Семейные тайны. 11 книга. От любви до ненависти

– Ох, что ты словно ужаленный мечешься? – Испуганно спросила, входя Агрипина.

–Где сума моя, где одежда?

–Все в печке.

Степан взвыл, словно ужаленный бросился к печке, но неожиданно сквозь закопченное окно пробился солнечный лучик и заиграл на кресте стоящим, возле икон. Стапан бросился к нему и, схватив тряпку, завернул крест. Открыл подпол и полез вниз, -никто не должен знать о нем. – Его голос слышался словно из могилы.

Испуганная Агрипина, перекрестилась. Степан вылез и увидел напуганную жену.– Не бойся. Но молчи, что видела, потом я всё расскажу.

Степан ушел в баню, а вечером собрались жители послушать его рассказ о странах далеких. Уже пропели вторые петухи, только тогда все разошлись, а Степан, захмелевший обняв сонного сына, всё рассказывал и рассказывал, а потом полез подпол и достал сверток.

–Смотри сынок, какой подарок царь индийский нашему царю батюшке подарил.

–Но Грозный умер. – Тихо сказал мальчик завороженный крестом

–Знаю, но тогда другому царю отдам. Негоже мне смертному царский подарок иметь, да и слово я дал. А если оставлю я его себе, то несчастье на семью обрушиться. В скорости и поеду.

Степан не поехал ни через неделю, ни через две, ни через месяц, ни через год. Вскоре его отъезд отсрочили несчастья, обрушившиеся на него, словно снежный ком. Сначала сгорел дом, затем умерла жена. Погоревав, Степан построил новый дом и снова женился. Однажды его новая жена, Дарья, полезла в подпол и случайно нашла крест. Крест околдовал девушку, пробудив в ней желание им владеть. Неожиданно вернувшийся Михаил, увидев мачеху с крестом, рассказал об этом отцу. Степан, желая избежать греха, решил спрятать крест. После этого Дарья возненавидела пасынка. Михаил, перед тем как сбежать из дома, вытащил из креста несколько камней.

***

Июнь 1704годМосква

Дом князей Рапниных

Дом бурлил жизнью, охваченный трепетным ожиданием. Служанки, словно встревоженные муравьи, сновали вверх и вниз по лестнице, неся то свежее белье, то кувшины с водой. Внизу, в гостиной, метался Михаил Степанович. Парик его валялся на полу, золотистые волосы растрепались, а чёрные глаза горели тревогой. Он то опускался в кресло, то тут же вскакивал, не находя себе места. И его беспокойство было вполне объяснимо: сейчас у него рождался первенец.

Наверху, в просторной спальне, на огромной кровати, в окружении доктора и служанок, княгиня Екатерина Сергеевна Рапнина рожала. Красивая, юная женщина с мраморной кожей, ясными синими глазами и удивительными, иссиня-чёрными волосами, воплощение изящества, она с первого же появления на балу у Рапниных произвела фурор. Казалось, её принесло невидимое облако, чтобы тут же раствориться, оставив на пороге эту хрупкую, очаровательную девушку.

–Князь Сергей Дмитриевич Волконский с супругой Анастасией Петровной и дочерью Екатериной Сергеевной! – Торжественно объявил церемониймейстер.

Первый бал и первый триумф. Те первые балы только начинались, и сам государь Петр I порой наведывался в дома своих придворных. Высокий, стремительный, он, словно вихрь, врывался в дом, быстрым шагом обходил залу и, постукивая тростью, оглядывал своих подданных внимательным взглядом. Затем поворачивался к своим друзьям, голландцам и немцам, а те, впечатлённые стремительными переменами, одобрительно кивали своими буклями. По возвращении из Европы Петр I с еще большей решимостью повел борьбу с отсталостью и косностью, принимая жесткие меры, чтобы заставить русское дворянство и боярство изменить свой уклад жизни и перенять западноевропейские обычаи. Он категорически запретил своим придворным носить бороды, обрезал долгополые платья, заставлял дворян бриться, носить парики и короткие камзолы, как это было принято в Западной Европе.

Михаил Степанович усмехнулся, вспоминая, как однажды государь ворвался в его дом. Как купец Михайлов пытался спрятаться от него, но разгневанный государь, с налитыми кровью глазами, схватил шпагу и отхватил половину бороды у испуганно ноющего купца. Затем, резко развернувшись, Петр I нос к носу столкнулся с ним, Михаилом Степановичем – они были практически одного роста, ну, государь был чуть выше. Петр хлопнул его по плечу и, раздувая усы, оглядел перепуганных придворных. Его голос, подобный грохоту обвала, заставил задрожать даже бокалы на столах: -Что встали? Танцуйте! Эй, музыка! Ну что, капитан, танцуй – вот тебе и пара! – И он толкнул Михаила Степановича в объятия Екатерины Сергеевны.

Михаил Степанович, когда то давно сбежавший из дома и судьба провела его через голод, холод и невзгоды и подарившая встречу с Петром I, когда тот проплывал мимо него и захотел жареной рыбы, выловленной Михаилом, и эта рыба стала для него, мостом в другую жизнь. Михаил Степанович стал верным соратником для царя и все начинания Петра не обходились и без него, но главной фигурой был всегда Меньшиков. Но странная судьба она не сделала друзьями и врагами они не были. Их соединила судьба, что бы они оба были рядом с Петром I один в тени, а другой во всем великолепии. А создание флота подарила Михаилу Степановичу шанс съездить в Голландию и изучить науку.

И для него, молодого капитана, недавно созданного морского флота, это девушка на этом балу перевернула всё. Он влюбился бесповоротно. Так что Петр I, можно было сказать, был свахой. На следующий день вся Москва говорила только о бале. А еще через три месяца, говорили о свадьбе, и вот сейчас наступил, тот момент, который так с нетерпением ждал, Михаил Степанович у него рождался наследник. Обессилив от ожидания, Михаил Степанович спустился вниз и вышел на улицу. Теплый июньский дождик освежил его. Сбросив камзол, он подставил свое разгоряченное тело под дождь. Молния сверкнула так ярко, что ослепила глаза, гром ударил в уши. Зажмурившись он через несколько минут открыл глаза, все также шумел дождь, но что –то новое появилось вокруг, что –то блеснула внизу на последней ступени, спустившись, он увидел крестик до боли знакомый, но меньше, а наверху крестика можно было различить герб семьи; двух коней, удерживающих щит, украшала всё изящная золотая цепочка. Краем глаза заметил какое –то движение, повернув голову в сторону сада, только увидел при молнии женскую фигуру бежавшую по саду. Он хотел бежать за ней, но услышал, как его зовут к жене, повернулся к двери, но блеснувшая молния выхватила из тьмы крестик, поднял его и захлопнул дверь. Поднялся по лестнице в комнату к жене. Она лежала уставшая, бледная, с черными кругами под глазами, но счастливая. Рядом лежал свёрток, женщина с трудом приподнялась на локте, протянула вторую руку к мужу, он упал на колени перед постелью и благоговейно смотрел на ребёнка.

–Какой красивый крестик, – Екатерина Сергеевна дотянулась до крестика, свешивающегося из зажатого кулака Михаила Степановича. Он выпустил крестик и тот соскользнул в ладонь женщины. – Это для нашего сына?

На её вопрос было молчания.

Гроза, словно выплеснув всю свою ярость, утихла лишь через час. Утром, занятый мыслями о сыне, князь забыл о ночном кошмаре. Но, подойдя к колыбели, взгляд его упал на крестик над изголовьем младенца. В памяти всплыло давнее видение – точно такой же крест, но огромный, пугающий. Теперь же на нём красовался родовой герб, словно печать судьбы. Необъяснимое спокойствие нахлынуло на князя, заставляя отступить тревогу. Он отгородился от воспоминаний, желая забыть и крестик, и зловещее предзнаменование. Через месяц в родовой церкви крестили князя Алексея Михайловича Рапнина. Петр I прислал новорожденному подарок – пистоль и шпагу с напутствием: «Для будущего защитника России от Императора Петра I».

***

1727 год июнь

Поместье Рапниных

под Санкт- Петербургом.

Михаил Степанович опустил поводья, дав возможность своему жеребцу щипать траву. В свои шестьдесят Михаил Степанович выглядел на все сорок, крепкий, сильный чуть седые вески, его только украшали. Он уехал из города и поселился в деревни в своём имении. Сын не часто показывался в усадьбе, служил государю, ему так хотелось его видеть, но в город так не хотелось ехать. Единственное утешение охота, прогулки верхом или игра в карты с соседом, да вечерние беседы с женой

Посмотрев на дорогу проходившую через луг, ветер поднимал по ней пыль и маленькие вихри закручивали её и потом исчезали, а пыль снова опускалась на дорогу, ветру надело играть и он пролетев над Михаилом Степановичем взлохматил его волосы. Он закрылся от ветра, когда открыл глаза, то встряхнул головой, ему показалось, что ему в глаз попала соринка, черная точка на дороге росла и превращалась в тройку. Уже увидел и сына, он стоял в коляске, Михаил Степанович подобрал поводья и дал шенкелей коню, тот сразу сорвался в галоп. Вот уже рядом с коляской и видит сына такой же синеглазый как мать и высокий и крепкий, как и он

–Отец! – Алексей Михайлович, выскочил из коляски и обнял отца.

–Сын! – Михаил Степанович обнял его и взял его за плечи. – Ну, сынок повернись, покажись отцу.

Он смотрел на высокого, подтянутого сына и был горд. -Уже капитан! – Михаил Степанович кивнул на эполеты

–Да, судно «Петр -1».

–Как ты похож на матушку. – Обнял сына Михаил Степанович.

–Как матушка?

–Здорова, а ну-ка капитан покажи удаль молодецкую садись на коня и скачи к матери, пусть полюбуются

–А Вы?

–А я в коляске поеду, вон какая у тебя тройка птица мне старику теперь только в коляске ездить.

Алексей Михайлович улыбнулся и взлетел на лошадь, конь, заржав, почувствовав на себе молодого человека, и сделав скачок и исчез в пыли.

А Михаил Степанович сев в коляску последовал за сыном.

Алексей Михайлович подскакав к крыльцу большого, белоснежного, двухэтажного особняка соскочив с лошади и бросив поводья ошалевшему, от удивления конюху, бросился в дом.

Катерина Сергеевна сидела в кресле и слушала девушку, которая ей читала.

–Мама! – Прошептал Алексей Михайлович.

Но Катерина Сергеевна уснула, слушая девушку, но девушка услышала его голос, она обернулся он не смог отвести взгляд от неё. Круглое, белое с красивым румянцем лицо, чёрные огромные глаза, словно чёрные озера, тонкие брови..

–Что ты Олеся замолчала, читай! – Пробормотала Катерина Сергеевна.

–Здравствуйте Мама! – Очнулся от волшебного видения Алексей Михайлович

Катерина Сергеевна открыла глаза, охнула и обняла опустившегося перед ней на колени сына.

Весь вечер Алёша рассказывал родителям о своих походах, но мысли его были далеко – он был с Олесей. Ночью его сердце тревожно билось, как птица в клетке, а тревога не отпускала. Утром, пробудившись, он увидел её – стройную фигуру, идущую к озеру, словно из другого мира. Не раздумывая, он быстро натянул одежду и тихо последовал за ней, прячась за деревьями, словно охотник за тенью. Когда Олеся достигла берега, она сняла сарафан, оставшись в длинной рубахе, и, связав косу в тугой узел, медленно вошла в прозрачную воду. Сквозь поверхность она исчезла, оставив за собой только тихий шепот волн. Вода словно растворила её в сиянии утреннего солнца, играющего в её золотых волосах, превращая девушку в мифическую фигуру – словно русалка, что сидит у берегов, расплетая косы и напевая загадочные песни. Её голос, полный чарующей мелодии, завлекал влюбленных юношей в сказку, где реальность сливается с волшебством. Алексей вздрогнул, когда Олеся прошла мимо него – словно призрачно-легким движением, будто сама природа ожила и зашептала. Он, стараясь не шуметь, обогнал её, выбежав на дорогу впереди, словно охотник, поймавший свою тайную мечту. В его сердце заиграла искра тайны и восторга – ведь он знал: эта утренняя сказка навсегда останутся в его памяти, как загадка, которую он сам хотел разгадать. -Здравствуй красавица. – Сказал он, как бы встречая её на тропинке.

–Здравствуйте барин, – тихо сказала она, и в её голосе не было той холопской лести, которой терпеть не мог Алексей. – Рано встали?

–Воздух удивительный, да и озеро рядом. А я вижу, ты уж искупалась, хороша ли водица?

–Словно парное молоко барин.

–А чья ты дочь?

–Конюха Степана..

–Так ты его дочь. – Удивился Алексей, вспоминая нескладную, худую, девочку, которую он чуть не раздавил лошадью, Его Султан, испугавшись собаки, бросился в сторону, но налетев на дрова. Упал на землю и придавил, не успевшую отскочить девочку он успел соскочить и уже, потом увидел девочку, лежащую без сознания, он поднял тогда и отнес в конюшню, потом уже несколько раз проведывал ее, так как чувствовал вину, зато, что не сумел сдержать Султана. – Он взял ее за плечи и неожиданно поцеловал.

Олеся испуганно охнула, вырвалась и убежала.

Олеся, убежав от Алексея, убежала на кухню и заплакала

–Ну что ты все воешь, ну поцеловал и что не убил ведь, – ворчала её мать Ксения рыхлая, высокая с сильными оспинами на лице и маленьким карими, пронзительными глазами. Поставив в хлеб в печь, вытирая руки о фартук, подошла к дочери и села рядом. – Барин, молодой, уж прыткий какой.

–Я хочу бежать отсюда, – прошептала Олеся. – Я хочу учиться.

–Господи, что ты удумала, знала, что барыня глупости учить тебя будет книжки какие –то, да куда тебе бежать вмиг поймают.

Олеся снова горько заплакала.

–Мама, а что за девушка была вчера. – Спросил Алексей подсаживаясь матери.

Катерина Сергеевна посмотрела сквозь лорнет на сына. – А это дочь конюха.

–Странно, а кто её научил читать?

–Скучно мне было, да и глаза видят плохо вот, и научила, а девочка легко учиться.

Поцеловав мать, Алексей ушел в комнату, но что – то заставило его снова пойти на озеро, и там снова увидел её.

Олеся сидела у озера и вдруг ей показалась, что она снова та десятилетняя девочка, угодившая под копыта лошади Алексея.

–Олеся! – Рядом с ней сел Ванька Жирдов, сын местного мельника. Бывший крепостной у Рапниных, потом старостой, а два года назад выкупивший мельницу и ставший мельником, многие поговаривали, что нашел Лука Жирдов клад. Были и другие слухи будто бы разбойничал. Но всё было слухами, только работой да хитростью сумел Лука стать мельником, таким же работящим был его сын Ванька толстый, с копной рыжих волос прищуром карих глаз, разбитной, многим девкам нравился, но любил одну Олесю и ходил за ней по пятам. – Люблю тебя, давай свадебку сыграем?

Олеся хотела уйти, но Ванька резко вскочил и схватил её за плечи, – что не люб тебе, что ты мне душу мучаешь, с барином говорил уже, согласен он. – И неожиданно приник к её губам.

Слюнявые, пухлые губы только вызвали ещё большее отвращение и, попытавшись вырваться, Олеся поскользнулась и упала, увлекая Ивана, а он всё продолжал целовать. Неожиданно что-то оторвало Ивана от земли, и не успел он даже охнуть, улетел в озеро.

Олеся поднялась и увидела рядом Алексея весь красный, синие глаза потемнели как мутное озеро.

–Пошел вон! – Прошипел он, когда Иван отфыркиваясь и отплевываясь, вылез из воды.

Алексей проследил, что бы тот ушел и обернулся к Олесе, она плакала.

Алексей обнял её,– прости, что вчера напугал. – Неожиданно сказал он.

–Негоже вам перед девкой извиняться. – Чуть слышно прошептала Олеся.

–Да ты что Олеся. А ты помнишь, когда я заболел, ты малину приносила, до сих пор помню. Чуть зорька опуститься, а ты шмыг в спальню и гостинец несешь.

Олеся улыбнулась. – Вы меня читать учили.

–А давай уедим, люблю я тебя пуще жизни. – Горячо прошептал Алексей.

–Нет барин, Вам другая жизнь написана мне своя ..

–Какой я тебе барин, помнишь, как называла, назови сейчас

–Давно это было, глупая была.

–Подожди, – Алексей взял её за руку и удержал. – Любишь ли ты меня?

Но Олеся вырвала руку и убежала.

Через два дня, вечером вернувшись домой, увидела много народу, войдя в хату, увидела за столом старосту и Лукича местного мельника и Ваньку во всем новом они сидели гордо, а вокруг них суетилась её родители

–А вот и невестушка, – бросился к ней навстречу отец. – Где ж ты дочка ходишь? Ничего не молвишь гостям дорогим

–Вечер добрый. – Прошептала Олеся, кланяясь в пояс.

–Да, красавица, – изрек Лукич, жмуря один глаз как кот на сметану. – Хороша жена для моего сына.

–И работяща, по хозяйству спора, читать умеет. – Юлил Кузьма перед сватами

–Ну, читать это лишне, но книгу божию знать надо,– пробасил с дальнего края стола поп Григорий, которого Олеся увидела только сейчас и вдруг неожиданно заплакала, – у заревела. А ну мать уведи дочь, да представь её во всей красе. – Пробасил поп.

–Пойдем.– Ксения увела дочь, по дороге шепча на ухо. – Повезло тебе доченька, станешь хозяйкой мельницы и свободной вот счастья то пришло в дом.

Олеся даже не помнила, как прошел весь вечер, желание выходить замуж, а особенно за Ваньку у неё не было. Уже наступила ночь, июньское небо расцвело звездами и некоторые звездочки слетали вниз и у самой земли исчезали

–Звезда дочь луны спаси меня. – Прошептала Олеся и неожиданно возле неё кто –то появился она испуганно вскрикнула, но это был Алексей.

–Любишь ли ты меня? – Тихо и с мольбой спросил он.

Олеся смотрела в его глаза и видела его тоску.

–Поедишь ли ты со мной?

–Да люблю я тебя и поеду с тобой. – Неожиданно для себя прошептала она .

–Пошли! – Он обнял её и, накинув плащ увлек за собой у околицы стояла открытая карета, усадив в неё Олесю, Алексей сел рядом. – Поехали.

Коляска тронулась и исчезла в ночи.

А на утро Михаил Степанович нашел записку и деньги у себя на столе « Это деньги за мою любовь. Алексей»

Ни чего не понимая он все читал и читал записку что бы хоть как –то понять написанное. Но вскоре он понял, ему сообщили, что ночью Алексей Михайлович уехал и увез крепостную.

***

1758 год

Недалеко от Санкт Петербурга

Поместье Рапниных

Осенняя ночь окончательно завладела лесом. В тишине лесной глуши слышно, как опадает сентябрьская листва, и глухо ухает сова. Высоко в небе пролетает клин лебедей, грустно курлыча прощальную песню покинутому гнездовью. Сентябрьский ветер то взметнёт над землей опавшие листья, то снова бросит их вниз, словно пытаясь вернуть лесу его былое зелёное убранство. Но багряная, жёлтая и коричневая листва лишь грустно ложится на землю.

Полная луна, кажущаяся огромной, заливает землю холодным светом, в котором всё вокруг кажется таинственным. Ветер снова подхватывает листву, и она, покружившись в лунном сиянии, медленно опускается на дорогу, уходящую вглубь леса и ведущую в деревню.

Дорога, обычная для России, изрыта колдобинами и ямами, полна огромных луж, которые уже покрылись тонкой корочкой льда. Лошадь, запряженная в телегу, легко взламывает лед, и осколки, сверкнув в холодном лунном свете, разлетаются в стороны. В телеге, молча, сидят двое: извозчик и Иван. Слышен лишь скрип несмазанных колес, шум налетающего ветра, стук ведра о край телеги и тихая музыка луны, превращающая обычную дорогу в прекрасное путешествие. Если бы не то дело, которое задумал Иван. Деревня встретила их покосившимися избами. На самой околице, возле одной такой, с кривым крыльцом, они и остановились. Иван, кутаясь в свой драный тулуп, всю дорогу боролся с собой. Задумка, казавшаяся пять дней назад такой решительной, теперь вызывала лишь сомнения. Вот они стоят у дома, и отступать, кажется, поздно… или всё-таки нет? Мысль промелькнула: отдать извозчику два рубля, и пусть уезжает, а все это забудется, как дурной сон. Но решение принято давно, и остается лишь покориться судьбе.

Иван с трудом спрыгнул с повозки и, прихрамывая, направился к избе. Внутри, сквозь полумрак, доносилось тихое пение – Ефросиния убаюкивала ребенка. Она укачивала сына, и тусклый свет лучины выхватывал из темноты её полное, серое лицо. Ефросиния подняла голову, ища глазами мужа. На её немой вопрос он коротко кивнул. Женщина, опустив взгляд, крепче прижала к себе ребёнка и беззвучно зарыдала. На сундуке закряхтел старик, пошамкал беззубым ртом и снова погрузился в сон. На печи перевернулась на бок старуха, рядом с ней, тесно прижавшись, друг к другу, спали две девочки-погодки. Под полатями вздохнул теленок. Иван осторожно подошел к жене и присел рядом.

– Ну, будя, будя, два рубля он взял. Сказал, что в хорошие руки пристроит. Сынка нашего спасем, чего плачешь? Не будет он крепостным. – Шептал он, стараясь её успокоить.

Ефросиния подняла заплаканное лицо и дрожащим голосом прошептала: – Ой, боюсь, Ванечка, запорют.

– Не бойся. Староста не внес его в свиток, да и когда спохватятся, далеко будет.

– Боязно мне, Ванечка.

– Успокойся, всё будет хорошо, ты только не бойся, и Николеньке будет лучше.

Он наклонился над сыном и поцеловал его, а самому от слов жены стало нестерпимо страшно, но он отогнал страх. Оглядел избу, словно видел её впервые: большая печь, закопченная сажей; большой, много раз скобленый стол, отчего он блестел; прогнивший пол, старые лавки. Здесь он прожил всю свою жизнь, дышал воздухом, насыщенным дымом от печи и коптящей лучины, запахом животных и птиц, дыханием людей. И всё это вдруг показалось чужим, словно не его это жизнь.Посмотрел на отца. Старик был против того, чтобы внука прятали, и если бы проснулся, обязательно бы помешал.

– Мы крепостными родились, так и помрем. Так господь хотел.– Часто повторял он.

Сейчас Иван молил всех святых, чтобы родители не проснулись,– пошли.– Иван помог подняться жене, и они, стараясь не наступать на прогнившие доски, осторожно вышли на улицу. Осенний ветер закружил вокруг них, бросая в лицо опавшую листву. Извозчик кутался в свой тулуп, а маленькая рыжая лошадёнка, закрыв глаза и поджав ногу, дремала.

Увидев их, извозчик слез с облучка и откинул дерюгу, под которой стоял ящик с сеном,– сюда. – Проворчал он и, качая головой, вернулся на облучок.

–Ой, сыночка мой. – Застонала Ефросиния, прижимая сына к груди.

Слышь, угомони её, – прошипел извозчик. – Не хватало, что бы кто –то услыхал и увидел..

–Успокойся Ефросинюшка, не плачь.

Он, с трудом сдерживая слёзы, обнял жену, потом забрал сына и положил его в ящик, снял с себя крест и одел его на ребёнка, перекрестил и отступил от телеги

Ефросинья уткнулась в грудь мужа, и её вой разорвал тишину ночи – будто она пыталась разбудить всю судьбу, прорваться сквозь темноту. Иван прижимал жену к себе, сердце у него билось так громко, что казалось, его услышит вся округа. Внутри кипела буря – страх, безысходность, любовь, которая разрывала его изнутри, словно шторм в сердце. Извозчик, словно уставший от своей судьбы, взял кнут, покрутил его в воздухе, и резкий свист прорезал ночную тьму. Лошадь вздрогнула, открыв глаза, и, словно пробудившись от тяжелого сна, потопталась на месте, напряженно вслушиваясь в незримый зов дороги. Ветер, игравший в листве, шептал свои древние сказки, а луна, словно серебряная стража, освещала узкую тропинку, по которой двигалась упряжка.

–Но, кляча. – Прошептал извозчик, опуская кнут – словно отпуская тяжелый груз своих забот.

Лошаденка обиженно вздохнула, слегка вскинула голову и, словно выражая свою горечь, неспешным шагом тронулась в путь. Над головой раскинулась бездонная ночь, а на небе сияла полная луна – всевидящее око, наблюдающее за тайнами земли. Ее мягкий свет окутывал каждую травинку, каждую ветку, каждую каплю росы на листьях, создавая атмосферу волшебства и грустной красоты.

Телега медленно уносилась вдаль, растворяясь в ночной тишине, а две фигуры у дороги становились все меньше и меньше. Лишь шорох колес и шепот ветра напоминали об их присутствии. А в сердце у извозчика, словно в глубине озера, тихо билась память о доме, о прошлом, и о том, что ждало впереди. – Ну, малой, – прошептал он, глядя в темноту, – скоро в Царьград приедем. Там, может, свет зажжется, и всё изменится. Ах, как он хорош… – и голос его затих, растворяясь в ночи, как мечта, которая еще жива, несмотря ни на что. Медленная, неспешная езда продолжалась – телега, словно везла не только тело, но и душу в другую жизнь, которая уже жадно манила за горизонтом, словно обещание новых испытаний и надежд. И ночь, как старый друг, обнимала их своими крыльями, храня их тайну, пока не наступит рассвет.

Поликарп проснулся и насторожился от непривычной тишины в избе. Взгляд скользнул по спящим сыну и невестке. Подошел к пустой люльке, подвешенной под потолком. Ребёнка не было. Он обшарил все углы, заглянул на печь, за печь, в сенях перерыл ларь, но младенец словно растворился в воздухе.

Старик попытался разбудить сына, но тот лишь что-то невнятно пробормотал во сне. В отчаянии Поликарп схватил ухват и со всей своей стариковской силой ударил Ивана. Тот вскрикнул и подскочил с полатей. Ефросиния испуганно смотрела на старика.

– Где он, ирод? – Прохрипел Поликарп.

Иван молчал, опустив голову. В одной рубахе, он переминался с ноги на ногу перед отцом.

– Что ж ты наделал, дубина? – простонал старик. – Ты что, его убил?

– Нет, он жив. Но я его спрятал. Никто его не найдет. У него будет жизнь лучше, чем у меня.