Синий альбом. Сборник рассказов

ЭФФЕКТ БАБОЧКИ

Когда Дафна задумывалась о любви – она вспоминала своего погибшего молодого человека, которого по дороге домой на пешеходном переходе сбила машина. Невыносимо нелепая смерть. Она любила его любовью чистой и безукоризненной – такой же, как она сама. Но сидя возле зеркала и вглядываясь в своё отражение ей не давала покоя одна мысль, которую она окликала по имени – Судьба. Наверное, у Давида была такая судьба – погибнуть под колесами автомобиля, мучительно погибнуть в самом расцвете своих лет. Идти по самому центру Парижа веселым летним днем и даже не подозревать, что это твоя последняя прогулка – должно быть, это самое страшное на свете. А затем – точка. А Давид был человеком честным и благодетельным. Дафне всегда казалось, что он способен абсолютно на всё, если вдруг ему чего-то очень захотелось. И однажды ему захотелось к ней, к её губам, к лицу и в итоге на занятиях по живописи в художественной академии их взгляды стали соприкасаться друг с другом всё чаще и любовь подобно слабенькому цветку, который может погибнуть от неожиданного удара, от неверного действия Давида или Дафны стал разрастаться и крепнуть и их чувства обрели почти что совершенную форму, с учетом того, что им было всего по двадцать лет и никто из них ещё не признался в своей любви. Так отчетливо Дафне вспоминались их утренние пробуждения после первого поцелуя, их дни и ночи. Как чудесно было смотреть на спящего Давида – такого нежного и беспомощного в своей красоте, доверившегося ей. Его кудрявые коричневые волосы, зеленые умные глаза… Он был награжден такой прекрасной внешностью, умом и способностью чудесно вести себя на людях!.. Но его обобрали, отняли у него собственную жизнь.

Дафна увидела в отражении зеркала, что позади неё, за окном, пошел снег, всё залилось густым туманом. Её чувства… Всё было слишком обширно, словно огромный синяк, который не проходит, а продолжает причинять боль и доставлять неудобства.

Давид впервые поцеловал её после ужина в милом ресторане. Его губы были искусны.

– Там чудесная еда, – сказала Дафна, выйдя на улицу. – Мне понравилась отбивная из говядины.

Она, разумеется, просто не хотела прекращать разговор, создавая неловкое молчание. Дафна не выносила возникающей тишины между двумя собеседниками, ведь это, вероятно, могло означать для неё, что темы для разговоров у них иссякли. Но нет, всё было совершенно иначе. Давид замолк потому что готовился признаться ей в своей любви. Глупая! А она ведь и не поняла. Давид приготовился, собрался с мыслями и посмотрел ей в глаза.

– Я не способен жить без тебя, Дафна, – сказал он, коснувшись её руки. – поэтому я и приглашаю тебя в ресторан второй раз. В первый не осмелился… Сказать, что люблю.

Его слова про ресторан звучали немного смешно. Дафна подумала о том, что по дружбе он бы её в такой милый ресторан не позвал бы. К её горлу подступил смех, вызванный нервами, бокалом вина и его словами о любви, но она его удержала. Если бы она засмеялась… это была бы катастрофа. Дафна улыбнулась с легкой иронией и безудержной любовью. Той самой любовью, когда хочется смеяться и прыгать от счастья. Взгляд Давида стал беспокойным от долгого молчания и странной насмешки в глазах Дафны. Ему показалось, ей смешно.

– Что?.. – шепотом спросил он.

Дафна взяла его ладонь и коснулась ею своего лица, затем она произнесла:

– Я тебя тоже…

И они рассмеялись. Давид прижал её к себе, затем взял её голову в свои руки и с пылкой страстью, отнюдь не зыблемой волнением – поцеловал её. Они были счастливы. Дафна чувствовала горячее дыхание Давида и его легкую небритость, но ничего лучше этого быть не могло. «Это и есть счастье» – думала Дафна в этот момент. Их жизни сплелись, соприкоснулись и было так чудесно радоваться своей молодостью и вспыхнувшей любовью.

Если бы любви можно было дать имя и тем самым слить это чувство с определенным человеком навсегда, то Дафна дала бы ей имя – Давид.

Когда они шли по вечерней улице после ресторана и прелестного поцелуя в самый разгар июля, они не могли оторвать друг от друга глаз. Дафна смотрела на Давида, держала его за руку и думала: «Это существо запало в моё сердце». Ей было так чудесно, так радостно любить и осознавать свою любовь, перебирая её в голове и попутно размышляя о своём будущем вместе с ним, до такой степени Давид стал дарить ей блаженный покой, что она стала слегка смахивать на легкомысленную дурочку. Первый поцелуй – и уже думать о будущем с ним? Ну, это уже клинический случай любви.

– Заглянем в бар? – неожиданно спросил Давид своим огнедышащим баритоном.

– О, это было бы чудесно! – с энтузиазмом ответила ему Дафна.

Они вошли в бар под названием «Ночь» и сели за свободный столик. В баре царило веселье, реки алкоголя и, наверное, жизнь. Играла веселая, зажигательная музыка, всё вращалось в особенном учащенном ритме. За барной стойкой сидели самые разные люди: от начинающих моделей до уборщиц, накопивших деньги для входа в этот бар. Яркие лампы, неоновые оттенки, как синоним веселой жизни кружились над всеми посетителями этого заведения. Дафна заказала белого вина, а Давид – виски с содовой. Официантка учтиво произнесла: «Я поняла» и умчалась. Давид положил руки на стол и посмотрел на Дафну.

– Ты когда-нибудь чувствовала, что упускаешь что-то важное в жизни? – задумчиво спросил он её. От неожиданности ей было тяжело донести свою мысль.

– …Давид, думаю, что да. Наверное, у каждого человека в определенный момент жизни появляются такие мысли, – ответила Дафна материнским, заботливым тоном. – У меня было такое наваждение после смерти моей матери. Мне казалось, я разучилась жить и всё проходит мимо.

– Я понял, я сожалею, – ответил Давид и протянул Дафне руку.

И больше за весь вечер в баре они не заговорили об этом. Они обсуждали насущные темы, искусство, обсуждали свою любовь… Но к теме потери важного в жизни они не вернулись. Давид пил виски, улыбался. Их разговоры были чудесные, честные. Но Дафну не покидали мысли о том вопросе: «Ты когда-нибудь чувствовала, что упускаешь что-то важное в жизни?». Лунный свет медленно засверкал в небе, когда тьма настигла город.

Они вернулись после полуночи в однокомнатную квартиру Дафны. И Давид, и Дафна чувствовали в теле блаженный покой и нежную любовь. Дафна распустила свои темные волосы и расстегнула платье перед входом в ванную, но вдруг она почувствовала на своих плечах руки Давида. Она повернулась.

– Ты такая красивая, – сказал он и крепко её поцеловал. Дафна обхватила его шелковистое тело руками и стала страстно касаться кожи Давида ногтями. Они вспыхнули. Они доверяли друг другу потому что знали друг друга хорошо, виделись в академии и не только, и уже как два года общались, уже чувствовав это вкрадчивое чувство нарастающей любви достаточно давно. Они ощущали момент, тот самый момент яркого воплощения, осуществления чувств. И Давид овладел ею. В голове Дафны проносились его слова: «Красивая, красивая…". Страсть подобно разгорающемуся пламени жгла их души каким-то необратимым сиянием. Невообразимый восторг заставлял трепетать их сердца, необузданные чувства лишали всякого сомнения.

Давид прижался к Дафне с удовлетворением и усталостью. Она почувствовала его тело, его мягкую кожу, утонченный силуэт, его тепло. «Мужское тело так красиво» – думала она, вглядываясь в его глаза. Вдруг, Давид сказал:

– Тебе понравилось в баре?

– Да, очень даже, – ответила Дафна.

– Хорошо. Мне тоже, – продолжил Давид. – Я ещё никогда столько не выпивал.

Он действительно выпил много виски в этот вечер. Дафна почувствовала безликую, но слышимую грусть. О чем же Давид, собственно, говорит? О виски? А их любовь?

– Главное не налегай на виски слишком сильно, – со смехом сказала она.

Давид поцеловал Дафну и, укрывшись шелковистым одеялом, он быстро уснул. Дафна долго не могла сомкнуть глаз, продолжая ощущать блаженное тепло от вина, но чувствуя, что сердце её разрывается от нахлынувшего отчаяния.

Давида сбила машина, виниловая пластинка упала на пол. Дафна закрыла книгу, закрыв жизнь, она закрыла сон, закрыв счастье. Это был всего лишь сон. «У неё большие проблемы» – бормотала она. «У неё большие проблемы!». Серебряные обручи ударились о ребра Дафны и стали стягивать её, они стали уменьшаться в размерах и послышался треск.

Это лишь иллюзия свободного выбора.

ЛИЛИАН

1

Если кого-то и можно утратить в жизни, так это себя самого. Попытка найти безмерную любовь, попытка не утратить эту самую любовь под гнетом обстоятельств… Разве это не пустая трата времени? Чувства, словно парус на ветру. В сущности, чувства одиноки и с этим ничего не поделать.

Лилиан не хотела будить Лео. Они лежали на просторной белой постели, и она ощущала отчетливое присутствие тоски. Вчера вечером любовь овладела ими обоими, они были освещены сиянием лунных лучей, но сейчас, когда пришло утро и солнце освещало их спальню, а точнее, спальню Лилиан, ею овладела непомерная тоска. Она не звала её и не ждала, но всё же она явилась к ней не званной гостью.

Лилиан была девушкой нежной, склонной к меланхолии и излишним вопросам к самой себе и другим. Но всё же она была предана своим чувствам. Всего месяц назад, в этой самой постели она спала с Вивьеном, подчиняясь всем своим существом ему. Но лишь теперь, после ночи с Лео, она задумалась о том, почему после прекрасных ночей на утро она ощущает такую гнетущую и оттого нестерпимую тоску. Это чувство вины или что-то иное? – спрашивала она себя. Лилиан давно поняла, что не склона к моногамии. Увы, это не для неё. И она привыкла коллекционировать любовников, словно каждый из них являлся чем-то большим, чем просто куклой в её шелковых руках. Ей не хотелось будить Лео, потому что как только он проснется, последует вопрос: как ты, как тебе наша любовь? Она не желала этого слышать. Если что-то и есть между Лео и Лилиан, так это точно не любовь. Лишь тень любви, не более. И Лилиан злилась на себя за свое поведение, но все же не могла иначе. Встречая в университете, в баре, в ресторане приятного мужчину, она знала, что завлечет его в постель. Её каштановые волосы, очерченный профиль, высокие скулы и карие глаза завлекут кого угодно, ведь она умела преподнести себя так, чтобы загипнотизировать мужчину.

Но это было уже не важно. Лео потянулся и медленно открыл свои голубые глаза – он проснулся.

– Доброе утро! – сказал он. – Как ты?

– Всё в порядке – быстро сказала Лилиан.

Одно и тоже, подумала она. Какой же смысл в этих вопросах если они, в сущности, риторические. Она ведь не может сказать ему, что ей плохо потому что он стал очередной ошибкой в череде её романов. Она нетерпима, нежна и в то же время жестока. Ей хотелось любви потому что она не получила её от отца, вдруг поняла она. И именно поэтому она находит в этих лицах оттенки, части своего любимого, потерянного и прекрасного отца, который бросил её, оставил на пороге опустевшего дома.

– Слушай, – начала Лилиан. – Ты был искусен, но тебе пора.

– Почему? Тебе не понравилось то, что было ночью?

– Понравилось, я ведь сказала, ты был искусен, но я… Я желаю, чтобы ты ушел, и мы больше не виделись, Лео.

– Не всегда происходит лишь то, что ты желаешь, Лилиан, – лениво ответил Лео, вставая с постели и одеваясь. – Иногда происходит совершенно иначе. Когда-нибудь ты поймешь это. Спасибо, что сразу объяснила, что к чему. Я уж надеялся на большее.

– На большее? – вдруг вспыхнула она. – Мы познакомились вчера в баре. Чего ты ожидал? Брака и детей? Я лишь повеселилась и на этом всё.

– Ты девушка легкого поведения и это грустно, ведь ты очень красива, очаровательна. Ты испортишь себя своими манипуляциями.

Лилиан это не на шутку задело. Она задумалась о том, как проводила весь этот год и признала, что проводила его в праздности и похабности. В ней горело чувство вины, но что-то не давало ей стать другой, стать правильной. В чем, в сущности, правильность? Всё так субъективно, понимала она. Нормальность субъективна, как и субъективна правда, ведь для каждого правда разная, каждый воспринимает мир в меру своей испорченности. Она понимала это и понимала свою ошибку. Ей нужно было оставить Лео и заставить его припасть к ней, привязаться к ней, а затем бросить, чтобы утолить жажду. Она женщина, которая привыкла завоевывать мужчин, а затем наказывать их, думала она. Словно она исполняет чью-то вежливую просьбу. Но эта просьба была просьбой Лилиан и никого больше.

Лео ушел и с ним словно ушел весь свет из квартиры. Лилиан стало грустно и она пожалела, что заставила его уйти. Так было каждый раз. Она делала что-то, а затем жалела об этом. Легкомысленность, подумаете вы. Но это было что-то другое, что-то более засевшее в глубинах памяти, что-то заставляющее её убегать от реализма в жизни, убегать в мир фантазий и надежд. Лилиан встала с постели, увидела свое отражение в зеркале, свои каштановые распущенные волосы и подумала, что она монстр, раз может переходить от одного мужчины к другому. На секунду её показалось, что она сможет изменится, но Лилиан была бы кем-то другим, но точно не Лилиан, если бы смогла отказать такому сладостному удовольствию быть верной себе.

Лилиан выпила свежий кофе на своей изящной маленькой кухне и закурила сигарету. Ей захотелось принять ванну. Пока она наполнялась, Лилиан смыла вчерашний макияж и затем улеглась в блестящую воду, наполненную пеной. Она вспоминала своих любовников, их имена были замылены в её сознании, но она помнила какие комплименты они ей говорили и этого было достаточно.

2

Уже вечером Лилиан была в очередном баре, в красном изысканном платье и с накрашенными губами. Волосы её были распущены, пряди спадали на лицо. Она была прекрасна. Она радовалась, что может посвятить время себе на выходных, не думая о том, что скоро ей выходить на учебу и погружаться в однообразные серые будни, такие же серые, какой она была без макияжа сегодня утром. Ей просто хотелось жить, жить ярко и так, чтобы запомнилось. Лилиан прельщали мысли о телесном удовольствии, и она заманчиво смотрела на мужчин в баре, желая, чтобы к ней кто-нибудь подсел и, спустя недолгое время, так и произошло, и она знала, что к ней обязательно кто-то подсядет.

– Здравствуй! – сказал высокий мужчина, брюнет, весьма хорош собой.

Лилиан подумала о том, как ей повезло. Её очередная жертва была очень красива.

– Можно сесть?

– Конечно, садись, – ответила Лилиан, глядя украдкой и стеснительно прикрыв лицо рукой.

Они разговорились, попутно попивая мартини. Молодого человека звали Лука, взгляд его был пронзительным и оттого устрашающим. Он словно был сильнее Лилиан морально. Она этого не ожидала и ей это понравилось. Она рассказала, что учится на литературоведа, что она любит читать и будет весьма рада, если он решит почитать с ней. Он улыбался. Она же – украдкой глядела на него и пронзала соблазняющим взглядом.

Параллельно Лилиан вдруг отметила в нем черты вчерашнего любовника Лео и удивилась этому. Обычно она быстро забывала о сиюминутных удовольствиях и мужчинах, этому способствовавших, но что-то было в Лео ото льва, подумала она. Не зря ему дали это имя. Он так огрызнулся на неё, обозвал её девушкой легкого поведения… Думая о его плохом поведении утром, она неосознанно возбудилась и поняла, что хочет разрядить свои желания.

– Хочешь ко мне в гости, Лука? – вдруг спросила она с улыбкой. – Выпьем портвейна.

– Даже не знаю, – неожиданно ответил он. – Нам ведь и тут хорошо.

– Да ладно тебе. Почему нет?

– Ладно, прости. Я просто постеснялся. Пошли, я с удовольствием. Просто мы знакомы не так долго, а ты уже зовешь домой.

– Я всегда зову домой тех, кто мне симпатизирует. Люблю показывать свою библиотеку.

Лука улыбнулся.

Лилиан открыла дверь в свою квартиру, и они вошли. Она попросила подождать его в гостиной и отошла в ванную. Быстро переодевшись и надев белое красивое платье, она вышла обратно.

– Ты выглядишь потрясающе! – сказал Лука.

Лилиан игриво улыбнулась.

Плавным движением руки она расстегнула молнию сзади и платье резко соскользнуло с её тела и устремилось вниз, обнажив её тело. Лилиан подошла к Луке и стала целовать его, он поцеловал в ответ, чего она и ожидала, и они прошли в спальню и долго любили друг друга. На фоне играла пластинка Фрэнка Синатры и словно сливалась с их любовью, как нежная, полупрозрачная пелена.

На следующее утро Лука мирно спал в её постели. Лилиан открыла свои глаза и увидела его детское, невинное и красивое лицо. Казалось, он создан для того, чтобы его любили и для того, чтобы любить. В проигрывателе стояла остановившаяся пластинка. На полу лежало белое платье. Вдруг, Лилиан поняла, что в этом человеке есть что-то особенное, некие полутона, сокрытые глубоко внутри. Она прикоснулась к щеке Луки и улыбнулась. Он был похож на её отца в молодости. В нем горело и мужское, и женское начало, ведь он был силен и слаб одновременно. Лука был беззащитен, отметила она. Он доверился ей, а она отшвырнет его как вчерашнего любовника? Это казалось таким жестоким поступком, но всё же возможным.

Лука медленно открыл свои голубые глаза и устремил взгляд на Лилиан. Она ожидала от него, что он вновь спросит, как и все её прошлые любовники: как ты? Представив это, она заранее утомилась, но он произнес:

– Доброе утро! Я тебя люблю.

– А я тебя нет, – резко ответила Лилиан.

На удивление Лилиан, глаза Луки наполнились слезами. Он отвернулся.

– Я думал, вчера между нами что-то вспыхнуло…

– Я просто развлекалась! – отрезала Лилиан.

И Лука зарыдал. Она то думала он сильнее её морально, но она ошиблась, впервые ошиблась, создав психологический портрет внутри себя, ложный психологический портрет.

– Слушай, прости, – сказала Лилиан. – Я монстр и знаю это.

– Но ты прекрасна, я восхищался тобой весь вчерашний вечер. Я думал, всё иначе…

Лилиан окончательно поняла, что она хуже монстра. Из-за неё слезы пролил такой невинный, такой слабый Лука с пронзительным и сильным взглядом. Она заставила плакать человека, который, казалось, хочет утонуть в любви вместе с ней. Он был готов прыгнуть за ней, ведь он увидел в ней некое отражение самого себя и за короткий вечер узнал в ней свои интересы, поверил в судьбу. А она его обобрала. И Лилиан выставила Луку, поцеловав его нежно в губы на прощание и сказав:

– Прости.

Лилиан чувствовала, что с каждым разом, с новым любовником она становится все безумнее, звереет, становится всё более жестокой. Развращенные связи и удовольствия заставляют отуплять сознание и терять всякое удовольствие от нормального образа жизни, подумала она. Лилиан превратила себя в ничтожество. Она думала, что страшнее всего на свете умереть старой девой, поэтому всячески уберегала себя от такого рода ошибок. Но теперь, увидев себя в отражении зеркала, лохматую, страшную, она поняла, что совершила более страшную ошибку – она развратила себя, потеряв всякое удовольствие от нормальных долгосрочных отношений. Она никогда не получит этого удовольствия быть верной потому что отупила в себе всякий намек на верность. Она была верна лишь своим чувствам, была верна тому, что, казалось, и составляет её сущность, но это была ложь, поняла она. Лилиан вдруг так захотелось вернуть Луку, сказать ему что она его любит, ведь глядя на него спящего она действительно почувствовала что-то неуловимо приятное и пронзающее, но поняла, что поздно опомнилась.

Лилиан прошла в ванную комнату и горько заплакала, зная, что совершила самую большую ошибку в своей жизни.

ЛУННЫЙ УЗЕЛ

Она подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение. Чужое, думала она. Чужое и, словно сгусток, противное. Ох, если бы любовь можно было сохранить навсегда, все крутилось по её разуму эта вот мысль. Если бы любовь можно было сохранить навсегда. А нужно выходить на улицу. Представляться Амалией весь день, а быть может вообще… я не знаю, кто я, где я, зачем я и почему наконец это все происходит. Где он, где он? О, спокойно. Я просто проживу этот день. Как прекрасен март, думала Амалия, одеваясь, собираясь на улицу.

Амалия… Её голубые глаза, её светлые золотые волосы, блеск струится по ним, словно утренняя роса, словно яркий луч солнца, отразившийся в зеркальце. Алые губы. Кирпичный оттенок. Твердость во взгляде, сердцевиной не изнеженная женщина. И вот она вышла на улицу в своем сереньком теплом пальто и со своим шарфом глубокого синего цвета. Уловимый оттенок аквамарина в глазах. Март. Начало марта. День. Было два часа сорок две минуты. Уже сорок три. Часы на руке её шли, шли, шли. Время шло. И она шла по улицам, и она думала, дышала, медленно оседали мысли на её голову легким теплом. Ветер прохладой обдувал лицо, появлялся румянец. Красные губы. Кирпичный оттенок и кирпичные дома вокруг появлялись, исчезали, когда она задумывалась. Легкая туманность, какие-то странные оттенки; отдушина жизни, отдушина страсти. Как же я поглупела за эти месяцы, думала она, переходя через дорогу. Вышла на работу, чтобы не обеднеть, когда все деньги закончатся. О, какая нелепость, думала Амалия. Проходили секунды, минуты. Она подходила к многоквартирному дому. Солнце мягким светом освещало снег, её лицо, весь этот мир сквозь чудный легкий туман. Как я волнуюсь, думала Амалия, подходя к двери. Как будет сложно рассказать. Я ведь вчера только и думала о том, что я скажу, с чего я начну и что я донесу. Надеюсь, она не сочтет меня сумасшедшей. Как хорошо, что она живет неподалеку, совсем неподалеку! – мысли её уносили. Обледеневшие воспоминания о детстве – вот что действительно хочется растопить и вновь в полной мере пережить те чудесные мгновения, ту бесконечную любовь. Детство. Какая безмерная радость! Как далека от меня жизнь, как далека настоящая безмерность чувственности. Город пылает, город наполняется красками, город наполняется людьми, шепотом, разговорами о любви и о том, что, разумеется, обсуждать нельзя. Все раскрывается заново, как завядший цветок, который вдруг решил вновь возродится и порадовать хозяев своей красотой. Быть может, если растение возрождается, то и я вновь воскрешу свою душу из мертвых. А мир, как старая лепнина осыпалась на уставшие веки. Что могло подарить то, что я дарила своей второй половине? Кто мог подарить ту бесконечную страсть, кто мог её подарить? Да никто!

И она постучала в дверь, и она поздоровалась, и она села в кресло, и она разволновалась.

– Мне страшно, что я не могу справиться с этим сама, – сказала Амалия, – Ведь если бы я могла, если бы я только могла предаться сну хотя-бы на пару часов, то, вероятно, всё было-бы иначе. Всё будто в тумане, я затуманена страхом и болью. Моя жизнь в данное время подобна кораблекрушению – я не вижу выхода. Я не могу справиться со своим чувством.

На последних словах её голос надорвался.

– Я вас поняла, – ответила сидящая рядом женщина. – Вы когда-нибудь глубоко задумывались о том, почему с ним это произошло?

– Полагаю, что нет. Я старалась избежать этих мыслей, старалась истребить их, избавиться от корней. Избавиться, избавиться, избавиться… – возникла пауза. – Избавиться, не забыв, а избавиться – приняв.

Комната с белыми стенами и бирюзовыми занавесками наполнилась светом. Кожа Амалии, которая имела мягкий персиковый оттенок по-особенному заиграла, от неё, казалось, исходила – жизнь. И будто тот факт, что её муж распрощался с жизнью два месяца назад уже ничего не значил. Но если бы всё было так просто, дорогой читатель, то, полагаю, Амалия не находилась бы на сеансе у психолога. Какая жалость! Она и её психолог сидели в мягких креслах. В квартире было, на удивление, уютно. Психолога звали Катерина, Марина, Инна… – она забыла, как. Белые стены. «Откуда исходит уют?» – думала Амалия. Но нет, она вновь отвлеклась. Белые стены… Смутное осознание потери. Где суть? И мысль лишь о том, почему ей комфортно здесь находится.

– Почему у вас так уютно? – заметила Амалия во время того, как Катерина (кажется, всё же Катерина) безостановочно говорила о том, как всё же суметь принять и пережить факт смерти близкого… уже такого родного человека.