За рулем империи. История и тайны самой могущественной династии Италии

– Мы с друзьями вложили в эту фабрику свои деньги. Конечно, мы понимаем, что не сможем получить прибыль немедленно, но не станем молча ждать и смотреть, как эти деньги расходуются в ожидании, пока вы изобретете автомобиль, который можно будет производить и продавать. Так что… придется нам обойтись без ваших услуг, – заявил он Фаччоли, глядя на него холодным взором.

С уходом Фаччоли исчезло и препятствие на пути к процветанию компании, поскольку его преемник Джованни Энрико получил от Джованни Аньелли четкие указания: прекратить бессмысленную возню и приступить к делу.

– Мы знаем, что вы превосходный инженер… Позвольте же дать вам совет о том, как спроектировать следующий автомобиль. Сейчас самая популярная машина в Европе – «Мерседес-Бенц». Вот вам и эталон – не для того, чтобы копировать, но чтобы вдохновиться и идти в ногу со временем.

В 1903 году компания «Фиат» зарегистрировалась на Туринской фондовой бирже. На тот момент в Италии было четыре фондовые биржи, каждая из которых отражала региональные особенности, появившиеся еще до объединения страны: римская биржа специализировалась на государственных облигациях; на генуэзской торговали акциями судоходных и продовольственных компаний; на миланской – ценными бумагами предприятий текстильной и электрической отраслей; на туринской – автомобильных и механических заводов. Спекуляции на биржах были обычным делом, как и явления, которые в наши дни принято называть конфликтом интересов и инсайдерской торговлей, но тогда это было совершенно легально. Ничто не мешало членам руководства «Фиата» торговать отражавшимися на цене сведениями, которые они получали в ходе корпоративных совещаний. Члены руководства – в том числе и Джованни – участвовали в синдикатах, созданных с целью продажи акций при размещении и для поддержания цен на них. В такой либеральной обстановке положение Джованни еще более упрочилось, не в последнюю очередь за счет его финансового влияния, возросшего благодаря полученному наследству, зарплате и выплате дивидендов. Кроме того, он и сам начал создавать компании поставщиков для «Фиата». Так, в 1906 году совместно с производителем велосипедов он построил в Виллар Перозе завод по производству шарикоподшипников RIV, обеспечив себе и своей семье новый источник дохода на несколько десятилетий вперед. Полученные средства он вкладывал в акции «Фиата».

В определенной степени своим успехом и процветанием Джованни обязан тому факту, что после преждевременной кончины его друга и партнера графа Брикеразио перед ним будто бы распахнулась невидимая дверь. Аристократу, который с такой гордостью приветствовал своего друга герцога Томмазо на заводе «Фиата», не суждено было своими глазами увидеть успех компании: в 1904 году, отправившись в гости к герцогу Томмазо и его супруге принцессе Изабелле Баварской, он внезапно умер в их замке в Алье, близ Турина. Не было ни вскрытия, ни расследования. Сестра графа София горько оплакивала его необъяснимую кончину. «Мой брат Эмануэле умер в возрасте тридцати пяти лет, а я не знаю, ни как это случилось, ни от чего, – писала она в письме. – Весть эта пришла столь внезапно и столь странным образом (говорят, он покончил жизнь самоубийством, но я в это не верю), что я полна сомнений и вопросов, на которые никто не может дать ответа. Я храню в укромном месте одно письмо – от священника, бывшего при нем в его последние часы в Алье. Но всякий раз, когда я читаю его, душа моя наполняется не покоем, а новыми сомнениями».

Некролог о нем в «Ла Стампа» занял всего несколько строк, а руководство «Фиата» отметило лишь, что он был «старательным управляющим», что по отношению к человеку, который буквально был движущей силой компании, явное преуменьшение. Однако Джованни 7 октября 1904 года написал матери Эмануэле Брикеразио прочувствованное письмо:

«Дорогая графиня, прошу простить меня за то, что не явился лично принести свои глубочайшие соболезнования в этих печальных обстоятельствах, но горе ваше и вашей дочери было столь глубоко, что я не смог решиться на этот шаг. Вы знаете, какую честь оказал мне покойный, позволив мне считать его своим другом, и какую глубокую утрату понес и я сам. Нам остается лишь надеяться на то, что время залечит наши раны».

Спустя два года София заказала групповой портрет, изображающий брата вместе с другими основателями «Фиата» в его кабинете в день создания компании. Это одна из немногих работ, дошедших до наших дней; сегодня она хранится в Автомобильном музее Турина. Дворец семейства в центре Турина, сменив несколько хозяев, пришел в запустение. В 2010 году палаццо Брикеразио приобрел банк «Банка Селла» и провел в нем капитальный ремонт. Сегодня на этой улице нет даже мемориальной таблички, которая сообщала бы случайным прохожим о том, какие знаменательные события происходили в этих стенах. На первом этаже расположились кофейня и салон сотовой связи.

Единственным, кто, возможно, смог бы пролить свет на таинственную смерть графа, был Федерико Каприлли, сослуживец по кавалерии и близкий друг брата и сестры. Каприлли умер в 1907 году, всего на три года позже Эмануэле, и в своем завещании просил своих наследников сжечь всю свою переписку с ним. И еще – похоронить себя в фамильной часовне Брикеразио рядом с Эмануэле.

Эмануэле и София были последними членами этого благородного семейства. Когда и она умерла бездетной в 1950 году, все еще оплакивая Эмануэле и Федерико, род Брикеразио пресекся. Дворец Брикеразио, где ее брат вместе с партнерами основали «Фиат», София оставила католической благотворительной организации «Конгрегация малых дел Божественного Провидения», оборудовавшей его под помещения, где организовала помощь нуждающимся и рабочим. По иронии судьбы священник по имени дон Джузеппе Поллароло устроил во дворце общежитие на 200 мест для работников «Фиата», когда сами они никак не могли найти себе дом в лихорадочный период послевоенного экономического бума.

Судьбы семейств Брикеразио и Аньелли ненадолго пересеклись, когда одна династия умирала, а другая только зарождалась. Графу Брикеразио мешали консерватизм, элитарность и презрение к бизнесу, присущие его аристократическому классу. Джованни Аньелли был не таким и знал, как обнаружить и использовать новые возможности с выгодой для бизнеса. А возможность эту он увидел в зарождающейся автомобильной промышленности.

«Фиат» основали тридцать акционеров, а руководство, куда входил и Джованни, вложило в компанию всего 3,75 % от первоначального капитала. К 1906 году Аньелли и двое его единомышленников из числа руководства, адвокат Людовико Скарфьотти, занимавший пост председателя совета директоров, и биржевой маклер Луиджи Дамевино, приобрели достаточное количество акций, чтобы их совокупный пакет составлял 41,3 %. Сам Джованни владел 13,9 %, и стоимость его вложения выросла с 30 000 лир в 1899-м до 1,18 миллиарда лир. Менее одной трети в капитале компании – или 28,3 % – было сосредоточено в руках изначальных акционеров и руководства. А 30 % принадлежало семьям, вложившим деньги в ценные бумаги в надежде сорвать куш во время «автомобильного бума».

Джованни, Скарфьотти и Дамевино поняли, что на карту поставлено больше, чем просто азарт победы на гонках, и что их потенциальная прибыль не ограничивается дивидендами. Предприятие, начавшееся со ставок богатых бизнесменов и аристократов, быстро разрослось до законодателя отрасли, превратившись в компанию, способную менять тенденции в мире транспорта, а также инфраструктуру и коммуникации во всем мире. Джованни предвидел это и хотел, чтобы компания диверсифицировала производство, занявшись также изготовлением двигателей для грузовиков и судов. Но на этом пути его ждало одно препятствие: сам «Фиат». Его устав гласил, что акционеры, вложившие первые 800 000 лир уставного капитала, имели первоочередное право на покупку любых новых акций, а кроме того, ограничивал виды деятельности, которыми могла заниматься компания. Джованни, Скарфьотти и Дамевино нужны были деньги для того, чтобы взять под контроль компанию «Ансальди», производившую двигатели для судов и подводных лодок, – вот только они не собирались делиться властью с другими акционерами.

Они представили свое решение на собрании совета директоров, которое прошло в доме адвоката Эдоардо Бозио, юридического консультанта «Фиата».

– Как вы знаете, наше руководство получило несколько предложений по слиянию с другими крупными предприятиями отрасли, – начал председатель Скарфьотти. – Но любое приобретение требует прироста капитала, и тут наш устав представляет собой непреодолимое препятствие, поскольку дает акционерам-учредителям возможность покупки акций. В свете вероятного приобретения «Ансальди» я считаю, не лишним будет выслушать предложения этих двух господ.

В этот момент вошли адвокаты Бозио и Данте Феррарис – очевидно, мероприятие было тщательно подготовлено и срежиссировано – и зачитали свое радикальное предложение. Оно предполагало ликвидацию компаний «Фиат» и «Ансальди» и учреждение вместо них нового предприятия с уставным капиталом 9 миллионов лир, которое также будет контролировать «Ансальди», а в число его крупнейших акционеров должны были войти Джованни, Скарфьотти и Дамевино. Несомненно, предложение было составлено с учетом интересов этих троих и, конечно, по их указанию. Объединив свои пакеты акций и заручившись поддержкой ряда других инвесторов, троица наверняка сумела бы найти необходимые голоса для его утверждения.

Можно себе представить воцарившееся после этого заявления потрясенное молчание.

– Я бы предпочел достичь этой цели, не ликвидируя компанию, – заметил банкир Микеле Чериана Майнери, крупнейший акционер «Фиата» на момент его учреждения.

Тут слово взял граф Бискаретти, стоявший за идеей создания компании, энтузиаст, участвовавший в первой итальянской автомобильной гонке «Джиро д’Италия» в 1901 году и больше всего на свете любивший автомобили, а не бизнес.

– Мне грустно при мысли о том, что «Фиат», сияющий символ нашего успеха, может превратиться во что-то другое, – сказал он. – Я бы хотел поблагодарить председателя Скарфьотти за все, что он сделал для нашей компании, и надеюсь, что он будет на меня не в обиде, если я не поддержу это предложение.

И все же исход голосования был положительный. «Фиат» должен был превратиться в стратегическое, крупнейшее, «непотопляемое» предприятие. Теперь компания могла диверсифицировать свою деятельность посредством приобретения завода «Ансальди», переименованного в «Фиат Гранди Мотори»[1]. Следующим шагом были расширение и запуск производства двигателей для судов и подводных лодок, что позволило компании получить крупные военные контракты, которые в следующем десятилетии вывели ее в число ведущих итальянских компаний. Во время вторжения Италии в Ливию в 1911 году «Фиат» еще больше укрепил свои позиции благодаря госзаказам, доказав, что способен оснастить современную армию своими грузовиками. В 1908 году компания запустила производство двигателей для самолетов, а в 1915-м показала свою готовность к Первой мировой войне, наладив первое массовое производство самолетов под маркой «Сочиета Итальяна Авиационе» (SIA)[2].

Управленческий талант Джованни, его дальновидность, находчивость и беспощадность привлекли внимание и премьер-министра Италии Джованни Джолитти, который в 1905 году заметил в разговоре с коллегой, что «к нему неплохо бы присмотреться». Джолитти мечтал о том, чтобы сделать свою страну современным, процветающим европейским государством, которое встанет в один ряд с другими великими державами того времени. Задача была не из легких. В 1861 году, после объединения Италии, 70 % ее населения (25 миллионов человек) было занято в сельскохозяйственном секторе, работая на издольщине и едва выкраивая средства к существованию, а средняя продолжительность жизни составляла от 30 до 32 лет. Лишь немногие имели законченное образование, а 74 % подданных новорожденного Королевства Италия и вовсе были неграмотны. За этой цифрой скрывается огромный разрыв между севером и югом на момент объединения. В 1861 году процент грамотного населения в Пьемонте был 50,8 % – еще и поэтому здесь так быстро зародилась и расцвела автомобильная промышленность, – тогда как на континентальном юге 86 % мужчин и женщин не умели читать и писать. Хуже всего дела обстояли на Сардинии (где неграмотными были 89 % населения) и на Сицилии (88 %).

Политик и молодой промышленник имели много общего: оба родились и выросли на холмах Пьемонта, частенько переходили на местный диалект и твердо верили в прогресс. Джолитти вскоре официально признал успех Джованни, удостоив его ордена за заслуги в 1907 году и почетным «рыцарством». С того момента к нему следовало обращаться «кавалер Аньелли».

Заручившись поддержкой Джолитти, Джованни начал неуклонное восхождение. Он построил для семьи красивый особняк в стиле неоклассицизма на улице Джакоза в Турине с видом на парк неподалеку от реки По, напротив великолепного Кастелло-дель-Валентино, который некогда служил загородной резиденцией королевского дома Савойи, прежде чем его занял инженерный факультет Туринского университета. Гостиную Аньелли украшали изысканные фрески с цветочными мотивами. Из окна кабинета Джованни открывался вид на парк, и это было излюбленное место для утренних встреч перед тем, как отправиться на фабрику «Фиата» на Корсо Данте.

В тот год, когда Джованни посвятили в рыцари, произошел и первый финансовый кризис ХХ века, когда по всему миру обрушились фондовые рынки. Паника 1907 года началась с крушения банков в Соединенных Штатах, а затем распространилась на фондовые биржи. В Италии, где торговля на биржах Милана, Турина и Генуи не регулировалась, мелкие инвесторы терпели сокрушительные финансовые потери.

Атмосфера финансовой неопределенности росла с каждым днем, и новорожденная автомобильная промышленность, привлекавшая спекулянтов и дававшая возможность сколотить состояние, как это было в случае с Джованни, теперь стала мишенью для праведного гнева общественности. 6 апреля 1908 года в газете «Ла Стампа» вышла статья под заголовком «Несколько вопросов прокурору Турина о мрачной обстановке на фондовой бирже нашего города».

«Мы бы хотели напомнить людям о том, что нельзя выплатить дивиденды от неполученной прибыли», – писала редакция, намекая на дивиденды «Фиата» 1907 года.

Реакция не заставила себя долго ждать.

28 июня 1908 года в 9 утра государственный прокурор Турина Густаво Колоннетти и еще двое чиновников явились в офисные помещения «Фиата», расположенные в соседнем с заводом здании по улице Корсо Данте, чтобы провести обыск. Прокуроры искали доказательства того, что руководство «Фиата» нанесло ущерб акционерам, завысив стоимость ценных бумаг посредством дробления акций и ложных прогнозов, а также что прибыль компании за 1906 год была искусственно раздута за счет бухгалтерских уловок, таких как завышение стоимости товарно-материальных запасов. Глава полиции Турина обвинил Джованни, Скарфьотти и Дамевино в манипулировании рынком и фальсификации финансовой отчетности.

Началось расследование. Первым ощутимым признаком политического влияния Аньелли и его близких отношений с премьер-министром Джолитти стало то, что министр юстиции Италии Витторио Эмануэле Орландо предпринял необычный шаг – лично вмешался в процесс. Он направил 29 ноября в Апелляционный суд Турина письмо, в котором отмечалось, что «важность организаций и серьезность обвинений, выдвинутых против их руководства, не могут не оказать пагубного влияния на судьбу местных отраслей промышленности, которые, в свою очередь, являются заметными составляющими национальной индустрии…».

Правительство пристально следило за ходом первого в Италии судебного процесса над «белыми воротничками», совершившими преступления на фондовом рынке. На кону стояла судьба людей, создавших новую прибыльную отрасль. Однако, как известно, подобные преступления доказать нелегко, а без веских доказательств (например, результатов прослушки) дело было заранее обречено на провал. Каждая из сторон заручилась поддержкой собственных экспертов, которые должны были дать свое заключение, а суду предстояло решать, кто прав.

Оба обвинения так и остались недоказанными, и в 1913 году, после нескольких апелляций, судебные разбирательства прекратились. Обвинение в фальсификации финансовой отчетности в отношении Джованни, Скарфьотти и Дамевино сняли, как и обвинение в манипуляции рынком.

Умелое и бескомпромиссное использование Аньелли финансовых инструментов в условиях слабого регулирования фондового рынка в золотой век баронов-разбойников позволило ему к концу 1920-х годов заполучить наконец в свои руки контрольный пакет акций «Фиата». Одного умения предвидеть будущий потенциал автомобильной промышленности было бы недостаточно для того, чтобы получить контроль над «Фиатом» для себя и своих наследников.

Возвышение Джованни и всего семейства Аньелли стало самым настоящим триумфом дарвиновской теории естественного отбора. Новая бизнес-элита оттеснила стремительно увядающую аристократию, уже неспособную или не желающую ухватиться за возникающие возможности. По всей Италии – хотя в консервативном Пьемонте пока в меньшей степени – два этих класса активно смешивались, их представители сочетались браками между собой, и восходящая буржуазия перенимала привычки аристократов, а порой и вступала в права владения особняками обедневших дворян. Постепенно они слились в единую прослойку элиты, укрепившую свои позиции за счет союза денег, титулов, политического влияния, статуса и престижа.

Почти все наследники Джованни женились на представителях аристократии – и лишь после этого туринское «Общество виста» приняло их в свои ряды. Правда, к тому времени это уже не имело значения.

Сноски