Ночь и город

- -
- 100%
- +
– Да, разумеется, – подтвердил Гарри Фабиан, которому никак не удавалось в присутствии Кларка удержать в одном положении свой бегающий левый глаз. – Нам не нужны никакие осложнения. Я просто хотел предупредить вас насчет ирландца, и все.
– Знаю, – в натянутой улыбке Кларк показал два отличных зуба, – и я очень вам обязан.
– Что будете пить?
– Анна! Большой «Хейг» для мистера Фабиана и одно пиво для меня.
– Послушайте, мистер Кларк, – серьезно произнес Фабиан. – У меня есть предложение, которое я хотел бы с вами обсудить. Не могли бы вы одолжить мне сотню фунтов? Через восемь недель я верну вам полторы. Я…
– Просто одолжить вам сотню фунтов?
– Да, но я отдам сотню с половиной.
Кларк покачал головой.
– Не можете? – спросил Фабиан.
– Это не в моих принципах. Приведите мне завтра сорок неженатых мужчин, и послезавтра я заплачу вам двадцать пять фунтов.
– Сорок! Черт! Что я, брачное агентство? Честное слово, мистер Кларк, у меня горит деловое предложение.
– Что, Зуи не может найти для тебя денег? Фабиан пожал плечами.
– Не хотите ли еще выпить, мистер Фабиан?
– Нет.
– Даже по маленькой?
– Нет.
– Кстати, о каком предложении вы говорили?
– Борцовские бои. Это верный…
– А, совсем не по моей части, но желаю вам успеха, – учтиво кивнул Кларк, сделал маленький глоток пива и отодвинул стакан. Половина десятого. Как летит время в вашей компании! Простите меня. До свидания.
– Скряга, – пробормотал Фабиан.
Мысленно же он сказал: «Сотня фунтов. Черт, черт, черт! Сотня фунтов. Сотня фунтов. Че-ерт! Зуи должна найти мне деньги. Я сломаю ей шею, если она не достанет мне деньги».
Его нижняя губа сильно выдалась вперед. Он резко встал и пошел прочь из клуба.
Теперь Гарри Фабиан шагал как человек, у которого есть ясная цель. Он возвращался в свою квартиру на Руперт-стрит, и его острые маленькие каблучки звонко цокали по тротуару.
Фабиан умел подслушивать и подглядывать не хуже профессионального шпиона. Вблизи от дома его шагов стало не слышно, затем он, крадучись, как кот, поднялся по лестнице. Дойдя до двери, Фабиан остановился, прислушался, осторожно повернул ключ в замке, бесшумно закрыл дверь и вновь прислушался. Убедившись, что в квартире больше никого нет, он прошел в маленькую гостиную, примыкающую к спальне. Надев пальто, висящее за дверью, он собрался снова выйти, как вдруг услышал звук шагов в коридоре. Он различил стук кубинских каблуков Зуи и более тяжелую и медленную поступь незнакомого мужчины. Гарри скользнул назад, в гостиную, запер дверь и выключил свет за секунду до того, как ключ Зуи скрипнул в замке. Он ждал в темноте. Зуи, как обычно, провела посетителя в спальню. Фабиан услышал ее голос:
– Минуту, я сейчас включу свет… Входи, дорогой.
Стены в квартире были достаточно тонкими, но Фабиан, любопытный по натуре, велел просверлить три или четыре дырки в стене спальни, чтобы иметь возможность не только слышать, но и наблюдать за происходящим. Места для дырок он выбрал с таким расчетом, что темный узор на обоях скрывал их существование, и Зуи ничего не знала о них. Фабиан припал к глазку, через который хорошо просматривалась вся комната.
Спальня представляла собой маленькое помещение. Стены были оклеены обоями с китайским рисунком. Освещение давал дешевый торшер с желтым абажуром, окаймленным бахромой. На полу лежал якобы китайский ковер в желто-синих тонах. В комнате также имелся большой двуспальный диван, на котором было постелено ярко-синее с розовыми бутонами белье; гардероб; туалетный столик, заваленный щеточками, разбитыми флакончиками из-под духов и дешевыми украшениями вроде тех, которые можно выиграть на рождественской ярмарке, и распятие.
Зуи снимала шляпу у торшера.
Она была привлекательной девушкой, чья фигурка словно сошла с индийской гравюры и отличалась до неприличия чувственными пропорциями. Ее грудь сформировалась в пятнадцать лет и в мягкой эротической атмосфере быстро пере зрела, как помидоры в теплице. Сейчас, в двадцать три года, Зуи почти достигла зенита физического развития. Мужчины, которые не знали ее имени, называли ее не «девушка с черными вьющимися волосами» и не «темнокожая девушка с родинкой на подбородке», а не иначе как «девушка с большим бюстом». Фабиан из своего убежища смотрел ей прямо в глаза. «Какая женщина! – сказал он про себя. – Какая дорога могла бы открыться перед ней, если бы не ее мягкость!» Действительно, стоя лицом к Фабиану, при свете торшера Зуи казалась необычайно красивой. Но вот она повернула голову к собеседнику и показала свой безвольный профиль – и предстала вялой, рыхлой женщиной, у которой овуляция преобладает над мозгом.
Ее посетитель принадлежал к тем мужчинам, которых невозможно соотнести с понятием «секс», – робкий непримечательный джентльмен. Ему никогда не удавалось преодолеть врожденную респектабельность и в полной мере насладиться своим мужским достоинством. Зайдя в спальню, он снял шляпу. Фабиан отчетливо видел его лицо – очень бледное, костлявое, немного удлиненное за счет залысин на лбу. Волосы, остававшиеся на голове, были непонятного цвета, так же как и редкие брови и подстриженные усики. За пять – десять минут прогулки по Сити можно увидеть пять сотен подобных лиц – увидеть и забыть, но одна вещь в его лице заставила бы вас взглянуть на него еще раз смиренное выражение безутешного горя. В жалком понуром взгляде читалось безропотное страдание. Эти глубокие, темные круги под глазами, должно быть, высекли протоки слез. Капля воды может разрушить и камень, что уж говорить о лице бедного маленького человека! Фабиан через щель так охарактеризовал его взгляд: кажется, что он потерял пятерку, а нашел лишь пенни.
Гарри без особого интереса скользнул взглядом по одежде посетителя: простое серое пальто, твердая фетровая шляпа, жесткий воротничок. Ему уже приходилось видеть подобный тип мужчин в этой спальне – мужчин из предместий, пятидесятилетних, сдержанных, осторожных, до смерти напуганных. Кормильцы семей, которые зарабатывают примерно четыре сотни фунтов в год, женаты двадцать пять лет и несколько устали от своей безразличной жены. Захваченные любовной спазмой, которая по силе равна суицидальному зову, они решились на ужасный поступок и оказались в спальне у проститутки. В темноте Фабиан скорчил презрительную гримасу: он знал, что произойдет. Коротышка ляжет на постель, обнимет Зуи дрожащими руками, затем припомнит все мрачные сказки о шанкре и параличе, от этих мыслей у него пропадет вся потенция, он начнет извиняться, сошлется на усталость, оставит деньги и убежит…
Зуи включила радио. В комнату ворвалась танцевальная музыка: «Выступаю важно, словно пава, чувствую себя миллионером…» Зуи прошлась, пританцовывая, по комнате, сняла платье и появилась в черной кружевной комбинации. Фабиан одобрительно кивнул. Клиент сел на краю дивана, не снимая пальто.
– Знаешь, – проговорила Зуи, – ты мне нравишься. У тебя милое лицо. Потанцуем?
– Нет, спасибо, – ответил посетитель. – Я… пришел сюда не за этим. Я не хотел ни… ничего делать. Мне просто одиноко. Надеюсь, ты не обижаешься. Мне… мне понравился твой взгляд, и я подумал, что, возможно, ты не откажешься… составить мне компанию на полчасика – просто посидеть со мной.
– Черт тебя побери! – выругался Фабиан.
– Ах ты бедняжка, – немедленно посочувствовала ему Зуи. – Конечно, я не против. Жаль, что тебе так одиноко. Ты хочешь, чтобы я поговорила с тобой. Выключить радио?
– Если можно.
Щелк, и в комнате стало тихо.
– Ты выглядишь ужасно усталым, – начала разговор Зуи. – Что ты с собой делаешь?
– Ничего. Просто не сплю.
– Почему?
– Не знаю.
– Если не будешь беречься, получишь нервный срыв. Нужно хоть немного спать. Слушай, что я тебе скажу. Ложись и поспи полчасика, а я лягу рядом и буду разговаривать с тобой, ладно?
– Нет, спасибо, хотя с твоей стороны очень любезно предложить мне отдых. Я так признателен тебе.
Зуи не знала, что и сказать, и минуту или две длилось неловкое молчание. Затем коротышка спросил:
– Ты давно здесь?
– Два года.
– И дела идут… хорошо?
– Неплохо.
Он ткнул в фотографию Фабиана на камине:
– Кто это?
– О, это мой друг. Он пишет музыку.
В самом деле?.. Гм. Ты давно уже занимаешься этим?
– С девятнадцати лет: примерно четыре года.
– Тебе нравится делать это?
– Не знаю. Все не так плохо. Знаешь, в последнее время я часто видела тебя в нашем районе и думала, кто ты. Моя подруга сказала, что ты полицейский, но я знала, что нет. Но мне казалось странным, что такой мужчина, как ты, всю ночь болтается по вульгарным забегаловкам. Скажи, что случилось? Ты несчастлив дома или что?
– Не совсем. Просто одинок. Это странная история.
– Ну, так расскажи мне.
– Хотелось бы, но…
– Ладно, если это секрет, ничего не говори. Просто ложись и отдыхай. Господи! Судя по твоему виду, тебе явно нужен отдых.
– Знаешь, ты очень милая. Мне кажется, я могу открыть тебе все.
– Разумеется, можешь. Я не проболтаюсь.
– Понимаешь, я женатый человек.
– Но твоя жена не понимает тебя.
– Нет, здесь другое. Я женат уже двадцать лет, наш брак был вполне счастливым. Но недавно моя жена заболела.
– Чем?
– Раком.
– Я и злейшему врагу не пожелаю заболеть раком, – произнесла Зуи.
– Знаешь, я бактериолог.
– Ну?
– Я работал в компании по производству дрожжей, по ночам, – следил за ферментацией и тому подобным.
– Наверное, это интересно.
– Да. Вскоре после того, как жена заболела, моя и родственная ей фирма слились в одну, и я потерял работу. В моем возрасте и с моей профессией не так-то легко найти другую.
«Господи Иисусе! Этот крысеныш хочет сказать, что у него нет денег», – обозлился Фабиан.
– И что ты предпринял? – поинтересовалась Зуи.
– Моя жена лежит в больнице. Ей недолго осталось жить. Она всегда слишком беспокоилась обо всем – малейшая неудача могла расстроить ее на несколько недель. Я не хотел отравлять ей последние месяцы жизни известием о том, что стал безработным, поэтому притворился, что каждую ночь хожу на работу, а утром возвращаюсь с нее. Потом ко мне приехала ее сестра, чтобы помочь вести хозяйство, и пришлось продолжать лгать.
– Разве ты не мог открыться сестре?
– Она не стала бы молчать. И вот каждую ночь я ухожу, каждое утро возвращаюсь домой, а каждую неделю приношу конверт с зарплатой. Я живу на свои сбережения.
– Тебе не дали пенсию?
– Нет, но в качестве компенсации выплатили годовое жалованье. Кроме того, у меня немного отложено. Мы жили скромно. В достатке, но не позволяли себе ничего расточительного. Кино – раз или два в неделю. А раз или два в год – на годовщину свадьбы, к примеру, – мы надевали вечерние костюмы и шли в театр или ужинали в ресторане с бутылочкой вина. Никакой роскоши. Мы отлично ладили. Знаешь, когда жену называют «твоей лучшей половиной», в этом что-то есть. Два человека, живущие вместе долгие годы, постепенно сливаются в одно целое. А если их разлучить…
– Ах, бедняга! – Глаза Зуи увлажнились.
Две больших слезы капнули ей на голое бедро.
– Проблема в том, что мне приходится как-то убивать время. Я не могу никому довериться.
– У тебя нет друзей?
– Никого, с кем я мог бы поговорить. Я всегда был сам по себе. Я вынужден сидеть в барах с незнакомыми людьми, со всеми теми, кто живет по ночам. Я не могу пойти туда, где меня увидят соседи.
– Почему ты не снимешь где-нибудь комнату?
– Я не выношу одиночества. Моя жизнь разбилась на кусочки. Я не могу спать и есть, просто брожу по городу.
– Ты не можешь сказать, что тебя перевели на дневную работу?
– Это ничего не изменит. Я не могу спать ночью. Днем я показываюсь в своем районе, и все неплохо. Но ты не представляешь, как ужасно остаться одному ночью. Нет-нет. Пусть она спокойно отойдет в мир иной, плевать, что будет потом. Бедная женщина, вполне хватит с нее рака.
– Сестра твоей жены просто сучка.
– Да, она злая женщина. Как любезно с твоей стороны слушать меня. Я так благодарен тебе.
– Ты очень милый, – произнесла Зуи. – Не бойся меня. Почему бы тебе не полежать немного? Отдохни четверть часа, тебе пойдет это на пользу: ты ужасно выглядишь.
– Нет, я не могу отдыхать.
– Может быть, выйти и купить тебе выпивку?
– Спасибо, не нужно. Последнее время я слишком много пью. – Коротышка похлопал Зуи по ноге, затем, осознав, что делает, резко убрал руку.
За стеной рот у Фабиана растянулся в широкой ухмылке.
– Как хорошо, что я все рассказал тебе, – произнес коротышка. – У меня просто тяжесть с души свалилась. Конечно, это не признание в преступлении или что-то в этом роде, но для меня оно многое значит. Я не осмеливался открыться никому из знакомых. Может быть, это странно, но я не мог. Спасибо. Я так признателен. Не буду больше отнимать у тебя время и пойду сейчас…
«Господи! Кажется, у меня есть выход!» – подумал Фабиан. Он сжал кулаки и уставился на Зуи через глазок. Ему хотелось закричать: «Возьми у него адрес, ничтожество!» Он дрожал от возбуждения.
– Куда ты пойдешь? – поинтересовалась Зуи.
– Не знаю. Думаю, выпью где-нибудь чашечку кофе. – Коротышка засунул два пальца в нагрудный карман и вынул три банкнота по фунту. – Спасибо еще раз. Пожалуйста, возьми это. Я отнял у тебя много времени.
– Нет, не надо, – отказалась Зуи. Она вернула ему деньги и, поддавшись внезапному порыву, поцеловала его в лоб.
В темноте Фабиан заскрежетал зубами.
Коротышка настаивал:
– Это подарок. Не плата подарок. Купи себе шляпку или что-нибудь еще. Ты милая девушка. Если можно, я приду опять как-нибудь, поговорить с тобой. Благослови тебя Господь. Спокойной ночи!
«Черт!!! – Фабиан стукнул себя по голове. – Какой я дурак, что не вышел на пять минут раньше и не подкараулил его на улице!»
– Подожди минутку, – остановила посетителя Зуи. – Дай я поправлю твой галстук. И у тебя вся спина в пуху. Сейчас я почищу тебя.
Фабиан не стал больше слушать. Он отодвинул запор, выскользнул из гостиной и открыл входную дверь – все без единого звука. Затем так же бесшумно закрыл ее и устремился вниз.
– Благодарю тебя, Господи, за этот дар! – проговорил Фабиан, которому были не чужды религиозные принципы.
Шел дождь. Он стоял у входа, словно укрываясь от непогоды.
Дождь припустил сильнее. В падающей стене воды дрожал желтоватый свет уличного фонаря. Казалось, что свирепый восточный ветер заставляет дождь смыть всех паразитов, которыми кишел этот мрачный и вечный город.
Коротышка спустился и пошел прочь.
Фабиан поднял воротник пальто и последовал за ним.
Глава 3
В любое другое время суток Фабиан мог бы, как тень, идти по пятам своей жертвы, но в этот час театры закрывались и каждое фойе выдавливало из себя плотные толпы людей, в мгновение заполнивших тротуары. Улицы перекрыли прохожие, которые стремглав неслись на пригородные автобусы, вливались в открытые входы метро и скатывались, как пороги водопада, вниз к отправляющимся поездам. Город опустошал себя. На Риджент-стрит и Шафтсбери-авеню потоки транспорта густели и замедляли свое движение. В красных и желтых отблесках светофоров, в реве сотен тысяч моторов мужчины и женщины перебегали проспекты по безопасным буйкам переходов. В воздухе царила атмосфера паники, словно наступил Содом. На Руперт-стрит ряды дрожащих автомобилей, тесно прижатых друг к другу капотами и бамперами, ждали сигнала двинуться вперед. В багровом свете неоновых вывесок «крайслер» тыкался мордой в «остин», а «моррис» нюхал зад «форда» – влажная весенняя ночь словно принесла с собой кошмарное начало сезона спаривания машин и вызвала безумное видение совокупления тяжело дышащих железных хищников в пылающих каменных джунглях.
Фабиан шел за своей добычей не отрываясь до Шафтсбери-авеню. Но как только он приготовился перейти вслед за коротышкой дорогу, зажегся зеленый свет, и под отчаянные гудки клаксонов и агонизирующий визг тормозов и сцеплений поток машин, как монолитная глыба льда, плавно двинулся к Пикадилли. Фабиан стоял, закусив верхнюю губу и выпятив нижнюю челюсть, отчего под колпаком светофорного столба его профиль казался осколком разбитого оконного стекла. Он увидел, как коротышка перешел на другую сторону, затем его неброское серое пальто мелькнуло на краю толпы и исчезло из вида.
Город проглотил маленького человечка, словно гиппопотам муху. Обычный человек бросил бы все попытки найти его в запутанных переулках квартала, где он так внезапно исчез, но Гарри Фабиан, родившийся в бараке, выросший в трущобах, хорошо разбиравшийся во всех запутанных лабиринтах ночного мира, знакомый с каждой крысиной норой на Вест-Энд и Вест-Сентрал, не собирался бросать погоню. В отличие от обычного человека, знание всех привычек города помогло ему развить интуицию. Мы уже упоминали, что он умел различать шаги. Точно так же он читал по лицам, понимал выражение глаз, мог высчитать, сколько денег вы обычно тратите, или определить по вашему виду, в каком ресторане или кафе вы обычно бываете. Он смотрел на Лондон как на ад с центром на Пикадилли-Серкус, от которой расходились его страшные круги. Форма человеческого лица, как клавиша фортепьяно, затрагивала ряд струн в его сознании и приводила в действие сложный механизм возникающих в памяти сравнений, которые затем перетасовывались и комбинировались с тысячами наблюдений, благодаря чему Фабиан давал точную и незамедлительную оценку всех качеств, скрывавшихся под маской лица, и угадывал, к какому кругу принадлежит человек. То же самое происходит с нами, когда мы видим похоть в глазах женщины или сладострастие в глазах мужчины. Фабиан ставил точный диагноз: «Эта девушка работает в цветочном магазине» или «Этот человек – трус», хотя, как и опытный врач, моментально определяющий патологию, не мог объяснить, как он пришел к подобному заключению.
Но сейчас его сознание хранило молчание. Респектабельный выходец из среднего класса, чтобы убить время на Пикадилли, возможно, отправился бы в «Корнер-Хаус». Но если он не хочет встретить никого из знакомых, кто может сказать, куда он двинется?
Интуиция Фабиана подвела его. Он был вынужден положиться на здравый смысл. В голове царила географическая неразбериха из названий клубов и кафе, и Гарри начал рассуждать…
Он пошел выпить кофе. Боится встретить кого-нибудь, кто знает его. Следовательно, захочет держаться подальше от людных мест. С другой стороны, в маленьких кафе ему будет казаться, что все смотрят на него. Нет, у него не хватит духа зайти в «Питер Грек» или «Калабрию». Он постесняется толпы девушек в «Везувии» или «Примавере». В какой-нибудь подвал он просто побоится спуститься. Он редко бывает здесь и не может быть членом какого-то клуба. К Воулпу он не пойдет. Там слишком много зрителей. Он не пойдет и в первое попавшееся место, скорее свернет на боковую улицу, если она не слишком темная. Он заглянет в «Доменико», но не осмелится зайти туда – такой никогда не решится на что-то с первого раза. Он не выберет «Континенталь»: там сидят крутые парни. «Глориос Кипрус»? Вряд ли. Он начнет там нервничать – тогда он перейдет дорогу и пойдет в «Ист-энд-Вест».
«Точно! Он должен пойти в «Ист-энд-Вест», – подтвердило сознание Фабиана. Догадка возникла ниоткуда, как озарение, посланное свыше. И все же Фабиан поставил бы на нее последний пенни. Он проворно двинулся вперед, абсолютно уверенный в своей правоте, пересек Шафтсбери-авеню и, насвистывая песенку, заспешил в «Ист-энд-Вест».
Фабиан открыл дверь кафе, всунул туда треугольное лицо и огляделся. Все столики были заняты. После свежего от дождя ночного воздуха в нос ему мокрым одеялом ударила духота, смешанная с паром и ароматом тосканских сигар. Грудь Фабиана расперло: он почуял родной воздух. Он зашел и стал прохаживаться от стола к столу, внимательно изучая посетителей своим острым правым глазом. В глубине над шахматной доской склонились два огромных седых грека, старых и невозмутимых, как Стоунхендж, вокруг них в чрезвычайном волнении толпилась дюжина зевак. В углу у игрового автомата толстый низкорослый французишка с триумфом размахивал только что выигранным портсигаром за два пенни и приглашал всех и каждого выпить с ним чашечку кофе. Подле него сидел полностью отрешенный от мира старик с распухшим носом и ковырялся в левом ухе ершиком для чистки трубки. Двое или трое молодых людей с тяжелыми взглядами и желтоватыми лицами за грудой пробок от шампанского вели бесконечный непонятный спор. За этим же столиком хорошо одетый смуглый неаполитанец печально всматривался в кольца, оставленные на смятой программке собачьих бегов перевернутой кофейной чашкой.
Но Фабиан не увидел никого, хотя бы отдаленно напоминающего нужного ему человека. Он вышел, с досадой покусывая губы, и остановился перекинуться парой фраз с уличным продавцом фруктов.
– Привет, Берт, – поздоровался Фабиан.
Его поприветствовал низкорослый крепыш со светлыми волосами, узким подбородком и таким же проницательным, как у Фабиана, взглядом. Он носил тот же отпечаток обитателя трущоб, но не так хорошо одевался. На голове у него была кепка со сломанным козырьком, а вместо воротничка и галстука – замызганный белый шарф. Пальто казалось почерневшим от въевшейся грязи. Неопределенного цвета брюки намокли от дождя, из-под обтрепанных и набухших от воды обшлагов торчали разбитые лакированные башмаки. От него веяло полной нищетой, но он носил свою ветхую одежду с тем удивительным дерзким щегольством, которое выдавало в нем коренного лондонца, уличного продавца, крепкого, как орешек, твердого, как городские камни, жилистого, неугомонного, постоянно настороженного, лишенного уголовного инстинкта, но привыкшего смотреть на полицейского как на кровного врага. Кокни – особый тип лондонцев – шутит, обижается, громко хохочет, ловко работает руками, говорит на собственном жаргоне и придерживается старых и своеобразных традиций. Его лицо оставалось бесстрастным, когда он чуть приоткрыл рот, чтобы хриплым голосом ответить:
– Вижу Гарри.
– Слушай, Берт. Тебе не попадался здесь недавно коротышка в сером пальто и котелке? Жалкого вида, смахивает на школьного учителя. Короткие подстриженные усики. Видел его?
– Бог с тобой, Гарри. В Лондоне полным-полно таких. Если я и видел его, то просто не заметил. Ну, как жизнь?
– Так себе. Как торговля?
– Паршиво, Гарри. Меня, старого стреляного воробья, в прошлую пятницу зацапали на Оксфорд-стрит. Видит бог, я только что получил новую партию проклятых помидоров и хотел подзаработать малость деньжат на другой товар. У меня жена, прости господи, дома, поэтому старый Берт решил рискнуть и встал на минутку на Тоттенхэм-Корт-роуд. И тут, откуда ни возьмись, появляется чертов легавый и хватает меня. Что за жизнь! Копы! Вот за что мы им платим, чтобы они отнимали последний хлеб у наших детей. Сорок монет или месяц тюрьмы. Теперь я без гроша.
– Если тебя устроит полсоверена… – начал Фабиан.
– Брось, выкарабкаюсь.
– Не будь дураком.
– Спасибо, не надо.
Фабиан прикрыл левый глаз.
– Что с тобой? Или мои деньги тебе не подходят? Тебе ведь пришлось занять пару соверенов у миссис Ли, чтоб заплатить штраф? Чем тебе не нравятся мои деньги? Держи!
Продавец фруктов оттолкнул его руку:
– Я не хочу их брать, Гарри. Честно, не хочу.
– Что, крутой стал?
– Я не крутой. Как поживает Зуи?
– Какое твое собачье дело? – сквозь зубы ответил Фабиан. – Ты возьмешь деньги или нет?
– Нет.
– Почему?
– Ладно, Гарри, если хочешь, я скажу: мне не нужны такие деньги.
– Какие деньги?
– От женщины.
– Хочешь схлопотать по роже?
– Один ты не справишься со мной, Гарри.
Двое мужчин измерили друг друга злобными взглядами. Их лица почти соприкасались: торговец фруктами облизал губы, Фабиан выпятил челюсть. Так они стояли несколько секунд, потом Фабиан почувствовал, что не может больше выдержать твердый ледяной взгляд соперника, опустил глаза и пробормотал:
– Я соберу людей и вышвырну тебя из Вест-Энда.
Не сможешь.
– Ладно, – согласился Фабиан. – Но ты все равно дурак. Ты просто смешон. Я предлагаю тебе полсоверена, а ты отказываешься. И почему? Тебе не нравится, откуда деньги. Болван! Сколько шиллингов ты собираешь с проституток за ночь в Сохо?
– Я даю им кое-что взамен, я не живу на их деньги.
– Однажды ты попадешь в больницу за эти слова.
– Иди к черту! Вали отсюда! разозлился Берт. – Я тебя знаю еще с тех пор, как ты был ребенком. И твоя болтовня меня не испугает. Ты не справишься со мной в одиночку, но у тебя кишка тонка, чтобы собрать людей и разделаться со мной, потому что ты знаешь, что я сделаю, когда опять увижу тебя. Отправь меня в больницу, как только я выйду, я найду тебя, одного, и…
– Ха! Вот что я получу за то, что предложил тебе немного деньжат, когда ты на мели.

