Глава 1. Барсов
Раннее утро.
Дверь в автомастерскую скрипнула так же противно, как и три года назад. Тот же запах – масло, бензин, металл. Тот же тусклый свет, пробивающийся через заляпанные окна, которые сроду не мыли.
Только вот лица… Лица были другими.
Я стоял на пороге. Всё замерло, как и взгляды на мне.
– Мужики, я, кажись, белку словил! – заорал Жэка и швырнул в меня гаечным ключом.
С трудом, но я увернулся, и ключ с лязганьем поскакал по бетонному полу.
Воцарилась гробовая тишина. Только радио хрипело из угла, да где-то далеко жужжал компрессор.
– Дарова, бандиты! – как можно жизнерадостнее воскликнул я, чтобы разорвать это шоковое молчание.
Первым опомнился Антон. Он сидел на ящике из-под запчастей, разбирал какую-то коробку, и когда поднял глаза – у него задрожали руки.
– Костя? Барсов? – голос у него сорвался.
Я кивнул. Не знал, что сказать.
Жив? Да и так видно.
Вернулся? Тоже очевидно.
– Ебать бобра на эстакаде! – выматерился он, выражая крайнюю степень удивления. Антон встал, отшвырнул от себя коробку, подошёл и схватил меня за плечи, будто проверял, настоящий ли. – Ты… как? Ты же… тебя же…
– В списках не значится? – хрипло усмехнулся я.
Ребята нерешительно столпились вокруг: Жэка, Санёк, Марат. Все трогали, хлопали по спине, матерились от неверия. Подошли даже те, с кем я не был знаком. Санёк – совсем молодой парнишка не сдержался – прослезился, отвернулся, будто пыль в глаз попала.
– Дядя Костя, мы думали, вас там… – он не договорил.
– Думали, – я снял военный рюкзак, бросил его на верстак. Он грохнул, подняв облако пыли. – Я и сам думал.
Антон вдруг резко обнял меня, стиснул так, что хрустнули рёбра.
– Чёртов ублюдок, – прошептал он. – Чёртов везучий ублюдок… Господи, счастье-то какое!
Я рассмеялся. Или закашлялся. Не разобрать.
На меня посыпались вопросы со всех сторон, но Антон резко прервал этот поток.
– Работаем! – рявкнул он на слесарей. – Вечером устроим дискотЭку с блек-джеком и шлюхами, там и попиздим. Дайте Костяну в себя прийти! Кость, ты не вздумай им наливать до вечера. Сам знаешь, вся работа по одному месту пойдёт.
Мужики расстроенно загудели и разошлись по своим рабочим местам.
Я приехал сюда наудачу. Не надеялся застать кого-то из прежних рабочих, но, к счастью, остался кое-кто, и они были мне рады. Стало легче на сердце, даже настроение поднялось.
– Ты где остановился, Костян? – спросил у меня Антон.
– Да нигде пока. Поздороваться зашёл.
– Если что, твои шикарные апартаменты тоже по тебе соскучились, – показал рукой вглубь ангара.
– Да ладно? – не поверил я.
– Пойдём, – кивнул в сторону подсобки, в которой я жил какое-то время, прежде чем пропал с концами.
Сначала тюрьма, потом война…
Я подхватил свой рюкзак, и мы с Антоном двинулись в конец ангара. По пути я мельком видел автомобили, ждавшие своей очереди на ремонт, станки, покрышки и всё в этом духе. Помещение было довольно просторным, таким, что по нему можно было свободно передвигаться на машине.
В какой-то момент я тормознул, выцепив взглядом мотоцикл.
Он не был обычным, как и его хозяйка.
Меня словно кипятком ошпарило. Внутри всё мелко задрожало, стоило увидеть даже не саму девчонку, а всего лишь её мот.
– Это… Леркин? – с трудом выдавил из себя.
– Ага, её, – подтвердил Антон, усиливая моё внутреннее волнение.
Байк был как новый, поэтому я понял, что он не для ремонта тут стоит. Неужели, Лерка где-то здесь? Может, продала мотоцикл кому-то из пацанов за ненадобностью?
Я уехал, и байкерская дурь из её головы выветрилась вместе с моим духом? Может, оно и к лучшему. Опасная это штука – мотоцикл.
– А мой?
– Так, эта зараза отжала, – развёл руками Антон. – Сказала, что это на память о тебе. У ней разве отберёшь? Она вчера на нём уехала кататься. А свой пока здесь бросила. Приходит, уходит… Как к себе домой.
– А когда вернётся? – пуще прежнего разволновался я.
Не то чтобы боялся с ней пересекаться. Нет…
Я себе слово дал, больше не приближаться к этой девчонке. Никогда.
А тут вдруг вот так, в лоб. Прямо сегодня?
Я не был готов. Впрочем, к ней нельзя быть готовым. С ней всё наперекосяк, всегда не по плану.
– Она не отчитывается, Костя. В поле ветер, в жопе дым. Они это… – Антон замялся, и я понял, что он хочет сказать, что-то неприятное. – Поженились, короче, с Касьяновым.
Я воспринял эту новость спокойно.
Это было логично и предсказуемо. Я знал, что так и будет, поэтому и не хотел, чтобы Лерка меня ждала из тюрьмы. Чтобы не расстраиваться.
Вот, я и не расстроился сейчас. Винить её было абсолютно не в чем, и обижаться не на что.
Напротив, я был рад, что она нашла в себе силы пережить наше расставание с ней и продолжить жить дальше.
– Давно?
– Сразу, как тебя посадили, – сообщил Антон, и мы продолжили путь к подсобке.
– Ясно. А Витёк, что? Заглядывает? – поинтересовался я про Леркиного мужа и своего бывшего друга по совместительству.
– Касьянов теперь птица важная. Где мы, а где он? Заходит, если Лерку найти не может.
– А что, она часто теряется?
– Нечасто, но бывает.
Подсобка располагалась на втором этаже. Нужно было подняться по железной, громыхающей лестнице. Восемь ступенек.
Восемь ступенек в прошлое.
Глава 2. Барсов
В дверях подсобки я замер.
Пахло пылью, машинным маслом и чем-то ещё – затхлостью, сыростью, будто комнату долго не проветривали. Так оно и было, видимо. Никто сюда не заходил. Никто ничего не трогал.
Антон стоял за моей спиной, молчал. Я чувствовал его взгляд – тяжёлый, недоверчивый, будто до сих пор не верил, что это я. Что я вот тут, живой, в подпалённом армейском бушлате, с обшарпанным рюкзаком через плечо и стоптанных берцах.
– Ничего не меняли, – наконец сказал он. Голос хриплый, глухой. – Как ушёл, так и стоит.
Я кивнул не оборачиваясь.
Комната была маленькой, тесной. Криво застеленная кровать, стол, подпертый газетой, чтоб не шатался, шкаф с отваливающейся дверцей. На стене – календарь трёхлетней давности, на котором Лерка отмечала кружочками дни своих месячных.
Обои, что она поклеила, неровно, как умела, пытаясь навести здесь уют, пожелтели и отстали по углам.
Но в целом, будто я только вчера здесь был.
Я шагнул вперёд, ухнул рюкзак на пол. На столе, рядом с пепельницей, стояло фото. Моё. В рамке. И уголок чёрной ленты, как полагается. Рядом стакан, накрытый куском хлеба. Поминальный.
Комок застрял в горле.
– Вы чё, блять… меня похоронили? – спросил я, не глядя на Антона.
Он заёрзал.
– Ну… Думали, что не вернёшься. Прости, Кость, – Он махнул рукой, будто отмахивался от чего-то. – Письмо с самой Москвы было, что ты погиб!
– Серьёзно? – усмехнулся я.
Я взял в руки фото. Я на нём молодой, пацан совсем, улыбаюсь даже. Как будто и не я вовсе, как будто другой человек.
Лерка фотографировала. Она вообще любила меня снимать на свой телефон.
– А хлеб?
– Это я ставил, – признался Антон. – Думал, вдруг душа придёт. Бывало… разговаривал с тобой даже…
Я поставил фото обратно. Рука дрогнула, и оно едва не упало.
– Ну вот, пришла, – пробормотал я. – Наговоримся теперь.
Антон замолчал. Потом не выдержал:
– Кость… А ты как вообще?
Я оглядел комнату. Кровать, стол, шкаф. Все то же. Только я – не тот.
– Да нормально я, Антох. Душ работает? Помыться бы… А то воняю, как будто и правда сдох.
Антон рассмеялся, и напряжение окончательно спало.
– Сейчас я Санька пришлю, он тебе тут марафет наведёт и пожрать чё-нить накроет.
– Да я сам могу.
Я замялся от неловкости. Пацаны меня встретили как родного. О большем я и мечтать не мог.
– Давай, иди полощи мудя! Саньку только в радость будет за тобой поухаживать. Ты ж легенда!
– Скажешь тоже…
– Как там в песне поётся? По законам справедливого трона… Кто убил Дракона, сам становится драконом.
Я не убивал Гошу, как все думают. Но отрицать этого права не имел по веским причинам, поэтому спорить со старинным другом не стал.
– Спасибо, Антон! Я…
– Отдыхай, Барс! Вечером перетрём. Есть о чём, – многозначительно сказал он. – Ты очень вовремя вернулся!
Антон ушёл, заставив железную лестницу содрогнуться от своего веса и огромных кирзачей. Я открыл шкаф, достал из него стопку постельного белья и чистое полотенце. И от них немного попахивало сыростью, но выбирать было не из чего.
В шкафу всё было тоже на своих местах, что ещё раз подтверждало слова Антона о том, что здесь никто не шарился. Устроили музей какой-то, ей-богу.
С фотографии, приклеенной к внутренней дверце шкафа, на меня смотрела Лера. Это она сюда себя налепила, чтобы только я мог ею любоваться, каждый раз, когда открываю шкаф.
На фото она серьёзная не по годам, взгляд немного высокомерный и озлобленный. Смотрит прямо в душу.
Я коснулся пальцами её лица, задержался на губах, зависнув на какую-то секунду. Потом одёрнул руку, будто она меня зубами цапнула, и захлопнул дверцу.
Постельное бросил на кровать. Прихватив мыльно-рыльное и тапочки, я отправился в душевую. Снял с себя все вещи, проверив карманы, и закинул в стиральную машину.
Мылся долго и основательно, как будто надеялся смыть с себя военную горечь и грехи вместе с потом и пылью.
Сбрил недельную щетину под шум стиральной машины.
Мыслями всё ещё был на фронте, никак не мог свыкнуться с реальностью, что я здесь, я дома. Знал, что нужно время, чтобы войти в колею, а пока воспоминания захлёстывали, не позволяя находиться здесь и сейчас.
С трудом втиснул протез ноги в тапок, вспомнил, почему не любил эту пару обуви – именно из-за неудобства. Ступню на левой ноге мне давно оторвало. Ещё на первой войне – так я называл период, когда воевал, согласно выбранной профессии.
А сейчас дембельнулся, стало быть, со второй.
Я не страдал хромотой, но к протезу так и не привык до сих пор. К нему вообще возможно привыкнуть? Вряд ли.
Обернув полотенцем бёдра, я побрёл обратно в подсобку, не боясь, что кто-нибудь меня увидит неодетого. В этой части автомастерской чужих не бывало, а если из мужиков кто заметит меня с голым пузом, так невелика печаль.
На ступеньках меня встретил мотоциклетный шлем. Я прежде его не видел, но сердце снова сорвалось с цепи. Леркин?
Я поднялся по лестнице за секунду, как будто мне пинка кто-то дал. Открыв дверь, обомлел, превратившись в камень.
Она…
Сосредоточенно заправляет кровать "свежим" бельём.
На столе какая-то еда, но я замечаю её только краем глаза, больше по запаху, потому что взгляд мой прикован исключительно к Лере.
Она поворачивает голову и тоже замирает.
Только ради одной этой встречи, этого невыносимого взгляда я цеплялся за жизнь из последних сил, землю жрал, рвал зубами противника, совершал невозможное, немыслимое, чтобы только не сдохнуть и прочувствовать этот момент.
Я выжил благодаря надежде, что когда-нибудь увижу эту девочку снова. Только ради неё. Это Лера не позволяла мне сдаться.
Не так я представлял нашу встречу, по крайней мере, не здесь, не в этой убогой, душной комнатушке. Но видимо, эта автомастерская стала для нас роковой. Здесь я впервые увидел Леру, здесь вижу её и сейчас.
Моя боль.
Моя страсть.
Мой ангел, мой демон.
Моя адская тахикардия.
Пожар, сжигающий дотла.
Моя сила и слабость.
– Барсик! – с болью выдыхает она, и подушка выскальзывает из её рук.
Это одно-единственное слово, что произносит Лера. Она бросается мне на шею, виснет на мне, вцепляется с такой силой, что даже дьявол не сможет оторвать её от меня.
Даже вздохнуть не могу. Сердце замирает на миг, а потом начинает изнутри ебашить по рёбрам с бешеной скоростью. Кажется, выскочит сейчас. Сейчас точно выскочит, господи!
Лера поднимает голову, встаёт на цыпочки, чтобы дотянуться до моих губ. Впивается в них с яростью собственницы. Не спрашивает, можно ли.
Какое к чёрту…
Меня насквозь прошибает, словно пуля на вылет прошла. Все тормоза срывает, все установки летят в топку.
От запаха Лерки у меня кружится голова. Она пахнет также, как мне запомнилось: примесь бензина, свежесть ветра в пшеничных волосах и яркие нотки каких-то неприлично дорогущих духов, название которых я так и не выучил. Этот аромат остаётся на тебе после объятий, въедается в одежду и кожу, в твои мысли, заставляя думать только о ней одной.
Не успеваю даже рассмотреть её толком. Дальше происходит совершенное безумие.
Смутно помню, как она раздевается, как сдёргивает с меня полотенце вместе с остатками моего не дюжего самообладания.
Прихожу в себя на кровати, когда уже нависаю над обнажённой Лерой, и она ловит рукой мой позвякивающий армейский жетон, щекочущий ей лицо.
У меня давно не было женщины, если не считать редкие перепихоны с медсестричкой в военном госпитале пару месяцев назад, вот у меня крышу и рвёт.
Кому я вру, господи? Дело совершенно не в этом.
Я хочу её до безумия, до боли.
Я её не отпустил, недолюбил.
Лера такая желанная и такая запретная. Дрожит, трепещет подо мной, как в наш первый раз.
Мы не должны этого делать… Не должны…
Это всё неправильно. Это закончится плохо.
– Лера… – выдыхаю ей в губы.
Хочу сказать, что нам нужно остановиться, поговорить хотя бы, но это всё, что я могу сказать.
Лера тянет меня за шнурок жетона, как пса за поводок, и слова протеста растворяются в нашем поцелуе.