Восемь сказок о великих котах, людях и собаках: идеи анимационных фильмов и мюзиклов

Родному селу Белосток Омской области, родителям и сестренке Байбе посвящается

© М. Друва, 2020

© Интернациональный Союз писателей, 2020

Сказка о Чайке

Антону Павловичу Чехову – 160

Вроссийском провинциальном городе N над крышей театра кружили чайки. Они кружили, летали. «Которая, которая из нас?» – чайки кричали. В далекой русской провинции, в драматическом театре, ставили «Чайку» Чехова, а над крышей театра чайки кричали и днем и ночью: «Которая из нас? Которая?»

С одной из этих чаек Соня Гардина после репетиций пьет чай в близлежащем кафе. Чайка со своих высот ее видит. Как только Соня выходит из служебного входа, птица – вжик – приземляется и становится рядом с Соней, и они вместе направляются в кафе. Кто кого выбрал, трудно определить. Их дружба началась в середине января 2003 года, сразу после первых репетиций «Чайки». В тот первый раз Соня почувствовала, как кто-то – вжик – вдруг присоединяется к ней и идет рядом. И Соня тогда первой обратилась к чайке:

– Я иду в кафе. Ты тоже пойдешь?

И чайка ответила:

– Да, я тоже пойду. Мне тоже хочется отдохнуть.

Когда они в первый раз уселись за столиком у окна и начали пить чай, чайка сказала:

– Я одна из тех, кто летает над крышей театра, меня так и зовут – Чайка.

– А я Соня Гардина, я в «Чайке» Чехова играю Нину Заречную, – сказала Соня.

И вот этими предложениями вместо приветствий они обмениваются каждый раз при встрече. Это они говорят друг другу каждый раз, начиная с середины января вплоть до сего дня в конце февраля.

В российском провинциальном городе N проживает немногим более шестидесяти тысяч человек, и здание драматического театра является гордостью всего города. Театр построен в 1886 году, и какие только знаменитости его не посещали, начиная с членов царской семьи. И поэты, писатели, музыканты – среди них: Рахманинов, Бунин, Есенин, Блок. И такие ярчайшие представители современной истории, как Горбачёв и Ельцин. В здании театра состоялись выдающиеся концерты и спектакли, манифестации и собрания, а порой местный коллектив актеров и режиссеров создавал великолепные постановки. В последние годы, после того как начались новые времена, этому театру – как и другим театрам в России – приходилось по-всякому. Приходилось по-всякому, но в основном плохо.

С августа 2000 года в театре новый главный режиссер – Саша Кольцов, то есть Александр. В двадцать два года он окончил факультет режиссуры в ГИТИСе, и с тех пор началось его головокружительное путешествие по российским театрам. Он делал постановки в Туле, Ярославле, Омске, Новосибирске, Калуге и еще много где. Теперь, когда ему за тридцать, он вроде бы остепенился, обосновался в этом провинциальном театре в качестве главного.

Почти три года на одном месте, для Саши Кольцова это много, но надо учесть, что здесь он главный. Впервые в жизни главный. Нужно еще сказать – и об этом говорят по всей округе, – что для театра города N снова настали хорошие времена. Ставятся хорошие, интересные, иногда скандальные спектакли, зрительный зал почти всегда полон, имеется моральная и финансовая поддержка со стороны руководства городка и района и даже губернатора области. Но самое главное – самое главное то, что в театре работает целая стая молодых. Этот сумасшедший Саша Кольцов ведь в том самом сентябре 2000 года принял в театр свой курс. Начал он безо всего. Без денег. Как только явился сюда, сразу раскричался по газетам: «Молодежь, если хотите играть в театре – приходите сюда!» И они приходили, приезжали со всех сторон, изо всех деревень. Пришло и понаехало их столько, что Саша стал несчастным и нервным, с большим трудом ему удалось отослать обратно одну сотню, другую, а потом он стал присматриваться уже более серьезно. Да и что там говорить, в России играть в театре всегда хотели, хотят и будут хотеть, но сейчас нужно было оставить самых лучших, ведь вполне возможно, что уже через полгода их придется показывать народу. Оставили многих, более пятидесяти, если не все шестьдесят, потому что Саша Кольцов решил: пусть лучше их будет побольше, кто знает, вдруг я и так уже отверг какую-нибудь потенциальную звезду мирового масштаба.

И тогда в городке N с этими молодыми актерами начался период бурь. Чего только там не делалось! И всего было чересчур, показухи устраивали чуть не еженедельно – то в парке, то в магазине, то на вокзале, даже в горсовете. А часть из этих молодых сумасбродов народ действительно увидел на сцене, уже в цикле новогодних концертов. У некоторых желание играть испарилось, те как пришли, так и ушли, весной ушли еще другие, а осенью 2001 года те, кто остался, уже могли считать себя в театре своими. Именно той осенью губернатор области доверил главному режиссеру из городка N срежиссировать какое-то важное мероприятие на празднике урожая. Тогда приехало много гостей, даже из самой Москвы, а у Саши Кольцова была возможность показать губернатору молодое поколение своего театра. На том празднике творились всякие сумасбродства, но оказалось, что это согрело пожилое сердце губернатора, и он пожаловал довольно значительную денежную сумму на воспитание молодых актеров. Прошел еще год, и осенью 2002-го четырнадцать молодых и диких были приняты в штат, стали профессиональными актерами.

Соня Гардина – одна из тех, кто с прошлой осени состоит в штате театра. Соня Гардина была одной из тех сотен, которые в сентябре 2000 года отозвались на приглашение Саши приходить и играть в театре.

Соня Гардина – деревенская девушка. Она росла единственным ребенком, ее родители проживают в шестидесяти километрах от города, в селе Ермолаевка. Окончив в родном селе начальную школу, Соня начала учиться в одной из средних школ городка N. Жила она у тети, сестры своей матери. Тетя – бездетная вдова – работала заведующей отделом в продовольственном магазине, она охотно приняла на себя заботы о племяннице и отвела той в хрущевке отдельную комнату. У тети Соня прожила все годы средней школы и продолжает жить и сейчас, когда стала профессиональной актрисой.

Прошлый – 2002 – год навсегда останется в ее памяти. Соня окончила среднюю школу, начала работать в театре, а поздней осенью в село Ермолаевка привезли гроб с ее любимым, Сергеем. Ее любимый и ее единственный. На год старше Сони, но с детства с ней вместе. Он годом раньше окончил ермолаевскую начальную школу, потом – также годом раньше – ту самую среднюю школу, в которой училась и Соня. Восемнадцатилетним Сергей ушел в армию, а тело девятнадцатилетнего Сергея – уже в гробу – привезли с войны. Привезли с войны. И все.

Поздней осенью прошлого года Соня начала посещать местный ресторан. В городке несколько ресторанов, но только в одном из них – в том, что на пригорке, в пятнадцати минутах ходьбы от театра и по пути к дому Сони, – по вечерам в четверг, пятницу и субботу играет ансамбль.

Солист ансамбля Женька Умов, как это предрешено и тысячам других музыкантов из ресторанов в российских городках, прошел все возможные и невозможные этапы развития кабацкого музыканта. В этом ресторане Женька начал петь и играть с самых первых дней правления Горбачёва. Женька удержался в разных составах ансамбля, в его время на этой маленькой сцене, на этом подиуме друг друга сменили по крайней мере двадцать музыкантов, и только Женька оставался вечно – и когда пил умеренно, и когда по-страшному, он оставался музыкантом этого кабака даже тогда, когда из-за страшного пьянства не появлялся на работе неделями. У ресторана менялись хозяева, но Женькины выходки терпели все. Женька был незаменим и остался таким и по сей день. Уже четыре года он не употребляет ни капли алкоголя. Женька видел и пережил все, что только может пережить кабацкий музыкант в российских городках при разных правлениях. Много, много таких музыкантов по всей бескрайней России, и много в городках таких ресторанчиков, где они играют по уик-эндам.

В горбачевские времена Женька, будучи молодым учителем по классу аккордеона местной музыкальной школы, начал играть на рояле в ансамбле, вместе с ударником, двумя гитаристами и саксофонистом. Пели тогда один из гитаристов и Женька. Горбачёв еще был при власти, когда из ансамблей стали исчезать ударники, бас-гитаристы, а затем и все инструменталисты вообще. Началась новая эра синтезаторов, в которых уже имелась вся ритм-группа, и живые люди больше не требовались. Настали трудные дни, когда живым людям никто не был в состоянии платить, хозяева ресторанов могли себе позволить не более одного-двух музыкантов. Вот и Женька несколько лет провел здесь вместе со своей «ямахой». Было такое время, когда играть мог только один. А Женька был незаменим еще и потому, что мог играть и петь один. Женька мог спеть все что угодно – начиная с русских и цыганских романсов, «Битлз», песен братских республик СССР, итальянской эстрады, вплоть до песен Великой Отечественной войны. Женька мог спеть и сыграть все – так же, как это, вполне возможно, может и другой Женька в совсем другом и очень далеком российском ресторане.

Поздней осенью в прошлом – 2002 – году Соня Гардина начала приходить в ресторан и слушать пение Женьки. Теперь были другие времена, теперь в ансамбле снова трудился ударник, были и гитаристы, и клавишник, и Женька только пел. Пела также и Марина, которая раньше играла в театре вместе с Соней и, возможно, была бы принята в штат, если бы не предпочла пение в кабаке. Марина была на три года старше Сони и пела в кабаке уже тогда, когда откликнулась на призыв Саши Кольцова играть в театре. Марина приходила в театр из кабака и из театра возвращалась в кабак.

Да, несколько раз Соня бывала в этом кабаке и до поздней осени 2002 года, но тогда просто: зашла, поговорила с Мариной и ушла. А теперь Соня приходила часто. Она слушала, как Женька поет «Две свечи» Миши Шуфутинского, «Море, море» Антонова, «Ты, ты, ты!» Киркорова и как они вдвоем с Мариной поют «Желтые листья» Паулса. И Марина пела «По диким степям Забайкалья». Грустно, грустно пела Марина. Как молодая девушка может петь с такой грустью? Потому ли, что театр потерял талантливую актрису?

В те вечера, когда в ресторане не оказывалось ни других актеров, ни бывших школьных товарищей или других знакомых – и такое случалось весьма часто, – Соня за столиком сидела одна. Тогда к ней всегда подходила Марина, они говорили, слушали, как Женька поет «Калину красную». В один из таких вечеров Марина сказала: «А может быть, мне надо было остаться в театре? Может быть, я смогла бы играть Машу в „Чайке“?» Но через пару минут Марина уже была на сцене среди музыкантов. Марина женственно и грустно пела «По диким степям Забайкалья», или «Степь да степь кругом», или «Ямщик, не гони лошадей!». Женька часто оставался на сцене и подпевал Марине. Песня тогда звучала грустно в два голоса. Женька подпевал Марине, если Соня за столиком сидела не одна. А если одна, то Женька спускался в зал, садился рядом с Соней, и они вдвоем слушали грустный голос Марины: «Может быть, мне надо было остаться в театре? Может быть, я бы играла в „Чайке“?»

Чайки летают над крышей театра в провинциальном городке и кричат: «Которая из нас? Которая?» А на российских просторах тысячи театров и сотни постановок «Чайки». Сотни Нин Заречных по всей бескрайней России. Сотни чаек. Они летают над Русью и кричат: «Которая? Которая из нас?»

Поздней осенью 2002 года Соня Гардина начала приходить в ресторан городка N. Она приходила по тем вечерам, когда играл ансамбль, пели Марина и Женька. Соню приводила сюда боль внезапного одиночества. Соня слушала грустные песни и плакала. Вскоре на столике Сони, рядом с кофейной чашкой, уже всегда стояла рюмка водки. Она пила кофе с водкой, слушала грустные песни и часто плакала о том гробе, который поздней осенью привезли в село Ермолаевка.

А потом началась «Чайка». В конце года на доске объявлений появилось расписание ролей. Она, Соня Гардина, единственной будет играть Нину Заречную. В середине января начались репетиции, и с крыши театра в первый раз к ней подлетела птица, которую зовут Чайка.

– Я одна из тех, кто летает над крышей театра, меня так и зовут – Чайка.

– А я Соня Гардина, я в «Чайке» Чехова играю Нину Заречную.

Когда они с Чайкой сидели в кафе, Соне нравилось наблюдать, как птица пьет чай и пощипывает булочку. Птица ведь пьет чай по-другому, вроде клюет, невзирая на то, горячий это чай или уже остывший. Чайка клевала чай и клевала булочку, чашку она держала левым крылом, булочку – правым. Соне очень хотелось однажды полетать вместе с чайками над крышей театра, оказаться среди чаек на крыше театра и самой тоже крикнуть: «Которая из нас? Которая?» А может быть, Соня воскликнет намного прямее: «Это я? Это буду я?» Когда-нибудь это произойдет. Когда-нибудь.

Чайка всегда хотела пойти и в ресторан вместе с Соней, а Соне этого не особенно хотелось. Соне больше нравилось сидеть за столиком в одиночестве. В последнее время все чувствовали, что Соне нравится сидеть одной за столиком. Теперь ее беспокоили только в исключительных случаях, в основном только Женька и Марина ощущали себя родными ей и, когда не надо было петь, молчали с нею рядом.

Кстати, птица не особенно хорошо умела себя вести в ресторане, не понимала, до чего здесь неприемлемы ее частые внезапные вопли. Однажды официантка Оля до того испугалась вскрика Чайки, что у нее из рук выпал поднос с едой. Разразился скандал. А птица спокойно сидела себе за столиком, ерошила перья, слегка покачивалась, и казалось, что она сейчас снова закричит. То ли владелец ресторана отдал такой приказ, то ли швейцар сам принял решение, но с тех пор птицу редко пускали в ресторан, утверждали, что все забито и места не хватит даже для птицы. Может быть, это только случайное совпадение, но после того инцидента с птицей в ресторане стали косо глядеть также на собак и кошек и часто отказывали им в праве входа. Может быть, некоторые кошки или собаки и хотели бы послушать песни Женьки и Марины, но им это запрещалось.

Соня с Чайкой обычно болтают сразу после репетиций, а потом Соня старается остаться в одиночестве. Ей вполне хватает того, что уже имеется, – «Чайки» Чехова и Женьки.

К Женьке Соня впервые пришла в конце января и потом ходила к нему многократно. Сейчас Женька не женат, но, как это характерно для многих музыкантов, он имеет за спиной два брака, в каждом по одной дочери, и старшая учится уже в девятом классе. А еще Соня в конце января начала курить. Теперь на ее столике рядом с кофейной чашкой и стопкой водки появились пепельница, зажигалка и пачка сигарет. От легкого летучего дыма грустные песни становились еще грустней. В феврале часто случались оттепели и метели, метели и оттепели, но в ресторане Соня больше не плакала.

Соня плакала ночами, когда просыпалась в квартире Женьки. Женька ночью не просыпается никогда. По ночам он просыпался раньше, в бесконечном пьяном бреду, а теперь, как Женька сам о себе говорит, здоровье у него – лучше не бывает, и вообще он очень жизнерадостен. Женька хорошо зарабатывает, в музыкальной школе он учитель с большим стажем, преподает музыку в местном филиале высшей школы, руководит студией звукозаписи, а еще он востребованный кабацкий музыкант. И у него есть Соня Гардина, молодая, красивая, печальная и таинственная актриса местного драматического театра, которая играет Нину Заречную в пьесе Чехова «Чайка».

Соня ночами просыпалась, лежала рядом с Женькой, глядела на темный потолок и чувствовала, как по щекам текут слезы. Соня плакала тихо. Ей было так сильно жаль Сергея, который сейчас, в февральских метелях и оттепелях, лежит на кладбище села Ермолаевка. Из-за Сергея Соня испытывала ревность к Женьке. У Женьки есть все, а Сергей лежит в могиле. Женька повидал и познал жизнь, у него были две жены, есть две дочки. Женька умеет любить и учит Соню любви, а Сергея в девятнадцать лет привезли с войны. Мертвого. За свой короткий век Сергей получил только ту малую толику любви, что ему смогла дать Соня. А Соня тогда была еще маленькой и глупенькой, она мало смогла отдать другому. Мало. Поэтому Соне так жалко мертвого Сергея, поэтому она ревнует Женьку Умова, у которого имеется все. Соня плакала о том, что на земле так много войн и в них гибнет так много ничего не узнавших детей.

Февральская ночь, и снова метель за окном. И Соня тихо плачет. Чем дольше она плачет, тем сильнее боится, что не уснет. А завтра с утра – работа. «Чайка» Чехова.

Премьера состоялась 20 апреля. В российском городке N воцарилась странная тишина, даже чайки несколько дней не летали над театром, не кричали, ничего не спрашивали. Спектакль играли неделю подряд, в начале мая – еще неделю и еще. Зал всегда был переполнен, а тишина в городке продолжалась. Словно страшно что-то кому-то сказать, словно непонятно, что говорить… Кто знает, возможно, сейчас еще в десяти или двадцати городках России после «Чаек» такая же тишина. Кто знает… Потом чайки снова начали кружить над театром и кричать: «Которая из нас? Которая?» И Соне Гардиной еще сильнее захотелось летать вместе с чайками над театром и спрашивать: «Это я? Это буду я?»

14 мая 2003 года в городок N прибыла странная делегация в составе двух мужчин, одной женщины и одной собаки породы чау-чау. Странная делегация приехала на скромном бусике «форд» и поселилась в центральной гостинице, в четырех дорогих отдельных номерах. Это была первая странность, такое здесь редко случалось, поскольку номера были действительно дорогими, предназначенными для каких-то особенных случаев, которые в городке происходили не чаще чем пару раз в год. Надо же, приезжают вчетвером и берут каждый по отдельному номеру. Те двое мужиков ведь могли бы жить в одном номере, а та накрашенная девица с собакой – в другом, но ведь нет – за такие деньги, и каждый отдельно… И это была только первая странность, за которой последовало много других. Как потом оказалось, эти странности потрясли не только провинциальный городок, но и всю Россию. И даже более того…

Было послеобеденное время, и странная делегация отправилась на прогулку по городу. Впереди гордо шествовала собака. На голове у собаки – белая жокейская шапочка, на ногах – черные шнурованные сапоги, клетчатые штаны, белая рубашка. И хоть это была собака породы чау-чау, сейчас она напоминала несчастного волка из мультфильма «Ну, погоди!». Как позже выяснится, приключения собаки сильно напоминают приключения неудачливого волка. За нею – накрашенная женщина, а мужики шли рядом, о чем-то переговариваясь. У православного собора их увидел главный режиссер Саша Кольцов. Режиссер всегда остается режиссером, у него особенное зрение и особый, профессиональный взгляд, поэтому он уже через полчаса рассказывал своим в театре, что в городок прибыл Вечный Дед из фильма Кончаловского «Сибириада» вместе с сопровождающей свитой, состоящей из Потаскухи, собаки и Шпиона. Прошло еще несколько часов, и о Вечном Деде Кончаловского и его свите уже говорил весь городок.

14 мая – последний день без спектакля «Чайка», уже завтра начнется марафон десяти спектаклей, а затем – закрытие сезона. Все. Успеет ли Соня полетать над крышей театра вместе с чайками? Успеет ли воскликнуть: «Которая? Которая из нас? Это я?»

Хоть это и была среда, ансамбль в ресторане играл в полном составе. Время после девяти вечера, людей – как обычно в середине недели – не слишком много и не слишком мало. И почти все эти люди друг друга знают, чужаков мало. Все ждут появления самых главных чужаков, Вечного Деда с его свитой, это по их специальному заказу сегодня играет ансамбль. После обеда в ресторан пришла собака из свиты Вечного Деда и заказала оркестр. Им, видите ли, нравится, если вечером в ресторане маленького городка играет оркестр, это очень романтично и истинно по-русски, вот и пускай оркестр играет, а они заплатят. Так рассказала Марина, присев за столик Сони. А столик Сони теперь предназначался только для Сони одной. Особенным этот столик стал 20 апреля – сразу после премьеры «Чайки». И до этого Соня всегда сидела только за этим столиком, но после премьеры, когда городок вдруг почему-то приумолк, этот столик превратился во что-то вроде священного места. Даже если зал переполнен, как часто бывает по субботам, за своим столиком Соня сидела одна, разве что на минутку присаживался кто-то из близко знакомых. Присядет, поговорит и уйдет.

Соня оставалась одна за столиком с кофе, стопкой водки и сигаретами. Если Соня не приходила в ресторан – правда, в последнее время такое случалось редко, – то официанты все равно никого не усаживали за этот столик, в крайнем случае забирали лишние стулья, оставляя только один: кто знает, вдруг Соня все-таки придет.

Итак, в среду вечером в ресторане российского городка N играл ансамбль, там ждали появления каких-то странных гостей, которые приехали на скромном бусике «форд», сняли в центральной гостинице четыре дорогих отдельных номера, совершили в городке еще разные чудеса и на вечер специально заказали оркестр, поскольку это романтично и в русском духе.

Если бы это была не среда, могло бы показаться, что все идет как всегда. Женька пел «Море, море» Антонова, несколько пар танцевали. Время после девяти, уже стемнел теплый майский вечер, все как обычно, но тут вдруг Женька обрывает песню. Над зальчиком гремит «Славянка». Музыканты знают, что играть, бдительное око музыкантов – в данном случае Женьки – углядело странных гостей городка. Очевидно, собака породы чау-чау, делая заказ музыки для момента встречи, дала достаточно меткое описание своей компании, чтобы можно было опознать каждого в отдельности. Сейчас в дверях стояли только двое: Вечный Дед и Шпион. Собаки не было, и не было той накрашенной женщины, которую главный режиссер театра назвал Потаскухой. Между прочим, данные режиссером прозвища сразу вошли в обиход и укрепились за странными гостями. Народ городка за эти неполных три года успел познать режиссера и верил ему. Раз режиссер сказал «Вечный Дед и его свита», то так оно и есть.

Гремела «Славянка», танцующие, инстинктивно почувствовав превосходство необычных гостей, отошли в сторонку, освобождая танцплощадку, будто бы вошедшие собирались там танцевать. Все заинтересованно глядели на тех, о ком с послеобеденного времени говорилось уже достаточно много, о которых уже даже создалось какое-то впечатление. И вот они стояли здесь, в дверях городского ресторана, рассматривая помещение, бойко и патриотически играющий ансамбль и публику. Ну разумеется, разумеется, они и публике позволяли рассматривать себя – ведь все-таки чужие, приезжие, остановились в дорогих гостиничных номерах. Кто они? Откуда? Вот и позволено сейчас об этом гадать. Гадать – но и только. К странным гостям, Вечному Деду и Шпиону, подскочил метрдотель, поклонился и указал на столик, зарезервированный собакой. Столик был роскошно сервирован, оставалось только усесться. Шпион и Вечный Дед еще раз оглядели публику. Казалось, они нюхают воздух, как это делал Фокс в картине «Место встречи изменить нельзя». Фокс принюхивался к воздуху, чтобы почувствовать, нет ли вблизи опасности. Разве странные гости тоже чего-то опасались? И если боялись – то чего?

Возможно, те, кто видел и помнил «Сибириаду» Кончаловского, тоже углядели в одном из чужаков Вечного Деда. Да, у этого незнакомца тоже были обильная борода, пышные брови, длинные космы. Да, незнакомец был одет весьма небрежно, но истинный знаток сразу смог бы сказать, что это такой стиль, что все вещи на нем очень дорогие и только отдаленно напоминают скромный костюмчик. Этот Вечный Дед был рослым, могучего телосложения. Шпион рядом с ним выглядел мальчишкой, зато по одежде Шпиона сразу можно было определить, что она сшита в элитарном салоне. Шпион был небольшого роста щуплым очкариком, нагруженным двумя сумками и несколькими фотоаппаратами. Зачем тащиться в ресторан с несколькими сумками и фотоаппаратами, было известно только самому Шпиону. Он казался разговорчивым, оборотливым и любознательным, ведь недаром режиссер дал ему такое прозвище. И всем посетителям с самого начала было ясно, что Шпиону понравилась сидящая в одиночестве актриса Соня Гардина. Это стало ясно, как только зазвучала «Славянка». Еще до того, как занять место за своим столиком, Шпион уже хотел поспешить к Соне, и Вечному Деду приходилось удерживать его за руку. С метрдотелем разговаривал только Шпион, а Вечный Дед не произнес ни слова, кто знает, может быть, он вообще не знал русского, может, приехал из далеких стран. Разве в далеких странах не могут жить старики, похожие на Вечного Деда Кончаловского?

Понимая, что одному с заказом Шпиона не управиться, метрдотель подозвал на помощь Оленьку, и теперь они оба бегали трусцой, поднося дополнительные закуски и напитки. Но, как ни странно, пока Шпион был занят переговорами с официантами, на Соню Гардину как зачарованный начал глядеть и Вечный Дед. Кто его знает, что он такое в ней углядел. Может быть, в Сонечке действительно имеется нечто необычное, и чужаки это подмечают, может, местные слишком привыкли к тому, что она почти каждый вечер после спектакля сидит здесь и на столике перед ней – водочка, кофе и сигареты. Может быть, что местные на самом деле привыкли. А Шпион и Вечный Дед глядят на Соню во все глаза. В зале находятся и другие женщины, но эти двое смотрят только на Соню. Может быть, потому, что Соня сидит одна, может быть, потому, что это так романтично: солист ансамбля исполняет «Две свечи» Шуфутинского, песня звучит в ресторане провинциального русского городка, за столиком у окна, за которым стемнел теплый майский вечер, сидит одинокая, красиво печальная девушка, и ее профиль обрамляет легкий дымок сигарет. Красиво и печально. Может быть, из-за этого оба странных гостя городка пришли в такой восторг. Может быть, из-за этого Шпион не выдерживает, оставляет сумки и фотоаппараты на свободном стуле и идет пригласить одинокую, печальную девушку на танец.