«Огонь прошлого не гаснет – он тлеет в сердце, пока не настигнет тех, кто его зажег.»
1
Шла последняя неделя пребывания в аббатстве Святого Причастия. Мать настоятельница приготовила для своих выпускниц миниатюрные библии и шали, которые вышивали монахини на продажу, но девочкам достанутся в подарок, на память о трёх годах воспитания.
Все находились в радостном предвкушении возвращения в родные дома. Кому-то даже уже подыскали приличных женихов.
Только одна Констанция, высокая, худая и вечно печальная девушка с грустной завистью наблюдала за соседками. Ее никто нигде не ждал. Она подкидыш. В раннем детстве, как она сама мутно помнила и как ей рассказывали сестры, знатная дама в густой вуали и в черной карете привезла девочку к воротам и отдала матери настоятельнице. С тех пор она росла тут и кроме, как посвятить себя монастырю и вечному изгнанию из общества, не представляла свое будущее.
Воспитанницы не слишком спешили с ней общаться, скорее избегали. Но, к своей чести, хотя бы не издевались над подкидышем. Все понимали, что она незаконно рождённая бесправная жертва тайной любви или страсти. Но это не обсуждалось.
У нее была только одна подруга, к которой она не боялась подходить и даже жили они в одной келье, – это Эльвира де Моруа, слегка заносчивая и горделивая, но всегда стоящая горой за справедливость. Другие девчонки даже ее побаивались, но часто спрашивали совета.
Откуда Эльвира брала не по годам свою мудрость, не знали даже монахини, но причисляли это к талантам знатного рода де Моруа.
Дедушка Эльвиры был придворным поэтом ещё при Филлипе. Дядя удивлял своими портретами, которые казались ожившими. А уж про достославных кавалеров времён рыцарства и говорить мало. Настолько они принесли много заслуг в своих завоеваниях.
Эльвира была довольно высокой, грациозной, но по своему поведению больше напоминала амазонку.
Ее острому уму и пытливости завидовали многие. Особенно ей легко давалась философия и история. Казалось, будто она сама бывала в прошлом и помнила все имена и даты, описывала события дней минувших, словно это произошло с ней вчера.
Поэтому, когда наступало время этих двух уроков, остальные воспитанницы могли не беспокоится муштры. Эльвира всю инициативу брала на себя и рассказывала больше, чем знали преподаватели.
И вот эта стройная, самовлюбленная и горделивая девушка, можно сказать, взяла под свою опеку одинокую Констанцию.
Незадолго до выпуска написала отцу письмо с просьбой приготовить комнату и для Констанции, ибо теперь она будет жить с ними и будет ее компаньонкой.
Даже, ещё не получив ответа из дома, Эльвира уже объявила всем о своем намерении и приказала подруге собирать вещи в дорогу.
Никто и не сомневался, что будет так, как она решила.
Отец был вдовцом и баловал свою единственную дочь.
Констанция же попыталась отнекаться, но не тут-то было. Эльвира повела бровью, оглядывая жалкие пожитки соседки, и решила, что потом в поместье найдет ей наряды куда приличнее.
На этом и поставили точку.
Надо сказать, что мать настоятельница недолюбливала зазнайку Эльвиру и даже была рада ее поскорее спровадить. Острый ум и наблюдательность этой девчонки всегда подмечали то, на чтобы совсем не хотелось обращать внимание, и это ставило учителей в нелицеприятном свете.
Но и самой Эльвире тоже изрядно поднадоело это затворничество. Хотелось свободы, хотелось домой, оседлать скаковую лошадь и мчаться по полям, стрелять, как в детстве, из лука по голубям, а потом с егерем их жарить на костре.
И до всего этого оставалось ровно несколько дней. Их она начала отмечать мелом на стене у своего изголовья. И чем быстрее приближался срок освобождения, тем веселее она становилась и тем грустнее становилась напуганная неожиданным будущим Констанция.
Монахини молились, благодаря за то, что теперь некому будет втаптывать в грязь при всех их невежество.
Наконец наступил четверг. День причастия.
По обыкновению все слушательницы и студентки отправились на исповедь. Был приглашен преподобный Петр из собора Святых мучеников Петра и Павла. Он должен был опросить девушек о их планах и задать им правильное направление, напутствуя как следует поступать, чтобы не опозорить семью и не гореть в аду.
Девушки боязливо подходили к исповедальне, вставали на колени и в решетку приглушённым голосом, смущаясь и краснея, говорили о своих надеждах. Многие из них хотели замуж, другие мечтали блистать при дворе. Петр кого журил, кого убеждал быть осмотрительнее. Но когда дошла очередь до Эльвиры, она встала на колени и сказала, не дожидаясь разрешения начать:
– Знаете, падре, что я вам скажу. Все это время, что я тут провела, кажется мне потерей моей жизни. Вне этих стен я научилась бы большему, я уже бы смогла руководить имением и управлять фабриками отца. А теперь вы настаиваете, чтобы я сидела у окна с вышивкой и отдала правление какому-то выскочке, за которого меня отдадут. Не давать женщинам самим решать как и с кем им жить – это кощунство. Из-за их бесправия и рождаются такие несчастные брошенки, как Констанция. Лучше уж жить в грехе, но полном любви, чем жить без совести, но соблюдать видимость набожности.
Петр нахмурился и рассвирепел. Ни этого он ожидал от выпускницы такого известного своей пристойностью аббатства. И это он должен был вести разговор, задавая вопросы. Откуда столько своеволия?!
– Замолчи, невежда! – крикнул, шипя через решетку.
Эльвира насупилась.
– Ты говоришь, как еретичка. Радуйся, что тебя не слышат инквизиторы. Если будешь попирать священные узы брака и устои общества, будешь гореть в аду!
Он надеялся ее запугать, но в ответ услышал такое, о чем ещё долго шептались в кельях:
– Об этом можете вообще не волноваться. Никакого ада не существует. Все ограничения и наказания только у нас в голове. У кого стыд, у того и душа в огне от переживаний. А кто живёт без зазрения совести, тому никакой ад не страшен, иначе бы не бросали своих детей, не убивали ненужных младенцев и не насиловали крестьянок.
Падре так опешил, что из его уст только вылетало шипение вместе со слюной. А Эльвира встала, поправила подол и вышла во двор, отдышаться и набрать в лёгкие свежего воздуха.
Была весна. Во дворе цвели яблони и их аромат наполнял радостью и сулил свежесть жизни.
– Я сама решу как буду жить, – и, довольная своим решением, задрала голову к небу, щурясь от яркого неба.
Мать настоятельница быстро вручила ей завернутую Библию, повязала на плечи, как и другим, льняной платок с красными маками, буркнула благословение и перекрестилась, что этот день настал.
Констанция сутулой тенью следовала за подругой, держа в руках небольшой свёрток своих пожитков.
Монашки покачивали головой, сожалея, что такую девушку увели из их рядов.
Девчонки распрощались, целуя друг друга в румяные щеки, обещая писать письма и обязательно навещать и звать в гости.
На этом кареты с разными гербами разъехались в разные стороны, и, как и предполагала Эльвира, через пару месяцев письма стали все реже и вскоре переписка с сокурсницами прекратилась. Хотя она ни грамма не сожалела об этом.
Но это будет потом, а пока они с Констанцией ехали и через громоздкие занавески разглядывали проплывающие дома и улицы.
Захотелось перекусить и девушки попросили остановить у приличной таверны.
Им подали гусиного супа с горохом и зелёным луком.
Угостили пирогом с грибами. И Эльвира осмелилась заказать эля. Констанцию передёрнуло:
– Это не угодное богу дело. И так не подобает вести себя благородным девицам. Нас так учили.
Эльвира усмехнулась и отмахнулась рукой.
– Вот когда будешь ездить на балы к маркизам и князьям, тогда и будешь пить виноградное вино. А пока, если не хочешь, оставь меня в покое.
Когда на стол грохнулась крынка с элем и пошел бродяжный запах, Эльвира восторженно вдохнула испарину и припала губами к кружке.
Констанция сглотнула слюну, пожеманнилась и тоже решилась.
Наевшись и напившись, девушки снова тронулись в путь.
Ехать предстояло до следующего утра, если не случится чего-то непредвиденного по пути.
Миновали черту города и показались луга, желтеющие от одуванчиков. Эльвира вскрикнула от радости. Приказала остановить и, выпрыгнув на дорогу, побежала по лугу, разулась и плюхнулась, распластав руки на этот душистый ковер.
– Мои любимые солнышки! – улыбалась цветам и прятала лицо в их бархате, а они, любя, оставляли на ее юном лице жёлтую пыльцу.
Констанция подошла неспеша и смотрела на это озорство, не решаясь последовать примеру.
– Разувайся! – скомандовала Эльвира и указала лечь рядом.
И когда девушка позволила расслабиться, ее лицо преобразилось. Щёчки зарумянились и в глазах появился блеск. Констанция начинала понимать, чего она могла лишиться, обрекая себя пожизненно на серые монастырские стены.
До вечера не было никаких происшествий. По пути они ещё несколько раз останавливались чего-нибудь попить или прикупить безделушек.
Уже темнело и предстоял выбор устроить привал или рисковать ехать темным лесом.
Кучер предложил свернуть чуть влево, ибо знал, что там находится небольшая харчевня с комнатами. Но у Эльвиры взыграло ребячество с бровадством и она приказала ехать дальше, мол, нам ничего не страшно.
Кучер пожал плечами: ничего не поделать, против господ не пойдешь. Лакей тоже поморщился, опасливо поглядывая в черноту сумрачного леса и пробурчал:
– Днем-то на разбойников нарваться можно, а уж какого лешего ее поперло ночью?
– Авось пронесёт, – перекрестился кучер и дёрнул за поводья.
Констанция тоже теребила нервно носовой платок, раздражая этим соседку. Эльвира не выдержала и шикнула на нее:
– Хватит уже, будто мы на бой собрались. Если нигде не ночевать, мы быстрее доберёмся до дома и там отдохнем по-настоящему.
– Но я боюсь, – заикалась девушка. – А вдруг там кто поджидает?
– Ты думаешь, разбойники дураки и им ночью спать не хочется? Ха. Они тоже люди. А ты начиталась глупых рассказов про них. Успокойся, я с тобой.
Но дрожь в теле девушки только усиливалась, что Эльвира не вытерпела и пересела от нее напротив.
Неожиданно кони заржали и карета дернулась. Девушки повалились друг на друга.
– Что происходит? – выглядывая в окно, окрикнула кучера Эльвира.
Появилось испуганное лицо лакея, а затем ещё какое-то, со сверкающими глазами и с повязкой на переносице.
– Уважаемые дамы, вы приехали. Придется выходить, – с усмешкой прогремел сухой голос незнакомца.
Эльвира почувствовала, как пальцы подруги судорожно вцепились ей в запястье и ногти впиваются в кожу.
Кровь брызнула к вискам и ехидная ухмылка исказила лицо Эльвиры.
– Да неужели?!
Она грубо отпихнула от себя Констанцию и распахнула дверь. На краю сиденья лежал круглый блестящий черный камень, который она где-то подобрала, потому что он сильно ярко переливался на солнце. И теперь интуитивно рука схватила и крепко сдерживала орудие.
Разбойник отпихнул лакея и, видя перед собой лишь молоденькую девушку, нагло сделал шаг вперёд к ней, язвительно кланяясь.
– Приветствую госпожу в моем княжестве. Но хочу предупредить, что вход в него не бесплатный.
Эльвира тоже шагнула навстречу. Краем глаза успела заметить, что их было только двое, второй стоял рядом с кучером и держал лошадей под уздцы.
– И я приветствую тебя, князь здешнего леса, – усмехнулась и сделала реверанс. – Могу я узнать ваше имя?
Войдя в начатую им игру, грабитель увлекся и рассмеялся:
– Я хочу остаться неузнанным. Но плату возьму.
– Хм. И сколько же стоит вход в это царство? – развела свободной рукой.
Мужчина подбоченился и протянул руку:
– Все что есть, золото, украшения.
– И всего-то?! – засмеялась она. – Я дам больше.
– Больше? – не понял он и приблизился.
В это мгновение она взмахнула рукой, что сжимала камень, и силой ударила его по виску. Тот не успел охнуть и покачнулся. В глазах разбойника помутнело и он осел на землю.
Напарник не сразу сообразил что случилось, и пока раздумывал, кучер скрутил ему руки и повалил животом на землю.
– Скорее! – скомандовала Эльвира. – У них могут быть помощники.
Кучер кивнул и тоже ударил второго по голове какой-то карягой. Оба вырубились.
Экипаж развернулся и повернул в сторону харчевни.
Констанция всхлипывала испуганно:
– Зачем надо было рисковать? Кучер же предупреждал…
Эльвира прикусила губу. Ей было неприятно признавать, что все были правы. Но она молчала и сделала для себя вывод: если кто-то предупреждает заранее об опасности, слушай и прячься. Это глас божий с тобой говорит.
В харчевне они рассказали все как было и хозяин послал на то место вооруженных людей. Вскоре они притащили связанных грабителей, у одного на виске была рана, на которой уже запеклась кровь. Другой с фингалом под глазом слал проклятия.
Заперли их в сарае и утром пообещали отправить куда полагается.
Девушек проводили в комнату на мансарде. Эльвира пощипала немного жареной куриной грудки, думая о своем. Констанция и вовсе есть отказалась, пытаясь успокоиться и уснуть.
Во дворе звонко лаяли собаки, слышалась мужская брань и рассказ кучера о том, как барышня уложила наглеца одним ударом.
– А по ней и не скажешь, – удивился хозяин.
Другой голос пошутил:
– Теперь ей в пору самой возглавлять лесную банду.
Дальше голоса смешались с отчаянным лаем и девушки, утомленные дорогой и происшествием, уснули тревожным сном.
2
Утром к ним вернулся аппетит. Они позавтракали простоквашей с пирогом со шпинатом, поблагодарили за помощь и гостеприимство и отправились в путь.
Дорога в лес, где на них напали, кишела любопытными, и не сразу пропустила карету.
Днём лес не казался сумрачным. Чирикали воробьи, по обочинам на блеклые голубенькие цветы опускались белые и зеленоватые бабочки, пахло мхом и соснами.
– Ну вот и все, самое страшное позади, – не глядя на подругу, кинула Эльвира.
Констанция всё ещё теребила платок.
К полудню они добрались до знакомых мест, а ещё через час появились знакомые с детства дубовые рощи.
– Вот мы и дома.
Особняк был недавно отремонтирован и, казалось, весь сиял в ожидании молодой госпожи.
Все, кто находился поблизости, высыпали гурьбой поприветствовать Эльвиру.
Она выскочила из кареты и бросилась обнимать и расцеловывать всех своих друзей и подданных.
Пока она была ребенком, отец не протестовал, что она якшается к челядью. И потому у нее не было ни мысли о том, кто кому не ровня.
Представила им и свою подругу по монастырю. Попросила любить и оберегать ее также, как они относятся к ней.
После всех этих прелюдий, на пороге появился и сам хозяин, дородный мужчина, с седеющими бакенбардами и горделивой осанкой.
– Папа! – обрадовалась Эльвира и кинулась ему на шею.
Только тогда на почти каменном лице появилась отеческая улыбка.
Констанцию проводили в небольшую комнату в дальнем крыле, где размещались все гостевые комнаты.
Эльвира проверила, все ли обустроено так, как ей представлялось. Убедилась, что у гостьи всего достаточно, оставила ее до ужина, а сама побежала гулять по дому, разглядывая каждый уголок, по которому успела соскучиться за три года заточения.
Помня ее пристрастие к жареным голубям, егерь настрелял и принес на кухню целую дюжину.
Нарезали разных сыров, из бочки вытащили квашеную капусту с огурцами.
На десерт испекли клюквенный пирог.
Отец по такому поводу нанял музыкантов и весь вечер они играли на лютнях.
Когда стемнело, во дворе развели костер и устроили танцы. Даже Констанция растаяла, кружась и водя хороводы вокруг пламени.
И впервые за столько лет Эльвира спала сладко без одежды на мягкой постели, с открытыми окнами, не слыша даже свирепые писки комаров.
Привычная жизнь поместья стала засасывать и воспоминания о сером аббатстве почти стёрлись из девичьей памяти.
Констанция часто читала вслух новеллы, а граф Антуан покуривал трубку, раскачиваясь в кресле.
Эльвира каждое утро просила оседлать ей коня и скакала часами по лугам и дубовым рощам. Иногда брала с собой гончих. Помнила как до монастыря каждое утро бегала к озеру и, прячась среди камышей, купалась голышом, распугивая недовольных уток.
– Это не барышня, а какой-то шалопай, – смеялись добродушно в округе.
Девушку это ничуть не беспокоило. Однако сейчас, вернувшись домой, никак не отваживалась пойти к озеру.
После прогулок она приходила в кабинет к отцу и просила научить ее управлять делами.
Граф не спешил свалить весь груз на ее девичьи плечи. Скорее, как и все отцы того времени, он подыскивал для нее достойную партию, мужа, которому можно было бы доверить не только счастье дочери, но и управление капиталом.
Эльвира об этом не догадывалась, да и речи об этом ещё не было.
По своей настырности она всё-таки допытывалась и постигала небольшие азы управления. Пока и этого ей было достаточно. Она понимала, что другим девушкам даже это было не дозволено. Так что жаловаться тут не на что, и она просто с упоением юношества проводила в свободе свои дни.
Оставляя все чаще свою подругу дома, она начала замечать, что отец стал проявлять к Констанции особый интерес. Лёгкое подозрение закралось в голову: он долго жил в одиночестве, а тут молодая, покладистая девушка. Эльвира запаниковала:
– А если он влюбится? А если захочет на ней жениться? Хотя вряд ли… У нее нет родовитости. Скорее всего сделает из нее любовницу…
Все эти мысли не давали ей покоя. И однажды она собрала свои сбережения, чеки, векселя, объявила отцу, что едет навестить тетю, и, взяв с собой Констанцию, поехала в Тулузу.
Дорога прошла без происшествий. К тому же, помятуя о случившемся, отец выделил целый отряд, вооруженный мушкетами.
Тетя Катерина была добродушной, полной женщиной и с радостью приветила обеих.
Вдовствуя уже много лет, она занималась благотворительностью и разводила персидских кошек. Они бегали целыми стаями по дому, мяукали, дрались, но этим только потешали женщину. Детей у нее не было. Был выкидыш и после этого она овдовела, так и не успев создать полноценную семью. Вторично замуж не захотела, хоть ее и уговаривали соседские подружки, даже подыскивали ей таких же вдовцов или холостяков. Но безо всяких объяснений она всем отказала. И потому сейчас девушки могли выбрать абсолютно любую комнату в трехэтажном особняке.
– Идём, походим по городу, – как-то предложила Эльвира и, не дожидаясь ответа, подхватила подругу под локоть и потащила с собой.
Делая вид, что гуляет, она засматривалась на разные дома и вывески. И остановилась возле уютного домика с балконом, на котором было написано: "продается, обращайтесь в булочную "Три корочки" к Гансу Паскалю".
Ещё раз оглядев дом, Эльвира кивнула своим мыслям и повела подругу разыскивать булочную.
"Три корочки" оказалась практически за углом на соседней улице. Уже снаружи пахло выпечкой. Ох, как же Эльвира любила хрустящие, ещё горячие, из печи, корочки. Постоянно отщипывала горбушку и убегала с ней на улицу. Кухаркам оставалось лишь разводить руками.
И вот она, испытывая детскую привязанность, купила батон белого, отломила себе и Констанции. Пожевав немного, обратилась к полному пекарю в колпаке:
– Извините, уважаемый, не вы ли тот самый Паскаль, который продает тот дом за углом? – и указала направление.
Пекарь насупился, обвел ее долгим взглядом и молча направился внутрь за прилавок.
Девушки переглянулись. А через минуту он вышел и позади него шел мужчина с тонким длинным лицом и прищуренными глазами.
– Вы меня искали? Я Ганс Паскаль. И я продаю дом. Вы хотели бы его купить?
– Ну для начала осмотреть его.
– Ну это само собой, – развел руками, снял со стены связку ключей и дал знак следовать за ним.
Внизу дома были кухня и кладовка, много шкафов под разное барахло и посуду. На верху две спальни и гостиная с балконом, на котором можно было пить утренний чай с круасанами.
Девушка довольно потирала ладони и заглянула ему в лицо:
– И по чем?
Цена оказалась меньше, чем она рассчитывала. Хотела было для вида даже слегка поторговаться, но устыдилась и они отправились к нотариусу заключать сделку.
К вечеру, держа в ладони заветные ключи, они вдвоем с Констанцией стояли на балконе, любуясь закатом и разглядывая прохожих.
– Зачем тебе понадобился этот скромный домишко? – решилась наконец спросить подруга.
Эльвира облокотилась на перила, чуть нагнулась через них и отшатнулась:
– Почему-то боюсь высоты, хотя тут только второй этаж.
Минут через пять, уже спускаясь по лестнице, остановилась и подняла взгляд на подругу выше:
– Всякое может случиться. Недвижимость никому не помешает. Пусть пока стоит.
Дальше расспрашивать не было смысла. Эльвира сказала максимум того, что сочла нужным.
В Тулузе девушки гостили около месяца, до конца июня. И решили вернуться. Отец уже прислал письмо с просьбой не оставлять его так надолго.
Даже коты привыкли и словно скучали, чувствуя их отъезд, поэтому забирались на сундуки с вещами и разваливались там всеми лапами с видом "не пущу".
Прощаясь, Эльвира всплакнула. Неожиданная тоска обуяла ее душу. Мелькнула страшная мысль:
– Я ее больше не увижу.
– Не плачь, моя милая, – успокаивала ее тетушка, ласково обнимая и гладя по мокрым щекам. – Тулуза всего лишь в паре лье от твоего поместья.
И хотя это было не так, они улыбнулись, словно могли ездить друг к другу каждый день на ужин.
– И всё-таки мне очень жаль покидать ее, – утерла набежавшую слезу уже в карете. – И почему мне кажется, что это в последний раз?
– Просто ты редко ее навещала и боишься, что следующий раз будет не скоро, – попыталась взбодрить Констанция.
Но Эльвира лишь мотнула головой. И она не ошиблась. Не прошло и месяца, как тётушки не стало, а ее коты были распределены по разным семьям.