычно он предупреждал супругу о запланированных поездках за несколько дней. На всякий случай Эмили толкнула дверь, и она все же отворилась.

В кабинете было темно из-за закрытых ставень, что почти не пропускали уличный свет. Эдвард, одетый и обутый, лежал на тахте перед очагом, в котором догорал огонь, и мерно сопел. Когда глаза Эмили привыкли к полумраку, она увидела рядом с тахтой опустошенную бутылку из-под вина. Еще одна, початая, бутылка стояла на журнальном столике напротив камина. Похоже, вечер ее супруга оказался отнюдь не плодотворным.

Эмили тихо прикрыла за собой дверь и, стараясь не сильно стучать каблуками по паркету, прошла в кабинет. Сопение Эдварда сорвалось на храп, и она с облегчением вздохнула, поняв, что муж вряд ли проснется в ближайшие минуты, а у нее будет возможность ознакомиться с тем, как идут его дела. Печатная машинка, которую она подарила на годовщину их брака, стояла на стопке газет у стола. Эмили провела по ней пальцем и убедилась, что она покрыта пылью. Эдвард редко допускал прислугу в свое рабочее пространство, а когда и допускал, не позволял проводить уборку без его бдительного надзора. Судя по всему, он больше не использовал машинку по назначению.

Ей пришлось подбросить дров в очаг и зажечь свечу, чтобы осмотреть стол Эдварда. Вообще-то она противилась вторжению в его дела, однако в последнее время супруг вел себя странно. Он больше не обсуждал с ней свои рукописи, как делал раньше, и даже не давал ей прочесть первые наброски. Когда-то они читали их вместе на террасе по утрам, до того, как он уходил в кабинет и начинал писать. Но последние несколько месяцев Эмили завтракала в одиночестве или наедине с книгой. Было ли это связано с тем, что она не особо лестно высказалась об одной из его последних работ, или ее муж окончательно ушел в себя?

Держа свечу в подсвечнике, Эмили заглянула под стол. Мусорное ведро полнилось смятыми бумагами вперемешку с пузырьками из-под лауданума. Не став ворошить мусор, женщина осмотрела стол и листы бумаги с каракулями мужа. По-видимому, это были главы его нового романа, однако не они привлекли внимание Эмили. Иной, слегка помятый и вымаранный чернилами лист, на коем Эдвард небрежно оставил стальное перо, возбудил ее особый интерес. Она убрала перо в подставку из слоновой кости и, когда хотела отвернуться от стола, ее рука будто сама вновь потянулась к нему.

Это было недописанное письмо. Убедившись, что муж продолжает храпеть на излюбленной тахте, на кою он променял их ложе, Эмили опустилась в кресло и, поставив свечу на столешницу, вознамерилась разобрать его почерк. Эдвард был слишком ленив, а может, нетерпелив, чтобы освоить каллиграфию, посему разбор написанного мог занять время. Одновременно Эмили боролась с угрызениями совести. Она оправдывала свое вторжение тем, что имеет право на изыскание обстоятельств, отдаливших возлюбленного, еще и в такой ответственный момент. Ведь если не вернуть Эдварда в постель, вероятно, скоро в ней окажется его отец, захочет она того или нет.

Уняв дрожь в руках, она подняла шершавый лист ближе к огню свечи:

Кроули, 12 июня.

Моя дорогая Д.,

Ваше письмо пронзило меня, точно острый клинок. Ваши слова о невозможности наших встреч отзываются в моей душе раной. Я не могу и не хочу смириться с этой мыслью. Как вы могли так поступить со мной? Все эти годы нашей тайной дружбы, все чувства, что мы делили друг с другом, оказывается, ничего не значили для вас? Ваше решение разбило мое сердце на мелкие осколки. Я чувствую себя совершенно опустошенным. Мое вдохновение, кое всегда черпало силы в нашей связи, иссякло. Я не могу продолжать писать, мои сочинения кажутся мне пустыми и лишенными смысла. Весь мир вокруг померк, с тех пор как я узнал о вашем решении. Ведь я охладел даже к своей супруге, к своей прекрасной Эмили, потому как все мои чувства были отданы вам! Как вы могли так поступить с человеком, который так сильно вас любил? С человеком, который так дорожил дружбой с вами? И больше не пишите мне о том, что вас тяготит ваша семья. Мы с вами в равном положении! Как у вас есть супруг, у меня есть жена. Как и вы, я дал клятву пред лицом Господа. Но наш с вами союз возник до того, как мы оба вступили в брак, и этот союз, начавшийся обычной дружбой, воистину священен!

Я уповаю на то, что мы сможем найти способ быть вместе хотя бы изредка. Я готов на все, лишь бы сохранить нашу связь. Я надеюсь увидеть вас в этом месяце… Понимаю, что теперь вы обременены нелегким бременем, но после того, как вы освободитесь от него, мы сможем видеться еще реже. Я жду от вас…

Капля пота сорвалась со лба Эмили и тяжело упала на лист, оставив пятно на начертанных ее мужем словах. Письмо обрывалось, оно не было дописано и отправлено, иначе Эмили, вероятно, никогда бы не узнала этой мерзкой правды. Она не сразу поняла, что эти слова были предназначены другой женщине, ее разум не хотел этого осознавать. Но когда смысл слов дошел до нее, желание вновь разрыдаться горькими слезами сменилось на немой ужас.

Изменщик. Эдвард изменщик, и он любил другую женщину еще до их женитьбы. Знал ли об этом Артур? Если да, то почему он не прекратил этот порочный союз после того, как в их доме появилась Эмили? К тому же, из письма было ясно, что эта женщина была замужем. Если бы это вскрылось, тень легла бы не только на самого Эдварда, но и на весь его род. Доброе имя Уитморов могло пострадать от этой позорной правды.

Эмили содрогнулась от озноба, что невидимой дланью прошелся по ее спине и шее. Она бросила взгляд на смутные очертания Эдварда, лежащего на тахте безобразной пьяной грудой, продолжающей издавать громкий храп, что сотрясал комнату. Молодая женщина не могла определиться со своими чувствами. По какой-то неведомой для нее причине, она не испытала большого огорчения оттого, что муж изменял ей. Возможно, эта боль придет позже, но сейчас она ощущала лишь глубокое разочарование и отвращение.

Смутная догадка заставила ее быстро нагнуться под стол к мусорному ведру. Она вывалила на столешницу ворох смятых бумаг и принялась быстро разворачивать их, попутно ознакомляясь с содержанием. Большая часть этих исписанных страниц, несомненно, были сочинениями Эдварда, повествующими о каких-то вымышленных приключениях у берегов Африки. Несомненно, Эдвард представлял себя их главным действующим лицом, но сейчас не они были объектом интереса его жены. Она нашла еще несколько версий того самого письма, что прочла ранее, и в них Эдвард Уитмор был куда более красноречив и несдержан, описывая такие подробности их с миссис Д. отношений, от коих запылали щеки даже у самой Эмили.

Она запихала письма обратно в ведро и решительно направилась к камину.

– Что если бы эти письма прочла не я, а некто другой, Эдвард, глупец?! – бормотала она, бросая бумаги в огонь. – Что если бы кто-то из слуг узнал обо всем и доложил лорду или вовсе использовал это для шантажа? Господи, какой позор!

Когда последнее письмо отправилось в очаг и съежилось под языками пламени, Эмили осознала, что больше не слышит храпа. Она обернулась и увидела, что Эдвард сидит на тахте, протирая глаза.

– Дорогая… это ты? Что ты делаешь здесь?

– Спасаю доброе имя Уитморов, – прошипела женщина. – А заодно и мое тоже!

Он молчал, глядя на нее мутным от вина взглядом, в коем читался искренний мальчишеский испуг. Несмотря на то, что Эдвард Уитмор был старше своей жены на четыре года, сейчас он выглядел нашкодившим ребенком, который не знает, как оправдаться перед родителем и готов расплакаться от чувства вины.

– Ты читала мои письма? – спросил он тонким голосом. – Эмили, как ты могла?

– Нет, Эдвард, как ты мог?!

Эмили выпрямилась.

– Как ты мог быть настолько беспечным в своих сердечных делах? Ты можешь навести беду на всю нашу семью! На обе наши семьи! Представь, каким позором будет для моих родителей то, что они выдали свою младшую дочь за мужчину, который изменял ей с первых дней брака!

– Говори тише, Эмили, – Эдвард поднялся с тахты и, пошатываясь, сделал шаг по направлению к ней. – Ты все не совсем правильно понимаешь.