Прикоснуться к небу

Потрясающе. Точно. Я только что провел двадцать минут на национальном телевидении, неловко обсуждая «Дзен обслуживания крыш» с человеком, чьи зубы, казалось, излучали собственный свет, все время пытаясь не споткнуться о миниатюрный штакетник, окружавший игрушечное бунгало Майки. Моя душа ощущалась так, будто ее разгладили утюгом и посыпали блестками.

Когда я сошел со съемочной площадки, на меня обрушилась волна… их. Фанатов. В основном молодые женщины, их лица освещены светом экранов телефонов, все толкались за селфи, автографом, мимолетным моментом близости с «Руфер-Мэном». Их возбужденная болтовня, бесконечные вспышки фотокамер, аромат дюжины конкурирующих духов – это была удушающая, приторная волна.

«Энди! Энди! Мы любим тебя!» «Можно сфотографироваться, Энди?» «Каково это на самом деле там, наверху, касаться неба?»

Я нацепил улыбку, которой меня научила Бренда – ту, что должна была передавать «доступного сорвиголову со скрытой глубиной». Я подписал несколько стратегически предложенных чехлов для телефонов и оберток от энергетических батончиков. Я пробормотал что-то о «поиске своего пика», что звучало глубокомысленно в моей голове, но, вероятно, просто вышло как невнятная бессмыслица.

И тут, стоя там, окруженный этой обожающей, требовательной, совершенно подавляющей толпой, меня страйкнуло. То старое, знакомое чувство. То, от которого, как я думал, я сбежал, то, которое, как я думал, вирусная слава и авторский кофе изгнали навсегда. Дежавю.

Обыденность. Глубокая, сокрушающая душу, «и это все?» скука. Это было то же серое, удушающее одеяло, которое раньше душило меня в те бесконечные дни, когда я бродил по бетонным каньонам. Лица теперь были красивее, шум громче, ставки якобы выше, но под всем этим… это было просто… пусто. Бессмысленно.

Это не настоящее, – внезапно взревел голос внутри меня, голос старого Энди, прорвавшись сквозь шум моей новой знаменитости. Это не небо. Это просто… более яркая, более громкая трясина. Моя улыбка дрогнула. Обожающие лица расплылись. Вспышки света ощущались как допрос, попытки проникнуть в мое личное пространство.

И тогда, инстинктивно, я посмотрел вверх. Не на студийные софиты, не на обожающих фанатов. Я посмотрел сквозь потолок, сквозь здание, сквозь слои моей собственной сфабрикованной шумихи. Вверх. К настоящему небу. Темному, бесконечному, усыпанному звездами небу, которое ждало за искусственным сиянием города.

Кейт! Ее сообщение! Черт! Вентиляционная шахта. Башня «Блейк Тауэр». Сегодня ночью.

Осознание ударило меня с силой физического удара, выбив тщательно выстроенную личность «Энди Руфера» из меня. Как я мог колебаться? Как я мог позволить этому… этому цирку заставить меня забыть? То чувство. То беспрецедентное, останавливающее сердце, переворачивающее мир чувство стояния на вершине мира, с ветром, ревущим в ушах, и звездами на расстоянии вытянутой руки. С ней.

«Прошу прощения», – пробормотал я, мой голос внезапно охрип. «Извините, должен… должен идти».

Я протиснулся сквозь ошеломленных фанатов, игнорируя протестующий визг Бренды откуда-то сзади. «Энди! Милый! Прямой эфир с вопросами и ответами! Синергия!»

К черту синергию. Я побежал. Из студии, на прохладный ночной воздух, мой одолженный дизайнерский пиджак ощущался как свинцовый груз. Я поймал такси, чудо в этой части города в такой час.

«Башня „Блейк Тауэр“!» – крикнул я изумленному водителю, парню с освежителем воздуха «Лучший дедушка в мире», болтающимся на зеркале заднего вида. «И жми на газ! Как будто от этого зависит твоя жизнь! Или, знаете, как будто очень важный… осмотр… крыши… просрочен!»

Он странно посмотрел на меня в зеркало, но, к его чести, вдавил педаль в пол.

Огни города проносились мимо, образы неона и сожаления. Как я мог быть таким глупым? Так легко отвлечься на блестящие, пустые атрибуты славы? Кейт была там, наверху, одна, вероятно, думая, что я трус, предатель. Мысль была ножом в моем животе.

Она обвинила тебя! – все еще пытался шипеть тот циничный голос. Но теперь он был слабее, заглушенный ревом ветра, который я помнил, образом ее лица, яростного и испуганного, когда мы летели.

Такси с визгом остановилось в квартале от «Блейк Тауэр». Я швырнул пачку денег водителю – вероятно, слишком много, но кого это волновало – и бросился бежать. Швейцары у главного входа едва удостоили меня вторым взглядом, мой растрепанный вид «человека с миссией», вероятно, не соответствовал их обычной высококлассной клиентуре.

Точка доступа к вентиляции. 78-й этаж. Сообщение было конкретным. Мои более ранние, не совсем законные исследования башни дали мне довольно хорошую мысленную карту ее служебных артерий. Я нашел редко используемую пожарную лестницу, мое сердце колотилось в бешеном ритме о ребра, не от напряжения, а от отчаянной, цепляющейся надежды.

Вверх, вверх, вверх. Каждый этаж был вечностью. Мои легкие горели. Ноги болели. Но образ Кейт, одной на той крыше, толкал меня вперед.

Наконец, 78-й этаж. Служебный коридор. Темный. Тихий. И вот она. Панель доступа, точно как описано. Она была слегка приоткрыта.

У меня перехватило дыхание. Она была здесь. Или была.

Я протиснулся внутрь, в пыльную, гулкую вертикальную шахту. Вверху – слабый квадрат менее темного пространства. Доступ на крышу.

Я вскарабкался по внутренней лестнице, мои руки были скользкими от пота, мой разум – вихрем извинений и отчаянных мольб. Пожалуйста, будь там. Пожалуйста, будь в порядке. Пожалуйста, не прыгай одна.

Я вырвался на крышу, ветер ударил меня, как физический удар, вырывая дыхание из легких. Город расстилался внизу, безмолвная, сверкающая вселенная. Звезды наверху, холодные и яркие. И там была она.

Стояла у края, недалеко от того места, где мы впервые встретились в том хаотичном знакомстве на крыше. Она стояла ко мне спиной. Гладкое, темное, сложенное приспособление было пристегнуто к ее спине – «Протокол „Феникс“», как я предположил, еще более обтекаемый, еще более опасно выглядящий, чем предыдущий.

«Кейт!» – выдавил я, мой голос был сырым. Она замерла. Затем медленно повернулась. Ее лицо, бледное в звездном свете, было маской шока, неверия, а затем… чего-то еще. Чего-то, отчего у меня заныло сердце. Облегчения?

Я споткнулся к ней, слова подводили меня. Что я мог сказать? «Извини, что опоздал, задержался на национальном телешоу и из-за экзистенциального кризиса?»

Она встретила меня на полпути. И тут мы вцепились друг в друга, отчаянное, трепещущее на ветру объятие на вершине мира. Ее волосы хлестали меня по лицу, пахли слегка дорогим шампунем и чем-то диким и свободным, как само ночное небо.

«Ты пришел», – прошептала она мне в плечо, ее голос был густым от непролитых слез. «Я думала… я думала, ты не придешь».

«Я идиот», – пробормотал я ей в волосы, обнимая ее крепче, как будто она действительно могла улететь без меня. «Идиот мирового класса, попадающий в заголовки, знаменитый идиот. Как я мог вообще колебаться?»

Она слегка отстранилась, ее руки все еще сжимали мои. Ее глаза, эти невероятные, пронзительные глаза, искали мои. Слезы прокладывали серебряные дорожки по ее щекам, но под ними пылала та яростная, неукротимая искра. И тогда она улыбнулась. Настоящей улыбкой на этот раз, не хрупкой, расчетливой. Улыбкой, которая достигла ее глаз и зажгла их, как город внизу.

«Мой Энди», – сказала она дрожащим смехом. «Мой нелепый, храбрый Руфер».

Ветер выл вокруг нас, пытаясь разорвать нас на части, но в тот момент, стоя на краю всего сущего, со звездами наверху и звездами внизу, все остальное не имело значения.

Мы не были просто двумя людьми на крыше. Мы были… чем-то большим. Чем-то, выкованным в общем ужасе и невозможном полете. Прыжок. Он все еще был там, ждал. Но на этот один, короткий, украденный момент он мог подождать.