- -
- 100%
- +
© Дмитрий Владимирович Андреев, 2025
ISBN 978-5-0068-7119-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
От автора
Здравствуй, дорогой читатель. Меня зовут Дмитрий Андреев. Возможно, ты уже знаком со мной по другим моим книгам. Если нет, я буду рад, если ты прочитаешь их. Возможно, я открою тебе тайну: далеко не каждая книга, которую начинает писать автор, дописывается до конца и издаётся. Точно так же бывает у музыкантов или художников. Часть историй, которые ты увидишь ниже, – это мои попытки написать что-то иное, кроме поучительного. Я писал и писал, раз за разом получалось не так, как бы мне хотелось. Но после этого я понял: не нужно пытаться сделать сложное из простого. Ведь именно из этой мысли когда-то родилось моё буддийское учение Сапха.
И мне захотелось преобразить свои истории в притчи и объединить их в один сборник, чтобы каждая из них могла научить и показать то, на что в обычное время человек просто не обратит внимания. Эта книга – не такой серьёзный труд, как «Сапха», и не такой увлекательный, как «Как я стал Буддой». Но от этого она не становится слабее; она просто другая. Она покажет буддийскую мудрость в примерах и ярких картинах. Тебе, дорогой читатель, останется лишь посмотреть на них и задуматься.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Дождь начинается незаметно. Сначала одна капля, прозрачная и невесомая, касается земли. Потом другая. Ещё одна. Скоро весь мир наполняется мягким шепотом воды, и в этом шепоте – тысячи историй.
Эта книга – как такой дождь. Каждый рассказ в ней – отдельная капля, в которой отражается целый мир. Они не связаны между собой сюжетом или героями, но вместе создают что-то большее: тишину, в которой слышно собственное сердце.
Школа Сапха, на базе которой написаны эти истории, не учит сложным ритуалам. Она не требует верить в чудеса. Её суть – в простоте: будь здесь и сейчас, слушай, смотри, дыши. Эти рассказы – не притчи о далёких мудрецах и не сказки о просветлении. Они о нас. О том, как в самой обычной жизни – в трещине на асфальте, в усталом взгляде прохожего, в забытом на столе яблоке – уже есть вся мудрость, которая нам нужна.
Здесь нет правильных ответов. Нет «должен» и «обязан». Только люди, которые, как и мы, ищут покой в шуме городов, смысл в рутине, свет в темноте. Они ошибаются, сомневаются, падают – и иногда, совсем ненадолго, видят то, что всегда было перед глазами.
Хотя все истории в этой книге – лишь вымышленные, их не было в реальной жизни, главное – тонкая нить сути, которая проходит через весь рассказ и скрепляет эту книгу, как переплет.
Вы можете читать эту книгу с начала или открыть наугад. Можете проглотить за вечер или растянуть на месяцы, возвращаясь к одной истории снова и снова. В этом и есть суть Сапхи: нет единственного пути. Есть только шаг, который делаешь прямо сейчас.
Пусть эти капли дождя напомнят вам то, что вы уже знаете, но забыли в спешке. Что мир прекрасен не несмотря на несовершенство, а благодаря ему. Что просветление – не где-то там, за горами, а здесь, в этом мгновении, между вдохом и выдохом.
Между каплями дождя – тишина. Между словами – правда. Между жизнями этих героев – ваша собственная история.
Прислушайтесь.
Андреев Дмитрий
2025 год
Притча 1. Чайник, который забыл кипеть
Старый дом хранил тишину. Не ту тяжёлую, что нависает в пустых комнатах, где слишком долго никто не жил, а лёгкую, почти прозрачную – будто само время здесь замедляло шаг, боясь потревожить покой. В этом доме жил буддийский учитель, имя которого давно стёрлось в памяти учеников, оставив лишь простое обращение: «Сэнсэй».
На кухне, где солнечный свет пробивался сквозь занавески с выцветшими ромашками, стоял чайник. Не гладкий и блестящий, как те, что продают сейчас в магазинах, а старый, медный, с выщербленным носиком и потускневшими от времени боками. На его ручке, если приглядеться, можно было разглядеть едва заметные иероглифы – подпись мастера, который выковал его много лет назад. И ещё одно: крошечную царапину у основания, оставленную женой Сэнсэя в тот день, когда она вручила ему этот чайник со словами: «Пусть он греет тебя, когда меня не будет рядом».
Она угадала.
Чайник пережил её на пятнадцать лет.
Сэнсэй знал, что он протекает. Вода сочилась из-под крышки, когда он кипятил её по утрам, оставляя на плите ржавое пятно. Ученики, замечая это, предлагали купить новый – лёгкий, из нержавейки, с удобным свистком. Но учитель лишь качал головой.
– Он ещё послужит, – говорил он, вытирая капли с потемневшей меди ладонью.
Каждое утро повторялось одно и то же: Сэнсэй наполнял чайник водой, ставил на огонь и ждал. Он не спешил. Вместо того чтобы торопить время, он наблюдал, как первые пузырьки воздуха поднимаются со дна, как пар дрожит над носиком, как медленно, будто нехотя, вода начинает петь.
А потом – тихий стук.
Капля.
Ещё одна.
Они падали на раскалённую плиту с лёгким шипением, оставляя после себя мгновенные следы, исчезающие так же быстро, как и появляющиеся.
– Сэнсэй, – как-то раз осмелился спросить самый юный из учеников, – зачем вы храните этот чайник, если он протекает?
Старик не ответил сразу. Он поднял глаза к окну, за которым шел осенний дождь, и вдруг улыбнулся так, как не улыбался давно.
– Ты слышишь?
Ученик нахмурился.
– Что?
– Дождь, – прошептал Сэнсэй.
И тогда мальчик понял.
Шум дождя за окном и звук капель из чайника сливались в один узор – лёгкий, неспешный, бесконечный.
– Моя жена любила дождь, – сказал учитель, проводя пальцем по потёртой ручке. – Она говорила, что в его звуке есть тишина. Настоящая. Та, что не молчит, а говорит без слов.
Он закрыл глаза.
– Этот чайник научил меня слушать.
Ученик замер. Вода в чайнике кипела, пар клубился, капли падали на плиту – но теперь это не казалось поломкой. Это было…
– Музыкой, – закончил за него Сэнсэй.
И в тот момент где-то в глубине дома, в комнате, куда никто не заходил годами, колыхнулась занавеска. Будто кто-то невидимый, проходя мимо, задел её рукой.
Чайник продолжал течь.
А Сэнсэй – улыбаться.
Среди учеников начался ропот. Самый старший из них, Кэн, мужчина с резкими чертами лица и практичным складом ума, не выдержал:
– Сэнсэй, это же просто кусок меди! Он протекает, тратит газ, а новый стоит копейки. Почему вы цепляетесь за бесполезную вещь?
Учитель медленно повернулся к нему. В его глазах не было ни раздражения, ни обиды – только тихое любопытство, будто он впервые видел этого человека.
– Ты прав, – спокойно ответил Сэнсэй. – Он действительно бесполезен. Как и восход солнца. Как и дождь. Как дыхание во время медитации.
Кэн сжал кулаки:
– Это не одно и то же! Солнце и дождь – явления природы. А этот чайник…
– Этот чайник, – перебил учитель, – напоминает мне, что ничто в этом мире не существует для пользы. Дерево не растёт, чтобы стать бумагой. Река не течёт, чтобы вращать мельницу. А чайник… – он поймал падающую каплю на ладонь, – он не кипятит воду, чтобы мы пили чай.
В комнате повисло молчание. Даже практичный Кэн задумался.
Тем вечером, когда ученики расходились по своим комнатам, самый младший – тот самый, что слышал разговор о дожде – остался помочь учителю убрать чайные чашки. Он заметил, как Сэнсэй бережно вытер протекающий чайник, словно это была не кухонная утварь, а священный предмет.
– Сэнсэй, – осторожно начал мальчик, – а если… если бы вам пришлось выбрать между новым чайником и памятью о жене… что бы вы выбрали?
Старик замер. В его руках медный чайник вдруг показался невероятно тяжёлым.
– Я бы выбрал… – он сделал паузу, глядя на своё отражение в потускневшей меди, – я бы выбрал момент, когда она вручала мне этот подарок. Но такого выбора нет, мальчик мой. Память – это не вещь. Это то, что происходит сейчас.
Он поставил чайник на полку, где тот занимал почётное место уже пятнадцать лет.
– Завтра утром, – вдруг сказал учитель, – мы будем медитировать под звук кипящей воды. Ты придешь?
Мальчик кивнул. Впервые за долгое время он чувствовал, что начинает понимать что-то важное – не умом, а чем-то глубже.
А ночью случилось то, чего никто не ожидал.
Громкий звон разбудил весь дом. Ученики сбежались на кухню и застыли в изумлении: медный чайник лежал на каменном полу, погнутый и разбитый на несколько частей. Рядом стоял бледный Кэн.
– Я… я только хотел посмотреть, – пробормотал он. – Он упал сам…
Сэнсэй медленно подошёл к осколкам. В его движениях не было ни гнева, ни отчаяния – только странное, почти недоуменное спокойствие. Он поднял один из кусков, где ещё угадывалась часть того самого иероглифа, и вдруг… рассмеялся.
Тихий, тёплый смех заполнил кухню.
– Кэн, – сказал учитель, – спасибо.
Все переглянулись. Практичный ученик был поражён больше всех:
– За… за что?
– За то, что напомнил мне. – Сэнсэй повертел осколок в руках. – Этот чайник был не памятью о жене. Он был стеной, за которой я прятался от настоящего.
Он аккуратно собрал все части и завернул их в ткань – не чтобы сохранить, а чтобы утром отнести кузнецу.
– Но… но теперь у вас не будет… – начал было младший ученик.
– У меня будет то, что всегда было, – мягко прервал его учитель. – Звук дождя. Вкус чая. И этот момент – вот этот, когда мы все здесь стоим, и луна светит в окно, и где-то на улице поёт сверчок.
Он посмотрел на Кэна, и в его взгляде не было упрёка:
– Завтра утром мы будем медитировать под звук кипящей воды в новом чайнике. Ты придешь?
Кэн не нашёл слов. Он только кивнул, чувствуя, как что-то тяжёлое и ненужное отпускает его грудь.
А на улице, как бы в подтверждение слов учителя, начался дождь. Лёгкий, тихий, наполняющий мир живой музыкой, в которой не было ни прошлого, ни будущего – только бесконечное, прекрасное сейчас.
Рассказ 2. Таксист, который не торопился
Город дышал как живое существо. Выдыхал клубы пара из вентиляционных шахт, вдыхал потоки машин через тоннели своих улиц. В этом ритме, напоминающем аритмию, жил Такеши – таксист с двадцатилетним стажем и единственный водитель в мегаполисе, кто никогда не опаздывал.
Его машину знали все диспетчеры. Старая Toyota Crown с потертыми сиденьями, но с безупречно чистым салоном. На зеркале заднего вида висел скромный оберег – крошечная фигурка Будды, подаренная дочерью перед её отъездом в университет. Но главной особенностью Такеши был его стиль вождения: плавный, как дыхание спящего, размеренный, как биение сердца в покое.
– Накомото-сан, вы опять едете как черепаха! – ворчал диспетчер по рации. – Клиент в аэропорту нервничает!
Такеши лишь улыбался, не увеличивая скорость. Он видел, как молодой бизнесмен на заднем сиденье нервно постукивал пальцем по кейсу, бросая взгляды на часы.
– Господин, – мягко сказал Такеши, – мы приедем ровно в 15:25.
– Но рейс начинают регистрировать в 15:30! – пассажир впился пальцами в кожаную ручку кейса.
– И завершают в 16:00, – Такеши плавно объехал грузовик, даже не задев педаль тормоза. – Вы успеете. Более того – вы приедете последним, и у стойки не будет очереди.
Бизнесмен замер, поражённый такой уверенностью. Он впервые оторвал взгляд от часов и заметил, как солнечный свет играет в крошечных трещинах на лобовом стекле, создавая узоры, напоминающие иероглифы.
Такеши знал этот город как свои пять пальцев. Знал не только маршруты, но и ритмы – когда переключаются светофоры, в какие переулки ныряют кошки, где асфальт чуть теплее из-за проходящих под землёй труб. Он не объезжал пробки – он их предвидел, выбирая путь не самый короткий, но самый гармоничный.
– Почему вы так ездите? – не выдержал пассажир, когда они действительно подъехали к аэропорту в 15:25, и перед стойкой, как и предсказывал Такеши, никого не было.
Таксист выключил счётчик и повернулся:
– Когда я тороплюсь, господин, я уже в пробке. Даже если дорога пуста. – Он указал на свой лоб. – Здесь.
Бизнесмен задумался, доставая кошелёк. Вдруг он оторвал от купюры взгляд:
– А если бы я действительно опаздывал? На что-то важное?
Такеши улыбнулся так, будто ждал этого вопроса всю жизнь:
– Тогда, господин, вам тем более не стоило бы торопиться. Важные вещи требуют присутствия. А присутствие требует времени.
Он взял только положенную сумму, несмотря на щедрые чаевые, которые пытался вручить пассажир. Когда бизнесмен скрылся за стеклянными дверями, Такеши достал из бардачка потрёпанный блокнот – тот самый, где его дочь когда-то рисовала смешные рожицы на полях. На новой странице он аккуратно записал: «15:25. Аэропорт. Присутствие – это не скорость, а направление внимания».
Затем он включил режим «свободен» и, не спеша, поехал к реке, где в это время суток стайки карпов подплывали к берегу, ожидая хлебных крошек от стариков-рыболовов. У Такеши в бардачке всегда лежал пакетик с сухим кормом – не для рыб, а для себя. Чтобы помнить, что иногда лучший способ куда-то приехать – это остановиться.
Рассказ 3. Собака, которая искала Будду
Туманным утром, когда солнце едва пробивалось сквозь пелену влажного воздуха, Буддийский монах по имени Кодзи вышел из ворот храма и сразу заметил её – худую, с выцветшей шерстью и глазами, в которых светилась странная, почти человеческая тоска.
Собака сидела у каменной тумбы, не сводя с него взгляда. Она не виляла хвостом, не подбегала, не выпрашивала еды. Просто смотрела. Как будто ждала чего-то.
– Уходи, – пробормотал Кодзи, не поднимая глаз. – Здесь тебе нечего взять.
Он привык к бездомным животным. Они приходили к храму в надежде на подачки от паломников, но буддийские монахи не поощряли кормление зверей – это считалось привязанностью, цеплянием за иллюзию добродетели. Настоящее сострадание, учили они, должно быть свободно от желания «спасать».
Но собака не ушла.
Она последовала за ним по пятам, сохраняя дистанцию в несколько шагов, как тень, которую нельзя отогнать. Когда Кодзи останавливался, она садилась и ждала. Когда он шёл дальше – поднималась и шла за ним.
День за днём.
Паломники начали замечать странную пару: монаха в потрёпанных одеждах и худую собаку, которая, казалось, повторяла его маршруты по городу.
– Она следует за тобой, как ученик, – однажды усмехнулся старый торговец овощами, у которого Кодзи брал еду.
– Глупости, – отрезал монах. – У неё нет сознания. Она просто ждёт, когда я уроню крошку.
Но той же ночью, когда Кодзи медитировал во дворе храма, собака подошла ближе, чем когда-либо. Она села напротив, положила морду на лапы и уставилась на него. В свете луны её глаза казались почти прозрачными.
– Что тебе нужно? – спросил он, прерывая молчание.
Собака не ответила. Она просто смотрела.
И тогда Кодзи почувствовал нечто странное – будто в этом взгляде было больше осознанности, чем в речах иных мудрецов.
На следующее утро он нарушил правило. Положил перед ней миску с остатками риса.
– Ешь и уходи, – сказал он.
Собака не тронула еду.
Она снова посмотрела на него – и Кодзи вдруг понял, что ошибался. Она не просила еды. Она просила чего-то, чего он не мог дать.
Или, может быть, уже дал.
Прошла неделя. Однажды, когда Кодзи возвращался из города, он увидел группу детей, кидающих камни в собаку. Она не убегала, не рычала – просто стояла, принимая удары, как будто это была её карма.
– Прекратите! – крикнул он, впервые за много лет повысив голос.
Дети разбежались. Собака, пошатываясь, подошла к нему. На её боку краснела рана.
Кодзи опустился на колени.
– Почему ты не убежала?
Собака легла перед ним, положив голову на землю. Её дыхание было тяжёлым, но в глазах не было страха. Только покой.
И тогда монах, который годами учил других непривязанности, поднял её на руки и понёс в храм.
Он знал, что нарушает все правила.
Но в тот момент правила больше не имели значения.
Монах нёс собаку в храм, чувствуя, как её тёплая кровь пропитывает его одежду. Каждый шаг отзывался в его сердце, словно он нёс не бездомное животное, а часть самого себя, которую так долго отрицал. Ветер шевелил её шерсть, а глаза, полные покоя, смотрели на него так, будто знали все его тайны.
В храме ученики замерли в недоумении. Они никогда не видели своего учителя таким – с трясущимися руками, с лицом, по которому текли слёзы.
– Учитель, это же собака… – начал один из них, но монах прервал его:
– Нет. Это учитель.
Он осторожно положил животное на циновку и промыл рану водой с травами. Собака не скулила, лишь тихо вздохнула, когда он прикоснулся к её боку. Её дыхание становилось всё тише, но взгляд оставался ясным.
– Почему ты не убежал? – прошептал монах, гладя её по голове. – Почему не спасал себя?
Собака, словно понимая его, тронула его лапой, как будто говоря: «Ты был важнее».
Ночью монах сидел рядом с ней, читая молитвы, которые когда-то казались ему единственным путём к просветлению. Теперь же он понимал, что истинная мудрость пришла к нему не через тексты, а через этот простой, самоотверженный поступок.
На рассвете собака умерла.
Монах похоронил её под старым деревом у храма, положив рядом миску с водой и кусочек хлеба – как символ пути, который она прошла вместе с ним.
С того дня он перестал говорить ученикам о непривязанности как о чем-то абсолютном. Вместо этого он учил их:
– Сострадание не выбирает, кто его достоин. Оно просто есть. Как солнце, которое светит и на цветы, и на камни.
А под деревом, где лежала собака, каждую весну расцветали полевые цветы. Ученики шептались, что это её благодарность. Но монах знал – это напоминание о том, что даже в самом малом существе живёт Будда.
Рассказ 4. Фотограф, который перестал снимать
Марк Ленс провёл последние десять лет в погоне за совершенством. Его фотографии украшали обложки глянцевых журналов, выставлялись в галереях Нью-Йорка и Парижа, продавались за суммы, которых хватило бы на безбедную жизнь. Но чем больше он достигал, тем острее чувствовал пустоту.
Однажды, разбирая архив, он наткнулся на старый снимок – свою первую фотографию. На ней был запечатлён отец, чинящий велосипед во дворе. Солнечный свет падал на его руки, покрытые маслом и царапинами, а в глазах читалось спокойное удовлетворение. Тогда, в шестнадцать лет, Марк просто хотел сохранить этот момент. Не ради славы, не ради денег – просто потому, что это было красиво.
– Что со мной не так? – прошептал он, глядя на стену, увешанную наградами.
Ответ пришёл неожиданно. В журнале о путешествиях он увидел статью о буддийском монастыре, спрятанном в горах Непала. Там жили монахи, которые, по словам автора, «умели ловить свет души».
– Вот оно! – Марк схватил камеру. – Я сниму просветление. Покажу миру, как выглядит настоящая гармония.
Монастырь оказался совсем не таким, каким он представлял его. Никаких позолоченных статуй, никаких таинственных ритуалов – только простые деревянные постройки, окружённые соснами, и тишина, которая звенела в ушах.
Марка встретил старый монах по имени Тенсон.
– Ты пришёл за фотографиями? – спросил он, даже не взглянув на дорогую технику в руках Марка.
– Да. Я хочу запечатлеть просветление.
Тенсон усмехнулся:
– А ты знаешь, как оно выглядит?
Марк замер. Он готов был говорить о свете, о композиции, о моментах истины… но как выглядит просветление?
– Нет, – честно признался он.
– Тогда с чего ты решил, что сможешь это снять?
Монах повернулся и ушёл, оставив Марка стоять перед высокой каменной стеной, покрытой трещинами.
Три дня Марк бродил по монастырю, пытаясь поймать «тот самый» кадр. Он снимал монахов во время медитации – но на фотографиях получались просто люди с закрытыми глазами. Он ловил игру света на листьях – но это было просто красиво, не более.
На четвёртый день Тенсон подошёл к нему и протянул разбитое зеркало.
– Вот твой объект.
Марк возмутился:
– Это же просто осколки!
– Именно так, – ответил монах. – Ты ищешь целое, но видишь только части.
Он повертел зеркало в руках, и в его осколках мелькало то небо, то земля, то лицо самого Марка – искажённое, раздробленное.
– Просветление – не лицо, не жест, не момент. Оно – в том, кто смотрит.
Марк не понял. Но зеркало он взял.
Марк провел бессонную ночь, разглядывая свое отражение в осколках зеркала. Каждый кусочек показывал ему другую грань – то глаз, искривленный выпуклой поверхностью, то рот, растянутый в странной улыбке. «Что Тенсон хотел этим сказать?» – думал он, перебирая осколки пальцами.
Утром он решил провести эксперимент. Прикрепив один из осколков к объективу камеры, он отправился в монастырский сад. Первые кадры разочаровали – лишь размытые пятна света. Но когда он направил камеру на статую Будды, случилось неожиданное. Осколок преломил свет так, что на снимке проявился не сам Будда, а его отражение в луже у подножия – дрожащее, живое, наполненное движением.
«Это… это нечто», – прошептал Марк, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. Впервые за долгие годы он ощутил трепет, который испытывал в юности, делая свои первые снимки.
Тенсон наблюдал за Марком из окна своей кельи. Он видел, как фотограф день за днем экспериментирует с осколками, как его движения становятся все более уверенными, а глаза – более внимательными.
Однажды вечером монах пригласил Марка на чай.
– «Ты прогрессируешь», – сказал он, наливая ароматный напиток в простую глиняную чашку. – Но все еще ищешь вовне то, что нужно искать внутри.
– Я не понимаю, – признался Марк. – Эти осколки… они показывают мир искаженным. Разве просветление не должно быть ясным?
Тенсон улыбнулся:
– Когда ты смотришь прямо на солнце – ты слепнешь. Но если взглянуть на его отражение в воде…
Он сделал паузу, давая словам проникнуть в сознание ученика.
– Твоя камера – это око ума. Оно всегда искажает реальность. Настоящее видение происходит, когда ты забываешь о глазе, который смотрит.
Недели шли за неделями. Марк сделал сотни снимков, но чем больше он работал, тем сильнее чувствовал разочарование. Каждый кадр казался ему фальшивым, искусственным.
Однажды утром он в ярости швырнул камеру на землю.
– Я не могу это снять! – крикнул он пустому двору. – Это невозможно!
Из-за угла появился Тенсон. Он молча поднял камеру, осмотрел ее, затем протянул Марку.
– Хочешь увидеть настоящий снимок просветления? – спросил он. – Разбей эту камеру.
Марк замер. Разбить камеру, стоившую целое состояние? Его профессиональный инструмент? Его «третий глаз»?
Рука его дрожала, когда он взял камеру. В глазах стояли слезы. И тогда он понял.
Он не стал разбивать камеру. Вместо этого Марк осторожно положил ее на камень и отошел. Впервые за долгие годы он просто смотрел – без объектива, без видоискателя, без желания запечатлеть.
Солнце садилось за горы, окрашивая монастырь в золотые тона. Ветер шевелил листья деревьев. Где-то вдалеке звонил колокол.
И в этот момент Марк увидел. Не глазами, а всем своим существом. Он понял, что все это время пытался поймать то, что нельзя поймать, увидеть то, что можно только почувствовать.
Он взял палку и начал рисовать на песке – не пытаясь сохранить это, не думая о результате. Просто потому, что в этот момент его сердце было переполнено.
Когда Тенсон подошел к нему, Марк сказал:
– Лучший кадр – тот, который ты видишь, но не делаешь.
Он оставил камеру на камне и ушел, унося с собой только память о том мгновении, когда понял: истинная красота не требует доказательств.
Рассказ 5. Дерево, которое не знало, что оно дерево
Старый дуб стоял в маленьком сквере, зажатом между бетонными многоэтажками. Его корни, некогда свободно раскинувшиеся в плодородной почве, теперь упирались в асфальт и канализационные трубы. Каждую весну он чувствовал, как становится слабее, но продолжал тянуться к солнцу, выпуская новые листья.
Дуб часто мечтал. В особенно ветреные дни, когда его ветви скрипели и качались, он представлял себя мачтой корабля, рассекающего океанские волны. В тихие вечера, слушая шепот влюбленных пар на скамейке под ним, он мечтал стать страницей книги, хранящей самые сокровенные признания.
«Зачем я здесь?» – думал он, когда подростки вырезали на его коре свои имена. «Я просто мишень для ножей и молотков. Я мог бы быть чем-то великим, а вместо этого гнию в этом парке».