В тишине Эвереста. Гонка за высочайшую вершину мира

Сам священный город, невзирая на красоту Поталы и храма Джокханг, показался захватчикам обветшалым и старым. По улицам бродили бездомные голодные собаки, не лучше выглядели и дети, слоняющиеся без призора и курившие дикий табак и ревень. В лавках англичане нашли пачки душистого мыла, пролежавшие на полках десятки лет. Их никто не покупал. Люди мылись раз в год. У них были молитвенные колеса, но не было колесного транспорта. Огнестрельное оружие тибетцы называли «огненными стрелами» и считали само собой разумеющимся, что Земля плоская. Они разрешали женщинам выходить замуж за нескольких мужчин, а мужчинам – заключать браки с несколькими женщинами. Они старались не убить самое малое насекомое и не повредить травинку, но выкалывали глаза и отрубали конечности за простую кражу. На религиозных службах монахи извлекали звуки из вырезанных из бедренной кости человека труб и принимали подношения в чашах, сделанных из человеческих черепов. Отшельники-монахи всю жизнь проводили во мраке пещер и замурованных келий. Все это оказалось слишком для тонкой английской душевной организации. Даже реинкарнация – малая часть сложнейшего буддийского мировоззрения – воспринималась англичанами как жестокость и самодурство, как обман, чтобы держать свободный человеческий дух в вечном заточении[28].

После подписания соглашения британцы не стали задерживаться в Лхасе. Опасаясь наступления зимних холодов, они отправились назад, в долину Чумби. Двух недель в Запретном городе оказалось достаточно, чтобы развеять романтические иллюзии, по крайней мере, для Персеваля Ландона. «Тибетцы – недоразвитый и грязный маленький народ, их религия – не что иное, как чудовищная паразитическая болезнь», – писал он, называя правящий теократический режим неэффективным, диким, тираническим и коррумпированным. Эти характеристики, передаваемые в журналистских депешах по телеграфным проводам, которые завоеватели тянули из Индии с самого начала похода на Лхасу, на некоторое время определили восприятие англичанами Тибета. Однако в последующие годы политическая ситуация в мире изменилась, британским властям стало на руку культивировать образ Тибета как далекой и таинственной мистической страны, и именно таким он в конце концов и закрепился в современном западном воображении.

Политический и военный успех вторжения в Тибет оказался для Янгхазбенда недолгим. Экспедиция широко освещалась в британской прессе. Он получил поздравительные телеграммы от короля Эдуарда VII, а также от Керзона и других видных представителей короны. Янгхазбенд мог рассчитывать на теплый прием в Лондоне, включая аудиенцию в Букингемском дворце. Но хвалили итоги тибетской кампании далеко не все. Индийские и европейские газеты назвали переговоры фарсом, соглашение – «бесполезным клочком бумаги», вторжение – кровожадной имперской авантюрой, анахронизмом, а самого Янгхазбенда – тщеславным и своекорыстным. Ходили слухи о разграблении монастырей, о длинных караванах с богатой добычей на пути в Индию. Но самый жестокий удар нанесло британское правительство, которое дезавуировало ключевые пункты соглашения еще до того, как англичане ушли из Лхасы. За несколько дней до отбытия из Запретного города Янгхазбенд получил телеграмму, предписывающую возобновить переговоры с тибетцами и изменить условия, в частности уменьшить размер контрибуции и отменить требование о размещении в Лхасе британского торгового агента. Последний приказ Янгхазбенд проигнорировал как невыполнимый, учитывая, что наступала зима.

Многие участники вторжения уезжали из Лхасы разочарованными. У них появилось ощущение, что они разрушили нечто исключительное и неповторимое. Речь шла не о побежденной стране, а о самой идее места – о запретной земле, одном из последних белых пятен на карте. Накануне вступления отряда в тибетскую столицу Чандлер отправил по телеграфу в свою газету сообщение о том, что после Лхасы «более нет ни запретных городов, ни настоящих тайн, ни неизведанного царства грез». Керзон в своем стиле писал знаменитому шведскому исследователю Свену Гедину, который неоднократно бывал в Тибете и пытался проникнуть в Лхасу, но так и не попал в нее: «Невеста, к которой вы стремились, потеряла девственность». В Лондоне писатель Джон Бакен, впоследствии лорд Твидсмур и генерал-губернатор Канады, размышлял: «Невозможно не почувствовать некоторого сожаления из-за того, что сорваны покровы с тайны, которая много значила для нашего воображения. С открытием Лхасы пал последний оплот настоящей романтики».

Янгхазбенд, несмотря на неудачу, напротив, отправился в обратный путь 23 сентября в приподнятом настроении. Он чувствовал, что стал свободен духом. Тибет преобразил его. За день до отъезда регент Тибета Три Ринпоче подарил в знак примирения изображение Будды, которое Янгхазбенд будет иметь при себе до конца жизни и которое положат в гроб, когда он, став свидетелем двух мировых войн, скончается в 1942 году. Надгробие на могиле Янгхазбенда представляет собой барельеф Поталы с надписью «Блаженны чистые сердцем». Очевидно, что-то сильно повлияло на этого человека за время, что он провел в Тибете. Из военного похода он вернулся преображенным – воином-мистиком, которого в дальнейшем влекла духовная жизнь. Будучи поначалу убежденным империалистом, Янгхазбенд стал открыт миру и впоследствии основал Всемирный конгресс религий.

Как-то, когда для любого англичанина в Индии было естественным открыто выражать презрение к «черномазым азиатам», а выдающиеся люди вроде Махатмы Ганди вызывали лишь насмешку, сидевшие у костра офицеры попросили Янгхазбенда назвать историческую личность, которой он восхищается. Он назвал Рамакришну – гуру, проповедника и реформатора индуизма, которого британцы считали безумным факиром. После Лхасы взор Янгхазбенда был устремлен в другой мир, в другую реальность.

Когда англичане отбыли из Запретного города, Янгхазбенд при первой же возможности ускользнул от своей свиты, желая побыть один. Небо было интенсивного синего цвета, а окрестные горы, писал он, словно горели сиреневым. Янгхазбенд смотрел на теперь уже далекие очертания Лхасы, вспоминал напутственные слова регента о мире и вдруг испытал глубокое чувство сострадания и сопереживания: «Угасающее тепло осеннего вечера было восхитительным, и незаметно меня охватило пьянящее чувство восторга и благоговения. Оно росло, пока не завладело мною полностью. Отныне я не мог более помыслить зло или испытать ненависть. Такие переживания крайне редки, к тому же они быстро затмеваются повседневностью и насущными делами. Но именно эти мгновения проживаешь по-настоящему. Остальное же эфемерно и несущественно. Тот единственный час, когда я уезжал из Лхасы, стоил всей моей жизни».

Янгхазбенд попал в Запретный город человеком, которого преследуют враги – реальные и воображаемые, а вышел из него с мыслями о небе, звездах и горах, которые видел вокруг. Тибет затронул в нем нечто очень глубокое. Вера и убеждения остались тверды, идеализм – непоколебимым, но теперь Янгхазбенд окинул мысленным взором горизонт в поисках новой цели, о которой можно было бы мечтать. Опустошенное реальностью вторжения место, которое до недавнего времени занимала Лхаса в его и в целом в британском воображении, недолго оставалось пустым.

Пока войско возвращалось в Индию, пока солдаты протаптывали тропы по глубокому снегу, а офицеры холодными вечерами собирались в палатке-столовой, Янгхазбенд строил новые планы. Будучи теперь свободным от каких бы то ни было политических обязательств и глядя на юг, на совершенно неизвестную британцам сторону Гималаев, Янгхазбенд задумал провести два больших исследования. Во-первых, стоило попасть в ущелье, в котором скрывалась река Цангпо и где так много мучений претерпел пандит Кинтуп, чтобы выяснить, существует ли вдоль русла путь через Гималаи в Ассам. Возглавить экспедицию должен был Джон Клод Уайт, а в помощь ему в качестве офицера-исследователя планировалось прикомандировать капитана Чарльза Райдера. Начальником второй экспедиции назначили капитана Сесила Роулинга – бесстрашного исследователя, который всего за несколько недель до вторжения в Тибет вернулся из тайного путешествия длиной более 1600 километров. Роулинг через Кашмир и Ладакх проник в Западный Тибет и исследовал более 90 тысяч квадратных километров не нанесенной на карту территории. Теперь его задача, по замыслу Янгхазбенда, была еще более амбициозной. Роулинг получил приказ отправиться на запад, чтобы отыскать исток Цангпо, где бы он ни находился, а затем найти путь через Гималаи с севера и вернуться в Индию. Все это требовалось сделать до наступления зимы.

Но правительство Индии запретило исследовать ущелье Цангпо, опасаясь, что участников экспедиции могут убить «агрессивные племена на границе Тибета и Ассама». В итоге исследовательскую группу Роулинга усилили двумя выдающимися людьми: лейтенантом Фредериком Бейли – военным, который вошел в историю как шпион, и уже упомянутым Чарльзом Райдером, который впоследствии занял пост генерального геодезиста Индии и много сделал для организации экспедиций на Эверест в 1921–1924 годах.

Особенно увлекал Янгхазбенда маршрут, которым он предложил следовать к верховьям Цангпо. Этот путь длиной примерно в 1,5 тысячи километров по неизведанным землям позволял, пусть на расстоянии, рассмотреть куда более труднодоступную цель, чем Лхаса, объект более чистый по природе и более опасный, который почти 20 лет манил его как исследователя. Впервые Янгхазбенд увидел Эверест из Дарджилинга, и оттуда он показался ему совсем небольшой горой – белым выступом на горизонте, который затмевала собой великолепная Канченджанга. В Читрале в 1893 году Янгхазбенд и Чарльз Брюс обсуждали возможность восхождения на Эверест с юга с подходом по территории Непала. Но до первой дипломатической миссии Янгхазбенда в Кампа-Дзонг в 1903 году, за год до вторжения в Тибет, ни один англичанин не осмеливался проникнуть за Гималайский хребет[29]. За исключением пандита Хари Рама, который в 1871 году тайно прошел из Шигацзе в Ньялам, на границу с Непалом, и, возможно, смог взглянуть на Эверест из долины Тингри, ни один британец никогда не видел гору с севера.

Янгхазбенду повезло стать одним из первых морозным утром 19 июля 1903 года. В тот день он проснулся в тени крепости Кампа-Дзонг. Палатка стояла на голом участке земли, по соседству росли лишь несколько жестких пучков полыни. Накануне прошли дожди, и к моменту его прибытия весь лагерь окутал туман. Но теперь воздух был кристально чист, и Янгхазбенд рассмотрел далеко на юго-западе «позолоченную рассветными лучами верхнюю часть Эвереста – устремившийся ввысь белый пик без единого пятнышка». В тот миг, вспоминал он позже, гора стала знаком судьбы, а ее вершина – символом духа.

Первым англичанином, попавшим в Лхасу в 1811 году, стал китаист и врач Томас Мэннинг, который удостоился нескольких аудиенций у Далай-ламы IX.

Джон Клод Уайт, тоже находившийся в тот день в Кампа-Дзонге, сделал панорамный снимок на широкоформатную камеру. Фотография хранится в коллекции Керзона в Министерстве по делам Индии в Лондоне. На переднем плане видны холмы в тени без видимых признаков растительности. Над холмами – облака. А над ними, на непостижимых для человека высотах, вершины Макалу, Чомолонзо и Эвереста, как бы прорывающие линию горизонта.

Экспедиция Роулинга отбыла из Гьянцзе 10 октября 1904 года и направилась на северо-запад от главного хребта Гималаев, чтобы выйти к реке Цангпо в районе Шигацзе, второго по величине города Тибета, где находится монастырь Ташилунпо – резиденция Панчен-ламы и где в то время проживало около 4,5 тысячи монахов. После аудиенции у Панчена и нескольких дней, потраченных на закупку меховой одежды, толстых шерстяных одеял и новых вьючных животных, экспедиция в составе 35 человек на 44 пони в сопровождении сотни вьючных животных и достаточного числа погонщиков выступила из Шигацзе 16 октября.

Через четыре дня отряд достиг Лхацзе – крепости и монастыря, расположенных на скалистом уступе над широкой равниной и охраняющих с запада подступы к сердцу Центрального Тибета. Здесь участники разделились. Бейли и еще один офицер, капитан Вуд из Королевских инженерных войск, с тяжелой поклажей и караваном отправились по традиционному торговому пути, который на протяжении примерно 250 километров шел параллельно реке, но значительно севернее. Роулинг и Райдер решили налегке продвигаться на запад по орографически правому берегу Цангпо. Путь был сложным, порой приходилось пробираться на высоте 60 метров над водой по скальным уступам, слишком узким для груженого пони. Три дня они шли этим опасным берегом и лишь иногда могли передохнуть, когда попадались изолированные между длинными участками скал и льда зеленые долины. После монастыря Руже, расположенного на краю крутого обрыва над рекой, путь преградили отвесные скалы, преодолеть которые не представлялось возможным, и англичане повернули на юг, в низменность со множеством заболоченных лугов, на которых паслись многочисленные стада яков и овец. Здесь на господствующих высотах виднелись руины башен и крепостей, разрушенных армией гуркхов в ходе непальско-тибетской войны полвека назад.

Ранним утром 27 октября Роулинг с Райдером, проведя ночь на высоте около 600 метров над рекой под сильным и холодным ветром, быстро свернули лагерь и по глубокому снегу поднялись на перевал Кура-Ла высотой 5456 метров, с которого видна равнина Тингри. Они остановились на перевале, а потом решили пройти выше по крутому склону, с верхней точки которого открывался отличный вид на юг. Утро выдалось морозным и ясным, и с вершины с расстояния примерно в 100 километров просматривалась во всем великолепии и дикости центральная часть Гималайского хребта. Доминировала по высоте лишь одна гора, и даже мысли не возникало об ошибке – северная стена Эвереста, никогда прежде не виденная европейцами с этого ракурса, отвесная и настолько страшная, что даже с такой дистанции увиденное заставило Роулинга содрогнуться.

«Сверкающий Эверест возвышается на тысячи метров, словно гигант среди пигмеев. Он примечателен не только высотой, но и совершенством формы. Ни одна соседняя вершина не бросает вызов его превосходству. От подножия горы во все стороны расходятся холмы, на севере опускающиеся до равнины Тингри, лежащей на 4,5 километра ниже. На востоке и западе видны другие великие горы, каждая из которых прекрасна, но все равно не сравнится величием с Эверестом. Невозможно описать его колоссальную высоту, ослепительную белизну и подавляющие размеры, потому что нет соответствующего мерила», – писал он.

Ветер дул сильный, оставаться долго на Кура-Ла не стоило, и вскоре англичане пошли вниз, достигнув в итоге узкого ущелья – буквально расщелины в скалах. Ущелье тянулось многие километры, но все же вывело их на равнину Тингри, где путешественники оказались только в сумерках. На следующий день заболел повар Роулинга, и пришлось на сутки задержаться. Райдер воспользовался возможностью и отправился на юг по обширным травянистым просторам, простирающимся до подножия Гималайского хребта. В тот день он вновь увидел Эверест. В разреженном воздухе гора казалась ближе, чем на самом деле. Вероятно, Райдер находился от нее в 80 километрах – достаточно близко, чтобы рассмотреть ведущие к высшей точке гребни и рассказать Роулингу, что, по всей видимости, на вершину можно взойти, если удастся проложить маршрут по нижним склонам, скрытым от его взора. С этого момента Роулинг поклялся себе вернуться и найти подступы к горе и место, откуда можно начать восхождение.

Примечания