Пепел заговора

© Надежда Дорожкина, 2025

ISBN 978-5-0067-2731-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПЕПЕЛ ЗАГОВОРА

«У книги есть два рассказчика: автор и читатель».

© Дорожкина Надежда

От автора.

Любовь к Древнему Египту подарила мне множество встреч – с книгами, легендами, историями, хранящими дыхание вечности. Со временем желание лишь читать и восхищаться уступило место другому – творить. Так я переступила черту между вдохновением и созданием, чтобы из этой глубокой увлечённости родилось нечто своё.

Я верю: если сердце вложено честно, оно найдёт дорогу к другим сердцам. Пусть моя история откликнется в вашем.

Прошу читателя обратить внимание на то, что все персонажи, события и некоторые локации вымышлены. Эта книга – воплощённая фантазия автора, не имеющая намёков на реальные исторические события.

Первая книга цикла «Синиглазый воин».

ПРОЛОГ

Тени сикомор ложились на воду, словно пальцы богини, ласково касающиеся зеркальной глади. Исидора сидела на краю бассейна, обхватив колени, и смотрела в отражение. Солнце, пробиваясь сквозь листву, рассыпалось по воде золотыми бликами, но вместо взрослой принцессы с усталыми глазами она видела там себя – маленькую, беззаботную, с растрёпанными волосами, выбивающимися из-под тонкого льняного платка.

Девочка смеялась, бежала следом за братом и его другом, едва поспевая за их длинными шагами.

– Подождите меня! – кричала она, но Тахмурес и Хефрен только переглядывались и ускоряли шаг, будто не замечая её.

Они играли в воинов. В руках у них были деревянные мечи, вырезанные придворным мастером, а на плечах – плащи из самой тонкой ткани, развевающиеся, как знамёна. Она же была принцессой в беде – похищенной, заточённой, обречённой ждать спасения. И они спасали её.

– Освобождаем благородную госпожу! – провозглашал Хефрен, его тёмно-синие глаза сверкали озорством, а голос звучал так важно, будто он и вправду был великим полководцем, а не мальчишкой в пыльном переднике.

– Враг повержен! – вторил ему Тахмурес, размахивая мечом, представляя себя велики фараоном.

А она, притворяясь пленницей, сидела на камне, сложив руки, и ждала, когда они подбегут, снимут с неё воображаемые оковы и поклонятся, как герои древних сказаний.

Теперь от тех дней остались лишь воспоминания, лёгкие, как опавшие лепестки лотоса. Тахмурес уже не играл в воинов – он был воином, наследником престола, чьи плечи с каждым днём становились всё тяжелее под грузом будущей власти. А Хефрен…

Она провела пальцем по воде, и отражение дрогнуло, расплылось, вернув ей взрослое лицо.

Хефрен теперь редко приходил во дворец.

Где-то за стенами сада звучали шаги стражи, голоса слуг, привычный шум дворцовой жизни. Но здесь, у бассейна, было тихо. Только ветер шелестел листьями, будто шептал:

«Всё изменилось».

Исидора закрыла глаза.

Осталось только эхо детского смеха – далёкое, неуловимое, как сон, который не вернётся.

В памяти всплыл другой образ – уже не мальчишка с деревянным мечом, а юноша, закалённый солнцем и ветром пустыни. Хефрен.

Он стоял перед ней в саду у этого самого фонтана, освещённый золотистым светом полуденного солнца. Его плечи, некогда худые, теперь были крепкими, а загар лишь подчёркивал резкие черты лица. Но больше всего её поразили глаза – большие, синие, как воды Нила в ясный день, проницательные и в то же время тёплые, с той самой искоркой, которая заставляла её сердце биться чаще.

Это было после её паломничества по храмам Верхнего Египта. Она вернулась повзрослевшей, изменившейся – и будто впервые увидела его.

Он склонился перед ней в почтительном поклоне, но взгляд его выдавал лёгкое смущение.

– Добро пожаловать домой, принцесса.

Голос звучал глубже, чем она помнила. В груди что-то сжалось, а по телу разлилось тепло, словно она выпила горячего вина с пряностями.

С тех пор их встречи больше не походили на детские игры. Теперь это были долгие прогулки по садам, где тени пальм скрывали их от посторонних глаз. Разговоры – сначала осторожные, потом всё более доверительные. Взгляды – быстрые, украдкой, но каждый раз она ловила в его глазах то же, что чувствовала сама.

Однажды, когда они сидели у фонтана, его рука случайно коснулась её пальцев. Оба замерли, не решаясь отдернуть ладони.

– Исидора… – прошептал он, и в этом звучало столько невысказанного, что у неё перехватило дыхание.

Но тут же раздались шаги приближающихся слуг, и момент рассыпался, как песок сквозь пальцы.

Она снова провела рукой по воде, и отражение снова дрогнуло.

Лёгкий звон браслетов стал ближе, и перед ней склонилась служанка, касаясь лбом земли:

– Госпожа моя, тебя требует к себе Повелитель Двух Земель, Золотой Гор, дарующий жизнь подобно Ра, наш господин фараон Аменемхет III.

Исидора вздрогнула, словно пробудившись от сладкого сна. Отец.

Она медленно поднялась, машинально смахнув с тонкого льняного платья несуществующие песчинки. В этом жесте была вся её жизнь – бессмысленные движения, притворная забота о вещах, не стоящих внимания, когда сердце разрывалось от совсем других забот.

Тени сикомор уже протянулись через весь сад, подобно тёмным рекам, разделяющим царство живых и мёртвых. Солнце, великий бог Ра, склонялся к западным горам, готовясь к своему ночному путешествию по подземному миру.

Всё изменилось. Всё, кроме одного.

В её груди по-прежнему жило то тепло – жаркое, как летний ветер из пустыни, и нежное, как первый луч солнца на рассвете. Оно согревало её даже сейчас, когда каждое биение сердца отдавалось тихой болью, напоминая о том, что могло бы быть, но никогда не сбудется.

***

Величественный зал, освещенный золотым светом факелов, казался воплощением могущества Древнего Египта. Высокие колонны, расписанные бирюзовыми и лазурными узорами, уходили ввысь, словно священные лотосы, поддерживающие само небо. На стенах мерцали фрески, изображающие триумфы фараона перед богами – здесь он подносил дары Амону-Ра, там – сокрушал врагов под взглядом грозного Сета.

В центре, на возвышении из черного дерева и слоновой кости, восседал Аменемхет III, Повелитель Двух Земель.

Он сидел на троне, выпрямив спину, словно сам бог Гор в облике смертного. Его плечи, украшенные золотыми застежками в виде соколиных голов, говорили о силе воина. На голове красовался пшент – двойная корона Верхнего и Нижнего Египта, где алая булла Нижнего царства переплеталась с белым коническим верхом Фив. Из-под короны ниспадал полосатый клафт, расшитый золотыми нитями, его концы лежали на груди, словно крылья священной птицы.

Его лицо было словно высечено из темного гранита – высокие скулы, прямой нос, губы, сжатые в привычной для властителя невозмутимости. Но глаза… Они выдавали его. Карие, глубокие, как воды Нила в полнолуние, они светились теплом, когда он смотрел на дочь.

Подбородок фараона украшала церемониальная борода, искусно подвязанная золотой нитью – символ его связи с Осирисом. На шее сверкало массивное ожерелье-ускх из лазурита и сердолика.

Одежды его были белоснежными, из тончайшего льна, но поверх них лежала леопардовая шкура – знак его роли как верховного жреца. На запястьях браслеты с выгравированными картушами, а в руке – посох-хекет, жезл, увенчанный головой шакала – символ вечной власти.

Глашатай ударил посохом об пол, и эхо разнеслось по залу:

– Цветок Египта, Возлюбленная Хатхор, Принцесса Исидора!

Двери распахнулись, и в зал вошла она – легкая, словно дуновение ветра с реки. Её искусные сандалии на тонких хрупких ножках ступали практически бесшумно по блестящему полу. Подойдя к трону, она склонилась в глубоком поклоне, касаясь лбом земли, как того требовал обычай.

– Встань, дочь моя, – произнес фараон, и его голос, обычно громовой, сейчас звучал мягко.

Когда она подняла голову, их взгляды встретились. Уголки его глаз чуть смягчились – это была улыбка, которую знала только она. Но уже в следующий миг его лицо вновь стало непроницаемой маской властителя.

– Оставьте нас, – кивнул он советникам.

Те поклонились и удалились, их сандалии шуршали по полу, пока зал не опустел.

Теперь только они. Отец и дочь. Фараон и принцесса.

И в тишине, нарушаемой лишь потрескиванием факелов, Аменемхет III наконец улыбнулся по-настоящему.

– Подойди ближе, Исидора. Позволь отцу взглянуть на тебя.

И в этот момент он был не богом на троне, а просто человеком. Её отцом.

В колеблющемся свете факелов она казалась воплощением нежности среди величественной строгости тронного зала. Невысокая, почти хрупкая, она тем не менее несла себя с той врожденной грацией, что отличает истинных дочерей царских кровей – будто каждый её шаг был продуман богами при рождении.

Её лицо – овал совершенных пропорций, словно выточенный искусными руками скульптора, поклоняющегося богине Хатхор. Главным украшением Исидоры были глаза – большие, миндалевидные, цвета янтаря, с золотистыми искорками, которые вспыхивали при каждом движении. В них читалась глубина – то ли от сокровенных мыслей, то ли от слишком рано познанной грусти.

У неё был изящный нос, придававший лицу благородную четкость. И естественно алые чувственные губы, будто налитые соком спелых гранатов, что росли в дворцовых садах. Кожа – оттенка теплого меда, гладкая, будто полированная слоновая кость, с легким румянцем на высоких скулах.

Наряд Исидоры был воплощением царственного изящества. Калазирис – узкое платье из тончайшего белого льна, сотканного в Мемфисе, облегало стройную фигуру, подчеркивая плавные линии тела. По подолу шла вышивка золотыми нитями – стилизованные цветы лотоса, символ Верхнего Египта. Тонкую талию подчёркивал пояс из переплетенных золотых цепочек с вкраплениями лазурита.

На тонких изящных запястьях и выше локтей сверкали золотые обручи с бирюзовыми. А худенькие миниатюрны ступни украшали сандалии из мягчайшей красной кожи, с ремешками, обвивающими лодыжки, будто лозы молодого винограда.

Её волосы были заплетены в широкую косу, перехваченную золотой лентой. На голове сверкало изящное украшение в виде змеи-урея, чьи глаза из рубинов сверкали в свете факелов.

Шею украшал скромны деревянный амулет с символом Исиды. Казалось, что он оказался здесь случайно, среди богатства и шика царственных нарядов.

Аменемхет смотрел на дочь, и в его обычно непроницаемом взгляде читалось столько тепла, что казалось – даже каменные лики богов на стенах смягчались. Факелы играли в её янтарных глазах, превращая их в два живых солнца. Легкий аромат лотоса и мирры, исходивший от неё, смешивался с запахом кедра, которым был пропитан тронный зал.

«Моя маленькая царевна… Выросла», – подумал он, чувствуя, как сердце, закаленное в битвах и дворцовых интригах, наполняется чистой, безграничной любовью.

Фараон медленно поднялся с трона, и его тень, удлинённая трепещущим светом факелов, легла на пол, словно крыло ночной птицы. Он приблизился к дочери.

– Исидора, дитя моё, – начал он, и его голос, обычно твёрдый, как гранитные плиты храмов, звучал непривычно мягко, – Солнце уже много раз взошло над Нилом с тех пор, как ты была маленькой девочкой, бегавшей по этим залам. Теперь ты – цветок, расцветший под покровительством великих Хатхор и Исиды. И как отец, как фараон… я должен отпустить тебя в новую жизнь.

Он провёл рукой по её щеке, и его пальцы, привыкшие сжимать рукоять меча, сейчас касались её кожи с нежностью, с какой жрецы обращаются со священными свитками.

– У меня есть несколько достойных мужей для тебя. Но сердце моё склоняется к Камосу. Он – моя кровь, сын мой, хоть и рождённый не царицей. Этот союз укрепит нашу династию, как крепки камни в основании пирамиды.

Исидора стояла неподвижно, её пальцы лишь чуть сжали складки платья. Внешне – спокойствие, достойное дочери фараона. Но в глубине её янтарных глаз бушевала буря.

Хефрен… – пронеслось в её мыслях, как ветер по пустыне.

– Но окончательное решение я объявлю на празднике Хатхор, – продолжал фараон, – Через пять дней, чтобы богиня любви и судьбы благословила мой выбор. До того времени я буду советоваться с оракулами и жрецами.

Она опустила голову, скрывая дрожь ресниц. Когда она заговорила, её голос был ясен, как воды Нила на рассвете:

– Я – дочь Египта, и воля твоя, о Великий, Бог в облике смертного, для меня – закон. Я исполню свой долг, как исполняли его все достойные дочери Египта.

Фараон смотрел на неё, и в его глазах читалась гордость, смешанная с лёгкой печалью. Он знал, что отдаёт не просто принцессу – он отдаёт часть своего сердца.

Наклонившись, он поцеловал её в лоб, там, где золотой урей касался её кожи.

– Иди, дочь моя. Пусть Хатхор пошлёт тебе сладкие сны.

Исидора отступила на шаг, склонилась в глубоком поклоне – так низко, что её урей почти коснулся пола – затем выпрямилась и пошла к выходу.

Её сандалии не издали ни звука. Её лицо было спокойно.

Только когда тяжёлые двери за ней закрылись, а она осталась одна в полумраке коридора, её пальцы вцепились в ткань платья так сильно, что ногти даже через ткань оставили на ладонях алые отметины.

Пять дней.

Всего пять дней до того, как её сердце будет предано забвению, как папирус, брошенный в священный огонь.

***

Лунный свет струился сквозь алебастровые решетки окна, рассекая покои Исидоры серебристыми полосами. Ночь, обычно такая тихая в царских покоях, сегодня казалась наполненной шепотами.

Она лежала на ложе, укрытая тончайшим льняным покрывалом, но сон не приходил. Когда веки наконец смыкались, перед ней возникали обрывки тревожных видений.

Хефрен, стоящий в пустыне с протянутыми руками, но между ними внезапно вырастала стена из горячего песка. Камос, надевающий ей на шею ожерелье, которое вдруг превращалось в тяжелую золотую цепь. Отец, сидящий на троне, но его лицо было скрыто маской Анубиса.

Она просыпалась с учащенным сердцебиением, схватила свой амулет, надела на шею и прижала к груди, словно он мог защитить не только тело, но и душу.

Встав с ложа, Исидора подошла к окну. Сады дворца, обычно такие живые днем, сейчас казались застывшими в лунном очаровании.

Пальмы отбрасывали узорчатые тени, похожие на иероглифы неведомого послания. Вода в бассейне мерцала, как расплавленное серебро. Где-то вдали слышался треск цикад – единственный звук, нарушающий царственную тишину.

Она не плакала. Принцессы Египта не плачут – этому учила её ещё кормилица. Но в горле стоял ком, горячий и плотный, как песок в летний зной.

Пальцы бессознательно нашли на груди маленький амулет – подарок Хефрена. Простой, деревянный, с вырезанным символом Исидой – её покровительницы. Но в эту ночь он казался ей дороже всех сокровищ мира.

Где-то за дворцом прокричала ночная птица. Исидора вздрогнула. Луна уже склонилась к западу – скоро рассвет, скоро новый день.

Пять дней. Четыре, если считать эту почти закончившуюся ночь.

Она глубоко вдохнула, вбирая аромат цветущего лотоса, доносившийся из сада. Затем повернулась от окна и снова легла, закрыв глаза.

На этот раз сон пришёл быстрее – но не принес покоя.

ГЛАВА 1

Первые лучи солнца, золотые и осторожные, скользнули по гребням храмовых пирамид, словно бог Ра нежно провёл пальцами по спящему городу. На востоке небо переливалось персиковыми и шафрановыми оттенками, постепенно растворяя в себе звёзды, словно жрецы, убирающие священные реликвии после ночного ритуала.

Город просыпался.

В гавани рыбаки уже вытягивали сети, их загорелые спины блестели от капель Нила. Вода, ещё холодная после ночи, лениво плескалась о борта лодок, окрашенных в яркие цвета – лазурные, как небо, и зелёные, как папирусы на берегу.

На базарной площади торговцы расставляли товары: корзины со смоквами, глиняные кувшины с оливковым маслом, связки чеснока и лука, разложенные на циновках. Воздух наполнялся ароматами свежего хлеба из ближайшей пекарни, где рабы уже вынимали из печи круглые лепёшки, посыпанные кунжутом.

Земледельцы собирали инструменты, готовясь к пути на поля. Их жёны наполняли фляги ячменным пивом, а дети, ещё сонные, зевали, потирая глаза, но всё равно шли за родителями – учиться труду с самого рассвета.

Дворец фараона тоже оживал, но здесь пробуждение было обставлено с царственной торжественностью.

Стража сменила ночную вахту, и теперь у ворот стояли свежие воины в начищенных доспехах, их копья сверкали в первых лучах солнца.

Слуги бесшумно скользили по коридорам, неся кувшины с водой для омовений, свежие цветы лотоса для покоев знати и благовония для храмовых алтарей.

Писцы уже сидели в своих уголках, сверяя списки поставок и записывая распоряжения на папирусах.

Фараон Аменемхет, как всегда, поднялся ещё до. Его утро начиналось с молитвы в личном святилище, где он возносил дары Амону-Ра, прося мудрости для предстоящего дня. Теперь он сидел в приёмной зале, попивая гранатовый сок, поданный в золотом кубке, и просматривал донесения от номархов.

А вот придворные ещё могли позволить себе нежиться на ложах. В их покоях царила умиротворённая тишина, нарушаемая лишь плеском воды в бассейнах и шепотом служанок, готовящих утренние умащения.

Но не все во дворце спали.

Исидора стояла у окна. Её взгляд был устремлён в даль, за горизонт, в сторону пустыни. Тонкие пальцы сжимали край подоконника, а в глазах, обычно таких ясных, читалась усталость. Она провела бессонную ночь, и теперь, когда солнце поднималось выше, её тень удлинялась на полу, будто пытаясь убежать от предстоящего дня.

Где-то во дворце зазвучали арфы – музыканты начинали утреннюю песнь в честь пробуждающегося бога Ра.

Новый день начинался.

Но для Исидоры он принёс не облегчение, а лишь отсчёт – четыре дня оставалось до праздника Хатхор.

Четыре дня до того, как её судьба будет решена.

***

Первые лучи утреннего солнца, словно золотые стрелы бога Ра, осветили военный лагерь. Где-то вдали, за линией горизонта, просыпался великий Мемфис, но здесь, на тренировочных полях, уже кипела жизнь. Воздух дрожал от звона бронзовых мечей и свиста выпущенных стрел, смешиваясь с отрывистыми командами офицеров и мерным топотом сотен ног по утрамбованной земле.

Элитный отряд «Стрелы Монту» пробуждался ото сна, как хорошо отлаженный механизм. Сто лучников и меченосцев – цвет египетского воинства – приветствовали новый день, оттачивая своё мастерство. Их загорелые тела, покрытые тонкой сетью шрамов – немых свидетельств прошлых битв, блестели от пота в утреннем свете. Каждый воин носил на запястьях кожаные защитные браслет с бронзовыми платинами с изображением соколиноголового Монту – бога войны и покровителя их отряда.

Наследник престола Тахмурес стоял на возвышении, наблюдая за учениями. Его высокую фигуру в простом белом схенти, перехваченном красным поясом – отличительным знаком отряда, было видно издалека. Рядом, неотступно как тень, находился его верный друг и командующий «Стрел Монту» – Хефрен. Их дружба, закаленная в многочисленных походах и стычках, напоминала прочный союз меди и олова – неразрывный и дающий силу.

«Стрелы Монту» не были простым гарнизонным подразделением. Это был меч, занесенный над головой врагов Египта, щит, прикрывавший его границы. В мирные дни они несли службу в столице, но стоило где-то вспыхнуть мятежу или раздаться тревожному вестнику о набеге кочевников – и уже через несколько часов отряд выступал в поход под личным командованием принца и его верного командующего.

Опыт, добытый в пограничных стычках и карательных экспедициях, сделал этих воинов грозной силой. Они помнили, как подавляли восстание в оазисе Дахла, где раскаленный песок обжигал легкие, а предательские дюны скрывали засады. Как стояли стеной у Красных гор, отражая атаки разбойников. Как гнали нубийцев обратно в пустыню, оставляя за собой лишь следы колесниц да трупы врагов.

Прославленный главнокомандующий Ирсу – отец Хефрена и боевой товарищ фараона – не раз отмечал мастерство этого отряда. Говорили, что, когда старый воин наблюдал за их учениями, в его глазах, привыкших к виду крови и смерти, появлялась редкая слеза – слеза гордости за сына и за тех, кого он воспитал.

Солнце поднималось выше, разливая золото по пескам, и лучи его уже жгли кожу, предвещая дневной зной. Тахмурес и Хефрен стояли у стрельбища, наблюдая, как Камос – сводный брат принца – выпускал одну стрелу за другой, и каждая находила свою цель с пугающей точностью.

– Видишь это? – пробормотал Тахмурес, скрестив руки на груди. – Будто сам Монту направляет его руку.

Хефрен молчал. Его взгляд, обычно ясный и твёрдый, сейчас был окутан лёгкой дымкой недоверия.

Камос, сын наложницы Небет, всегда занимал особое место при дворе. Фараон, обычно сдержанный в проявлении чувств к детям от второстепенных жён, к нему благоволил. То ли из-за его умения льстить, то ли из-за сходства – те же высокие скулы, тот же пронзительный взгляд. А теперь вот ещё и воинская слава.

– Отец хочет сделать из него героя, – сказал Тахмурес, пожимая плечами. – Чтобы не стыдно было перед жрецами и знатью, когда присвоит ему какой-нибудь титул и посватает к знатной особе.

Хефрен нахмурился. Он никогда не доверял Камосу. Не из-за зависти, не из-за злобы – просто внутреннее чутьё, то самое, что не раз спасало его в засадах и ночных стычках, шептало: «Опасность».

– Ты всё ещё подозреваешь его в чём-то? – спросил Тахмурес, поворачиваясь к другу.

– Нет доказательств, – ответил Хефрен, не отводя взгляда от Камоса. Тот как раз обернулся и, заметив их взгляды, улыбнулся – широко, искренне, как будто между ними не было ни напряжения, ни тайного соперничества. – Но что-то в нём не так. Я чувствую.

Тахмурес рассмеялся, звонко и беспечно, как в детстве, когда они сбегали от учителей, чтобы гонять по садам дворца.

– Ну что ж, значит, тебе придётся быть настороже за нас обоих, – шутливо ткнул он друга в плечо. – Я – наследный принц, мне не пристало обременять себя такими мелочами, как беспокойство и дурные предчувствия.

Хефрен хотел улыбнуться в ответ, но что-то сжало ему горло. Вдали Камос натянул тетиву, и стрела со свистом вонзилась в центр мишени.

«Поразительная меткость», – подумал Хефрен.

А солнце, беспристрастное и яркое, продолжало подниматься над лагерем, не ведая о том, что в сердцах людей уже зреют семена будущих бурь.

***

Покои наложницы утопали в мягком свете полуденного солнца, наполняя воздух тёплым мерцанием. Тонкие струи дыма от благовоний вились в воздухе, окутывая комнату ароматом мирры и жасмина – её любимых запахов.

Фараон полулежал на низком ложе, обложенный шелковыми подушками, а Небет, гибкая, как лоза винограда, прильнула к нему, словно тень, рождённая самим светом. Её пальцы, украшенные тонкими золотыми кольцами, бережно подносили ему финики, один за другим, словно совершая священный ритуал.

– Они такие сладкие, мой повелитель, как мёд из оазиса Файюм, – прошептала она, и её голос был мягким, словно шорох камыша на ветру.

Фараон лениво потягивал вино из кубка, его тяжёлые веки слегка опущены, но разум оставался ясен – он знал, что каждое её слово, каждое движение выверено, как шаги ритуальной пляски.

– Камос продолжает поражать всех на тренировках, – продолжила она, её губы чуть тронула улыбка. – Стрелы его не знают промаха. Разве не ясно, что сам Монту благословляет его?

Она наклонилась ближе, её дыхание, тёплое и пряное, коснулось его уха:

– А Исидора… она так прекрасна. Представь, мой царь, их союз – твоя кровь, твоя плоть, соединённые воедино. Два твоих сокола под одним крылом.

Фараон молчал, но его пальцы слегка сжали кубок.

Тогда Небет прижалась к нему ещё ближе и заговорила тише, будто боясь, что даже стены услышат:

– Я видела сон, повелитель…

Глаза её расширились, наполняясь таинственным блеском.

– Они мчались по Мемфису в золотой колеснице, Камос и Исидора. Народ кричал их имена, жрецы осыпали их цветами… а над ними парил сокол с двойной короной на голове.

Она замолчала, давая ему вдохнуть смысл её слов.

– Это знак, мой господин. Сам Тот послал его мне. Может, стоит пойти в его храм? Вознести молитвы, попросить мудрости… чтобы принять верное решение?

Её рука скользнула по его груди, лёгкая, как перо.

– Ведь ты всегда прислушиваешься к богам. И к своему сердцу.

Фараон закрыл глаза. Небет молча наблюдала за ним. Она посадило это зёрнышко в голову Фараона ещё пару недель назад. И каждый день бережно поливала, взращивала…

Глядя на фараона сейчас, Небет знала – она почти победила. Осталось лишь немного подождать.

***

Полуденное солнце стояло в зените, раскаляя песок под ногами до нестерпимого жара. Воины, уставшие после утренних учений, собрались вокруг низких столов, расставленных под навесами из тростника. Дым от жаровен с мясом и рыбой вился в воздухе, смешиваясь со смехом и шутками.

Лучник Баки – коренастый со шрамами на руках – ловко разрывал лепешку, обмакивая её в миску с чечевичной похлебкой. Его сосед, стройный и изящный Птахемет, с жадностью набрасывался на жареного гуся, облизывая пальцы.

– Эй, не оставь и мне кусочек! Такой худой, а прожорливой, как гиппопотам! – хрипло рассмеялся Баки.

В другом конце лагеря, в тени навесов, Тахмурес и Хефрен сидели на грубых циновках, разделяя ту же простую пищу, что и их воины. Перед ними стояли глиняные миски с тушеной уткой, ломтики лепёшек и кувшин свежей воды.

– Вкуснее, чем дворцовые яства, не правда ли? – ухмыльнулся Тахмурес, вытирая рот тыльной стороной ладони.

Хефрен хотел ответить, но в этот момент к их кругу приблизился Камос. Его белоснежный льняной схенти уже был очищен от пыли утренних тренировок.

– Присоединюсь к вам, брат мой? – спросил он, уже опускаясь на циновку без приглашения.

Тахмурес кивнул, Хефрен лишь слегка склонил голову, сдерживая напряжение в плечах.

– Через два дня снимаем лагерь, – сказал Тахмурес, беря виноградную гроздь.

– Праздник Хатхор не ждет, – подхватил Камос, – Особенно… – он сделал паузу, – когда сама Принцесса Исидора, Цветок Двух Земель, Возлюбленная Хатхор, будет участвовать в священной церемонии.

Имя прозвучало как удар меча в щит. Хефрен почувствовал, как огонь и лёд одновременно разливаются по его жилам.

– Да, я слышал, – равнодушно ответил Тахмурес. – Сестра всегда любила эти храмовые ритуалы. Это часть её царственных обязаностей.

Камос улыбнулся, его глаза скользнули по лицу Хефрена:

– Говорят, она будет одета как сама богиня. Золото, лазурит… Должно быть, зрелище достойное богов.

Хефрен медленно поднес кубок к губам, стараясь, чтобы рука не дрогнула. Где-то глубоко внутри что-то рвалось на части – тоска по её смеху, ярость от невозможности даже посмотреть на неё, горечь от осознания, что скоро она станет чье-то женой, не его…

***

За массивной статуей бога мудрости, в узком помещении, освещённом лишь трепещущим пламенем масляной лампы, собрались двое заговорщиков. Воздух здесь был густым от запаха папируса, благовоний и чего-то более тёмного – амбиций, что витали между ними, словно невидимые духи.

Главный жрец Уджагорует – высокий, сухопарый старик с выбритым черепом и глазами, похожими на две щели в песчаной буре – сидел на низком ложе, его длинные пальцы перебирали священный амулет в виде палетки писца.

Перед ним, закутанная в полупрозрачный шаль цвета ночи, стояла Небет. Её глаза сверкали в полумраке, как у кошки, вышедшей на охоту.

– Он придёт, – прошептала она, обнажая белые зубы в улыбке. – Я вложила ему в уши нужные слова. Он верит, что сам Тот шепчет ему во сне.

Жрец кивнул, его голос прозвучал сухо, словно шелест древнего свитка:

– Фараон должен остаться на ночь в святилище.

Он провёл рукой по резному изображению Тота на стене, словно ища благословения.

– А утром… он проснётся с уверенностью, что сам бог мудрости указал ему отдать Исидору за Камоса.

Небет засмеялась – тихо, но с таким торжеством, что даже пламя лампы дрогнуло.

– И тогда ты получишь своё, жрец, – пообещала она, делая шаг ближе. – Когда мой сын станет зятем фараона, а потом… и больше, чем просто зятем… ты и твой Бог возвыситесь даже над Амоном.

Она протянула руку, и в её ладони сверкнуло золотое кольцо – подарок фараона, который сейчас становилось орудием его же обмана.

– Перемены близки, Уджагорует. И те, кто вовремя встанет на нужную сторону… будут вознаграждены.

Жрец взял кольцо, его пальцы сжали металл с жадностью, которую он не смог скрыть.

– Да будет так, – прошептал он.

Небет быстро накинула шаль на голову и скользнула в потайной ход, оставив жреца наедине с его мыслями и грядущим предательством.

План был запущен.

Теперь оставалось лишь ждать… и позволить богам – или тому, что выдадут за их волю – сделать остальное.

***

Солнце клонилось к горизонту, когда Фараон Аменемхет переступил порог храма Тота, и тяжелые кедровые двери с глухим стуком закрылись за ним. Прохладный воздух святилища, пропитанный запахом папируса, ладана и древнего камня, обволакивал его, словно приветствие самого бога.

Перед ним, склонившись в почтительном поклоне, стояли жрецы в белоснежных льняных одеяниях, их бритые головы блестели в свете масляных светильников. Они расступились, и из глубины храма вышел Верховный жрец Уджагорует.

Высокий, сухопарый, он казался воплощением самого Тота – такой же аскетичный, мудрый и неумолимый. Его лицо было узким, с резкими чертами, словно высеченными из слоновой кости. Глубоко посаженные глаза, темные и проницательные, словно видели не только то, что перед ними, но и то, что скрыто в душах людей. На лбу – символ Тота (ибиса с лунным диском), выведенный священной голубой краской.

Его руки, длинные и костлявые, были украшены кольцами с выгравированными заклинаниями, а на груди сверкала золотая пектораль в виде раскрытого свитка – знак высшего знания.

Жрец склонился так низко, что его лоб почти коснулся пола, а затем заговорил голосом, напоминающим шелест папирусных страниц:

– Да живет вечно Гор Золотой, Владыка Обеих Земель, Сын Ра, Возлюбленный Амоном, Царь Верхнего и Нижнего Египта, Аменемхет III, одаренный жизнью, как солнце!

Фараон кивнул и поднял руку в благословении.

– Я пришел вознести молитву Тоту, Владыке Слов и Мудрости. Принес дары его храму и прошу его помощи в принятии важного решения, – голос фараона звучал ровно, но в глубине его глаз читалась тревога.

Уджагорует поднял голову, и в его глазах вспыхнул огонь понимания.

– О, Великий, сам Тот привел тебя в этот день! – воскликнул он, разводя руками, словно обнимая невидимую истину, – Сегодня ночью небо будет наполнено светом ярких звёзд, что показывают свой блеск лишь раз в год, а это – время, когда наш господин особенно благосклонен к тем, кто ищет его мудрости. Если ты останешься в святилище до утра, он непременно пошлет тебе знамение.

Он сделал паузу, давая словам проникнуть в сознание фараона.