Город-герой

15

Через границы его глухого и тёмного беспамятства перебегала, то прячась, то появляясь снова, боль. Она-то и заставила его вернуться из забытья. Кто-то тихо всхлипывал и тащил его, подволакивая по земле. Каждый толчок отдавался тупой болью в бедре, ниже которого нога как окаменела и не чувствовалась.

«Сколько я был без сознания?» – подумал он.

Всё тело ныло от навязчивой слабости, голова гудела и раскалывалась, сильно ломило затылок.

Старший лейтенант всё вспомнил. Вспомнил темноту, вспышку боли, взрыв рядом, слева от него, вспомнил окоп с разведчиками, отчётливо вспомнил страшный, с красными гусеницами, немецкий танк, вспомнил, как погиб их отважный политрук. Сознание прояснялось, восстановилась вся картина этого бесконечного дня. Только собственные страх и позорное бегство вспоминались расплывчато, как в тумане.

В этом тумане периодически расцветали, а потом гасли вспышки осознания собственного стыда, от которого его сразу прошиб пот. Но, заглушая голос больной его совести и оттесняя эти вспышки, в голове радостно, всё усиливаясь, звучало: «Жив… жив! Только ранен. И похоже, не очень сильно ранен.»

И память его услужливо начинала притупляться. И заглушалось в этой радости и одновременно жалости к себе гнетущее чувство своей вины.

Над ухом, в перерывах между всхлипываниями, он слышал своё имя, слышал голос, который шептал ему:

– Родненький, милый мой, потерпи, немного осталось. Скоро отдохнёшь, держись только.

Он узнал этот голос. Это была та красивая девушка, их батальонный санинструктор.

«Как её зовут? Не могу вспомнить.»

Он несколько раз виделся с ней раньше. Всегда игриво шутил с ней, делал вид, что ухаживает. И по тому, какие взгляды она бросала на него и как улыбалась ему, сразу понял, что он ей нравится. Да он и не мог ей не понравиться. Эта мысль даже сейчас была естественной для него.

Он осторожно открыл глаза и постарался оглядеться. Форма его изорвана, вся левая нога перебинтована. Он сообразил, что полноценно видит только правым глазом. На левый наползла повязка, стянувшая лоб.

Девушка дотащила его к подножию вытянутого холма и остановилась, шумно переводя дух. Обхватив его сзади под мышками, она сцепила руки замком у него на груди и начала спиной вперёд взбираться с ним на холм.

Она тащила его, крепко прижимая к себе. Её волосы щекотали ему шею. Спиной он ощущал её крепкие, упругие груди. И начинала отступать тупая, ноющая боль, и подкатывало уже сладостное чувство близости с этой женщиной, с её запахом, с её сильными объятиями.

«Как я могу думать о таких вещах в такую минуту?» – успел удивиться самому себе старший лейтенант.

– Очнулся, миленький. Молодец, – сказала, услышав, как он застонал, санинструктор. – Слава Богу, у тебя ранения не тяжёлые. Очень повезло тебе, задело только. Просто много крови потерял, пока без сознания был.

На холме они опустились на землю. Девушка тяжело дышала, отдыхая.

– Идти сможешь? Давай, дружок, я тебе помогу. Обопрись на меня. Тут недалеко.

Старший лейтенант, поддерживаемый санинструктором, медленно поднялся. Голова слегка кружилась, его подташнивало. Но он почувствовал, что сможет передвигаться. Она перекинула его левую руку себе на плечо, обхватила его за пояс, и они медленно, спотыкаясь и стараясь не опираться на его левую ногу, пошли. Идти оказалось, действительно, совсем недалеко. Впереди, на краю чахлого кустарника, уже виднелся блиндаж, выделенный под раненых.

– Сейчас, родненький, тебя нормально перевяжут, и легче станет, – приговаривала она.

Они приближались к блиндажу, когда его замутило. Он, чувствуя, что может потерять сознание, приблизил своё лицо к её лицу и горячо зашептал:

– Я роту свою в атаку поднял. За собой всех повёл. Самый первый бежал, а меня вдруг снарядом сшибло. Жалко как…

Он шептал ей, понимая, как ему сейчас нужна эта ложь. Он сам был готов уже поверить себе. Старший лейтенант попытался поглубже заглянуть ей в глаза. Она их отводила.

«Неужели не верит?» – холодея, испуганно думал он, чувствуя, что начинает отключаться.

От блиндажа к ним бежали. Несколько сильных рук уверенно подхватили старшего лейтенанта и понесли.

Перед глазами плыли круги. Теряя сознание, он услышал, как санинструктор громко докладывает кому-то подошедшему к ним со стороны:

– Поднял бойцов в атаку, повёл их за собой, бежал впереди всех. Его осколком зацепило. Раны неглубокие. Большая кровопотеря.

Услышав это, старший лейтенант отключился.

16

Отключившись, Иван проспал, наверное, пару часов. Разбудил его громкий разговор в палате. Сосед Маркин расспрашивал только что поступившего к ним раненого из Сталинграда. Сейчас, в конце сентября, положение в городе было очень тяжёлое.

Приходя в себя после короткого сна, слушая неторопливый говорок раненых, Иван вспоминал, как начиналось отступление наших войск уже непосредственно к городу.

С того дня, когда погиб Николай Кивин, для Ивана и пошёл отсчёт. Страшный отсчёт тягостного этого отступления, когда наши части, обороняясь в кровопролитных боях, отходили всё ближе к Сталинграду.

Гитлер планировал захватить Сталинград уже к 25 июля. Соответствующие указания в директиве о летнем наступлении поступили группе армий «Б» ещё в апреле сорок второго года. Собрав огромные ресурсы в один железный кулак, гитлеровское командование ввело в бой дополнительные силы. Теперь здесь на отдельных участках противник имел численное преимущество почти в пять раз, а в орудиях и миномётах – в десять раз. При этом на данном направлении у фашистской Германии в те дни было абсолютное преимущество в танках и самолётах.

На пока ещё дальних подступах к Сталинграду всей этой нацистской махине противостояли исключительное мужество и самоотверженность наших бойцов. Тогда постоянно отходили, откатывались к городу. В отдельных боях побеждали и теснили врага, отбрасывая его назад. Но в те дни даже в случае отдельных побед на отдельных участках общая линия фронта неуклонно ползла на восток, поэтому отступали. А иногда на позиции уже закрепившихся частей нашей армии приходил приказ отступать. Так было надо.

Вспоминая это, Иван до боли сжимал кулаки. Как не хотелось отступать, особенно после таких побед, добытых непомерно высокой ценой. Ценой жизни наших ребят, вставших стеной на пути врага. А прекрасно оснащённый враг раз за разом всё рушил и рушил эту стену.

Поэтому много было тех, кто обрадовался, когда 28 июля 1942 года вышел сложный и по-разному воспринятый в армии приказ № 227 «О мерах по укреплению дисциплины и порядка в Красной армии и запрещении самовольного отхода с боевых позиций». Главный его призыв стал девизом наших воинов – «Ни шагу назад!». Иные говорили: «Наконец-то!» – так как считали, что если бы он вышел раньше, то наши войска и за Днепр бы не ушли.

На собрании, посвящённом изданию приказа, их командир старший лейтенант Компаниец сказал:

– Приказ товарища Сталина справедливый и своевременный. Я сам теперь буду, невзирая на лица, призывать трусов и паникёров к порядку. Погибнет Родина – погибнем и мы. Враг от нашего сопротивления в бою будет нести большие потери. Только так можно отстоять Родину, и Родина останется наша.

В самом конце он добавил совсем просто:

– Приказ очень хороший, товарищи, и если бы он вышел раньше, то не было бы таких безобразий, которые нам пришлось пережить.

Но Иван, понимая всю важность приказа 227, видел, как много неоправданных жертв и потерь он порождал, когда ему следовали слепо, буква в букву, не считаясь с текущей военной обстановкой. Когда не отступать было нельзя, исходя из простой целесообразности.

После прочтения приказа, когда их всех построили, старшина Охримчук не выразил никаких возвышенных эмоций. Потом он, как показалось Ивану, немного пренебрежительно отдал ему копию этого документа, пробурчав при этом:

– Ну и приказ… Так его раз так! Можно подумать, мы без него не справились бы. И так понятно, что в отступлении нашем – смерть всему. А мы как дрались, своей крови не жалея, так и дальше драться будем. Я никогда не отступал от страха и не бежал и в будущем не отступлю назад без приказа. И фрыца буду беспощадно стрелять, пока в силах держать автомат, а не станет сил – зубами немца грызть буду.

Сказал он это на всякий случай тихо и только Ивану. Понимал, что ни к чему зазря с огнём играть. Всем было понятно, что за реакцией всего личного состава на данный приказ зорко следит особый отдел НКВД, в том числе через своих осведомителей, которых везде хватало. Многие потом за резкие, осуждающие, «панические» или «упаднические» высказывания по этому приказу поплатились. Иные – и ни за что. Сболтнули сгоряча, кто-то услышал, передал – и был арестован человек, а то даже и расстрелян.

Иван много раз потом перечитывал этот приказ. Он совсем не был похож на другие. Сквозь обязательную жёсткость и суровость в тексте проглядывало какое-то личное обращение к каждому. К нему, к Ивану, лично, и это не могло оставить его равнодушным.

Приказ был о том, что враг, не считаясь с большими потерями, лезет вперёд, рвётся вглубь страны, опустошает и разоряет наши города и сёла, насилует, грабит и убивает население. О том, что немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге, что часть войск Южного фронта, идя за паникёрами, оставляет наши города без серьёзного сопротивления и без приказа Москвы.

И это было правдой.

В приказе также говорилось, что население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в неё, а многие проклинают её за то, что она отдаёт наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама откатывается на восток.

И это отчасти тоже было правдой. Той горькой правдой и горем, которого Иван с товарищами сполна хлебнул, отступая к Волге.

В приказе шла речь о том, что мы уже не имеем возможности отступать далее, что каждый новый клочок нашей оставленной территории будет усиливать врага и ослаблять нашу оборону, нашу Родину. В приказе 227 прозвучал главный призыв: «Ни шагу назад без приказа высшего командования!»

Сообщалось также, что мы можем выдержать удар врага, так как наши фабрики и заводы работают теперь прекрасно и фронт получает всё больше и больше самолётов, танков, артиллерии, миномётов.

«Эх, скорей бы, – думал тогда Иван, – убедиться нам всем в этом на собственной шкуре…»

Утверждалось, что, для того чтобы выдержать удар, нам не хватает порядка и дисциплины в ротах, батальонах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях, что в этом теперь наш главный недостаток: «Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если хотим спасти положение и отстоять Родину».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

ППШ – пистолет-пулемёт Шпагина.

2

До чего красиво драпал, с…чий сын. Как бешеный заяц! (укр.).

3

КП – командный пункт.

4

Сорокапятка – 45-мм противотанковая пушка образца 1937 года.

5

Трёхлинейка – русская трёхлинейная (7,62 мм) винтовка Мосина образца 1891 года. Название «трёхлинейка» происходит от калибра ствола винтовки, который равен трём линиям (устаревшая мера длины, равная одной десятой дюйма, или 2,54 мм).

6

«Лимонка» – ручная противопехотная граната Ф-1.

7

ТТ – Тульский Токарева самозарядный пистолет, разработанный в 1930 году.