Миррор: Бездна

На поляне воцарилась секундная тишина, нарушаемая лишь шипением дыма, поднимающегося из трещин. Пять оставшихся фигур замерли. Их гул смолк, сменившись звенящей тишиной, куда более зловещей. Все было в дыму.

Затем их головы повернулись ко мне с пугающей, абсолютной синхронностью. Из-под капюшонов, где должны были быть лица, на меня уставились сгустки клубящейся тьмы, усеянные мерцающими зелеными точками. Воздух сгустился, стал тягучим и тяжелым для дыхания.

«Их напев усилился, и новые щупальца вырвались из земли, быстрее прежних, их кончики извивались, как живые.»

Не дожидаясь, пока они оправятся от шока, я выстрелил снова. Целился в ближайшую фигуру. Пуля пробила балахон, вырвав сгусток тьмы, но фигура лишь качнулась, и из раны потекла густая, черная субстанция. Она не падала. Она даже не издала звука.

Я отступал, ведя огонь. Каждый выстрел «Громовержца» был подобен раскату грома, разрывающему тишину. Пули отшвыривали их, разрывали ткань, но они продолжали двигаться ко мне, медленно, неотвратимо, как машины. А из трещин в земле вырывались все новые и новые щупальца – десятки, сотни. Они хлестали по воздуху, пытаясь обвить мои ноги, руки, горло.

Один из отростков, быстрый как кнут, ударил меня по руке. Боль, острая и жгучая, пронзила предплечье. «Громовержец» чуть не выпал из ослабевших пальцев.

«Я упал на колени, царапая кожу ногтями, пытаясь оторвать их, пока они сжимались сильнее, впиваясь в плоть.»

Я не упал. Я уклонился от следующего удара, чувствуя, как ветер щупальца проносится в сантиметре от лица. Но их было слишком много. Одно из них, толстое и сильное, обвило лодыжку и сжало с такой силой, что кости затрещали. Я рухнул на одно колено, едва удерживая равновесие. Я не царапал его. Я вцепился в «Громовержец» и в упор выстрелил в основание щупальца. Оно лопнуло, разбрызгивая липкую, холодную слизь. Боль в ноге тут же ослабла, но не исчезла.

«Другие сектанты приблизились, их балахоны колыхались…»

Они шли на меня, медленно, неотвратимо. Их гул снова нарастал, восстанавливая силу. Мои выстрелы лишь замедляли их, а не останавливали. Я отползал назад, нащупывая пальцами землю. И наткнулся на что-то твердое и холодное.

Я опустил взгляд. В траве, почти невидимый в темноте, лежал служебный «Глок» Карен. Рядом – клочок ткани от ее куртки. Ее здесь не было. Но ее оружие было.

Она не предала. С ней что-то случилось. И это последнее понимание – что я остался здесь один – было самой высокой ценой из всех. Я перевел взгляд на «Громовержец». В барабане оставалось два патрона. Пять фигур. Сотни щупалец. И тишина. Глубокая, всепоглощающая тишина в том месте моего сознания, где должна была быть она.

Я вскочил на ноги, отступая к краю круга. Пять фигур. Сотни щупалец. И тишина. Глубокая, всепоглощающая тишина в том месте моего сознания, где должна была быть она.

Где она?!

Отчаяние заставило меня действовать на автопилоте. Я сунул "Громовержец" за пояс, освободив руку, и схватил "Глок" Карен. Его холодный вес был горьким упреком. Левой рукой я вытащил из кармана свой "Смотритель" и прижал его к глазу.

Мир погрузился в ядовито-зеленую мглу. Исчезли багровое небо, дым, детали – остались только потоки энергии. Сектанты светились гнилым, болотным светом, от них тянулись черные, пульсирующие нити к центру круга. Щупальца были сгустками концентрации той же энергии. А в самом центре…

В самом центре, у подножия алтарного камня, пылало багровое пятно. Не тьмы, а искаженной, измученной воли. От него, как израненное животное, тянулась к моему сознанию та самая тонкая, разорванная нить. Это была она. Ее душа, которую рвали на части. Энергия ритуала опутывала ее, как паутина, впитывая ее силу, ее волю.

Я выстрелил из "Глока". Пуля ударила в ближайшего сектанта. Фигура дрогнула, но не упала. Этого было недостаточно. Мне нужно было добраться до центра.

Я бросился вперед, стреляя на ходу, целясь не в убийство, а в замедление. Пули разрывали балахоны, сбивали с ног, но они поднимались, их раны зарастали черной жижей. Я использовал "Смотритель" как компас, держа его перед собой, пробиваясь сквозь частокол щупалец к тому багровому пятну.

Я врезался в энергетическое поле, окружавшее алтарный камень. Воздух здесь был ледяным и густым, им было трудно дышать. И я увидел ее воочию.

Алтарный камень был не просто глыбой. Это был черный, отполированный до зеркального блеска обсидиан, испещренный не просто рунами, а целыми фресками извивающихся, кошмарных существ. В его гладкой поверхности, как в скрижали, отражалось искаженное багровое небо. А перед ним…

Карен стояла на коленях, ее тело было неестественно выгнуто, будто невидимый великан держал ее за волосы, заставляя смотреть в черное зеркало камня. Ее руки были раскинуты, и тонкие, почти невидимые нити черной энергии, словно стальные иглы, пронзали ее запястья, приковывая к резным символам на полу. Ее светлые волосы были растрепаны, голова запрокинута. Глаза широко открыты, но зрачки затянуты сплошной черной пленкой, и из уголков глаз струилась та же черная субстанция, что и изо рта. По ее шее, рукам, на щеках – везде, где была видна кожа, – пылали свежевырезанные руны, излучающие багровый, болезненный свет.

В магазине "Глока" щелкнул затвор – патроны кончились. Я швырнул его в ближайшего сектанта и рванул "Громовержец" с пояса. Два патрона. Я прицелился в основание одной из черных энергетических нитей, приковывавших ее запястье, и выстрелил. Грохот был оглушительным. Нить дрогнула, искривилась, но не порвалась. Это была не материя.

– Карен! – я тряс ее за плечи, пытаясь разорвать этот кошмарный транс. Мои пальцы впились в холодную кожу. – Держись! Я тебя вытащу!

В этот миг черное зеркало алтаря дрогнуло. Оно не треснуло – оно разверзлось. Тьма в его глубине заклубилась, сжалась в точку, а затем рванула наружу. Не вспышка. Это была ударная волна чистой, беззвучной пустоты. Она ударила меня в грудь, вырвав из ледяного кокона и отшвырнув к краю круга, прямо в зияющую трещину в земле.

Я не просто упал в нее. Пространство подо мной провалилось, превратившись в воронку, засасывающую в ничто. Багровое небо и зеленые руны сплющились в быстро удаляющуюся полоску света. Меня закрутило в вихре, выбивая из легких воздух и из сознания – мысли. "Смотритель" выпал из моих ослабевших пальцев.

Последнее, что я успел увидеть, прежде чем тьма сомкнулась, – это высокую, костлявую фигуру, возникшую на краю пропасти. Линч. В одной руке он держал свой старый карабин, в другой – пылающий факел, от которого тьма отступала с шипением. Его лицо было искажено не яростью, а сосредоточенной яростью, и его крик прорвался сквозь нарастающий гул: «ДЕРЖИСЬ, МАЛЬЧИК!»

Но было поздно. Я падал. Не вниз. Вовне.

***

Пока Итан, оглушённый гулом и собственной яростью, пробивался сквозь частокол щупалец к центру круга, с противоположной стороны поляны разворачивалась своя, безмолвная и яростная битва.

Линч не пошёл по тропе. Он двигался сквозь самую густую чащу, его костлявая фигура сливалась с тенями, словно он был частью этого леса, его древним и гневным духом. Он не чувствовал ментальных нитей, как Итан, но видел иное – мерзостные перекосы в самой ткани бытия. Для него ритуал был гигантской, гноящейся язвой на лике реальности, и он шёл прямо на её смрад.

Он вынырнул из тьмы под сенью древних елей не с криком, а с низким, яростным ворчанием, похожим на рычание старого волка. Его карабин, был твёрдо зажат в жилистой руке. Он не стал тратить патроны на сектантов – вместо этого его первый выстрел грохнул эхом, угодив точно в основание одного из мегалитов, образующих круг. Камень не разлетелся вдребезги, но пульсирующий свет рун на нём погас, словно перегоревшая лампочка. Гул, заполнявший поляну, дрогнул, споткнувшись на ровном месте.

Щупальца, тянувшиеся к Итану, на мгновение замедлились, потеряв в интенсивности. Двое из пятерых оставшихся сектантов разом повернули свои безликие капюшоны в сторону новой угрозы и бесшумно ринулись на старика.

Линч встретил их не стрельбой. Перекинув карабин на плече, он Левой рукой он швырнул им под ноги маленький, подожжённый о факел свёрток – самодельную дымовую шашку, от которой повалил едкий, жёлтый дым, вонявший серой и выжженной полынью и чем-то еще. В этой слепящей, удушающей завесе он двигался с поразительной ловкостью. Его карабин засвистел в воздухе, работая прикладом – короткий, костлявый удар по колену первого сектанта, заставивший того рухнуть, затем резкий тычок стволом в горло второму, отбрасывающий его назад с хрипом.

Он не убивал. Он калечил, замедлял, сеял хаос. Если этих существ вообще можно было покалечить… Его цель была не в них, а в ритме, в геометрии. Пока Итан в отчаянии пытался достучаться до сознания Карен, Линч, хрипло ругаясь и отплевываясь, методично выбивал древние камни из их сакрального строя, оттягивая на себя внимание и рассеивая энергию, питавшую ритуал.

Именно его яростная диверсия позволила Итану прорваться к самому центру. И именно в тот миг, когда пальцы Итана впились в плечи Карен, Линч, отбросив очередного культиста, увидел, как чёрная поверхность алтарного камня начала не просто пульсировать, а разверзаться. Его глаза, всегда безумные, но сейчас острые и ясные от концентрации, расширились в немом ужасе. Он понял, что происходит сейчас, раньше, чем кто-либо другой.

– НЕТ! – его рёв был полон не предупреждения, а чистой, неконтролируемой ярости. Он увидел, как Итан, поражённый волной пустоты, отлетел к краю круга и провалился в зияющую трещину.

И тогда Линч бросился вперёд, к самому краю бездны, из которой лился мрак и куда уже поглотило Итана. Он был единственным, кто видел истинную цену этого падения.