- -
- 100%
- +
© Андрей Драгунов, 2016
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
«Теперь, когда уже не помню сны…»
Теперь, когда уже не помню сны,и память чаще не спешит вернуться —гляжу в окно, считая до весныоставшиеся дни, когда проснуться…И, может быть, тогда среди ветвей,засиженных воронами, увижу,что вымысел не больше, но длиннейсамой зимы с её прокисшей жижейиз снега и бензина. Натеклоза месяцы, как ни сказать – за годыпереживаний. Многим повезло —скончаться раньше – от того свободаперемещения в означенных местах —не более, чем дополненье к жизнидомашних дел… Один герой из стаспособен, как Икар, забраться вышеназначенных пределов, но и онлишь жертва обстоятельств и погоды —не для полётов, видимо, сезонтогда случился – потому расходызаранее заложены в казну…Какая-то нелепая потеря —зима на юге – впрочем, новизнув пейзаж привносят вьюги и метели.Январь 3 2013 г.«К третьему января оживают уже вокзалы…»
К третьему января оживают уже вокзалы.Электрички развозят близких, родных, знакомыхпо адресам. Пустые два дня кинозалыпринимают любителей корма и Coca-Col`ы.На остановках опять оживленье и слякоть.Стоптанный снег тянет опять резинузимних ботинок, что без того в заплатахи едва ли помнят тишь и покой магазина.Снова недельный отпуск назло соседкам,что норовят без спроса в почтовый ящиксунуть свой нос, откуда в конце неделипропадают письма и почта о днях вчерашних —оттого-то и память теряется где-то в числах,как слова в чернилах, что высыхают раньшескомканной памяти – в вечной заботе о смыслепереживаний – отсюда немного фальшив этих сомнениях. Свет теребит сетчатку.Вспышки гирлянд утомляют своим свеченьем.Гражданин, замёрзнув, тычет рукой в перчатку,согреваясь уже только одним движеньем.В памяти снова всплывают слова с экранао хорошей жизни, что, как бы между прочим,скоро наступит, но, видимо, слишком ранов первые числа года о том пророчить…как на кофейной гуще похмельным утром,чтобы чего ни вышло. Смешно и страннонаблюдать, как люди глядятся ежеминутнов стекло витрины, напоминая уже барана…И автобус увозит очередных уставшихот безделья, праздника, мыслей о лучшей доле…Кто-то уснул, согревшись, к стеклу припавши,оборвав все мысли о прошлом на полуслове.На последней букве. Погода глядит на север,где видней чернила на белом. Ветвистый остовновогодней ёлки сгорает к концу неделипод восторженный крик хмельных от огня подростков.Январь 4 2013 г.4.I.2013
Из книг сооруженный остров торчит в углу,напоминая лишь о днях минувших,когда сидели молча на полу,без стульев, так, вдруг за полночь проснувшись.Когда мы «куковали» до утрав сомненьи, «быть или не быть» нам вместе,когда, уже проснувшись, детворасоседская кричала об отъездена дачу, где и лес, и косогор,и прочие излишества природы —при взгляде на чернеющий заборв конце дворе… О, торжество свободы! —когда ещё не стар и пережитьспособен всё, казалось бы – но книгиторчат в углу. И некого винить,что в памяти осталось только имя.Январь 4 2013 г.«Глаз принимает облако за дым…»
Глаз принимает облако за дым,но не от корабля – морозным утромтопилась печь, дыханием своимнапоминая облако, но смутно —лишь очертанием. Но облака чертыне так расплывчаты, как кажется в начале,когда ещё не отличаешь дымот облака, как лодку на причале —от корабля на горизонте, гдемаячит облако. И дым от сигаретына берегу, приклеенный к трубе,срывается одним порывом ветрав другую сторону от облака – к воде,где только отражение всевластно,сопротивляясь только лишь волне,что к облакам и дыму – безучастнаи продлевает их короткий вексвоим присутствием, как не сказать – вниманьемк означенным предметам, чей успехопределим у зрителей названьеми местоположением того,что называют облаком и дымом,распластанным в пейзаже, где окноопределяет данную картину.Январь 5 2013 г.«На клумбе снег. Начало января…»
На клумбе снег. Начало января.Последний раз такое видел в фильмеещё советском, где не говорят,а что-то шепчут главной героине,одетой в чёрное, а, впрочем, не понятьпо чёрно-белым кадрам цвет одежды,но у фантазии работы не отнятьи вымысел у зрителя, как прежде,додумает картину. Белый цветвсё уравняет. Всех, на самом деле.До времени состарившись, букетна клумбе расцветёт опять в апреле.Но нынче снег и на исходе дняуже не видно ни земли, ни неба.И среди снега свет от фонаря,как бледная луна после обеда,когда не видно вовсе ничегоиз-за снежинок, будто из-за шторы,когда луна печальное пятно —единственный предмет для разговора…Январь 5 2013 г.Вечер в academi`и
В комнате тихо, темно – не включен свет —неба достаточно в форточку, сквозь занавеску.Через стекло процеженный – в чём секрет —он занимает в доме любое место,где по углам, не дальше длины руки,прячутся тени, пережидая вечностьв этом пространстве, как на краю реки,чтобы не сгинуть раньше, чем будет встречас оригиналом, чтобы в последний разсверить по памяти – как там оно случилось,перевести в чернила простой рассказ —так, для истории… и чистым листам на милость.В комнате тихо. Слышно, как тает снег —в мёрзлом пейзаже это почти спасенье.Смяв под собой пространство минувших лет,только вода способна на отпущеньестарых грехов… Зима на исходе дня —всё, что осталось – это считать убыткиот преждевременной оттепели январяи продавать прохожим ещё открыткис видами зимнего города, что теперь —только история и не найти сравненьес оригиналом, прибавив к числу потерь«мокрую коновязь пристани» и везенье.Январь 6 2013 г.Январь 7. 2013 год
И. К.
Дворник чистит асфальт, замурованный намертво в лёд,расчищая дорожки вдоль дома, от края до края.Ко всему добавляется смешанный с грязью помёт,что оставила после себя голубиная стая —в назиданье потомкам, должно быть, и этим местам,что совсем непригодны для жизни, как это ни странно —сколько времени город стоит, что, наверное, устал.И устало глядит на ворота с упорством барана.Дворник мусор сгребает, оставшийся с ночи вокруг —«в Рождество все немного волхвы» и несут кто что может.Только вот ожидаемый долгие месяцы другневозможен у ёлки с дарами, увы, невозможен.Он, конечно, вернётся когда-нибудь в эти места.С голубиною почтой, возможно, иль просто приедетна каком-нибудь поезде, если найдутся местаи окажутся не душегубами рядом соседи.Но покуда сметается всё, что смогли принести.Дворник чистит асфальт, согреваясь лопатой и матом.И негромкою просьбой кого-то от смерти спасти.Вариантов немного и выбор, увы, небогатый.И уже рассветает, и смятые за ночь чертыпоявляются в окнах, в уме проверяя потериза прошедшую ночь. Одиноко глядит с высотыта одна, что в исход положительный верит.Январь 7 2013 г.«Время окаменевшей воды и заснеженных статуй…»
Время окаменевшей воды и заснеженных статуй.Кажется, что и не выжить в такую пору.Слух пропускает шум сквозь густую ватуснежного облака, им заполняя норы,т. е. – пространства между листом бумагии застеклённым глазом, опричь очками,что холодеют так же от мёрзлой влаги,как если бы лёд крошился, как хлеб – руками!Время, когда ворона не скажет имя.Кар прозвучит, как выстрел из старой пушки,т. е. – не так, как раньше, когда другимибыли герои сказки с лесной опушки,где коротают время – иначе – вечность,снежные статуи, слившись уже с пейзажем.Чтобы не стать посмешищем – прячут нежностьпод покрывалом и под сугробом даже.Время, когда сохраняешь тепло в ладоняхтолько посредством голоса, выдыхаяшум из гортани. Время, опять, сегодня —только возможность выжить за белым краем.Январь 8 2013 г.Лес
Мы дышим тем, что выдыхает лес.И даже больше – облака над лесомспособствуют, чтоб кислорода весудельный был на уровне процесса,определённого природой и людьми —вторыми меньше – торжество прогресса —не в этом варианте. Соловьикуда полезней в тихой жизни леса.Вообще – в пейзаже. Мыслимый просторповерх деревьев повергает в драму —предельного внимания в упор —с той стороны небесного экрана.И сцеженный по капле кругозорсквозь облака, висящие над лесом,сместив к опушке видимый простор,стремится вдаль, но так – без интереса,поскольку всё, что сохраняет глаз —из видимого – только половина,и то – не лучшая, как видимо сейчас,когда пространство – белая равнина,и с неба сыпет, как последний раз,деревьям дав возможность не замёрзнуть,не сгинуть – в сумме. Привыкает глазсверять происходящее по звёздам,по их отметинам в заснеженном лесу —опять упала – видимо, замёрзла,став лишней, как соломинка в глазу,что портит зрение, но выглядит серьёзно,как и положено, наверно, наверху.Неведомо откуда долетаетзастрявшее в безвременьи ку-ку.И лес, уснув под снегом, продлеваетзвучание – куда-то меж ветвей.Должно быть к звёздам, что ещё на небе.И, до весны заснувший, соловейдосматривает сны о белом хлебе.Январь 9 2013 г.«Кошки все разбрелись и их следы…»
Кошки все разбрелись и их следы,сгинув под снегом, только хранят молчаньео пребывании оных. Теперь водыбудет достаточно, чтобы залить страданье,когда растает, но не сейчас, теперь!Не в это время. Как не сказать, пейзаже.Смятое снегом утро, к числу потерьлишь добавляет снега, что сверху ляжет.Январь 10 2013 г.«Я расплатился на почте за телефон…»
Коль жизнь есть дар – то будней не бывает.
Пётр ВайльЯ расплатился на почте за телефон,за разговор с другой половиной света.С той частью суши, где над столом плафонпомнит лицо хозяина. Жжёт предметыжёлтым свечением. А на траве дрова,т. е. – обрубки жизни. Лицо за дверью —точно в старинной раме. И все словапереместились в трубку и стали тенью.Как бы ещё живые, но этот грех —преодолим со временем. Часть потери —в произношении. Из-за земных помех,радиоволны гибнут – на самом деле,где-то уже за дверью, на полпути,за полцены по льготе – такая малость,чтоб попрощаться с жизнью. И не спастипарой банальных слов то, что осталось.Даже не вымолвить. Чтоб не сойти с ума,перебираю в памяти дни неделис нашей последней встречи – тогда лунане поднималась выше ближайшей ели,т. е. висела прямо под потолком,перебивая свет над столом плафона,что округляет жизнь за твоим окномдо колеса стола, до размеров домав той части света… От почты иду домой,где пересчёт потерь и холодный ужин.В радиоволнах застывший земной покой —без продолжения. И без любви, к тому же.Январь 10 2013 г.«В моих словах уже не боль, но звук…»
В моих словах уже не боль, но звукотставшего от жизни очевидца.В количестве потерь – число разлукпреобладает – и не ошибитьсяв перечислении, как не сойти с умаот вымысла, что ближе и дороже —субботы, воскресенья, четверга —в конце концов, все дни недели схожи.И лишь Создатель знал в порядке толк.Давая миру новые названья,Он долго выбирал, но быстро смолк,поняв всю тщетность имя называнья —вообще творения. Неделя в январедлиннее, чем декабрьская неделя.Толпятся дети дольше во дворе,но тот, кого все ждут – опять не едет,а только наблюдает из-за звёзд,прикрывшись плотно мокрым белым снегом,как раньше, в дни, когда ещё погостбыл пуст, и всё ещё кончалось небом,а не землёй, как ныне. Временане лучшие, возможно, для спасенья,но в том не Предводителя вина.И многое зависит от везенья.От вымысла, что в суматохе днейспасает лучше всякого солдата,и от того он ближе и родней —хотя и там в финале ждёт расплатаза чёрные страницы, за язык,испачканный чернилами. Словами —в конце концов. Но автор строк привыкплатить за всё, пока над головамигорит хотя бы малая звезда,невидимая глазу в непогоду.Сквозь облака направленный тудаглаз отмечает путь по небосводу,по плотному скопленью облаков,как по зарубкам в непролазной чаще,страдая от дорог и дураков,что одинаковы, но от второго – чаще.И, согреваясь тишиной в ночи,вдруг понимаешь, что твоё молчанье —лишь продолжение чернильных слёз свечи,что умирают после остыванья,но от тепла твоих замёрзших губопять живут… и значит, Воскрешенье —возможно. А философ пьян и груббыл, рассказав про вечное забвенье,про память, что у девки коротка,как волосы, остриженные к свадьбес единственным, что не пришёл пока,но где-то рядом с мыслями о правдене то что жизни, но судьбы своей,что несколько длинней, чем многоточьев конце строки. И, кажется, что ейне наплевать, что будет между строчек.Вообще – в финале. Там, где в две рукикакой-нибудь Шопен звучит натужно,сжимая пальцы, что так короткив желании расстаться с жизнью дружно,как с некой вещью, что нужна пока,но вытерлась за годы потребленья…А жизнь, действительно, настолько коротка,что вспомнишь про философа с забвеньем.И с памятью к тому же. Но рукачернит бумагу, продлевая вечность —хотя бы до момента, где звездапоявится из облака навстречу.Январь 11 2013 г.«Опять январь…»
Опять январь.О, сколько января…Двух континентов сын – на острове меж ними.Васильевский – молчит – за неуместность помнить.Кошачий глаз сверлит на белом камне имя.Со смертью ничего – тем более, сегодня.Холодная вода полощет быль и небыль.Приходят помянуть по случаю и вспомнитькакой-нибудь пустяк и Питерское небо.Какую-нибудь вещь, чтоб навсегда запомнить.Скиталец трёх морей, двух океанов – в сумме,омытый с четырёх, как островок на карте.В холодную постель закрыт, как бочки в трюме.И лампочка горит в ничтожном киловатте.«Не провожай меня в последний путь. Не надо!Я всё равно вернусь на клетчатой бумаге…А сына назови Андреем. Дочку Анной.И пусть достанет им и силы и отваги…»Январь 11 2013 г.Неоконченный перечень
Классический пейзаж с названьем дней,как календарь, расписанный построчно,поциферно, но кажется длиннейоригинала мыслимый подстрочник.Как будто бы ещё не рассвело,но, кажется, вот-вот – на самом деле.Как будто бы дорогу занесло,и жизнь теперь, как верю и не верю.Слова висят на кончике пера,пытаясь перебраться на бумагу,рискуя жизнью. Кружка со столаслетает на пол, проливая влагуживительную. Медленно пероскользит по разлинованной странице,как в первом классе путая однос другим, как на вокзале лицапри встрече поезда, где запах пирожкови времени, прошедшего в дороге.Где вор-карманник – спёр и был таков —под крик лишенцев, не сказать убогих.Где время тикает безбашенно в часахповерх вокзала, с голубиной стаейобщаясь больше. Где-то в небесахаэроплан кружится, неприкаян,как бабочка живая не игле —ещё живая, но уже недолгоосталась мучиться на письменном столе —и под стекло, к другим таким на полку.На вечное хранение вещей,в которых смысла нет, но украшаютпространство комнаты и оттого длиннейподстрочник, чем оригинал в начале.Январь 12 2013 г.«В глазах рябит от чёрного на белом…»
В глазах рябит от чёрного на белом.Зима, зима. Чернила на листе.Классический пейзаж, что так умелоСоздателем расписан налегке,т. е. – легко, как будто мимоходом,в означенных границах бытия,отмерив поровну – печали и свободы,чернильной веткой расчертив поля.Зима, зима. Заснеженная площадьс вождём на клумбе, где среди цветовзамёрзших, перепившего полощет —до дома не дошёл – в конце концов.Метёт, метёт. О чёрно-белый праздник!На разграбленье – город – до весны…оставлен снежным бабам. Снег-проказникслепит глаза и заполняет сны…Январь 12 2013 г.«На день рождения мне подарили клумбу…»
На день рождения мне подарили клумбу.Точней – один цветок. Ещё точнее —отросток дерева. Растение на тумбуя поселил, чтоб было веселеев моём пространстве среди книг и пыли,накопленной за годы проживаньяв доставшейся от бабушки квартире.Уже не вспомнить о её страданьяхпо поводу и без. На тумбе клумбапроизрастает – дерево в горшочке —растёт себе, не думая, как труднопорой в живых остаться. Между строчеко дереве, как среди книг и пыли.Пыль – признак времени. Винилово-бумажныйосколок вечности. В чернилах – жили-были —на фабрике газетной, картонажной —как среди книг. Отпущенное времярастёт, как дерево, не думая, что дальше,что я стою с водою на коленях,чтобы полить его. Немного раньшея наливал себе горячий кофе —за письменным столом. Увы, несносенвид в зеркале. И до изнеможеньяпопытка выжить. Кофе на подносеещё дымится. Дерево в горшочкерастёт на радость, но зима – не осень.И время тянется до вымысла, до точки.Январь 14 2013 г.Памяти Марины Цветаевой
Пока ещё горит одно окнонапротив в доме – жизнь не завершилась —до времени. Ещё не всё равно —что там, напротив, может быть, случилось.Что там, быть может, кто-то у огнясидит один, не разжимая руки —до белых косточек, не зная про меня,про то, что жизнь – не вымысел от скуки,от безнадёжности тех календарных дней,когда надежда – лишь хороший завтрак —и оттого, наверное, длиннейночные бдения с кофейной жидкой правдой,с банальщиной, рассказанной в ночи,под луч огня, под трепетанье свечки,что вместо лампы. Огонёк свечивместо сверчка, живущего за печкой,как если бы весна, а не зимас холодной веткой, что в окно стучитсяпри взрыве ветра. И из-за углаглядит восторженно оплаченный убийца —оплаканный уже. В который разжизнь выставляет счёт за проживаньев пейзаже, обозначенном сейчас,как за гостиницу с совсем простым названьем,откуда выселяют до утра,как не сказать – навечно. День недели —уже неважен. Крошки со столалетят в карман. От скомканной постелиещё тепло. И книги на столенапоминают, что ещё не умер.И чья-то жизнь в означенном окнеещё горит с огнём неярким в суммеозначенных вещей. И не помогуже холодный кофе. Сигаретадымится, как сомненья – за порог —в другую жизнь, где, может, больше светадля проживания. На улице темно —ещё не рассвело – хороший повод —жечь свечи, вместо лампочки – в окноне допуская темноту и холод,как посторонних. Отрывая взглядот светлого окна в стене напротив,гляжу на небо, где созвездий ряд,как буквы в книге, но на обороте.Январь 15 2013 г.«В это время года сходишь с ума от цвета…»
В это время года сходишь с ума от цвета.Из-за его отсутствия в чёрно-белом,мокром пейзаже, но судя по всем приметам,скоро весна и цвет под ногами скажето продолжении жизни. По крайней мере,смятое облако, что так сулит надеждуна выживание – ближе, на самом деле,взбитой подушки, что холодна, как прежде,во времена, когда все ещё были живыи, от волнения, шли косяком на красный,перебивая друг друга – А знаешь, ты бы… —Нет, это ты бы.. И всё ещё не напрасно…И в голове ещё не черты, а лица —пусть и немногие, но тем прочнее память..И в отражении с белым ещё не слиться,но до которого можно ещё руками —взглядом, хотя бы. И чёрно-белый город,как продолжение смятой уже страницыпосле ночного бдения. Выше ворот,чтоб не замёрзнуть. И ничего не случится.Январь 15 2013 г.«Я буду блуждать в переулках огромной столицы…»
Я буду блуждать в переулках огромной столицы.Скитаться по улицам, где ещё помню названья,где, может быть, даже уже ничего не случится,о чём пожалел бы, умножив тем самым страданья.Я буду тебя вспоминать и холодную осень.Чужие квартиры в клубах сигаретного дыма,где взгляд упирается в стену и имя не спросяту нового гостя, приняв за хозяйского сына…Я буду до ночи бродить, где короткая памятьнайдёт подтверждение или хотя бы подсказку,какую-то мелочь, которую можно рукамипотрогать и вспомнить, что жизнь, как хорошая сказка,кончается свадьбой… Я буду тебе через времяписать свои письма о том, что уже не случится.И только потом, на вокзале, когда не уедетмой поезд, увижу до боли знакомые лица.Январь 16 2013 г.«Мы с тобой собирались пойти в воскресение в церковь…»
Т. З.
Мы с тобой собирались пойти в воскресение в церковь,но опять не случилось. Опять торжество снегопада —перекрыта дорога, как жизнь переправлена смертьюпо каким-то там правилам, в рамках другого уклада.Мы хотели отправиться, но у погоды не спросишьразрешения выйти из дома, пойти на прогулку.И трамвай застревает на рельсах, и снова заносит —и базарную площадь, и тропы в глухих переулках.Январь 16 2013 г.«Во дворе, под окном – все знакомы, как будто родные…»
Во дворе, под окном – все знакомы, как будто родные.И как будто бы даже глядят без утайки и страха.И порой вспоминают прохожего нового имя,что когда-то бывал здесь, но съехал, должно быть, рубахане пришлась ему в пору – с девицей из третьей квартиры —как с чужого плеча, но глаза поднимает на окна,вспоминая, возможно, как звук пресловутой секирыотделился от стона, на смерть отправляем кого-то…А теперь только память и взгляд на случайных прохожих —не оттуда ли вышел? – с довольным лицом очевидцабесконечной любви, что с секирой по умыслу схожа.И какая-то боль остаётся в означенных лицах.Январь 17 2013 г.Городское кладбище №1
Чисто. Зима прибралась среди старых могил —будто ко времени, но не назначили датуочередного свидания. Кто-то курил,снег притоптал, но не пошёл за ограду.И следы потерялись в гербарии снежных цветов,не обещая вернуться – чужая табличка.Видимо, спутал фамилию – если б лицобыло на камне, но камень в цветах обезличен.Видимо, кто-то решил, что не нужен портрет —только фамилия и неразборчиво имя —стёрлось со временем, как из бумаги букет,перелицованный снегом. И снег вместе с нимигреет могилы, пока не настанет тепло —скудная шуба, но лучше, чем голая правда,что никого не осталось. Опять занеслоснегом – теперь уже с верхом, засыпав ограду.И не откроют калитку уже до весны.Только смотритель глядит на пейзаж виновато —в общем, согласный, что жизнь, как в аптеке весы —поровну всё. И за всё наступает расплата.Январь 17 2013 г.На берегу
На берегу, у самой кромкиводы, следов не оставляя,где краб, гниющий на обломкахкакой-то лодки – замечаю,что волны набегают по две,как рифмы в рукопись вплетаясьв песок. Вода в стеклянной колбе —не так играет, нагреваясьот спирта из сухой таблетки —аптекарь прав – не помогает.Сыграть бы лучше на рулеткес такой волной, но шар слетаетс вертушки на пол. Жду заменына берегу цветущей лужи.Возможны в жизни перемены,но краб, гниющий в лодке – тут же —как ни крути, напоминаньео бренности всего и в сумме.И чаек шумное болтанье —лишь дополненье к грустной думе —без всяких там анжабеманови прочей шелухи словесной —таскают крошки из кармана —другое им неинтересно.Восторженно гляжу на воду,на собственный расклад в водичке.Откуда-то приходят волныи образ сразу обезличен,размыт, разбросан по песчинкам,по берегу, сопоставляятеперь оригинал с картинкойс гниющим крабом в лодке с краю.Январь 18 2013 г.Утро на Fondamenta degli incurabili
Не пытаюсь вспомнить, чьи там ещё слова,на каком наречии кто-то ещё картавит…Просто тупо пялюсь на воду. Головасоображает медленно от печали.Т. е. теперь напиться бы той воды,чтобы сказать застрявшими где-то в горле,членораздельными звуками – кто ты, зачем, кудыприбыл – грозному дяденьке в чёрной форме.Чтобы если и плыть, то туда, где оннеизлечимо спит, согревая вечностьневским дыханием, смяв за собой Гудзонпри переезде, думая лишь о встрече.Чтобы воды до бортика, до руки,чтобы умыться, сняв с отраженья тяжбы.Но холодна водица, и короткипальцы, чтоб дотянуться – такая жалость.Январь 18 2013 г.«Человеку с одышкой, с пустым карманом, с разбитым сердцем…»
Человеку с одышкой, с пустым карманом, с разбитым сердцемнечего пробовать даже взойти на гору,чтобы увидеть восход. Старательные японцыподготовили тщательно фотовидеокамеры, воду,бутерброды с тунцом – холодный, но сытный завтрак,чтобы дожить до обеда. Рулон туалетной бумаги —на всякий случай. Проводник торопит отставших,что каждый сам за себя на пути к вершинеи ждать никого не будет.Маленькими шагами пробираюсь по узкой крутой тропинке.Старый немец что-то бубнит про невозможность выжитьв данном пространстве, что взял не те ботинкидля восхождения и от этого сводит пальцы.Поднимаюсь медленно, переводя дыханье —велико желанье встретить восход на крышемира, в окруженье таких же безумцев, что еле дышат,но не смотря на это бредут послушно,спотыкаясь при каждом шаге о пыль и камни,что разбросаны тут же, для усиления веры —то ли в величие духа, то ли в собственное бессилие.Иду за солнцем. У Олега Попова оно завсегда в авоське.Догоняю жителей страны восходящего…Опять перевожу дыханье – затея из самых глупых.Спал бы в номере под мерный шум вентилятора,охлаждая постель до температуры тела,или смотрел бы с балкона на остывший за ночь пейзаж.Из-за вершины вдруг появилось солнце.Японцы, сфотографировавшись, семенят обратношумной стайкой с довольными результатом лицами.Разворачиваюсь и двигаюсь в сторону заката,надеясь на лучшее, и что по дороге вниз ничего не случится.Январь 18 2013 г.Другу художнику
В беседах наших стало холодать —я стал неинтересный собеседник,даже для близких. Стол, тетрадь, кровать —доступный мир. Да бабушкин передник —для завершения картины. Ничего,чтобы понравилось зашедшему погреться —пусть даже другу – не вина его,что вытерлась душа и глохнет сердце,когда чернила заменяют кровьи ветка в такт в окно мне барабанито том, что жизнь не повторится вновь,в который раз, когда меня не станет.И только средь исписанных страниц,среди бумаг, оставшихся за мною,найдётся что-то – в отраженьи лиц,в чернильных пятнах, что чего-то стоят,должно быть, чтобы смерти вопреки —остаться в памяти – в бумажном воплощеньебез комментариев, где строки коротки,дожить до вечности, как не сказать – прощенья.Январь 18 2013 г.