Кадры нашей любви

Глава 9

– Как символично, – замечает Инга.

– Слушай. – Я начинаю читать: – "Он поднимался на крышу каждый вечер, надеясь найти в городских огнях ответы на вопросы, которые мучили его днем. Кому нужны его фильмы? Зачем он вообще взял в руки камеру? И почему среди миллионов людей он чувствует себя таким одиноким?".

Инга слушает внимательно, и я вижу, как меняется выражение ее лица. Она не просто слушает, она переживает каждое слово.

– "И вот однажды он встретил девушку, которая читала стихи в метро. И понял, что все ответы были не в огнях города, а в ее глазах".

Заканчиваю читать и смотрю на Ингу. Она молчит, и я начинаю волноваться:

– Ну как?

– Женя, – говорит она тихо, – а ты не боишься?

– Чего?

– Того, что мы слишком быстро… ну, слишком много планируем. Фильмы, сценарии, будущее… А вдруг это просто эмоции? Вдруг завтра мы проснемся и поймем, что все это было красивой иллюзией?

Я встаю, подхожу к парапету, смотрю на город. Потом поворачиваюсь к ней:

– Знаешь, что я думаю? Я думаю, что всю жизнь искал именно тебя. Не просто девушку – их у меня было достаточно. Искал человека, который будет говорить со мной на одном языке. Который поймет, почему я хочу снимать сложное кино, а не развлекательное. Который увидит красоту там, где другие видят только обыденность.

Я подхожу к ней, опускаюсь на колени рядом с креслом:

– Инга, может, это действительно быстро. Может, мы сходим с ума. Но знаешь что? Все великие истории любви начинались с безумия. Ромео и Джульетта, Мастер и Маргарита, Орфей и Эвридика… Они не думали о здравом смысле. Они просто любили.

– А если мы ошибаемся?

– А если не ошибаемся? – Я беру ее руки в свои. – Что если это действительно то самое настоящее, которое случается раз в жизни? Что если через двадцать лет мы будем сидеть здесь же, на этой крыше, показывать детям наши фильмы и рассказывать, как все начиналось?

Инга улыбается сквозь слезы:

– Ты неисправимый романтик.

– А ты неисправимая поэтесса. Мы созданы друг для друга.

Она встает из кресла, подходит ко мне. Мы стоим на крыше, обнявшись, а где-то внизу течет жизнь – обычная, суетливая, полная компромиссов. А здесь, под звездами, рождается что-то новое. Не просто любовь. Это союз двух творческих душ, которые нашли друг друга в огромном равнодушном мире.

– Ладно, – говорит Инга. – Убедил. Будем создавать красоту вместе. Но с одним условием.

– Каким?

– Если через месяц поймем, что все это была красивая иллюзия, расстанемся друзьями. Без драм, без обид. Просто скажем спасибо за прекрасное время.

Я смеюсь:

– Договорились. Хотя я уверен, что через месяц буду любить тебя еще сильнее.

– Откуда такая уверенность?

– Потому что я уже сейчас понимаю: я искал тебя всю жизнь. Во всех книгах, которые читал, во всех фильмах, которые смотрел, во всех девушках, с которыми встречался. Искал ту единственную, которая поймет мои безумные идеи, разделит мои мечты, будет смотреть на мир теми же глазами, что и я.

Инга поднимает голову, смотрит на звезды:

– А знаешь, что самое удивительное? Я тоже тебя искала. Только не знала об этом. Думала, что хочу просто понимания, признания… А оказывается, хотела найти свою половинку. Человека, с которым можно создавать искусство и не бояться быть непонятой.

– Нашла, – говорю я и целую ее.

Этот поцелуй совсем не похож на предыдущие. В нем нет робости, нет вопросов. Только утверждение, только радость, только предвкушение всего того прекрасного, что нас ждет впереди.

А когда мы отстраняемся друг от друга, я понимаю, что моя жизнь разделилась на "до" и "после". До встречи с Ингой и после. И это "после" будет наполнено смыслом, красотой и настоящей любовью.

– Холодно? – спрашиваю я, заметив, что Инга слегка дрожит.

– Немного.

– Пошли вниз, – говорю я, снимая свою куртку и накидывая ей на плечи. – Провожу тебя домой.

На улице Инга крепче прижимается ко мне. Мы идем не спеша, словно пытаемся растянуть эту ночь как можно дольше. Город притих, только редкие машины проносятся по пустынным улицам.

– Далеко живешь? – спрашиваю я.

– На Фрунзенской. Минут двадцать пешком, – отвечает она. – А ты не против пройтись?

– Я готов обойти с тобой всю Москву.

Она смеется, и этот звук дороже любой музыки. Мы сворачиваем на набережную, идем вдоль реки. Вода темная, в ней отражаются фонари и окна домов на противоположном берегу.

– Женя, – говорит Инга вдруг, – а что, если мы действительно снимем фильм?

– Обязательно снимем. У меня есть знакомые на небольшой студии, они всегда ищут свежие идеи. Главное, написать хороший сценарий.

– Тогда завтра же начну писать, – решительно заявляет она.

– Завтра? – удивляюсь я. – Не рано ли?

– А что тянуть? – Инга останавливается, поворачивается ко мне лицом. – Ты же сам говорил, что все великие истории начинаются с безумия. Вот пусть наша и начинается.

Я смотрю на нее – взъерошенные волосы, блестящие глаза, щеки, розовые от холода – и понимаю, что готов следовать за ней куда угодно.

– Хорошо. Завтра встречаемся и начинаем работать над сценарием.

Мы доходим до ее дома. Это старинная сталинка с массивным подъездом. Инга достает ключи, но не торопится уходить.

– Спасибо тебе за сегодняшний вечер, – говорит она тихо. – За то, что показал мне, что я не одинока в этом мире.

– Это тебе спасибо, – отвечаю я. – За то, что согласилась пойти с незнакомцем. За то, что поверила мне. За то, что оказалась именно такой, какой я тебя представлял.

Мы стоим у подъезда, и мне не хочется отпускать ее. Хочется продолжать разговор, смотреть в ее глаза, слушать ее голос.

Она поднимается на цыпочки и целует меня.

– Спокойной ночи, режиссер, – шепчет она.

– Спокойной ночи, поэтесса.

Инга исчезает в подъезде, а я стою еще несколько минут, глядя на освещенные окна. Где-то там, за одним из них, она поднимается по лестнице, думает о сегодняшнем вечере, возможно, улыбается.

Глава 10

Инга

Звонок будильника врывается в мой сон, где я все еще стою на крыше рядом с Женей и смотрю на огни ночной Москвы. Открываю глаза. За окном серое октябрьское утро, а в голове все еще звучат его слова о том, что мы будем создавать красоту вместе.

Встаю, подхожу к окну. Во дворе-колодце тихо, только дворник метет опавшие листья. Неужели вчера действительно все так и было? Или я все придумала, как часто придумываю свои истории?

Завтракаю, пытаясь привести мысли в порядок. Что со мной происходит?

Евгений Вальтер. Даже имя у него красивое, режиссерское. И эти его глаза, и уверенность, с которой он говорит о будущем. Наше будущем.

"Не торопись, Инга, – говорю себе, наливая кофе. – Это всего лишь два дня. Красивые слова, романтическая обстановка – все это может оказаться мыльным пузырем".

Но что-то внутри протестует против этого рассудка. Что-то говорит мне, что Женя – это не случайность. Это судьба.

Звонит телефон. Сердце подскакивает: а вдруг это он?

– Алло?

– Инга, дорогая, это мама, – слышу знакомый голос из Петербурга. – Как дела? Что нового?

Что ответить? Что я влюбилась с первого взгляда в сына богатых родителей, который обещает снимать фильмы по моим сценариям?

– Все хорошо, мам. Учеба, стихи… Как обычно.

– А личная жизнь? Познакомилась с кем-нибудь?

Мама всегда чувствует, когда в моей жизни что-то меняется. Даже на расстоянии.

– Может быть, – отвечаю осторожно. – Рано еще говорить.

– Ну хоть намекни! Студент? Из твоего института?

– Студент режиссерского факультета, – не выдерживаю я. – Очень талантливый. И особенный.

– Понятно, – в мамином голосе слышится улыбка. – Значит, поэт. Ты у меня притягиваешь творческих людей, как магнит.

– Он не поэт. Он снимает кино.

– Без разницы. Главное, чтобы он был хорошим человеком. И чтобы ты была счастлива.

Счастлива ли я? Да, кажется, да. Впервые за долгое время.

– Мам, а ты сразу поняла, что папа – тот самый? – спрашиваю вдруг.

Пауза. Мама редко говорит об отце, он ушел, когда мне было пять.

– Думала, что поняла, – говорит она наконец. – Но оказалось, что любовь и подходящий человек – это не всегда одно и то же. Главное, чтобы он тебя ценил такой, какая ты есть. Не пытался переделать.

– Он говорит, что я особенная.

– Ты и есть особенная. Только смотри, не влюбляйся в слова. Смотри на поступки.

После разговора с мамой на душе как-то неспокойно. А что если она права? Что если я очаровалась красивыми фразами, а не самим человеком?

Иду в институт, думаю о Жене. В коридорах шумно, студенты обсуждают вечеринки, фильмы, сплетни. А я все еще мысленно стою на крыше под звездами.

– Инга! – окликает меня Лена, моя подруга с курса. – Ты какая-то странная сегодня. Еще более отрешенная, чем обычно.

– Просто устала, – отвечаю я.

– Точно? А то говорят, вчера тебя видели с Вальтером. Евгением Вальтером! – Ленка смотрит на меня с плохо скрываемым любопытством.

Вот и добрались сплетни. В нашем институте все друг про друга знают.

– И что с того?

– Инга, да ты понимаешь, кто он такой? Его отец – известный продюсер, мать – актриса. У них дом в Переделкино, квартира в центре Москвы, связи во всем кинематографическом мире. А он сам… Он же самый завидный жених на нашем курсе!

Завидный жених. Как это режет слух. Неужели другие видят в Жене только статус и деньги?

– Лен, ты его лично знаешь?

– Ну не близко, конечно. Но все знают, что он не встречается с простыми девушками. У него были романы с дочкой одного известного режиссера, с внучкой того самого продюсера… В общем, он привык к определенному уровню.

– И что ты хочешь сказать?

– Ничего плохого! Просто будь осторожна. Может, для него это просто развлечение. Экзотика, так сказать.

Экзотика. Неужели я для него экзотика? Бедная студентка, которая пишет стихи и снимает однокомнатную квартиру?

Весь день не могу сосредоточиться на лекциях. Мысли путаются, а слова Лены крутятся в голове. После занятий иду домой и понимаю, что Женя так и не позвонил. Может, для него вчерашний вечер действительно был просто красивым эпизодом?

Дома пытаюсь писать, и ничего не получается. Обычно стихи льются сами, а сегодня каждая строчка дается с трудом. Все мысли – о нем.

В семь вечера звонит телефон.

– Инга? Это Женя.

Сердце подскакивает, но я стараюсь говорить спокойно:

– Привет.

– Как дела? Как прошел день?

– Нормально. А у тебя?

– Скучно без тебя, – говорит он, и в его голосе слышится улыбка. – Слушай, завтра суббота. Хочешь поехать ко мне домой? Познакомишься с родителями.

Я замираю. Познакомиться с родителями – это серьезно. Это означает, что он настроен всерьез.

– Женя, а не рано ли? Мы же только…

– Инга, они определенно захотят познакомиться с девушкой, которая мне нравится. А тебе я говорил, что не привык скрывать то, что для меня важно.

– Но что я им скажу? Как представлюсь?

– Скажешь, что ты моя девушка. Что ты талантливая поэтесса и будущий сценарист. Что я тебя люблю.

Эти простые слова переворачивают все во мне. Он действительно хочет познакомить меня с родителями. Значит, все серьезно.

– Хорошо, – говорю я. – Приеду.

– Отлично! Завтра в два часа. Адрес скину эсэмэской. И не волнуйся, они хорошие люди.

Глава 11

После разговора хожу по квартире, не находя себе места. Что надеть? Как вести себя? О чем говорить с людьми из совершенно другого мира?

Открываю шкаф и понимаю, что практически нечего надеть. Мой гардероб состоит в основном из джинсов, свитеров и одного черного пальто. Нахожу темно-синее платье, которое мама прислала на день рождения – строгое, скромное, но красивое.

Платье, решаю я. С этим платьем и скромными украшениями я буду выглядеть прилично.

Весь вечер репетирую разговор с родителями Жени. Представляю, о чем они будут спрашивать, что я буду отвечать. Но чем больше думаю, тем больше волнуюсь.

Утром просыпаюсь с головной болью и дурными предчувствиями. За окном моросит дождь, серо и тоскливо. Подхожу к зеркалу – бледная, с кругами под глазами. Не самый лучший вид для знакомства с будущими свекровью и свекром.

"Опять ты забегаешь вперед, – говорю себе. – Какие свекры? Ты его три дня знаешь!"

Но сердце подсказывает другое. Сердце говорит, что Женя – это всерьез и надолго.

Собираюсь тщательно. Платье, туфли на небольшом каблуке, скромный макияж. Волосы укладываю в низкий пучок – строго, но женственно. В сумку кладу небольшой блокнот со стихами, вдруг они захотят послушать.

Выхожу из дома в половине первого, хотя ехать недалеко. Лучше прийти немного раньше, чем опоздать.

В метро сидит пожилая женщина с внучкой. Девочка капризничает, просит мороженое. Бабушка терпеливо объясняет, что сейчас осень, холодно, мороженое нельзя. И вдруг я понимаю: а что, если родители Жени тоже будут считать меня маленькой девочкой, которая не понимает серьезности жизни? Что, если они увидят во мне только молодость и неопытность?

Доезжаю до нужной станции. Выхожу на улицу и ищу дом по указанному адресу. Центр Москвы, старинные здания, дорогие машины у подъездов. Все здесь дышит деньгами и статусом.

Нахожу нужный дом. Это сталинская высотка с роскошным подъездом. Швейцар в форме вежливо спрашивает, к кому я иду. Называю фамилию Вальтер, он проверяет по списку и пропускает.

Поднимаюсь на седьмой этаж. Перед дверью останавливаюсь, дышу глубже. Спокойно, Инга. Это всего лишь знакомство.

Звоню в дверь. Открывает сам Женя. В светлых брюках и белой рубашке, он выглядит еще красивее, чем обычно.

– Инга! – Он обнимает меня, целует в щеку. – Проходи, не стесняйся.

Прохожу в прихожую и сразу понимаю: я попала в другой мир. Высокие потолки, старинная мебель, картины на стенах, паркет, который блестит как зеркало. Пахнет дорогими духами и свежими цветами.

– Мама, папа, знакомьтесь – это Инга, – говорит Женя, ведя меня в гостиную.

Комната огромная, с окнами во всю стену. За большим столом сидят трое: элегантная женщина лет пятидесяти в светлом костюме, мужчина примерно того же возраста в строгом пиджаке и еще один мужчина, помоложе, с внимательными глазами и едва заметной улыбкой.

– Анастасия Ивановна, – представляется женщина, протягивая мне руку. Рукопожатие холодное, формальное.

– Роман Григорьевич, – кивает мужчина. Смотрит оценивающе.

– А это Олег Сергеевич, друг нашей семьи, – добавляет Женя.

Олег встает, подходит ко мне. Рукопожатие у него теплое, крепкое. Смотрит прямо в глаза, и от этого взгляда становится немного не по себе.

– Очень приятно познакомиться, Инга, – говорит он. – Женя много о вас рассказывал.

– Садитесь, пожалуйста, – приглашает Анастасия Ивановна, указывая на стул напротив себя.

Сажусь, кладу руки на колени. Чувствую себя как на экзамене.

– Чай? Кофе? – спрашивает она.

– Чай, пожалуйста.

Наступает неловкая пауза. Женя садится рядом со мной, берет за руку. Этот жест поддержки очень нужен.

– Женя говорит, вы пишете стихи, – начинает разговор Роман Григорьевич. – Это хобби или профессиональные планы?

– Пока учусь на сценариста, – отвечаю я. – Но стихи для меня очень важны. Это способ понимать мир.

– Понимать мир, – повторяет он с едва заметной иронией. – Интересно. А как вы планируете зарабатывать на жизнь? Поэзия в наше время – не самая прибыльная сфера.

Я чувствую, как краснею. Конечно, они сразу перешли к деньгам. Для них это главное.

– Планирую писать сценарии для кино, – отвечаю как можно спокойнее. – Соединять поэзию с визуальным языком.

– Амбициозно, – замечает Анастасия Ивановна, разливая чай по чашкам. – А опыт у вас есть? Публикации, награды?

– Мама, – вмешивается Женя, – Инга еще студентка. Но у нее потрясающий талант, я уверен…

– Пусть девочка сама отвечает, – перебивает его отец. – Нам интересно познакомиться с ней поближе.

Девочка. Они видят во мне именно девочку – наивную, неопытную, не подходящую для их сына.

– Пока публикаций нет, – говорю я честно. – Но я много читаю, изучаю кинематограф, работаю над собственным стилем.

– Ясно, – кивает Роман Григорьевич. – А семья у вас какая? Родители чем занимаются?

Вот оно. Проверка на социальное соответствие.

– Мама работает бухгалтером в Петербурге, – отвечаю я. – Отца нет.

Молчание становится еще более тягостным. Я чувствую, как они переглядываются, и мне хочется провалиться сквозь землю.

– Понятно, – произносит Анастасия Ивановна таким тоном, будто я призналась в чем-то постыдном.

– А где вы живете в Москве? – продолжает допрос Роман Григорьевич.

– Снимаю квартиру на Фрунзенской.

– Одна?

– Да.

– Родители помогают с арендой?

Я понимаю, куда он клонит. Хочет выяснить, не охочусь ли я на их семейные деньги.

– Нет, – отвечаю сухо. – Подрабатываю, сама себя обеспечиваю.

– Похвально, – говорит Олег Сергеевич, впервые включаясь в разговор. – Редко встретишь таких самостоятельных девушек.

Его слова звучат искренне, и я с благодарностью смотрю на него.

– Женя, – обращается к сыну Анастасия Ивановна, – покажи Инге дом, а мы пока приготовим обед.

Глава 12

Это явно отговорка, чтобы обсудить меня в мое отсутствие. Женя понимает это и выглядит недовольным.

– Хорошо, – соглашается он. – Инга, пойдем, я покажу тебе мою комнату.

Мы выходим из гостиной, и я наконец могу вздохнуть свободно.

– Прости их, – говорит Женя, ведя меня по коридору. – Они просто привыкли… к определенному типу людей.

– К богатым, ты хочешь сказать?

– Не только. К тем, кто понимает правила их мира. Связи, статус, репутация…

– А я не понимаю?

Женя останавливается, поворачивается ко мне:

– Ты лучше их мира, Инга. Ты настоящая. А они привыкли к искусственности, к людям, которые играют роли.

Открывает дверь в свою комнату, и я забываю на мгновение о неприятном разговоре. Комната огромная, светлая, с высокими окнами. Вдоль стен – стеллажи с книгами и дисками. Рабочий стол завален сценариями, на полу – профессиональная кинокамера.

– Боже мой, – шепчу я. – Это же настоящая творческая лаборатория.

– Здесь я работаю, когда не могу подняться на крышу, – объясняет Женя. – Вот мои первые фильмы, – показывает он на полку с дисками. – Хочешь посмотреть?

Я киваю, и он включает проектор. На стене появляется изображение – черно-белый этюд о московских дворах. Операторская работа потрясающая, каждый кадр продуман до мелочей.

– Женя, это же гениально, – говорю я искренне. – Ты действительно талант.

– Правда нравится? – В его голосе слышится неуверенность.

– Более чем. Ты умеешь находить красоту в обыденном. Это редкий дар.

Он обнимает меня, и я чувствую, как напряжение наконец отпускает.

– Инга, не обращай внимания на родителей. Они просто защищают меня. По-своему.

– Я понимаю, – киваю я. – Но мне кажется, я им совсем не понравилась.

– А мне кажется, ты понравилась Олегу.

– Да, он единственный, кто был дружелюбен.

– Олег хороший человек. Он много лет дружит с нашей семьей, практически как дядя для меня. У него прекрасный вкус и чутье на людей.

Мы возвращаемся в гостиную, где уже накрыт стол. Дорогая посуда, хрусталь, серебряные приборы. Все это богатство заставляет меня чувствовать себя еще более неуместно.

– Присаживайтесь, – приглашает Анастасия Ивановна. – Надеюсь, вы не вегетарианка?

– Нет, – отвечаю я, садясь рядом с Женей.

Олег садится напротив меня. Время от времени я ловлю его взгляд – внимательный, изучающий, но доброжелательный.

– Инга, – обращается он ко мне, – а что вы читаете? Какие поэты вам близки?

Наконец-то нормальный вопрос.

– Цветаева, Ахматова, Бродский, – отвечаю я. – Из современных – Кибиров, Кенжеев…

– Прекрасный выбор, – одобряет Олег. – А что думаете о кино? Любимые режиссеры?

– Тарковский, безусловно. Феллини, Антониони, Годар…

– О, вы знаете Антониони? – удивляется он. – Редко встретишь молодых людей, которые ценят такое кино.

– Олег, не начинай свои искусствоведческие лекции, – с легким раздражением говорит Анастасия Ивановна. – Девочка просто повторяет общеизвестные имена.

Меня это задевает.

– Простите, – говорю я, – но "Приключение" Антониони изменило мое представление о времени в кино. Способность показать внутреннее состояние героя через ритм, через паузы, через недосказанность… Это же революция в киноязыке.

Олег улыбается:

– Согласен. А что скажете о "Затмении"?

– Там он идет еще дальше. Отчуждение становится не просто темой, а самой структурой фильма. Герои не могут найти друг друга, как планеты в космосе…

– Интересно, – кивает Олег. – Женя, вы нашли единомышленницу.

Женя светится от гордости, но его родители по-прежнему смотрят скептически.

– Теория – это хорошо, – говорит Роман Григорьевич. – А как насчет практики? По вашим сценариям снимали что-нибудь?

– Пока нет, – признаюсь я. – Но у меня есть идеи. И я надеюсь, что Женя…

– Мы планируем работать вместе, – перебивает меня Женя. – Инга будет писать сценарии, я буду снимать.

– Планируете, – повторяет его отец. – Молодо-зелено. В кино нужны не только планы, но и связи, и деньги, и понимание рынка.

– А еще нужен талант, – возражаю я. – И честность. И желание сказать что-то важное.

– Конечно, – соглашается Анастасия Ивановна с плохо скрываемой иронией. – Но сначала нужно выжить в этой индустрии. А для этого нужно понимать, кто есть кто.

Я чувствую, как во мне закипает раздражение. Они говорят о кино как о бизнесе, а для меня это искусство, способ познания мира.

– Простите, – говорю я, стараясь сохранить спокойствие, – но разве не для того мы снимаем фильмы, чтобы что-то сказать людям? Чтобы заставить их думать, чувствовать?

– Наивно, – качает головой Роман Григорьевич. – Зрители хотят развлекаться, а не думать. Кино – это коммерция.

– Не все кино, – настаиваю я. – Есть авторское кино, есть…

– Авторское кино смотрят десять человек, – перебивает он. – Остальные идут на блокбастеры.

– Тогда почему Тарковского до сих пор изучают? Почему его фильмы переживают время?

– Потому что это классика, – говорит Анастасия Ивановна. – Но Тарковский умер в нищете, помните?

Эти слова как пощечина. Они хотят, чтобы я отказалась от своих идеалов, приняла их прагматичный взгляд на искусство.

– Может быть, – говорю я тихо. – Но он оставил след в истории кино. А многие коммерчески успешные фильмы забываются через год.

– Инга права, – неожиданно поддерживает меня Олег. – Настоящее искусство всегда ценится со временем. Даже если при жизни автора его не понимают.

Я благодарно смотрю на него. Хотя бы один человек в этом доме меня понимает.

– Олег, ты всегда был романтиком, – усмехается Роман Григорьевич. – Но жизнь есть жизнь.

– Жизнь многогранна, – возражает Олег. – И в ней есть место не только для денег.

Разговор становится все более напряженным. Я чувствую, как Женя нервничает, как пытается сгладить ситуацию.

– Может быть, поговорим о чем-то более приятном? – предлагает он.

– Да, – соглашается мать. – Инга, расскажите о себе. Хобби, интересы… Что любите делать в свободное время?

Еще одна попытка найти во мне что-то, что можно осудить.

– Читаю, хожу в театры, по выставкам, – отвечаю я. – Иногда езжу в Петербург к маме.

– А путешествовать любите? – спрашивает Анастасия Ивановна.

– Да, но пока не было возможности, – честно отвечаю я.

– Понятно, – кивает она. – А спорт? Фитнес?

– Нет, не очень. Предпочитаю пешие прогулки.

– Ясно.

По ее тону понятно, что каждый мой ответ только подтверждает ее мнение: девочка не из их круга, не разделяет их интересы, не подходит для их сына.

Обед тянется мучительно долго. Я чувствую себя как подсудимая, которую обвиняют в преступлении, которого не совершала. Мое преступление в том, что я другая. Что я не богата, не связана с их миром, не играю по их правилам.

Наконец, мы заканчиваем есть. Анастасия Ивановна встает:

– Инга, помогите мне убрать посуду.

Это не просьба, а приказ. Я понимаю: она хочет поговорить со мной наедине.

Глава 13

Идем на кухню. Она молча ставит тарелки в посудомоечную машину, а я стою рядом, не зная, что делать.

– Инга, – говорит она наконец, не поворачиваясь ко мне. – Вы кажетесь милой девочкой.

– Спасибо.

– Но я должна быть откровенна с вами. Женя – мой единственный сын. Я хочу для него самого лучшего.

– Это понятно.

– Вы очень разные. Из разных миров. У вас разные цели, разные возможности.