Семейные тайны. 12 книга. Батыр Архат

–Куаныш, жду тебя. Ребята собираются… те, кто еще жив. Нас мало осталось. Тогда было десять, теперь пятеро. Петр будет обязательно. Наш командир снова в строю! Слышал?– Увидев кивок Куаныша, махнул рукой:– Давай, брат. Сил тебе. Ждем.

****

1981 год

Казахская ССР

Квартира Кунанбаева

– Ну! И куда ты? – Поинтересовался Тимур.

– В ВДВ! – Глаза Архата заблестели, он чуть не подпрыгнул на табурете от удовольствия. – Ата сказал, что договорился.

– Вот твоя и мечта исполнилась бала! – раздался голос апы. Она такая же маленькая, но теперь по пояс Архату. Парень возмужал и вырос, в свои 18 лет он был похож на крепкий дуб: сильные руки, накаченное тело и огромная копна волос цвета спелой пшеницы. Его карии глаза горели при слове ВДВ.

Тимур усмехнулся, глядя на его энтузиазм. Он помнил Архата совсем мальчишкой, гоняющим мяч во дворе. А теперь вот – десантник.

– Ну-ну, не спеши радоваться, – сказал Тимур, стараясь придать голосу серьезность. – В ВДВ не сахар. Там пахать надо, как конь.

– Я готов! – Архат выпрямился, словно струна. – Я всё выдержу!

Апа подошла к сыну и погладила его по щеке. В её глазах стояла тревога, но она старалась не показывать её.

– Береги себя, бала, – тихо сказала она. – Пиши нам.

– Обязательно, апа! – Архат обнял её крепко. – Я вас не подведу!

Тимур хлопнул Архата по плечу.

– Ладно, боец, собирайся. Завтра рано утром отъезд. И помни, главное – не геройствовать, а думать головой.

Архат кивнул, его глаза горели решимостью. Он знал, что его ждет нелегкий путь, но он был готов к нему. Мечта звала его, и он не собирался отступать. ВДВ! Эти три буквы звучали для него как гимн, как символ мужества и отваги. И он, Архат, станет частью этой легенды. Ведь не зря он старался все эти годы, после встречи с пумой он решился быть батыром, солдатом. А космос подождет. Да и девчонки тоже. Но, Айгуль, Архат, зажмурился, младшая сестра Тимура. Ходит за ним хвостиком, они уже встречались и гуляли, под взглядом брата. Его сердце ещё чаще забилось.

– Я тебе пирога на дорожку испекла!– Прошептала апа.

– Самый лучший пирог тёти Клавы!– Неожиданно по русски сказал Тимур и вдруг поцеловал её руки.– Апа, вы самая лучшая!

– Тимур, Тимур!– Улыбнулась она и, поднявшись на цыпочки, потрепала его по голове.– А что с ним не идешь?

–А я туда!– Парень неопределенно махнул головой.– Там Марат и Кенес, а Борис поступил в МГУ.

– Разбросала вас судьба! – Улыбнулась женщина и вздохнула.– Будьте осторожны, что –то тревожно мне.

– Мы вернёмся! – Улыбнулся Тимур.– А пирог давайте мы съедим, ведь ваш пирог самый лучший во всем дворе, а с яблоками может унести на небо. – Улыбнулся парень.

– Спасибо, апа! – Архат обнял её, чувствуя тепло её рук. Он знал, что она волнуется, но старается быть сильной. Он не подведет её.

– Не заглядывайся на мою сестренку, десантник, – поддразнил он. – В армии тебе не до девчонок будет.

Архат покраснел, но ничего не ответил. Айгуль… Её большие карие глаза и длинная черная коса часто снились ему. Он обещал ей писать, и он обязательно напишет.

– Ладно, хватит болтать, – сказал Тимур, вставая. – Пойдем, помогу тебе собрать вещи. А пока давай попрощаемся с нашими.

Они вышли из дома. Солнце уже клонилось к закату, они остановили мотоцикл у гор, они окрашивали горы в багряные тона. Архат вдохнул свежий воздух, наполненный ароматом трав и полыни. Он прощался с родной землей, с детством, с беззаботными днями. Впереди его ждала новая жизнь, полная испытаний и опасностей. Но он не боялся. Он был готов.

Всю ночь Архат не мог уснуть. В голове мелькали обрывки воспоминаний: игры с Тимуром, рыбалка с атой, песни апы, смех Айгуль. Вот только аке словно отдалился от него, он больше был с апой, и атой. А Аке превратился, в тень. Вначале он был всегда рядом, а потом вдруг как то исчез. И однажды Архат услышал как он разговаривает с атой, что не он его бала, что не верит, другой он, русский, нет в нем крови казаха. Тогда ата врезал ему прямо за столом и стоял над ним с кулаками.– Твой это бала и больше не чей. Мой отец и мать 40 детей вырастили, из Ленинграда привезли и все стали его сыновьями и дочерьми. Вот только от тебя они все бегут, приедут в гости, а через день глаза опускают и уезжают. Сволочь ты стал, баем себя возомнил. Только это всё я заработал и всё поднял, и оставлю не тебе, а ему. Так что даже не думай.

Архату тогда было лет 15, он первый раз увидел ата в такой ярости. Аке перестал с ним разговаривать. Архат перевернулся на другой бок, комкая подушку. Слова ата до сих пор звенели в ушах, словно удар хлыста. "Сволочь ты стал, баем себя возомнил…" Аке после того случая словно окаменел. Он и раньше был немногословным, но теперь в его глазах поселилась какая-то вселенская усталость. Он уходил на работу до рассвета и возвращался, когда Архат уже спал. Они почти не виделись. Архат помнил, как пытался заговорить с ним, рассказать о своих успехах в учебе, о первой влюбленности в Гульнару. Но аке лишь кивал в ответ, не поднимая глаз от газеты. В его движениях чувствовалась какая-то отстраненность, словно он жил в другом мире, куда Архату не было доступа. Иногда, ночью, Архат слышал, как аке тихо плачет в своей комнате. Он подходил к двери, прислушивался, но не решался войти. Что он мог сказать? Как мог утешить человека, которого сам считал чужим? После ссоры с атой, аке стал еще больше времени проводить в городе. Он возвращался поздно, часто выпивший, и засыпал прямо в одежде. Апа раздевала его, укрывала одеялом и долго сидела рядом, глядя на его измученное лицо. Архат видел это и чувствовал, как в его груди поднимается волна то ли жалости, то ли злости. Он не понимал, что происходит. Почему аке так изменился? Почему ата так его ненавидит? И самое главное – почему он, Архат, оказался в центре этого водоворота чужих обид и разочарований?

В голове снова всплыли слова ата: "Не тебе, а ему". Значит, ата видел в нем, Архате, надежду. Надежду на что? На продолжение рода? На искупление грехов аке?

Архат вздохнул. Он не хотел быть ничьей надеждой. Он просто хотел, чтобы все вернулось на круги своя. Чтобы аке снова улыбался, чтобы ата не кричал, чтобы апа пела свои песни, а Айгуль смеялась. Но он знал, что это невозможно. Прошлое не вернуть. И ему придется жить с этим грузом, с этой тайной, которая разъедала его изнутри.

А сейчас он перебирал в руках старую фотографию, на которой они все вместе: он, маленький и худой, Тимур, чуть постарше, апа с доброй улыбкой и Айгуль, совсем ещё ребенок, с огромным бантом в волосах.

Под утро, когда небо начало светлеть, Архат встал и вышел во двор. Апа уже ждала его, держа в руках узелок с пирогом тёти Клавы.

– Вот, сынок, возьми, – сказала она, протягивая ему узелок. – И не забывай нас.

Архат взял узелок и крепко обнял апу.– Не забуду, апа, – пообещал он. – Я вернусь.

Тимур ждал его во дворе. Он был одет в свою старую кожаную куртку и смотрел на Архата с гордостью и тревогой.– Ну что, боец, готов? – Спросил он.

Архат кивнул.– Готов!

И вот военкомат и уже дорога в учебку.

****

1983 год

Афганистан.

Архат потянулся и сурово взглянул на молодых пацанов. Еще не обстрелянные, с глазами, полными неопределенности и страха. Он служил полтора года в ВДВ –и потом Афган. Кажется, что всё это – один большой бой за выживание, за каждую секунду жизни. Его миновало холера, вши, все болезни которыми переболели практический каждый. Словно судьба берегла его для чего –то большего. А эти пацаны, еще не знали, что такое настоящая война, но уже чувствовали ее запах – смесь пыли, крови и горечи потерянных друзей. Еще недавно он сам был молодым и горячим, полным надежд и мечтаний, а теперь – усталость и холод в сердце. В Афгане каждый день – как последний: тревога, страх, ожидание взрыва, крики. За плечами – сотни ночей в засаде, сотни бессонных часов под палящим солнцем и холодными ветрами. Здесь, среди гор и ущелий, каждый шорох мог стать последним.

– Товарищ сержант!– Раздалось у входа.– К командиру.

Он стоял перед своим командиром, который смотрел на него с тяжелым взглядом и грыз ручку – как будто пытался найти хоть каплю, сомнения в этом приказе, но его лицо оставалось жестким, – Кунанбаев, завтра со всей осторожностью, животом по горам. Вас доставит вертолет в точку и, как змея, проползти до этого каравана и захватить его, – он выложил перед парнем фото. Жуткий снимок: лицо обгоревшего человека с седыми волосами и шрамом, пересекающим щеку, – словно символ потерянной юности, сгоревшей в пепле войны, – это ценный кадр. Если он подохнет, нам всем головы не сносить. Это раз. И если не будет другого выхода, пристрели его. И себя тоже.– Капитан сказал это холодно, словно смерть – нечто обычное. Архат слушал приказ, ощущая, как внутри у него все сжалось. В душе – смесь гнева и отчаяния, ведь он понимал, что за этим приказом – реальность жестокой войны, где каждое решение – вопрос жизни и смерти. Лицо его оставалось непроницаемым, как стена, потому что он уже видел слишком много – потерянных товарищей, разрушенные судьбы, горечь утрат. Афганистан -это не только горы и ущелья, это еще и бесконечное ожидание смерти, когда каждый день – как последний. Там нет места слабости – только холод и решительность. И в каждом взгляде – страх, который нужно скрывать, чтобы не потерять лицо перед товарищами. Он привык к таким заданиям. Привык к риску, к смерти, витавшей в воздухе, как запах пороха после боя.– Есть, товарищ капитан. – Коротко ответил он, вытянувшись по стойке "смирно".

Капитан кивнул, отпуская его. Архат вышел из палатки, вдыхая сухой, обжигающий воздух Афганистана. Он посмотрел на горы, на их суровые, безжизненные склоны. Завтра ему предстоит ползти по ним, как змея, выслеживая свою добычу. Он достал из кармана сигареты и закурил. Дым обжег горло, но это помогало ему собраться с мыслями, успокоить нервы. Где же тот наивный Архат, сейчас закаленный в боях, он вдруг потерял ту наивность, которая была, тот глупый гонор и дурацкие шутки, которые вылазили из него как из дырявого мешка. Он стал батыром, он стал солдатом. "Мальчишка, значит», – подумал он, глядя на фото, которое ему дал капитан. – «Что такого ценного может быть в мальчишке с обгоревшим лицом и седой головой? Что -то знакомее в нём?»

Он не знал ответа, да и не хотел знать. Его дело – выполнять приказы. А приказы в этой войне часто были жестокими. Архат затушил окурок и направился к своей палатке. Нужно было подготовиться к завтрашнему заданию. Проверить оружие, снаряжение, запастись водой. И постараться выспаться. Хотя вряд ли это получится. В Афганистане сон всегда был неспокойным, тревожным. Война не давала забыться ни на минуту. Он вспомнил лица своих товарищей, тех, кто уже никогда не вернется домой. Их имена выбиты на камне, а в памяти – лишь обрывки воспоминаний, смех, шутки, истории, рассказанные у костра. Он затянулся сигаретой, выпуская дым в ночное небо. Звезды мерцали, словно напоминая о вечности, о том, что все проходит, и эта война тоже закончится. Но пока она здесь, он должен выполнять свой долг. «Старики», как их назвал капитан. Опытные бойцы, которым было только 20. Они, молча, сидели, чистили оружие, готовились к завтрашнему заданию. В воздухе висело напряжение, но никто не произносил ни слова. Они понимали друг друга без слов.

– Ну что, братишки, – нарушил тишину Архат. – Завтра идём.

– Знаем, – ответил один из парней, не поднимая головы. – Слышали про мальчишку. Говорят, он не простой. Тут слушок прошел, что какого-то разведчика ищут. Прям, всех подняли. Мне один «старик» сказал, что два года назад такая же кутерьма была.

– Капитан сам не знает, что за фрукт, – усмехнулся Архат. – Но приказано доставить живым. Или мертвым.

– Значит, будет живым, – отрезал «старик» – Мы умеем выполнять приказы.

Архат кивнул. Он знал, что может положиться на этих людей. Они не подведут. Он посмотрел на их лица, обветренные, закаленные войной. В их глазах он видел решимость, отвагу. Это были настоящие воины, верные своему долгу и своей стране.

Вертолёт нес их к цели, пронзая утреннюю дымку. Неожиданно вертолёт резко дернулся в сторону, словно его подхватила невидимая рука. Раздался резкий, пронзительный звук –тепловые ловушки. Вертолет затрясся в конвульсиях, лопасти взбесились, и вдруг, с оглушительным треском, фюзеляж лопнул, словно перезревший плод. Архат, словно пушинка, вылетел из разорванной утробы машины и, кувыркаясь в воздухе, оказался на склоне горы, с глухим стуком пропечатавшись к каменистой земле. Боль пронзила тело, но адреналин заглушил. Он лежал, оглушенный, чувствуя вкус крови во рту и запах горелого металла в воздухе. Вокруг него, словно разбросанные игрушки, лежали обломки вертолёта и тела его товарищей. Тишина, звенящая в ушах, была страшнее любого взрыва. Он выжил. Но какой ценой? Он захрипел и попробовал подняться, тело взорвалось болью, и он потерял сознание.

– Сарбуланд это твоя добыча забирай его!– Раздался голос на дари. Архат с трудом открыл глаза, он был окружен моджахедами. Высокий, кареглазый душман носком сапога, пнул его. – Давай забирай, после того как мои, устроили, желание нет. Али иди сюда!

Архат услышал звон железа и тяжелое дыхание и запах, запах разложения. Этот запах исходил от того мальчишки с фото. У него были дикие от боли глаза, он был закован и ножными и ручными кандалами, его худое, изможденное тело тряслось, видно было, что у него жар. Все морщились от вони, и отодвигали его от себя подальше рукоятью плети. Душман взял его за волосы и резко поднял голову, мальчик промычал и больше не звука. – Послушай, мой мальчик, напои, умой его, что бы к вечеру этот гяур бы готов встретить смерть свою.

Архат потерял счет времени. Он- то приходил в сознание, то снова проваливался в темноту. Каждый раз, открывая глаза, он видел, что по-прежнему привязан к ослу. Запах разложения был невыносим, а перед глазами маячили окровавленные щиколотки, скованные кандалами. Рядом, цепляясь за седло, бормотал по-русски этот парень. Архат отчетливо слышал бормотание: -Раз, два, три, раз, два, три, три, два, раз, разбежались все от нас. Дайте мне немного сока, вырастить из сока, сома. Сома отпущу я в реку, вот и будет у нас победа.– Архат решил, что парень попросту сошел с ума.

Внезапно раздался веселый крик, и к ним подбежал кто-то, смеясь и визжа. Он принялся обнимать парня, что-то возбужденно выкрикивая.

–Мардж, ты мне делаешь больно!– Прошептал парень на пушту. Он говорил очень тихо, но Архат расслышал каждое слово.

– Иди сюда!– Раздался голос, этого «веселого человека» утащили.

Вскоре их забросили в сарай. Парень, с трудом волоча ноги, вошел внутрь. Архат, приподняв голову, увидел, как от боли расширились его глаза. Крупная дрожь била его, а руки судорожно пытались оттянуть ткань от паха. Его просто втолкнули к соломе. Кандалы сковывали движения, и он рухнул на живот, издав хрип, в котором Архат уловил крик, заглушенный отчаянием.

Олег, все ещё дрожа, подполз к стене и, опираясь на неё, посмотрел на Архата. Тот решил пока наблюдать, хотя собственное тело разрывалось от боли, и хотелось выть. После нескольких часов пути у Олега осталась лишь одна цель – хоть как-то унять страдания. Эти сволочи, не до конца срезали кожу, и теперь она, свисая лохмотьями, касалась ткани, причиняя невыносимые мучения. Мардж что-то сунул ему в рот – какую-то таблетку, которую он проглотил, не разбирая. Боль немного отступила.

Собрав последние силы, парень попытался сесть. Голова кружилась, перед глазами плясали черные пятна. Он вцепился в стену, словно утопающий в соломинку, и медленно, с неимоверным трудом, начал подниматься, сантиметр за сантиметром, упрямо карабкаясь вверх. Добравшись до сидячего положения и прислонившись спиной к холодной каменной кладке, он ощутил, как новая волна боли пронзила его. Кожа на пенисе горела огнем, каждое движение отзывалось нестерпимой мукой. Висящая полоска кожи пульсировала в такт боли. Нужно было что-то предпринять. Он понимал: бездействие равносильно смерти от заражения. Но как? Как избавиться от этой проклятой кожи, не сойдя с ума от боли?

Вдруг его взгляд упал на инструменты, стоящие в дальнем углу сарая: мотыгу и лопату. Он подполз к ним. Мотыга была не слишком острой, но, возможно, этого будет достаточно. Он смотрел на лезвие, тускло поблескивающее в полумраке, и ужас сковал его. Сама мысль о том, чтобы прикоснуться им к своему телу, казалась невыносимой. Но страх смерти оказался сильнее. Времени не оставалось. Инфекция уже распространялась, лихорадочный жар пробирал до костей.

Собрав остатки воли в кулак, он закрыл глаза и глубоко вдохнул. Руки дрожали, когда он поднес мотыгу к ране. Холодный металл коснулся воспаленной кожи, и он невольно вздрогнул. "Только бы не потерять сознание," – пронеслось в голове. Он сделал первый надрез. Боль пронзила его, на мгновение, лишив ориентации. Мир поплыл, звуки, словно ушли под воду. Но он не остановился. Отступить сейчас означало навсегда лишить себя возможности закончить начатое. Снова и снова он делал надрезы, медленно и мучительно освобождаясь от остатков кожи. Кровь заливала руки, смешиваясь с грязью и потом. Он кусал губы до крови, сдерживая крик.

Когда всё было кончено, он рухнул на землю, обессиленный и измученный. Боль была невыносимой, но он выжил. Теперь нужно остановить кровотечение и обработать рану, но сил почти не осталось. Он лежал на холодной земле, чувствуя, как жизнь утекает. Но в глубине души теплилась надежда – надежда выкарабкаться, надежда жить. Он попытался оторвать кусок от рубахи, но ткань была слишком грязной. Возле стены лежал старый мешок из-под зерна. Превозмогая боль, он дотянулся до него. Мешок был пыльным и пах плесенью, но сейчас это не имело значения. Той же мотыгой он разрезал его, разорвал на полосы и дрожащими руками попытался перевязать рану.

Кровь продолжала сочиться, пропитывая ткань. Этого недостаточно. Нужна чистая вода, чтобы промыть рану, но где её взять? В сарае не было ничего, кроме инструментов и старых вещей. Надежда начала угасать. И тут его осенило: собственная моча. Боль была нестерпимой, но выхода не было. Воду нескоро принесут, а о еде и вовсе можно забыть. Сегодня ничего не будет. Он сумел вытащить из мешка два сухаря и спрятал их в складках одежды. Сжав зубы, он попытался помочиться. Небольшая струйка потекла ему в руку, и он сразу же обмыл кожу вокруг раны. Боль сдавила горло и заставила вжаться в стену. Наконец, отпустило, и он сполз по стене. Обессиленный и измученный, Олег лежал на земле, чувствуя, как лихорадка с каждой минутой набирает силу. В ягодице пульсировала нестерпимая боль, и прикосновение к ране отзывалось гнойным жаром. Температура стремительно росла, и без антибиотиков ему не выжить. Где же их взять? Просить у Муджахада? Олег тяжело усмехнулся, представив эту абсурдную сцену. На мгновение она отвлекла его от мучений, но лишь на мгновение. Жар нарастал, лихорадка затуманивала сознание. Он попытался дотянуться до раны. С кандалами на руках это было непросто. Собрав последние силы, дрожащими руками, он взял кусок мешка, хоть что-то относительно чистое, и попытался очистить рану от гноя. Адская боль пронзала его, но он терпел.

Каждая попытка сходить в туалет превращалась в пытку, низ живота, диафрагма, руки и ноги горели огнем. Кожа на запястьях и щиколотках была содрана до крови. Все тело превратилось в сплошной очаг боли. Он должен выжить. Внезапно мир померк, и Олег потерял сознание.

Архат, стараясь не издать ни звука, наблюдал за Олегом. Парень, словно раненый зверь, пытался зализать свои раны. В его глазах плескалась нечеловеческая боль, но и упрямая воля к жизни. Архат знал эту волю. Она была в каждом, кто попадал в руки душманов. Кто-то ломался сразу, кто-то держался до последнего. Этот, судя по всему, принадлежал ко вторым.

Его собственное тело горело, но сейчас не время думать о себе. Архат начал осматривать сарай. Стены были сложены из грубых камней, скрепленных глиной. Сквозь щели в крыше пробивались лучи солнца. В углу валялись старые тряпки и солома. Солому можно подстелить, чтобы не так мерзнуть. Силы покидали его. Архат рухнул на пол, спина горела огнем, тело казалось набитым паклей, а конечности едва слушались. Голова гудела, но он понимал: нужно действовать. Превозмогая боль, он пополз обратно к парню.

И тут его осенило. Мазь! Та самая, что прислала ата. Она писала, что её подруга работает в Институте им. Вишневского и раздобыла опытный образец, присланный из Харькова. Зная, что внук её подруги служит в Афганистане, она поделилась с ней чудодейственным средством. "Левомеколь", кажется, так называлась мазь. И правда помогает, раны мгновенно затягиваются.

Но здесь… Архат поморщился от боли. Он подполз к парню, который лежал на боку, осторожно нанес мазь на содранные запястья и щиколотки и с трудом сел. Ягодица была разрезана, из раны выливалась сукровица и гной. По-хорошему, нужно зашивать, но где он возьмет иголку и нить? Как можно осторожнее Архат нажал на рану, и из нее, хлюпая, потек гной. Парень застонал. Архат замер, боясь, что их услышат. Тихий, слабый стон едва слышен. Он продолжил осторожно выдавливать гной из раны, стараясь не причинить парню ещё большей боли. Когда гной перестал сочиться, Архат, нанес мазь на ягодицу. Случайно отодвинув её, он похолодел от ужаса: анальное отверстие парня было в крови и гное, парень дико закричал. Вздрогнув, Архат отпрянул, прислушиваясь, не идет ли кто. За дверью царила тишина. Поняв, что только навредит, если парень не даст себя осмотреть, Архат принялся за себя. – когда он упал, его посекло о скалы. Порезы были на ногах и руках. Странно, почему его не обыскали толком: забрали оружие, но не проверили карманы. Внутренний карман рубахи, который он пришил сам, остался незамеченным. Там он хранил мазь и таблетки. "Самое ценное всегда при себе," – подумал Архат. Кажется, там был и антибиотик. Поморщившись, он достал таблетки. "Так и есть, молодец, Архат! Апа советовала пить антибиотики раз в три недели, на всякий случай." Он достал одну таблетку и засунул её за щеку парню. Неловкое движение – и Архат потерял сознание.

Он очнулся от холода. Тело ныло, но сознание было ясным. Архат лежал на полу сарая, рядом с Олегом. Парень всё ещё был без сознания, но дышал ровно. Осторожно ощупав его лоб, Архат почувствовал, что температура немного спала. "Кажется, антибиотик начал действовать," – с облегчением подумал он. Осторожно натянул на парня штаны. "Когда придут, их заинтересует, чем это я тут занимался:, мазь… Лучше подстраховаться." Он отполз к соломе и зарылся в неё. Сил тащить парня просто не было, да и ползти к нему тоже – все силы ушли на то, чтобы помочь ему. Молчание прерывало только тяжелое дыхание парнишки, словно он задыхался в собственных мучениях.

Дверь с лязгом распахнулась, и Архат заметил едва уловимую дрожь в теле Олега, хотя тот оставался без сознания. В комнату вошел невысокий моджахед. Лицо его, отмеченное шрамом, было красивым и жестоким, а волосы черными, как смоль. Он приблизился к Олегу и с силой надавил сапогом на его ягодицу.

– Просыпайся, солнышко ясное! – Прошипел моджахед по-русски, и в голосе его сквозил ледяной садизм. Он нанес удар в живот. Олег вскрикнул, инстинктивно пытаясь защититься, но Азам не дал ему опомниться, обрушив следующий удар в пах. Олег захрипел, пронзенный невыносимой болью, и пришел в себя. С трудом приподнявшись, он тяжело дышал.

– Так, солнышко проснулось! Скоро выходим, а ты его не приготовил, – Азам кивнул в сторону Архата, притворявшегося бесчувственным.

Олег с трудом сфокусировал взгляд на мучителе. Голова кружилась, но острая боль словно отступила, притупилась, оставив лишь тупую пульсацию.

– Я там водички принес, так что займись делом, а то разлегся как барин. Вперед, ублюдок! – взревел Азам и снова ударил.

– Не надо… пожалуйста… Я сделаю всё… только не бей… Прошу. – Прохрипел Олег, задыхаясь, и в голосе его звучала отчаянная мольба.

Но Азам не слушал. Удар обрушился снова, и Олег застонал, словно его душили. Он попытался подняться, но силы покинули его, и он рухнул на пол, словно марионетка, лишенная нитей. Его тело – словно раненый зверь, разрываемый болью изнутри. Он сумел с трудом подняться, но Азаму не понравилось, что он делает это слишком медленно. Новый удар – и Олег летит на пол, рядом с Архатом, и боль взрывается в голове. Он вцепился в руку, чтобы не закричать.

– Скоро вернусь, чтобы всё было готово! – прорычал Азам, хотя и не собирался возвращаться. Он подошел к Олегу и схватил его за волосы. – Ты слышал, скотина? Я не слышу ответа! Мой господин… я слышал тебя. Ну!

Архат увидел, как лицо Олега исказилось в злой ухмылке, как сжались его кулаки. Неожиданно Олег повернулся и посмотрел на Азама.

– Мой господин, я слышал тебя! Я слышал тебя, трус и сволочь! – прошипел он, пытаясь подняться.

Олег вдруг не выдержал. За поясом Азама он увидел нож. –«Сейчас все закончится, нужно только сделать шаг.»