Витязи в ребристых шлемах. А поле боя держится на танках

На марше.

Глава 1

Неяркие лучи багрово-красного, восходящего солнца пробились через низкие облака, осветили опушку дальнего леса, небольшую немецкую деревушку с кирхой за свеже-зелёным выгоном. Выходящую из леса широкую, песчаную просеку, упирающуюся в заболоченную низину, подернутую утренним, голубоватым туманом. Широкую, длинную траншею и свежую насыпь за ней, маленькое озерцо, на опушке леса. Первый утренний ветерок, легонько взъерошил пшеничное поле за болотом, длинными, белыми языками погнал болотный туман вдоль выстроившихся на опушке молодых сосенок. И взгляду открылись, угрюмые, влажные от росы, грязные по самую башню, сбившиеся в кучу танки, попыхивающие легкими дымками заведенных двигателей. Черные, глубокие, как раны на зеленой траве, наполненные болотной водой колеи, разрезающие низину в различных направлениях. Сломанные кусты и мелкие деревья, немые свидетели неравной борьбы современных моторов и болотной хляби. Чуть-чуть поодаль, у небольшого костра, немногочисленные экипажи, в вымазанных липкой грязью комбинезонах и заброшенных за спину шлемофонах.

На головной машине нестройной колонны, на скатанном в несколько слоев укрывочном брезенте, прислонившись спиной к холодной броне башни, мрачно затягивался отсыревшей сигаретой, командир первого танкового батальона гвардии старший лейтенант Ткачев. В наушниках подключенного к радиостанции шлемофона, сквозь шорох и треск, доносились команды где-то грохочущего боя. Далеко, у самого горизонта, слышались громогласно-хлесткие выстрелы танковых пушек, раскатистые звуки артиллерийских разрывов, перекатывающиеся, сливающиеся в один сплошной гул взрывы реактивных снарядов авиации. По отрывочным приказам командира полка и по ответам командиров подразделений, он слышал, что передний край обороны противника прорван. Передовые батальоны своевременно ввели в бой роты второго эшелона, и развивают наступление в глубину. Артиллерия начала перемещение на новые огневые позиции, для обеспечения ввода в бой батальона второго эшелона. Полк успешно наступал, наступал без своего первого батальона, и его комбата.

Два тяжелых тягача ремонтно-восстановительного батальона, глухо урча мощными двигателями, вытягивали из болота танк командира первой роты, последний из семнадцати танков первого танкового батальона, застрявших здесь накануне.

Шли вторые сутки учений.

А как всё прекрасно начиналось! Учения были обычным явлением в жизни любой воинской части в составе Группы Советских войск в Германии. Для танкистов – это ротные, батальонные, полковые тактические учения и, как венец боевой подготовки, – дивизионные тактические учения. Согласно плана боевой подготовки, часть учений планировались и проводились с этапом боевой стрельбы, часть без боевой стрельбы. Помимо плановых учений, проводились различные экспериментальные, опытные, а также, разведывательные, с участием войск.

О предстоящих учениях знали заранее, к ним готовились по всем направлениям. Данные учения проводились с участием Вооруженных Сил нескольких государств, участников Варшавского договора. И они шли как бы перекатами, из западных военных округов Советского Союза, по территории Польши и ГДР.  За ходом учений на крупных полигонах наблюдали партийные и государственные деятели стран содружества, министры обороны, генералитет, иностранные военные представители, пресса. На одном из крупнейших на территории ГДР полигоне была построена специальная смотровая площадка, которую тут же, окрестили Варшавской вышкой.

На основе общего плана учений, был разработан план дивизионных тактических учений, где гвардейскому танковому полку отводилась особая роль. По замыслу учений, полк в составе дивизии, стремительным маршем, должен был выдвинуться из глубины, с ходу прорвать оборону противника, и с выполнением последующей задачи, преследовать отходящего противника в направлении государственной границы.

Первому танковому батальону предстояло действовать на острие главного удара полка. Смежными флангами со вторым танковым батальоном, совместно с мотострелковым полком Национальной Народной Армии ГДР, занимающим оборону в непосредственном соприкосновении с противником, прорвать оборону на участке прорыва, в дальнейшем выполнять поставленные задачи. Именно там, – на предполагаемом участке прорыва и была сооружена Варшавская вышка, с которой прекрасно просматривалась местность на несколько километров в округе, что давало возможность наблюдать за действиями войск и оценивать их. Первый танковый батальон должен был наступать справа и слева от вышки, по его действиям, возможно, будет выставлена оценка всей дивизии. В крайнем случае, впечатления могли существенно повлиять, на результат, и если Министр обороны выразит своё неудовлетворение, вряд ли кто-то решится не согласиться с его мнением. Данный этап учений проводился с боевой стрельбой, реальным использованием боевых возможностей артиллерии и авиации.

Рано утром полк был поднят по тревоге. Благодаря постоянным тренировкам, уже через сорок минут, получив боевую задачу и кратко уточнив задачи командирам рот, старший лейтенант Ткачёв привычно покачивался в командирском люке головного танка. Иногда, по выработанной годами привычке, особенно, когда механик-водитель притормаживал перед препятствием, оглядывался на сзади идущий танк, и окидывал взглядом всю колонну батальона. Пушка, идущего сзади танка командира первой роты, опасно маячила всего в нескольких метрах от кормы комбатовской машины. В клубах пыли и дыма, механик-водитель вполне мог «прошляпить» резкое торможение впереди идущей машины. Тогда пушка заднего танка, как иголка могла пронзить стоящего в командирском люке танкиста, или, запросто, придавить к крышке открытого люка. Такие случаи были не единичны, и навык предусмотрительности культивировался с самого училища. Вид батальона двигающегося мощно и слаженно, как единое целое, всегда вызывало в душе чувство восторга, и гордости. Танки, как доисторические животные, плавно преодолевали неровности трассы, как ископаемые мамонты вздымали к небу свои хоботы-стволы орудий, и хищно, словно в поисках чего-то, опускали их к самой земле. Клубы пыли и дыма высоко поднимались к голубым небесам, и казалось, нет такой силы, которая способна остановить эту мощь, это неотвратимое и неудержимое движение стальной несокрушимой армады.

Изредка, отдельные машины выбрасывали вверх фонтаны черного дыма, и комбат мысленно отмечал, что двигатель, по-видимому, перегрели на прошлых учениях, или на подводном вождении, минувшим летом. И заместителю по технической части теперь придется, побеспокоится о переводе танка в учебно-боевую группу.

Батальон Ткачев принял год назад, до этого, в этом же батальоне, был начальником штаба. Служил честно, как мог, на особое продвижение не надеялся. И считал, что, наверное, это вершина его армейской карьеры. Пройдут годы, и он майор-перестарок будет отправлен на заслуженный отдых, как многие офицеры батальонного звена. Но неожиданно, в войсках прокатилась волна обновление кадров, как говорили, «омоложение». Пожилые командиры батальонов и начальники штабов, дослужив установленные сроки, или увольнялись в запас, или уходили на штабную и тыловую работу. Началось продвижение молодежи. Ситуацию усугубила хроническая нехватка кадровых офицеров в ротном звене. Львиную долю командиров взводов составляли выпускники гражданских ВУЗов, так называемые «двухгодичники», которые, порой, не обладали необходимыми знаниями и навыками.

Извивающейся змеёй батальон втянулся в большой сосновый лес. Всё-таки хорошо командовать первым батальоном! Пыли нет, дорога ещё не разбита, всё видно – можно выбрать лучшую трассу. А каково командиру второго, или третьего батальона? Впереди уже прошло тридцать, или шестьдесят машин, в воздухе ядрёный запах солярки, пыль струится по лицу, как вода. Она кругом – на комбинезоне, шлемофоне, на танке и даже специальные очки от неё не спасают. Не сладко сейчас комбату два, и три. А в лесу, в безветрие, пыль, вообще, может стоять часами. Одно хорошо – полк идёт одним маршрутом поэтому держись впереди идущего – и никаких проблем! А первому – необходимо всё время сверяться с картой, с местными предметами, выбирать дорогу.

Вторым и третьим танковыми батальонами командовали два подполковника.

Командир второго батальона Тубачев Григорий Фомич, недавно получил подполковника, и слыл в полку чудаком. Прибыв из Кантемировской дивизии Московского военного округа, прослужив там большую часть службы, он навсегда впитал в себя дух показухи, парадности и напыщенности, свойственный «придворным» частям. В полку он считался непревзойдённым мастером организовывать и проводить различные показные занятия, где внешний лоск, ценился выше, чем истинное мастерство и обученность.

Особенно удавались «показухи» по внутреннему порядку, содержанию техники в парке боевых машин и строевой подготовке. Занятия по боевой подготовке Григорий Фомич не любил, и проводил, мягко говоря, «не очень». Однажды, в средине недели, когда подразделения батальона должны были, согласно расписания, заниматься вождением боевых машин, танкострелковой тренировкой и тактикой на полигоне, весь полк услышал на плацу звуки большого и малого барабанов. И когда начальник штаба полка в изумлении вышел на плац, он увидел второй танковый батальон, который в полном составе тренировался в движении строевым шагом. Посредине шагающих по кругу солдат и офицеров, возле барабанщиков, стоял комбат Тубачёв, зычным голосом подавая команды и делая замечания. Очумевший начальник штаба только и мог вымолвить:

– Зачем взяли в оркестре барабаны?

На что последовал незамедлительный ответ:

– У нас, свои!

Готовясь к показным занятиям в парке боевых машин, Григорий Фомич, исходя из требований пожарной безопасности, решил возвести противопожарную стену, отделив автомобили с техническим имуществом, работающие на бензине, от танков, загруженных боеприпасами. Вроде всё правильно! Раздобыли кирпич, цемент, и возвели Китайскую стену на всю четырёх метровую высоту хранилища, толщиной в пол кирпича, без столбов, пятнадцать метров длиной. В ходе показа, завели танки шестой роты, и стена упала! Слава богу, никого не раздавив!

Ходили слухи, что однажды на учениях, командир второго батальона заблудился на родном дивизионном полигоне, в сильном тумане догнал хвост колонны своего же батальона, приняв его за первый батальон, и какое-то время преследовал. Причём, если он прибавлял скорость, пытаясь догнать замыкающую машину впереди идущего батальона, через короткий промежуток времени она как сумасшедшая резко прибавляла ход. На счастье, на третьем круге механик-водитель пригляделся и сообщил, что здесь они уже проезжали, комбат дал команду остановиться. Стоящего, как Илья Муромец на башне танка Фомича, вглядывающегося в туман, нашёл, отправленный на поиск батальона, командир разведывательной роты.

За все эти проделки за ним прочно укрепилось меткое прозвище «Григорий Хохмич»

Командир третьего танкового батальона подполковник Вайнагин Иван Иванович, напротив, отличался спокойным, уравновешенным характером, выдержкой и рассудительностью. Казалось, что на основе своего опыта старого служаки, мудрости, многое повидавшего на своем веку человека, интуиция сама подсказывает ему нужное решение. А он, лишь, твердой рукой опытного командира, проводит решение в жизнь, доводя начатое до конца, не взирая на то, какие бы трудности не приходилось при этом преодолевать. Вот накануне этих учений, когда «беспроволочный армейский телеграф» донёс, что на этапе боевой стрельбы будет присутствовать сам министр обороны, командиры подразделений постарались проверить выверку оружия по контрольно-выверочным мишеням. Иван Иванович, не откладывал эти работы до выхода в запасный район, и не особо доверял составителям достаточно древних мишеней, решил, пользуясь тем, что перед боксами батальона, за проволочным забором, простиралось до самой железнодорожной станции необъятное поле, произвести выверку пушек по удалённой точке, взяв за такую, крышу водокачки на вокзале. И умудрился, сгонять несколько танков на огневой городок, на пристрелку пулеметов. Хотя по плану учений, третий батальон вводился в бой для отражения контратаки противника в конце этапа боевой стрельбы, когда с вышки его уже не было видно.

На все назойливые вопросы Иван Иванович неизменно отвечал, что людей он учит для войны, а не для показухи. Много лет командуя батальоном, он твердо уверовал в то, что в службе мелочей не бывает, и всё надо делать с душой. Хотя, если сказать по совести, из должности командира батальона, он давно уже вырос, как из маленькой рубашки. И к этой работе душа уже не лежала, он загодя знал, что будет завтра и послезавтра, а хотелось нового, неизведанного. Чувствовал, что он – Вайнагин, способен сделать гораздо больше!

Но, отсутствие высшего образования, мешало дальнейшему продвижению по службе. Несколько лет назад, ещё в Союзе, была попытка поступления в бронетанковую академию, но уже тогда, его сочли старым и неперспективным. Поступать в гражданский ВУЗ было нереально, кому нужен комбат заочник, уезжающий на сессию на несколько месяцев. Так и остался он незаменимым комбатом, как старый конь, исправно тянущий свою ношу. А кто тянет, на того и грузят! Стали в нагрузку возлагать на Иван Ивановича обязанности заместителя командира полка по тылу, который постоянно болел и не вылезал из госпиталей.

Вскоре армейские тыловики обратили внимание на исполнительного, хозяйственного и расторопного подполковника и решили выдвинуть его на должность заместителя по тылу в соседний полк. Так что, данные учения были последними в прежней должности, и уже было известно, что на его место приходит командир роты из этой же дивизии. Надо освобождать дорогу молодым! Хотя внутри, где-то далеко-далеко, затаилась обида, на что, он сам себе отвечал, где-то услышанной фразой: «Я не против омоложения, я против озеленения!».

Незаметно колонна достигла запасного района, куда обычно, по сигналу тревоги выдвигался батальон, в ожидании дальнейших распоряжений. Но, сегодня все задачи были поставлены ещё в пункте постоянной дислокации. Ткачеву вспомнилось, как он прибыл на КП командира полка, размещенного в помещении дежурного по парку. В небольшой комнатке собрались все командиры батальонов и отдельных рот, тут же толпились чужие офицеры, в непривычных для танкистов красных фуражках московского фасона, с высоко задранными тульями. Командир полка подполковник Паньковский приказал подготовить маршрутные карты такого-то района. Изредка заглядывая в свою карту, отдал боевой приказ, особо остановился на порядке построения колонны. До рубежа развертывания в батальонные колонны, полк выдвигается по одному маршруту, после чего, командир прошел вдоль строя подчиненных, и лично, каждому указал его на карте. Когда очередь дошла до Ткачева, и командир вознамерился указать карандашом это место, карандаш неожиданно выпал из рук и укатился под стол. И тогда немного замешкавшись, под взглядами московских красных фуражек, не обратив внимания, на протянутый ему Ткачевым карандаш, он ткнул в нужное место своим толстым, как сарделька, пальцем. Тут Ткачев понял, почему немецкие друзья называют его «гросс томатом» – большим помидором. Полный, с постоянно красным лицом, и мощными руками, он тут же закрыл пальцем на маршрутной карте квадрат, площадью десять, на десять километров. Поэтому, после того, как многие командиры убыли к своим подразделениям, командиры батальонов склонились над картой командира полка, и уточнили с начальником штаба неясные вопросы.

Рубеж развёртывания в батальонные колонны, он только на дивизионной карте рубеж, а для полка, и конкретно – командира батальона, это точка на карте и на местности. После которого каждый батальон пойдет по своему маршруту к рубежу перехода в атаку, и дальше выполнять свои боевые задачи.

Стараясь не маячить на глазах проверяющих, Ткачев поспешил к своему батальону. Танки уже вышли из парков, и общей батальонной колонной стояли возле, так называемых, «тревожных ворот», готовые рвануться вперед. Экипажи ещё раз проверяли крепление всего, что находилось на танках, механики, согнувшись, копались в трансмиссионных отделениях, стучали закрываемыми бронировками и лючками. Стояла суета, как на перроне перед отправкой скорого поезда, тревожная и радостная.

Командиры рот уже ждали его у комбатовской машины, старший лейтенант кратко поставил задачу на марш, благо, посредников с белыми повязками поблизости не было. И можно было говорить то, что надо, особо не заботясь, о соблюдении порядка и очередности пунктов боевого приказа. Согласно тактической обстановке, марш осуществлялся по территории занятой своими войсками, и походное охранение можно было не высылать, что существенно поднимало среднюю скорость движения. Командиру взвода снабжения, пожилому и исполнительному прапорщику Дурневу, который возглавлял колонну колёсных машин, с боеприпасами, горючим, техническим имуществом и пунктом хозяйственного довольствия, был указан маршрут и пункты, где он обязан, был встретить танковую колонну и накормить танкистов. Дело в том, что в ГСВГ, на учениях, гусеничная техника двигалась по, так называемым, «танковым маршрутам», а колёсная, по параллельным шоссейным дорогам, поэтому места встречи и время необходимо было точно согласовать. Замполит батальона капитан Покопец, недавно прибывший в батальон, с должности начальника клуба узла связи, и для которого данные учения были первыми, как привязанный ходил за Ткачевым, умоляя взять его в экипаж комбатовской машины.

Вообще-то, в танковом батальоне все штатные места в боевой технике расписаны, тридцать один танк Т-62 – сто двадцать четыре человека, все при деле, обучены по своей военной специальности, и каждый в бою выполняет свою работу, лишних мест нет. В БТР начальника штаба и БРДМ начальника связи батальона тоже имеется свой штатный состав, и никого оттуда не уберешь. Замполиту в бою остается одно, идти за танками, держа в вытянутых руках «Боевой листок». Или же, как это чаще бывало в реальности, перемещаться с кухней и колёсными машинами. В этот раз, скрипя сердцем, Ткачев разрешил замполиту находиться в люке заряжающего своего танка до последнего привала. С условием, что он немедленно уберётся в башню, с появлением посредников или проверяющих.

Наконец, пыхнув дымками двигателей, колонна тронулась в путь.

Здания военного городка, давно остались где-то далеко позади. По обочинам дороги потянулись ухоженные немецкие поля, маленькие, как будто игрушечные, деревушки, с чистыми улицами, опрятными домами, старинными кирхами и обязательными памятниками немецким солдатам, павшим в годы первой мировой войны. Ткачеву, почему-то вспомнилась далёкая сибирская деревня, на юге Омской области, где он родился и вырос, с широкой и пыльной, главной улицей, обязательными клубом и правлением в центре. И памятник, в маленьком сквере, односельчанам, павшим в годы Великой Отечественной войны. Редкие цветы у подножья, около сотни фамилий выбитых на нем, где только Ткачёвых семь человек – это его дяди и родственники, дальние и ближние. Фамилии и инициалы двух дедов, которых он никогда не видел, тоже на той стеле. А где они лежат, в чьей земле, не знает никто. Может быть на Украине, может в Польше, а может быть где-то здесь, неподалеку, покоится русский солдат из далёкой сибирской деревни. Возможно, таким же светлым утром шел в свой последний бой его дед Ефрем, школьный учитель, командир роты «тридцатьчетверок». И так же, о чем-то мечтал, возможно, о скорой победе, а может, вспомнились берёзки на околице родной деревни, дом, и жена красавица Катерина, с которой прожили годы и вырастили детей. В разгар боя, танк командира роты был подбит, экипаж сгорел вместе с машиной.

Вот и знакомая развилка, тут придётся подождать подхода приданных средств усиления. Колонна замедлила ход, будто отвечая на его мысли, в шлемофоне раздались позывные и доклады командиров. Первым, как обычно, поспешил отметиться командир танкового мостоукладчика, не по тому, что он был самый исполнительный. Просто уже из парка, он шёл за колонной батальона, и был на месте. Коротко доложили о своём прибытии зенитчики, два командира зенитных самоходных установок ЗСУ-23—4 – «Шилка». Последним, медленно выговаривая слова, отметился командир отделения радиационной и химической разведки. На сегодня все средства усиления. «Молодцы!» – мысленно отметил Ткачёв. – Неплохое начало!».

Ну, теперь вперёд! Точно выдерживая скорость движения, по графику проходя пункты регулирования, двигаясь компактно, не теряя машин.

Время, от времени, зампотех батальона, глотающий пыль в хвосте более чем двухкилометровой колонны, на тягаче технического замыкания, докладывал: «Сто!». И комбат удовлетворенно отмечал, что пока идут все танки батальона, в том числе учебно-боевые.

– Интересно, успела ли комендантская рота обеспечить переходы через автострады?» – подумал комбат, оглядывая прилично растянувшуюся колонну. Иначе, придётся самим организовывать службу регулирования, отсыпать колеи на асфальте, и на этом терять драгоценное время.

Впереди монастырский лес, строения сельскохозяйственного кооператива, с блестящим шаром водокачки в центре. А там, дальше, переход через скоростное шоссе и пункт регулирования. Ещё издалека, Ткачев отметил колонну гражданских машин по обеим сторонам перехода:

– Значит, «комендачи» подоспели вовремя и перекрыли дорогу!

Перед самым выходом на сбитые доски настила, проложенные по асфальту, вышедший из Уазика майор, с белой повязкой на повседневной форме, остановил колонну. Ткачев едва успел стукнуть по шлемофону зазевавшегося замполита, и тот мгновенно исчез внутри башни, прикрыв за собой люк. На протянутой карте посредник поставил штемпель с номером рубежа регулирования, записал время и расписался. Колонна тронулась в путь.

Тяжёлые танки, могуче урча двигателями, выскакивали из-под насыпи, на долю секунды зависали в воздухе передними катками, и мягко ухали всей мощью на доски настила. Гражданский люд, высыпавший из машин, и автобусов, с восторгом и уважением взирал на запылённые лица танкистов, в люках боевых машин.

И снова, дорога нескончаемой лентой бежит под гусеницы танка, бурунчики пыли выскакивают из-под подкрылков, исчезают за кормой, смешиваясь с клубящимися вихрями пыльных столбов, поднятых мощным вентилятором охлаждения. Сзади идущие танки, двигаются на дистанции, заданной длиной оседающего облака пыли от впереди идущей машины. Дистанция несколько великовата, но впереди ещё полтора суток движения, и глаза механиков-водителей надо беречь, ночью будет ещё тяжелее. Несомненно, на марше вся нагрузка на «механцов», так в экипаже ласково называют механиков-водителей. Их берегут, и на коротких привалах делают всё возможное, чтобы дать, хотя бы немножко, отдохнуть. Вообще-то, взаимоотношения между офицерами и военнослужащими срочной службы в танковых подразделениях, коренным образом отличаются от таковых, допустим, в пехоте. Там, например, в обороне, у комбата и ротного – блиндаж, у командира взвода если не блиндаж, то, хотя бы, отгороженный закуток во взводном блиндаже. Не зря же ходит анекдот: – сидит боец-пехотинец ночью в холодном окопе, и с характерным акцентом бубнит – «командир батальона – «би-лин-даж», командир рота – «би-лин-даж», командир взвода – «би-лин-даж», рядовой Юлдаш – шишь, а не «би-лин-даж». У танкистов, танк – дом, причём дом для всех, для рядового заряжающего, и подполковника комбата. Спят на теплой трансмиссии, укрывшись одним брезентом, кушают вместе, в тени боевой машины, экипаж не сядет есть без командира. По мере возможности, офицеры – командиры танков, участвуют в обслуживании техники после учений и в процессе эксплуатации. Даже обращаются к подчинённым в полевых условиях чаще по именам, и фамилиям, без воинских званий. Хотя, на общем построении подразделения, Саша, вновь станет младшим сержантом Тишиным. Так заведено, и обусловлено многими факторами, в экипаже все зависят друг от друга. Дернул механик машину на стрельбе, и командир, или наводчик орудия получит двойку. Не успел заряжающий зарядить орудие, опять, – «неуд». Не предупредил командир механика о препятствии, – сверху то, лучше видно, и вот, уже все вместе на боку, или в болоте. А в бою, от каждого зависит жизнь всех. Танк – общий дом, может стать и общей могилой. Поэтому, есть такое понятие – «экипажники», значит члены одного экипажа, и деньги получают «за особые условия службы», в простонародии – «экипажные». Почти как родственники, разъедутся после увольнения по всей стране и переписываются, будучи уже пожилыми. Встречаются семьями, как родня, вспоминают молодые годы, службу в танковых войсках, друзей и командиров.