ОАЗИС

Пролог

Всё началось с Тишины. Бесконечной, совершенной и холодной. И эту Тишину нарушил Великий Взрыв. Абсолютное спокойствие вечности было нарушено, и Вселенная, веками копившая потенциальную энергию, мощным всплеском преобразила её в кинетическую. Этот взрыв, нарушивший равновесие, распространялся всё дальше, разбрасывая в стороны новорождённые галактики, где вспыхивали миллиарды сверхновых.

Массивные звёзды формировали вокруг себя системы планет. Мириады миров, чьё число не поддаётся осмыслению.

На этих планетах – одновременно, непрерывно или лишь в далёком будущем – запускался бесконечно разнообразный набор реакций: химических, физических, биологических. Одни комбинации частиц рождали ледяных гигантов, вечно покрытых мерцающей коркой льда. Другие превращались в бурлящие шары ядовитого газа. Возникали песчаные пустыни, размером с солнечную систему, и крошечные раскалённые планеты-карлики.

И среди этого величественного многообразия нашлись те, кому было суждено больше. Планеты, на которых случайное стечение факторов создало хрупкую, плодотворную среду для возникновения чуда. Для возникновения жизни.

Глава 1. Первый контакт

Борис Танков считал, что у вселенной плохое чувство юмора. Она могла породить квазары, пульсары и туманности невероятной красоты, но при этом устраивала мелкие, но противные пакости конкретно ему. Сегодняшний день был идеальным тому примером.

С утра пролил кофе на свежую рубашку. На остановке автобус уехал прямо у него из-под носа. На работе начальник отчитал за отчет, который сам же и задержал вчера. А теперь вот это… это непонятное недомогание.

Внутри все переворачивалось. Не то чтобы тошнило, нет. Скорее, мир вокруг начал медленно и неотвратимо уплывать из-под ног, как палуба корабля в сильную качку. В ушах стоял нарастающий, высокочастотный звон, заглушающий голоса коллег.

«Всего лишь мигрень, – упрямо твердил он себе, упираясь ладонями в холодную поверхность стола. – Переутомление. Надо просто отпроситься, дойти до дома, принять таблетку и выспаться».

Но рациональные мысли разбивались о накатывающие волны тошноты. Это было непохоже ни на что, что он испытывал раньше. Это было чувство, будто его самого, его сущность, выдергивают из привычной реальности, как магнит выдергивает железную стружку из песка.

Он попытался встать, оттолкнувшись от стола, но мир ушел из-под ног, совершив резкий кувырок. Пол ушел из-под ног, потолок накренился и пополз в сторону. Последнее, что он почувствовал, прежде чем сознание поглотила чернота, – это страшное, всепоглощающее ощущение падения в гигантскую воронку. Не в пространстве, а в самом себе. Его затягивало в ничто.

Сознание возвращалось обрывками. Сначала – звук. Незнакомый, ровный, механический гул, словно от работающего мощного сервера, но на несколько тонов ниже. Затем – запах. Резкий, химический, но не медицинский. Скорее, как озон после грозы, смешанный с чем-то металлическим и сладковатым.

Потом – ощущение тела. Он лежал на чем-то чрезмерно удобном, слишком идеально повторяющем контуры его спины. Это была не кровать, не кушетка, не медицинская капсула. Это было… кресло? Платформа?

И только тогда он смог заставить себя открыть глаза.

Пространство над ним было высоким и залитым холодным, безжизненным светом, исходившим не от ламп, а от самих стен и потолка. Они пульсировали мягким голубоватым сиянием. Воздух мерцал, как над раскаленным асфальтом, – признак силовых полей или технологий, меняющих гравитацию.

Вместо привычных мониторов и приборов по помещению плавали, левитируя, сложные геометрические фигуры из света и какого-то плотного дыма, постоянно меняющие форму. Возле него двигались существа. Не в халатах, а в облегающих костюмах, которые то мерцали, становясь невидимыми и обнажая хитиновые покровы или переливающуюся чешую, то вновь обретали форму.

Один из «лаборантов» – высокий, тонкий, с кожей цвета вороненой стали и тремя парами невероятно длинных пальцев – парил в полуметре от пола, не касаясь его. Его глаза, огромные, бездонные и лишенные белка, словно капли жидкой ночи, были неподвижно устремлены на одну из светящихся проекций, где мелькали непонятные символы.

– Эксперимент… – первая, животная мысль пронзила мозг Бориса ледяным ужасом. – Я у них. В лаборатории. Подопытный кролик.

Адреналин пронзил всё тело, заставив сердце бешено колотиться. Он попытался дернуться, но обнаружил, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Его удерживало невидимое силовое поле, мягкое, но абсолютно непреодолимое.

В этот момент к нему приблизилось одно из существ. Оно выглядело более… понятным. Гуманоидным. Его кожа имела перламутровый оттенок, а на лице читалось нечто, что Борис мозгом, а не глазом, идентифицировал как спокойствие и участие.

– Вы пришли в себя. Это хорошо. Энергетический переход – большой стресс для биологической формы вашего типа, – голос прозвучал не в ушах, а прямо в сознании. Он был бархатным и успокаивающим, но от этого не становилось менее страшно.

– Где я? Что это за эксперимент? Что вы со мной сделаете? – мысленно, отчаянно выдавил из себя Борис, поняв, что говорить не может.

Существо мягко «покачало» головой. Его лицо, странно-симметричное, выразило понимание и легкую печаль.

– Это не эксперимент. Это спасение. Меня зовут Элион. Я – ваш адаптолог. Я помогу вам освоиться. Ваш мир, Земля, пал жертвой внезапной гамма-вспышки вашего светила. Великий Созидатель, в своей безграничной милости, успел эвакуировать вас в последний возможный момент. Вас и только вас. К сожалению, вернуться вам некуда. Но здесь вы в безопасности. Добро пожаловать на Оазис.

И в этот момент ледяной ужас от похищения сменился в Борисе другой, гораздо более глубокой и всепоглощающей пустотой. Пустотой потери всего.

Глава 2. Оазис

Первые несколько часов – а может, и дней? – слились в одно пятно отрешенной тоски. Борис Танков лежал на чем-то, что его разум, отчаянно цепляясь за привычное, упрямо называл «кроватью». Поверхность сама подстраивалась под его тело, то слегка охлаждаясь, то согреваясь, пытаясь создать идеальный комфорт. И в этом идеале была ледяная, отчужденная жуть.

Он был в камере. Аккуратной, чистой, даже уютной, но камере. Четыре стены, мерцающие тем же мягким светом, что и в медотсеке. Ни окон, ни видимых дверей. Один из «шкафов» по команде Элиона выдал ему комплект простой одежды – серые штаны и туника из невесомого, но прочного материала. Другой – синтезировал порцию безвкусной, гелеобразной массы, которая, по заверению Элиона, идеально соответствовала профилю питания его организма.

«Соответствовала профилю питания». Борис сжал кулаки. Ему нужно было видеть небо. Дышать ветром. Чувствовать под ногами землю, а не эту вечно вибрирующую плиту пола. Ему нужно было вернуться домой. Но дома не было.

Где-то в стене мягко прозвучал мелодичный сигнал.

– Господин Танков, – голос Элиона снова возник в голове, – период адаптационного уединения завершен. Для поддержания физического и психологического здоровья рекомендуется посетить общую зону питания. Я проведу вас.

Одна из стен бесшумно растворилась, открывая коридор. Борис с тяжелым вздохом поднялся. Сидеть здесь и гноить себя было бессмысленно. Нужно было двигаться. Смотреть. Пытаться понять.

Зал был огромным. Сводчатый потолок терялся где-то в вышине, имитируя ночное небо с незнакомыми созвездиями. Воздух гудел от десятков, если не сотен, низких голосов, шипения, щелчков, щебетания и звуков, для которых у Бориса не было названий. Его обоняние атаковала невообразимая смесь запахов: от аромата, напоминающего жареное мясо и свежий хлеб, до едких химических и совсем уж неаппетитных – серных и гнилостных.

И существа. Их было множество. Они сидели за столами, парили в специальных зонах с иной гравитацией, погружались в бассейны с непонятной жидкостью или просто стояли, беседуя.

Борис замер у входа, чувствуя себя последним провинциалом, забредшим в столичный метрополитен в час пик. Его мозг отказывался обрабатывать это зрелище. Вот существо, покрытое блестящим хитином, с множеством глаз и щупалец, ловко орудуя ими, поглощало что-то сизое и дымящееся. Рядом гуманоид с кожей, похожей на кору дерева, медленно пил густой сироп из чаши. В дальнем углу в облаке пара шевелилось нечто бесформенное, а рядом с ним – гигант, напоминающий медведя, но с шестью конечностями, грыз кость, от которой исходило слабое свечение.

Это был не космический порт из фильмов, полный условных «серых человечков» или «ящеров». Это был безумный, сюрреалистичный зверинец, собранный безумным богом. И он, Борис Танков, инженер-строитель из Нижнего Новгорода, был одним из его экспонатов.

«Господи… – пронеслось в голове. – Они все… И я такой же…»

– Новенький! Землянин, если я не ошибаюсь? Да, да, вижу по биополю и остаточным энергетическим следам атмосферы!

К Борису подскочило невысокое, тощее человекоподобное существо. Его кожа была бледной, почти белой, а глаза – огромными, выпуклыми и очень быстрыми. Он был одет в нелепо пестрый комбинезон, а его длинные пальцы беспокойно перебирали что-то, похожее на планшет. На лице застыла улыбка, которая казалась натянутой и немного тревожной.

– Добро пожаловать, добро пожаловать на борт великого Оазиса! Дом вдали от дома, как говаривали у вас, кажется? Нет? Ну неважно. Я Флик. С Мира-два-семь-гамма, если это что-то вам говорит, что маловероятно. Я здесь чтобы помочь новичкам освоиться. Все зовут меня… э-э-э… Гидом!

Он говорил быстро, его голос звучал не в голове, а в ушах – через небольшой универсальный переводчик на его шее.

Борис молча смотрел на него, не зная, что ответить.

– Вижу, шок еще не прошел. Понимаю, понимаю! У всех так. Смотрите по сторонам, глаза разбегаются? – Флик хитро подмигнул своим огромным глазом. – А я могу их сфокусировать! Я тут всех знаю. Ну, почти всех. Чем не занят Созидатель, занимаюсь я – сбором информации! Итак, смотрите и слушайте.

Флик взял Бориса под локоть и повел вглубь зала, тыча своим длинным пальцем то в одно, то в другое существо.

– Вон тот, с щупальцами, что ест серый стейк – это Глортх. С планеты, которая, по его словам, была одним сплошным океаном. Разумные головоногие, сами понимаете. Очень чопорные и обидчивые. А вот это… – Флик понизил голос, указывая на гуманоида с корой вместо кожи, – …это Оор-Нул. Его мир был миром гигантских древних лесов. Говорит, что у них ушло бы еще пару тысяч лет, чтобы достичь звезд, но… увы. Катаклизм. Печально. А вон тот шестирукий «мишка» – Борк. С планеты с чудовищной гравитацией. Силач, но добряк. Только не трогайте его еду. И не смотрите ему в глаза слишком долго, это может быть воспринято как вызов.

Борис слушал этот беглый комментарий, и в душе помимо ужаса и тоски начало шевелиться жгучее любопытство. Каждый из этих… людей… был последним в своем роде. Ходячей трагедией. Как и он.

– А… а они все?.. – Борис с трудом выдавил вопрос, – …как я? Один от…

– От своей планеты? – закончил за него Флик, и его натянутая улыбка на мгновение дрогнула. – Да, увы. Правило Оазиса. Один вид – один представитель. Великий Созидатель не всемогущ, чтобы спасти всех. Он успевает забрать лишь одного. Самого… репрезентативного. Чтобы память о виде не канула в Лету. Как видите, он ценит разнообразие.

Флик сказал это с привычной, заученной интонацией. Но в последней фразе Борису почудилась какая-то странная, металлическая нотка. Словно Флик цитировал кого-то другого.

И в этот момент Борис, машинально последовав за болтовней «гида», увидел нечто, что заставило его кровь похолодеть. В дальнем углу зала, у стены, он заметил маленькую, неприметную дверь. И пока мимо нее проходило одно из существ – нечто, похожее на кристаллического скарабея, – дверь на мгновение открылась.

Внутри была не комната. Там был коридор, уходящий вглубь, тускло освещенный и обшитый холодным металлом. И по этому коридору, ведомые двумя строгими стражами в униформе Созидателя, медленно шли двое других существ. Их головы были опущены, позы выражали глубочайшую покорность и отчаяние.

Он резко обернулся к Флику.

– А это что? Куда их ведут?

Флик вздрогнул и его болтовня моментально прекратилась. Его большие глаза сузились, а натянутая улыбка сменилась маской непроницаемой вежливости.

– Технические помещения. Не нашего ума дело. Не все любят общество, некоторым требуется… особый уход. Итак, может, попробуете синтезированную земную пищу? Говорят, яблочный пирог получается почти съедобным!

Но Борис уже не слушал. Он смотрел на захлопнувшуюся дверь, и первое, крошечное семя подозрения, холодное и колючее, упало в плодородную почву его страха.

Глава 3. Тень былого

…Флик, болтая без умолку, проводил его обратно до каюты и, пожелав «не видеть кошмарных снов о щупальцах», скрылся за поворотом. Дверь бесшумно закрылась, и Борис остался наедине с четырьмя стенами и давящей тишиной, нарушаемой лишь ровным гулом корабля.

Тоска накатила с новой, сокрушительной силой. Он снова был один. Один посреди сотен таких же, как он. Последних. Весь этот невероятный зверинец лишь подчеркивал его одиночество. Он рухнул на койку-платформу и закрыл глаза, пытаясь вызвать в памяти лицо жены, улыбку дочери.

Воспоминания накатывали волнами, болезненными и яркими. Он видел лицо жены, Кати, – не идеальное, как у андроев, а живое, с лучиками морщинок у глаз, которые появлялись, когда она смеялась. Смеялась над его глупыми шутками за ужином, за которым они обсуждали, как прошел день.

Видел дочку, Анютку, семи лет от роду, с двумя смешными хвостиками и веснушками на носу. Он вспомнил, как всего пару недель назад – или это было сто лет назад? – они сидели на балконе их квартиры в хрущевке, и она, задрав голову к редким, тусклым из-за городской засветки звездам, спросила: «Пап, а что там, дальше?»

«Вселенная, дочка. Она бесконечная и очень-очень старая», – ответил он, обнимая ее за плечи.

«А что там, в этом космосе?» – не унималась она.

«Звёзды, планеты, черные дыры… и бескрайнее пространство. Пустое, ничем не заполненное, холодное».

«А жизнь?»

Борис задумался. Аня иногда задавала вопросы, на которые он не хотел отвечать, тщательно всё не обдумав. Ему нравилось углубляться в рассуждения с дочкой – благодаря этому и он начинал понимать что-то новое.

«Нет точного ответа на этот вопрос, рыбка. Мнения могут быть очень разными. Но если ты спросишь меня… – он сделал паузу, глядя на далекие огни, – …то я скажу, что инопланетная жизнь вполне возможна. Ведь мы и представить себе не можем, сколько планет имеет схожие с нами природные параметры. А где условия не пригодны для жизни, которую мы знаем, там организмы начинают подстраиваться, становиться другими. Удивительными».

«А они добрые?»

«Жизнь – это феномен, а феномен не бывает добрым или злым. Он просто есть. А разумная жизнь… – он вздохнул, – это и вовсе редкое, случайное стечение обстоятельств. Мы сами живём тысячелетиями в поисках смысла. Не каждый его находит, но тому, кто находит, очень повезло».

«Ты нашёл?»

«Я нашёл тебя и маму. И мне этого достаточно», – честно ответил он, и она довольно прижалась к его боку.

Он верил, что человечество шагнет к звездам. Но не так. Никогда не так, как это случилось с ним.

Его ум, всегда искавший закономерности и решения, был его главным инструментом. На работе, в проектном институте, он не был начальником. Он был «серым кардиналом» отдела – к нему шли с самыми сложными расчетами, с чертежами, где узлы не сходились. Он брал паузу, смотрел в окно, крутил в руках свой любимый кубик-головоломку – и через полчаса выдавал изящное, неочевидное решение. Его ценили, но не продвигали. Его устраивала его роль. Он не рвался к власти; он жаждал сложных задач, тихого азарта интеллектуальной игры.

Та же гибкость ума и тихая наблюдательность проявлялась в жизни. Он помнил, как однажды зимой помог незнакомому дедушке завести древний «Москвич» на парковке у гипермаркета. Не потому, что ждал благодарности, а потому, что не мог пройти мимо чужой беспомощности. Эмпатия была для него не абстрактным понятием, а таким же естественным движением души, как дыхание.

И вся эта жизнь – любовь Кати, доверчивый взгляд Ани, уважение коллег, тихая гордость за свой острый ум – все это было принесено в жертву. Ради чего? Ради того, чтобы стать идеальным, застывшим экспонатом в коллекции какого-то безумного бога. Мысль была настолько чудовищной, что хотелось кричать. Он был последним хранителем не просто человечества, а своего маленького, хрупкого, такого дорогого ему мира. И это бремя было невыносимым.

Вдруг воздух в каюте мягко дрогнул. Послышался едва уловимый шелест, и приглушенный, бархатистый голос прозвучал не в ушах, а прямо в сознании:

– Обнаружены признаки острого психоэмоционального стресса. Рекомендована терапия стабилизации. Разрешите применить протокол «Умиротворение»?

Борис вздрогнул и открыл глаза. Голос был нейтральным, мягким, но исходил он от самого корабля.

– Что?.. – хрипло выдохнул он.

– Протокол «Умиротворение». Нейролингвистическое и сенсорное воздействие для снижения тревожности и купирования панической атаки. Безопасно. Не имеет побочных эффектов.

Борис молча кивнул, не видя смысла сопротивляться. Что ему еще оставалось?

Стены каюты, до этого матово-белые, начали медленно менять цвет, перетекая в глубокий, успокаивающий индиго, словно ночное небо за секунду до рассвета. Воздух наполнился странным, но до боли знакомым ароматом. Пахло… пахло мокрой хвоей после грозы и свежим сеном. И где-то под этим, едва уловимо, витал сладкий дух яблочного пирога, точно из печки его бабушки в деревне. Откуда-то снизу, из самой платформы, поплыли тихие, гармоничные звуки, похожие на отдаленное эхо колокольчиков или пение ветра в проводах.

Это не было навязчивым. Это было идеально подобранно. Под него. Его дыхание выровнялось, ком в горле медленно рассосался. Жуть отступила, сменившись горькой, но светлой печалью.

«Они… они действительно пытаются помочь», – промелькнула у него первая ясная мысль за долгое время.

Глава 4. Архивариус памяти

Следующее пробуждение Бориса уже не было таким резким. Мерный, успокаивающий гул Оазиса стал привычным фоном, а смена «дня» и «ночи» определялась не солнцем, которое он больше не видел, а плавным изменением освещения в каюте. Корабельные смены – универсальные единицы времени, растянутые и однообразные, – начали вытеснять в его сознании земные дни. Он существовал в новом ритме, подчиненном воле непостижимого разума. «Цикл», примерно равный земному часу, стал основной, самой мелкой единицей его нового существования. «Смена», состоящая из тридцати таких циклов, заменила ему привычные земные сутки. Но больше всего поражали «сессии» – громадные трёхсотсменные периоды, в которые, видимо, укладывалась вся внутренняя отчётность и жизнедеятельность этого искусственного мира.

Борис пробыл здесь уже семь полных смен, но до конца принять это новое, размеренное и безвозвратное течение времени он так и не смог. Его внутренние часы всё ещё тикали в ритме далёкой Земли. Но иного выбора, кроме как подчиниться новому порядку, у него не было.

В первый цикл новой смены, когда свет в каюте мягко усилился, сигнализируя о начале периода активности, к нему пришел Лирам. Он был человекоподобен, но слишком идеален, чтобы быть человеком. Черты его лица были удивительно симметричны, движения – плавны и экономичны. Он представился психо-адаптологом и архивариусом.

– Великий Созидатель верит, что боль утраты можно исцелить не забвением, но сохранением, – сказал Лирам, его голос был тихим и невероятно убедительным. – Мы не можем вернуть ваши миры. Но мы можем спасти память о них. Сделать ее вечной, нетленной. Это величайший дар и величайшая цель Оазиса. Вы – не просто выживший, Борис. Вы – хранитель всей своей цивилизации.

Он предложил Борису поучаствовать в процессе – «передать» самое яркое, самое дорогое воспоминание для оцифровки и вечного хранения в Зал Памяти.

Сердце Бориса сжалось. Выбрать сразу было сложно: жизнь была насыщенна эмоциональными событиями. Он был окружён любящей семьёй и хорошими друзьями.

Лирам с почти медицинской нежностью прикоснулся к его вискам холодными, гладкими сенсорами, которые прилипли к коже с тихим щелчком. Борис закрыл глаза и погрузился в воспоминание.

Он выбрал день на пруду около их загородного дома. Его отец, вечный выдумщик и двигатель всех приключений, постоянно придумывал развлечения для него, его сестёр и всей местной детворы. В те морозные зимние выходные папа, увидев высокие сугробы, вручил лопаты ему и сёстрам. Дети никогда не роптали против работы – родители всегда были для них лучшим примером. Но в тот раз отец повёл их не расчищать двор, а к замерзшему пруду.

«Нельзя игнорировать такие возможности, – объявил он с ухмылкой. – Сегодня будем строить снежный лабиринт!»

Дети, заинтригованные, послушно шли за отцом, не представляя конечной картины. Папа, конечно, сделал девяносто процентов работы, петляя дорожку лабиринта, создавая тупики и даже вырезав арку в месте, где намело плотный высокий сугроб.

Борис, увидев, что получилось, загорелся изнутри. Он обожал эти выдумки отца, который, несмотря на вечную занятость на работе, всегда находил силы и время для них.

«Вишенкой на торте», как всегда, были кулинарные шедевры мамы. Она, невидимая глазу, творила на кухне домика: готовила обед, ужин и параллельно пекла пирожки. Вскоре её голос, тёплый и звонкий, донёсся с крыльца:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.